Смерть на ипподроме

      - То, что взлетает, должно упасть. Тебе еще придется подбирать обломки, И внезапно предложил:
      - Пошли, повидаем Пипа.
      Нас подвезли до больницы в санитарной машине. Мы видели его всего несколько минут: на ноге - шина, одеяла натянуты до подбородка. Бойкая санитарка не велела тревожить больного - его уже подготовили к операции.
      Мы только и успели сказать ему: "Привет!" Тип был ужасно бледен, глаза затуманены, но он все же спросил слабым голосом:
      - Кто выиграл главную скачку? Вы?
      Я кивнул, почти извиняясь. Он едва заметно улыбнулся:
      - Ну теперь вам придется много ездить.
      - Я буду держать их тепленькими к вашему возвращению.
      Вы ведь скоро вернетесь.
      - Проклятых три месяца, - Он закрыл глаза. - Три проклятых месяца!
      Возвратилась сестра с каталкой, и нам предложили уйти. Мы подождали в холле и видели, как санитары провезли Пи-па в лифт.
      - Он месяца четыре проканителится, - сказал Тик-Ток. - И придет в норму к марту, к Челтенхэму. Как раз, чтобы снова заграбастать всех лошадей и не дать тебе участвовать в скачке Чемпионов и в борьбе за Золотой Кубок.
      - Это будет только справедливо, - ответил я. - А до тех пор все что угодно может случиться.
      Думаю, Эксминстеру не сразу удалось убедить некоторых владельцев лошадей, что я способен заменить Пипа. Во всяком случае мне приходилось скакать не на всех лошадях из его конюшен. Особенно в первое время. Но проходили недели, я не делал непростительных ошибок, и жокеев со стороны стали приглашать все меньше и меньше. Я привык постоянно видеть свою фамилию на табло, участвовать в трех-четырех скачках в день, возвращаться в свою берлогу измотанным телесно и душевно, но наутро просыпаться полным сил и энергии, Я даже как-то притерпелся к победам. Для меня не стало таким уж важным событием расседлываться в загоне для победителей, беседовать с восхищенными владельцами лошадей, натыкаться на свои фото в спортивных газетах.
      Я стал зарабатывать кучу денег, но тратил их при этом очень осторожно: подспудно все время маячила мысль, что все это процветание - временное.
      И все-таки мы с Тик-Током решили купить на паях машину. Это был подержанный "мини-купер" кремового цвета, который при дальних поездках расходовал галлон бензина на сорок миль и свободно выдерживал скорость в семьдесят миль.
      - Теперь нам не хватает леопардовых шкур на сиденьях да пары блондинок, и нас не отличишь от парней с рекламных картинок в "Сплетнике", - заявил Тик-Ток, когда мы протирали свою маленькую машинку.
      Он поднял капот и, наверное, в десятый раз взглянул на мотор, который был вычищен до блеска.
      - Отличная конструкция, - воскликнул он любовно.
      Это приобретение значительно облегчило нам жизнь, и через две недели я уже не мог себе представить, как мы обходились без нее.
      Тик-Ток держал машину у дверей своей квартиры, рядом с конюшнями, где он служил, и заезжал за мной в тех случаях, когда сам Эксминстер не подвозил меня.
      Скаковые поезда курсировали теперь без нашей финансовой поддержки, а мы, рассекая декабрьский сумрак, мчались домой в своем уютном домике на колесах.
      Но покуда боги сваливали на мою голову целое состояние, другие зарабатывали плохо. Грэнт не стал объясняться и даже не извинился за то, что стукнул меня по носу. Но так как он вместе с тем перестал брать мои вещи, я, пожалуй, ничего не имел против этой игры в молчанку. Вулкан ярости, клокотавший внутри него, держал все его тело в постоянном напряжении, а губы плотно сжатыми. Он не выносил даже случайных прикосновений и угрожающе оборачивался, если кому-нибудь случалось налететь на него. А так как почти всегда мое место в раздевалке было рядом с ним, избежать этого при нашей теснотище было невозможно. И каждый раз он окидывал меня взглядом, полным бешенства.
