Гонка на выживание

      С некоторым трудом выпутываюсь из цепких объятий ремней безопасности, беру в баре открывалку и перебираюсь с пассажирского сиденья вперед – к экрану визора. Сажусь на пол и с помощью открывалки пытаюсь выковырять экран из пазов. Открывалка гнется, соскакивает, но я продолжаю трудиться, не забывая поглядывать в окошко на мелькающие указатели.
      «Анирин Сад» – красивый район с парками и фонтанами… «Деловой квартал номер…» – ну, здесь название говорит само за себя… «Промзона концерна APT»…
      Блин! Открывалка сломалась. Ладно, кажется, я видел в баре еще одну… Скорее, скорее, если я не хочу в скором времени оказаться там, куда меня везут.
      Мимолетный взгляд в окошко. Твою за ногу! Я уже над «Гнездом Порока» – такое претенциозное название носит один из кварталов игровых заведений и казино. Квартал не шибко престижный. Там собираются криминальные элементы, профессиональные игроки и любит обделывать свои делишки мафия. Полиция закрывает глаза на «Гнездо Порока» и наверняка неплохо кормится за их счет. Кстати, туристам с других планет в этот район без сопровождения ездить не рекомендуется.
      Похоже, я приближаюсь к окраинам.
      «Сокольничий Парк»… На самом деле никакого парка здесь уже лет сто как нет, а есть самые настоящие трущобы, где живет только всякое отребье да беженцы с разных планет. Я помню шумиху по визоровидению, когда наше Правительство с большой помпой торжественно предоставило беженцам с Виргинии целый квартал в самом Мегаполисе, стыдливо умолчав, что в тех аварийных зданиях почти невозможно жить, а сносить их себе дороже.
      Тем временем, такси сбавляет скорость и покидает освещенное шоссе, ныряя в густую темноту между высоченными башнями-домами, из которых, собственно, и состоит «Сокольничий Парк». Где-то в середине XXIV века была такая мания – строить тристаэтажные и выше здания. Но вскоре стало понятно, что в подобных домах по целому ряду причин практически невозможно жить, и к середине XXV века дома вновь опустились до приличного уровня в тридцать-пятьдесят этажей, а уродливые башни стали уделом малоимущих и беженцев. Впрочем, и те, и другие опасливо ютятся на нижних этажах, не рискуя забираться выше сотых. Я слышал множество городских легенд, которые делают верхние этажи прибежищем всяких монстров, мутантов и прочей нечисти. Но лично я не верю городским легендам и гораздо больше боюсь обычных людей с бластерами, чем привидений или монстров.
      Уф, запарился, ковыряясь с открывалкой. И все же мне удается выдрать верхние углы экрана из гнезда. Хватаюсь обеими руками за края и, упираясь в стенку ногами, тяну изо всех сил.
      Ну, вот и все. Экран визора сорван, а под ним спрятан вожделенный блок. Теперь нужно отключить автоматику и перевести машину на ручное управление. Для меня это дело пары секунд, и все же я недовольно морщусь: ручное управление – слишком сильно сказано. В такси отсутствуют штурвал и сенсорная панель, как таковые – есть только гнезда для их подключения, поскольку ремонтники и тестировщики обычно пользуются съемным оборудованием, которое приносят с собой. Но в отличие от них у меня при себе нет ни штурвала, ни клавиатуры, поэтому подключаться мне придется к системе напрямую, а это ненадежно – контакты и передачи расположены довольно далеко друг от друга, и очень непросто будет мгновенно активировать их, особенно те, которые отвечают за маневрирование.
      Пожалуй, далеко я так не улечу, особенно ночью в полной темноте – высоченные башни-дома вокруг словно вымерли, ни огонечка, ни звука. Я, правда, включил круговое освещение, и теперь мой мобиль сияет лучами, как искусственное солнышко, но лучше все же не рисковать. Что бы там ни говорили репортеры, которые присвоили мне титул «Гонщик Дьявола», или «самый отчаянный гонщик космических трасс», я не люблю неоправданный риск и крайне редко лезу, очертя голову, тигру в пасть. Вернее, со стороны это иногда так и выглядит, но я-то на самом деле просчитываю ситуацию до мелочей. Вот и сейчас я благоразумно решаю не лететь на аварийной машине через полгорода, а поискать площадку для парковки и попытаться вызвать помощь.
      Опасаясь садиться на крышу (и вовсе не из-за городских легенд, а из боязни, что крыша могла давным-давно обвалиться), решаю поискать местечко внизу. Включаю экран нижнего обзора и с некоторым удивлением замечаю на улице подо мной нездоровую суету.
      Врубаю максимальное увеличение. И хотя оптика в такси очень слабенькая (и в подметки не годится той, что в моем «Сантвилле»), она позволяет разглядеть десятка два людей в темных комбинезонах и черных шлемах с непроницаемыми забралами. Комбинезоны выглядят так, будто облиты смолой, а это значит, сверху у них защитное мифриловое напыление, которое способно выдержать выстрел в упор из большинства типов ручного стрелкового оружия. Подобную форму носят боевики отрядов специального назначения: правительственных или мафиозных.
      Оч-ч-чень интересно! И что же таким ребяткам понадобилось ночью в трущобах? Неужели какая-то мафиозная разборка и я, того и гляди, вляпаюсь в нее? Или… Космические кочерыжки, как говорит Мартин! Неужто такси везло меня прямо сюда, и эти крутые мальчики ждут именно меня?!