      Он вообще перестал говорить - со всеми. Тренеры и владельцы лошадей не могли заставить его ни вступить в обсуждение предстоящей скачки, ни объяснить, что произошло после нее. Он молча выслушивал приказания и уходил, предоставляя тренеру возможность наблюдать скачку в бинокль и делать выводы. И когда уж он открывал рот, его замечания были так перегружены непристойностями, что даже закаленным обитателям раздевалки становилось не по себе.
      Как ни странно, но испортившийся характер Грэнта не повлиял на его мастерство. Ездил он так же грубо и яростно, как прежде. Но начал вымещать свою злобу на лошадях. В течение ноября он дважды получал замечания от распорядителей за "неумеренное пользование хлыстом". Лошади возвращались после скачек со свежими рубцами на боках.
      А в мой адрес извержение его вулкана произошло холодным днем в Варвике, на стоянке жокейских и тренерских машин. После победы в последней скачке я был приглашен в бар одним из моих друзей-фермеров, восторженным владельцем лошади. Тик-Ток отправился на другой ипподром, и машина была у меня. Стоянка почти пустовала. Я направился к "мини-куперу", улыбаясь, довольный своей последней победой. Грэнта я заметил, только когда подошел к нему вплотную.
      Заднее колесо его машины лежало на траве, окруженное набором инструментов. Домкрат поддерживал ось его черной машины, а он стоял на коленях с запасным колесом в руках.
      Он решил, что я смеюсь над его проколом. Лицо Грэнта исказилось от неуправляемой ярости. Он нагнулся и схватил рычаг для заправки шин.
      - Давайте, я помогу вам сменить колесо, - предложил я мягко, Вместо ответа он отступил на шаг, размахнулся и стукнул рычагом в заднее стекло "мини-купера". Стекло разбилось. Я жутко разозлился и двинулся к Грэнту, чтобы спасти свою драгоценную собственность от дальнейшего разрушения.
      Глядя на меня в упор, он снова поднял рычаг.
      - Брось! - благоразумно сказал я, застыв на месте. Нас разделяло всего фута четыре. В ответ он посоветовал мне проделать нечто, совершенно невозможное с биологической точки зрения.
      - Не будь ослом, Грэнт, - сказал я, - Брось эту штуку и давай сменим твое колесо.
      - Ты тра-та-та, - ответил он непристойностью. - Ты отнял у меня место!
      Объяснять что-либо было бессмысленно. Глаза у него налились кровью, крупные ноздри раздулись. С этим диким, перекошенным от бешенства лицом, с поднятым в дрожащей руке рычагом он являл собой устрашающее зрелище.
      Грэнт взмахнул своим оружием, целясь мне в голову. В этот момент он был попросту невменяем. И если бы удар пришелся в цель, он убил бы меня.
      Рычаг просвистел мимо моего правого уха. Грэнт снова размахнулся, чтобы размозжить мне голову. Но я опять увернулся, сделал шаг вперед и ударил его под ложечку Он как-то странно хрюкнул и уронил руку с рычагом. Голова упала на грудь. Я сделал шаг вправо и стукнул его ребром ладони по шее.
      Грэнт распростерся на земле. Я вынул рычаг из его ослабевших пальцев, уложил вместе с другими инструментами в сумку и сунул все это в багажник его машины.
      Похолодало. И в раннем сумраке все цвета стали черно-серыми. Я присел на корточки около Грэнта Сознание уже почти вернулось к нему, он тяжело дышал и слегка постанывал.
      Наклонясь, я спросил его как бы между прочим:
      - Грэнт, почему Эксминстер уволил тебя? Он пробормотал что-то невнятно. Я повторил вопрос. Он не ответил Я вздохнул и поднялся Тут он вдруг произнес отчетливо:
      - Он сказал, что я продавал информацию. Я наклонился и снова спросил Какую информацию?
      Но хоть губы у него шевельнулись, он больше не сказал ни слова.
      Я не мог просто взять и уехать, оставив его лежать тут на холоде. Снова вытащил инструменты и поставил ему запасное колесо. Закрутил гайки, накачан шину, снял домкрат и засунул в багажник вместе с проколотой шиной.
      Сознание к Грэнту еще не вполне вернулось. Но не так уж сильно я его ударил, чтобы он мог долго оставаться в этом полусне. Я потряс его за плечо Он открыл глаза. На долю секунды показалось, будто в них появилась улыбка прежнего Грэнта. Я помог ему сесть, прислонив к машине. Он выглядел совершенно выпотрошенным.
      - О господи! - произнес он. - О господи! - Прозвучало это как настоящая молитва, исходящая из тех самых уст, которые только что кощунствовали.
      - Если бы вы обратились к психиатру, вам стало бы легче, - осторожно заметил я Он не ответил, но и не сопротивлялся когда я усадил его в "мини-купер". Грэнт не мог вести свою машину, а оставить его было не на кого.
      К счастью, жил он всего милях в тридцати. Я подъехал к невзрачному дому, расположенному на окраине маленького городка. Света в окнах не было.
      - Вашей жены нет дома? - спросил я.
      - Она ушла от меня, - рассеянно ответил он. Потом у него напрягся подбородок, и он буркнул:
      - Не лезь, трам-та-ра-рам, не в свое дело. - Он выбрался из машины и, с шумом захлопнув дверцу, закричал:
      - Катись отсюда со своей, трам-та-ра-рам, добротой. Не нужна мне твоя, трам-та-ра-рам,помощь.
      Оставаться с ним не было никакого смысла. Я включил зажигание и уехал. Но, не отъехав и на милю, с неохотой пришел к мысли, что нельзя оставлять его одного в пустом доме. Я остановился и спросил у пожилой женщины с сумкой в руках, как найти доктора. Она направила меня к большому дому на тихой боковой улочке. Я позвонил. Хорошенькая девушка объявила:
      - Хирургический прием с шести.
      Она хотела было захлопнуть дверь, но я успел сказать:
      - Пожалуйста, мне нужно поговорить с доктором. Случай не хирургический.
      Она исчезла. Слышались лишь громкие детские голоса. Вскоре появился молодой, круглолицый мужчина, жующий шоколадный торт с кремом, - с присущим врачам покорно-вопросительным выражением на лице.
      - Грэнт Олдфилд ваш пациент?
      - Он что, снова упал с лошади?
      - Не совсем так... Не могли бы вы поехать и взглянуть на него?
      - Сейчас?
      - Да, пожалуйста. Он.., его вывели из строя на скачках.
      - Минуточку.
      Вскоре он вновь появился с чемоданчиком и еще одним куском торта.
      Едва усевшись в мою машину, он тут же спросил про разбитое стекло, поскольку декабрьский ветер дул нам в затылок.
      Я рассказал, как было дело, Он слушал молча, слизывая крем с куска торта. Потом спросил:
      - Почему он напал на вас?
      - Ему кажется, что я отнял у него место.
      - А это не так?
      - Нет. Он потерял это место за несколько месяцев до того, как его предложили мне.
      - Значит, вы тоже жокей? - поглядел он на меня с любопытством.
      Я кивнул и назвал свое имя. Он сказал, что его зовут Пэр-нел, В доме Грэнта было все так же темно. Маленький палисадник был совсем запущен и завален опавшими листьями. Заросшие травой клумбы грустно виднелись в свете уличных фонарей. Звонок прозвучал пронзительно, но безрезультатно. Мы снова позвонили. Доктор разделался с тортом и облизал пальцы.
      Из темного палисадника донесся какой-то шелест. Доктор отстегнул от нагрудного кармашка тоненький медицинский фонарик, и узкий лучик пробрался сквозь живую изгородь из бирючины. Несколько розовых кустов были задушены невыполотой травой. Но в углу, у ограды, булавочный лучик высветил сгорбившуюся фигуру, Мы склонились над Грэнтом. Он сидел на земле, прижавшись к изгороди. Ноги подтянуты к подбородку, голова покоится на сложенных руках.
      - Пошли, старина! - ободряюще сказал доктор и, приподняв, помог ему встать на ноги. Пошарив в карманах Грэнта, нашел связку ключей и передал их мне. Я отпер входную дверь и зажег свет. Доктор протащил Грэнта через холл в столовую. Все тут было покрыто густым слоем пыли.
      Грэнт рухнул на стул, уронив голову на грязный стол. Доктор проверил пульс, ощупал его плотную шею и основание черепа. Когда пальцы Пэрнела дотронулись до того места, куда я ударил, Грэнт сердито пробурчал - Пошли вы отсюда!
      Пэрнел отступил на шаг и причмокнул:
      - Насколько я могу судить, у него нет никаких физических повреждений, если не считать того, что поболит шея. Давайте-ка уложим его в постель, и я дам ему чего-нибудь успокоительного, А утром я устрою ему встречу с человеком, который сможет разобраться в свалившихся на него бедах. Вы позвоните мне вечерком и сообщите, нет ли перемен в его состоянии.
      - Я? Но я не собираюсь торчать тут весь вечер.
      - Ну, конечно, не собираетесь! - весело передразнил он, глаза на круглом лице заблестели сардонически, - А кто же еще? И всю ночь, пожалуйста, тоже! Все-таки это вы его ударили.
      - Да, но то, что с ним происходит, с этим не связано, - запротестовал я.
      - Неважно. Вас хватило на то, чтобы привезти его домой и вызвать меня. Уж доведите дело до конца, Я серьезно считаю, что кто-то должен остаться тут на ночь. Кто-то достаточно сильный, чтобы справиться с ним в случае кризиса.
      Отказаться было трудно.
      Мы затащили Грэнта наверх, с трудом сохраняя равновесие под тяжестью его плотного тела. Спальня была омерзительна. Скомканные простыни и одеяла валялись кучей на неубранной постели. Грязная одежда разбросана по полу и противно свисала со стульев. Вся комната кисло пропахла потом.
      Я зажег свет и пооткрывал все двери. Одна из них вела в ванную, грязь и запущенность которой не поддается описанию. Другая - в небольшую комнату для гостей с обоями ярко-розового цвета. Грэнт, моргая, стоял на лестничной площадке, пока я отыскал простыни почище и приготовил ему постель. Доктор Пэрнел раздел Грэнта до кальсон и носков и заставил его лечь.
      Затем он спустился вниз и вернулся со стаканом воды. На лице у него было написано такое отвращение, что я без слов понял, в каком состоянии находится кухня.
      Открыв свой чемоданчик, доктор вытряхнул на ладонь две капсулы и велел Грэнту их принять, что тот послушно сделал. К этому времени он был как во сне - только оболочка человека.
      Пэрнел взглянул на часы.
      - Я опаздываю на хирургический прием, - сказал он, когда Грэнт прилег на подушку и закрыл глаза. - Эти капсулы успокоят его на время. Когда он проснется, дайте ему еще две. - Он вручил мне бутылочку. - Если я понадоблюсь, вы знаете, где меня найти. - И, бессердечно усмехнувшись, добавил:
      - Желаю доброй ночи.
      Я провел тоскливый вечер, выхлебав пинту молока, которую нашел на заднем крыльце. Все остальное в вонючей кухне было несъедобно. Не найдя ни книг, ни радио, чтобы убить время, я попытался хоть чуть-чуть навести порядок. Но этот кошмарный дом нуждался в армии уборщиц.
      Несколько раз я тихонько заходил поглядеть, как там Грэнт, но он, лежа на спине, мирно проспал до полуночи.
      Тут я обнаружил, что глаза у него открыты, но в них не было сознания, Покорно и без слов он проглотил капсулы. Подождав, пока глаза у Грэнта закрылись, я запер его, спустился вниз и, завернувшись в походный плед, наконец заснул тяжелым сном. Всю ночь Грэнта не было слышно. И когда я в шесть часов утра поднялся к нему, он все еще спал.
      Доктор Пэрнел любезно освободил меня в половине восьмого, как раз когда рассветало. Он захватил с собой пожилого мужчину-санитара. Привез также корзинку с яйцами, беконом, хлебом, молоком и кофе. Да вдобавок из своего медицинского чемоданчика извлек мощную электробритву.
      - Все продумано, - объявил он, весело подмигнув.
      Так что на скачки я приехал сытым и выбритым.
      Но мысли о Грэнте омрачали настроение.
      Глава 7
      - Беда в том, что жокеев не хватает, - жаловался Джеймс Эксминстер.
      По дороге в Сэндуан мы обсуждали, кого из жокеев пригласить на следующей неделе: в один и тот же день в два разных места.
      - Можно подумать, кто-то напустил порчу на всю нашу братию, - заметил он, мастерски выруливая между вихляющей велосипедисткой и встречным мебельным фургоном. Арт застрелился, Пип сломал ногу, у Грэнта - нервное расстройство, У других повреждения более обычные, вроде сломанных ребер, И еще по меньшей мере четверо вполне деловых парней последовали дурацкому совету Баллертона и теперь собирают автомобили на конвейере. Есть, правда, Питер Клуни... Но я слышал, на него нельзя положиться: может подвести и не приехать вовремя. А Дэнни Хигс, говорят, слишком азартно играет на скачках, а Ингерсол не прилагает всех усилий, чтобы победить... - Он затормозил, пока мамаша с детской колясочкой и тремя детьми впридачу переходила дорогу. Потом продолжал:
      - Каждый раз, когда я думаю, что вот, наконец, нашел настоящего жокея с будущим, тут же слышу про него какую-нибудь гадость. А как было с вами? Вспомните кадры из той телепередачи! Позорище, да и только! Я смотрел и думал:
      "Боже, что я наделал, пригласив этого болвана, что я скажу владельцам лошадей!"
      - Он ухмыльнулся, - Я уже готов был звонить и уверять, что вы не сядете на их лошадей. На ваше счастье, я вспомнил, как вы проскакали для меня, и досмотрел передачу до конца. А потом я изменил решение и даже начал думать, что, взяв вас на службу, напал на золотую жилу. И с тех пор не произошло ничего, - он, улыбаясь, искоса взглянул на меня, - что заставило бы меня в этом усомниться.
      Я улыбнулся в ответ. За несколько недель, что прошли с того дня, как Пип сломал ногу, я ближе узнал Эксминстера, и с каждым днем он все больше мне нравился. Не только потому, что был отличным знатоком своего дела и трудился без устали. На него можно положиться во всем. Он не подвержен настроениям, и, имея с ним дело, не нужно каждый раз задумываться, какое у него нынче расположение духа. Он всегда один и тот же: без бурных приступов веселья, но и без внезапной раздражительности - просто разумный человек. То, что думает, говорит прямо. Поэтому в словах его не надо искать каких-то намеков или скрытых насмешек, А это делает отношения с ним простыми, ровными и устойчивыми.
      Но, с другой стороны, он во многих случаях вел себя глубоко эгоистически. И на первом, и на втором, и на втором, и на третьем месте у него соображения собственного комфорта и удобства. Сделать кому-нибудь любезность или одолжение он способен только в том случае, если ему абсолютно не требуется жертвовать своим временем или прилагать какие-то усилия.
      Похоже, мое общество было ему приятным с самого начала. Да и мне удобно с ним. Он вскоре предложил, чтобы я оставил официальное обращение "сэр" и называл его попросту Джеймсом.
      Возвращаясь со скачек в Бирмингаме, мы проезжали мимо ярко освещенных афиш.
      - Дирижер сэр Трелони Финн, - прочел он вслух. - Не родственник, полагаю?
      - Сказать по правде, это мой дядя, Последовало гробовое молчание, Потом он спросил:
      - А Каспар Финн?
      - Мой отец. Молчание.
      - А еще кто есть?
      - Госпожа Оливия Коттин - моя мать, - Господи! - воскликнул он. (Я усмехнулся.) - Вы что, скрываете все это?
      - Совсем наоборот, - весело ответил я. - Им нужнее, чтобы я помалкивал. Для них иметь в семье жокея - неприлично. Это их шокирует.
      - Это многое объясняет, - задумчиво произнес он, - А то я уже стал удивляться, откуда у вас эта уверенность в себе.., и почему вы так мало рассказываете.
      Я улыбнулся.
      - Я был бы весьма благодарен.., Джеймс.., если бы о моих стариках не начали болтать в весовой, хотя бы из уважения к ним.
      Он обещал, что не проговорится, и сдержал слово, Но с этого дня его отношение стало более дружеским. Поэтому, когда он перечислял все недостатки Питера Клуни, Дэнни Хигса и Тик-Тока, я более спокойно, чем прежде, спросил:
      - Уверены ли вы, что все эти слухи соответствуют действительности?
      - Ну, совершенно точно известно, что Питер Клуни несколько недель назад пропустил скачки два раза подряд. Из-за непростительного опоздания. Это факт!
      Я рассказал ему о том, как Питеру дважды зверски не повезло.
      - И, насколько мне известно, с тех пор он ни разу не опаздывал. Так что разговоры о его ненадежности основаны только на этих случаях.
      Но Джеймс упрямо твердил:
      - Нет-нет, на него нельзя положиться.
      - От кого это известно? - полюбопытствовал я - Ну, например, от Корина Келлара. И, конечно, от Джонсона, у которого он служил. И от Баллертона тоже. Хотя обычно я и не считаю нужным обращать внимание на то, что он говорит.
      - А как насчет Дэнни Хигса? - спросил я. Дэнни - неугомонный кокни, небольшого росточка, но храбрец отчаянный.
      - Он слишком азартно играет на скачках," категорически объявил Джеймс.
      - Кто это говорит?
      Я знал, что Дэнни нарушал правила, делая ставки на лошадей, но, судя по тому, что я слышал от него в раздевалке, речь шла о сумме не более пяти или десяти фунтов. Вряд ли какой-нибудь тренер стал бы косо смотреть на него из-за Этого пустяка.
      - Кто говорит? Ну, допустим, Корин, - неохотно сказал он.
      - А Тик-Ток? Кто болтает, что Ингерсол не всегда стремится к победе?
      Джеймс ответил не сразу.
      - А почему я не должен верить Корину? Ему-то какая корысть? Он отличный тренер и, как все мы, во многом зависит от хороших жокеев. И уж, конечно, не лишил бы себя таких, как Клуни или Хигс, если бы у него не было на то серьезных оснований.
      Я подумал немного.
      - Знаю, что суюсь не в свое дело, но не расскажете ли, почему вы отказали Грэнту Олдфилду? По его словам, это имеет отношение к продаже информации - Ну да, он продавал информацию. И я, конечно, терпеть этого не стал. - Я все еще сидел с озадаченным видом. Эксминстер проскочил мимо светофора на желтый свет и искоса взглянул на меня. - Он сообщал сведения. Допустим, мы выпускаем новую лошадь, на которую возлагаем надежды. А он тут же сообщает об этом букмекеру. Владелец лошади не может получить хорошую выдачу, потому что букмекер его опередил и испортил рынок. Трое владельцев, с которыми я имею дело, ужасно злились. И ничего удивительного, если они получили только два или три к одному, вместо шести или семи, на которые рассчитывали. Так что Грэнт должен был уйти. А жаль - он сильный жокей, как раз такой, какой мне нужен.
      - А как вы узнали, что информацию продавал именно Грэнт?
      - Это выяснил Морис Кемп-Лор, когда готовил одну из своих передач о том, как действуют букмекеры. Он узнал об этом случайно. И рассказал мне, страшно извиняясь. Заметив лишь, что лучше Грэнту знать поменьше. Но нельзя работать с жокеем и иметь от него секреты - это безнадежная затея.
      - А как реагировал Грэнт, когда вы его рассчитали?
      - Он страшно возмутился и все отрицал. Но что ему оставалось? Ни один жокей не признается, что продает информацию.
      - В том-то и дело. Понимаете, мне не хотелось этому верить. Но Лаббок, букмекер, признал, что Грэнт давал ему информацию по телефону. И он платил ему за это с тех самых пор, как Грэнт начал служить у меня.
      Звучало все это достаточно убедительно, но оставалось неуловимое ощущение, что где-то я что-то упустил. И я переменил тему.
      - Ну а почему у Арта вечно были скандалы с Корином? Джеймс задумался.
      - Точно не знаю. Вроде бы Арт не выполнял приказов Корина во время скачек - Он тщательно обогнал на повороте два еле тащившихся грузовика, - К чему вы клоните?
      - Мне кажется, все происходит как-то уж очень одинаково. Слишком много жокеев пострадало из-за каких-то слухов. Вы же сами сказали, будто кто-то напустил порчу на всю нашу братию.
      - Я не всерьез, - запротестовал он, - И разве слухи толкнули Арта на самоубийство? И разве из-за них Пип сломал ногу, а Грэнт продавал информацию? И разве Клуни опаздывал из-за слухов?
      - Дэнни Хигс вовсе не так уж много играет на скачках. А Ингерсол скачет честно, Как и все остальные.
      - Насчет Хигса наверняка вы знать не можете, - возразил он. - А что касается Ингерсола, то разрешите напомнить: на прошлой неделе ему пришлось предстать перед распорядителями - он придержал лошадь и занял только третье место. Лошадь принадлежит Баллертону, и он из-за этого страшно разозлился.
      Я вздохнул. Версия Тик-Тока такова: Корин сказал, чтобы он не перегружал лошадь, которая еще не вполне выработана. И он решил, что не должен гнать слишком, достаточно прийти третьим. Лучше сберечь силы лошади и победить в следующий раз. Эти взгляды применяли на практике по меньшей мере половина жокеев и тренеров. Но владельцы лошадей и публика, те, что ставят на выигрыш, естественно, недовольны.
      После расследования Корин, который всегда держит нос по ветру, тут же переменил позицию и начал обвинять Тик-Тока.
      - Может быть, я и не прав, - начал я. - Но только...
      - Только, что? - повторил он, потому что я замолчал.
      - Только, если вам придется услышать какие-нибудь слухи насчет меня, вспомните, что я по этому поводу думаю, - закончил я легко. - И прежде чем поверить, постарайтесь убедиться, что они справедливы.
      Некоторое время он правил молча, потом, недоверчиво качнув своей крупной головой, подытожил:
      - Кому на руку губить жокеев? Нет, это чепуха. Бессмыслица.
      И мы переменили тему.
      ***
      Наступило Рождество. Несколько дней, пока не было скачек, я провел в Кенсингтоне. Родители встретили меня с неизменным дружеским равнодушием и предоставили собственным планам.
      На Рождество их время расписано по минутам. Кроме того, каждое утро, с семи часов, мать проводила за роялем готовила новый концерт.
      Джоан тоже была в эти дни страшно занята - Рождественская оратория исполнялась по несколько раз. Лишь одним холодным утром удалось вытащить ее погулять в парке. Но Иоганн Себастьян Бах оттеснил меня на второй план: всю дорогу она напевала мелодии из Оратории, пока я не усадил ее в такси и не устроил ей в "Савое" рождественский обед. Но, и войдя в "Савой", она с трудом удержалась от того, чтобы не запеть полным голосом - так ей понравилась акустика в вестибюле. Уж не нарочно ли старалась она вывести меня из равновесия и почему?
      Лишь в тот момент, когда мы ели сладкий пирог, меня осенила запоздалая мысль, что Джоан несчастлива. В таком состоянии я ее раньше никогда не видел. Нам подали кофе, и я спросил как бы между прочим:
      - Что случилось, Джоан?
      Она взглянула на меня, потом обвела глазами зал и уставилась на свой кофе.
      - Брайан хочет жениться на мне.
      Вот так новость! Я обнаружил, что тоже смотрю в упор на свой кофе - черный и горький, что вполне соответствовало моменту.
      - Прямо не знаю, что делать, - продолжала она, - Меня вполне устраивало все как было. А сейчас Брайан все твердит насчет "жизни во грехе" и "упорядочивания положения " Он без конца все ходит в церковь и никак не может примирить наши отношения со своими религиозными взглядами. Он считает, что надо купить дом, и видит во мне будущую домохозяйку, которая обязана убирать, штопать, готовить и все такое прочее. А меня даже мысль об этом приводит в ужас. Если я выйду за него, то буду глубоко несчастна, уверена в этом.., - ее голос замер.
      - А если не выйдешь?
      - Все равно буду несчастна, раз он не хочет, чтобы все было как до сих пор. И нам больше не бывает хорошо вместе, мы все время ссоримся. Он утверждает, что это детская безответственность - не хотеть выйти замуж в моем возрасте. А я говорю, что с радостью вышла бы за него, если мы будем жить, как жили, чтобы я могла свободно работать. Но он.., он хочет быть приличным, нормальным и.., скучным, - Последнее слово вырвалось в запальчивости презрительно.
      Тут она принялась решительно глотать свой кофе - прямо без сахара. Я смотрел на нервные движения ее длинных пальцев, слишком крепко сжимавших ложечку.
      - Ты сильно его любишь? - спросил я с болью.
      - Не знаю, - ответила она с несчастным видом, - Я теперь вообще не знаю, что такое любовь. Если это означает, что я должна потратить свою жизнь на обслуживание его персоны, то не люблю, Если же речь идет о том, чтобы быть счастливой в постели...
      Она заметила, как меня передернуло, и поспешно поправилась:
      - Прости меня, Роб. Я думала, что тебя это уже не...
      - Неважно. Ничего с этим не поделаешь. Не обращай внимания.
      - Что же мне делать, как ты думаешь?
      - Совершенно ясно, - решительно сказал я, - что ты не должна выходить за него. Ничего хорошего не выйдет из этого, Остальное пусть решает сама. Я не смогу дать ей беспристрастный совет.
      Она тут же ушла - на репетицию, а я неторопливо побрел по праздничным улицам. Тот брак, который Джоан предлагала Брайану и которым он пренебрег, был бы именно таким, какого я хотел больше всего на свете. Ну почему эта проклятая жизнь так несправедлива!
      В День Подарков (второй день Рождества) Образец пришел первым в Королевской Охоте, одном из десятка высших состязаний года. Это подняло его до разряда звезд, и мне тоже вреда не принесло.
      Скачки показывали по телевидению, и Морис Кемп-Лор интервьюировал меня, жокея-победителя. Он предложил мне поздороваться с Пипом, который смотрел скачки по телевизору.
      Я был у Пипа всего за неделю до этого и обсуждал с ним тактику больших скачек. Вежливо приветствуя его перед объективом, я выразил надежду, что его нога заживет удачно. Кемп-Лор добавил, улыбаясь: "Мы все желаем вам скорейшего выздоровления, Пип".
      На следующее утро спортивная пресса дала весьма лестные отчеты. Несколько тренеров, которые никогда меня не приглашали, предложили мне своих лошадей. Я стал чувствовать, что меня признали как имя, а не только как замену Пипа, И когда Пип вернется, я, может быть, не потону в безвестности, Так же, как все остальные, я несколько раз падал. Каким бы везучим ты ни был, с законом средних цифр не поспоришь. Но за исключением пары синяков, никаких серьезных повреждений не получил.
      Самое худшее падение - с точки зрения зрителей - случилось в январе, в субботу днем. Лошадь, на которой я скакал, споткнулась, прыгая через барьеры, расположенные у самых трибун, и сбросила меня так, что я ударился головой. Когда санитары укладывали меня на носилках в машину скорой помощи, я очнулся. Голова кружилась, и некоторое время я не мог сообразить, где нахожусь.
      Перепуганное лицо Джеймса напомнило все случившееся, и я спросил: в порядке ли лошадь?
      - Она-то в порядке. А как вы?.. Pea перекатилась через вас, - объяснил он.
      - То-то я чувствую, будто меня немножко расплющили, - попробовал я улыбнуться.
      Я немножко полежал на кушетке в пункте первой помощи и вернулся в Беркшир вместе с Джеймсом.
      Время от времени меня поташнивало и знобило. Но скрывать от тренеров истинное самочувствие давно уже стало нормой. Тем более, что я знал, к скачкам в понедельник буду в форме.
      Кого откровенно раздражало мое везение, так это Джона Баллертона. На смотровом кругу он наблюдал за мной, поджав губы с явной враждебностью, которая совсем не пристала распорядителю.