      Приземляться мне резко расхотелось. Лучше, наоборот, взлететь и сесть на крышу, в каком бы состоянии она ни была. И сделать это надо как можно скорее, потому что стоящие внизу боевики вдруг стали задирать головы и смотреть вверх – не иначе на мое такси, не на звезды же! Некоторые ринулись в близлежащие дома, а несколько боевиков бросились к припаркованным у тротуара мобилям, явно намереваясь взлетать. Этого мне только не хватало! Я ощутил противную нервную дрожь в коленях и попытался выжать все, что можно, из двигателя вертикального взлета, с тоской отмечая, что до крыши еще этажей сто пятьдесят, если не больше.
      М-да, мне бы в это такси хотя бы штурвал и сенсорную панель, тогда можно было бы попробовать сыграть в догонялки. Хотя все равно мои шансы были бы невелики, ведь машинки у боевиков явно получше этой медленной, неповоротливой «Авроры» – у них самые настоящие полувоенные скоростные «Бутвили», оснащенные к тому же вполне приличными пулеметами. Правда, сейчас оружия не видно – оно в специальных нишах за закрытыми люками, но ведь люки недолго и открыть.
      Хотя, похоже, стрелять они не собираются, но ясно одно – до крыши мне добраться не дадут, да и не спасет меня теперь крыша. Боевики явно вознамерились познакомиться со мной поближе, и только чудо убережет меня от подобного знакомства. Да, пожалуй, на «Авроре» от них не удрать. Лучше спрятаться в одном из зданий, покинуть такси и вызвать через коммуникатор помощь.
      Высоченные башни стоят настолько близко друг к другу, что в просветах между ними с трудом поместились бы четыре мобиля в ряд. Не прекращая взлета, лихорадочно осматриваю близлежащие здания в поисках открытой террасы, незапертых гаражных ворот или любой другой щели, в которую мог бы забиться, но пока ничего подходящего не вижу. На первый взгляд верхние этажи абсолютно безжизненны – давным-давно брошены и покинуты людьми. Чем выше я поднимаюсь, тем заметнее следы разрушений: пустые, без стекол оконные проемы, которые обнажают помещения с потрескавшимися стенами, заполненные обломками то ли мебели, то ли просто строительного мусора.
      От напряженного созерцания меня отвлекает резкий предупреждающий писк радара, означающий, что сверху ко мне стремительно приближается крупный объект. Пытаюсь увернуться, но места для маневра почти нет – со всех сторон меня окружают уродливые стены зданий.
      И тут же мощный удар сотрясает машину. Меня отшвыривает прочь от блока управления – назад, в сторону пассажирского сиденья. Лишенные присмотра двигатели «Авроры» глохнут, неуправляемая машина разворачивается и резко проседает вниз, собираясь падать, но тут новый удар сотрясает многострадальное такси – на этот раз снизу. Я понимаю, что меня зажали в тиски два вражеских мобиля – снизу и сверху, и поведут на посадку, то есть проделают то же, что мы с Мартином сегодня сделали с бедолагой Иштваном. Вот только меня, в отличие от Иштвана, вряд ли ожидает такой же деликатный разговор. Не представляю, что этим ребятам от меня надо, но выяснять совершенно не хочу.
      Ползком подбираюсь к блоку управления и жду. Я знаю: верхняя и нижняя машины не смогут все время двигаться абсолютно синхронно, рано или поздно верхняя чуть-чуть отстанет, и у меня появится шанс. Правда, бежать мне толком некуда – нос «Авроры» нацелен прямиком в стену здания, а развернуться мне не дадут. Значит, путь один – вперед. Понимаю, что места для разгона почти нет и внешнюю стену здания мне «Авророй» не пробить, но в пустой оконный проем, пожалуй, можно попробовать вписаться. Риск, конечно, велик, но выбора у меня практически нет.
      Титановая крыша «Авроры» проминается и скрипит, принимая на себя тяжесть идущей сверху машины. Я жду. Наконец чувствую, что давление на крышу слабеет – верхняя машина чуть-чуть отстает. Но момент неудачный – впереди глухая стена, да не просто стена. Это пространство между этажами, то есть укрепленные конструкции перекрытий. Не годится. Ладно, ждем дальше. Время есть, до земли еще около двухсот этажей, а мы спускаемся довольно медленно – еще бы! – ведь пилоту в нижней машине надо действовать предельно аккуратно, чтобы случайно не стряхнуть меня со своей крыши, а я и не думаю помогать ему двигателями. Ничего, пускай попарится, попотеет. Впрочем, работа нижнего пилота почти безупречна, и я не могу не отдать должное его мастерству.
      Верхняя машина снова отстает, оставляя небольшую прослойку между моей крышей и своим днищем, а прямо передо мной зияет в стене огромный пролом. Пора! Врубаю горизонтальные двигатели на полную мощность, резко соскальзываю со спины нижней машины и ракетой влетаю в пролом внешней стены, со всего маху врезаясь в следующую – внутреннюю. От чудовищного удара темнеет в глазах, на некоторое время я теряю ориентацию, не понимая, где верх, где низ. Вокруг тьма кромешная – похоже, такси пробило-таки внутреннюю стену и застряло среди обломков, фары разбиты или просто погасли. Надеюсь, все дело именно в этом, а то в первый момент я решил, что ослеп.
      Мотаю головой, пытаясь встать на четвереньки на покореженном полу такси. С десятой или двадцатой попытки мне это удается. Чувствую во рту железистый привкус крови, спина между лопатками ноет от боли, правая лодыжка горит огнем, лоб сильно саднит, а глаза заливает что-то горячее и течет дальше – вниз по щекам. Вытираю ладонью лицо, понимаю, что это кровь, и тут мне в глаза бьет нестерпимо яркий луч фонаря. Я жмурюсь, закрываясь руками от света, и слышу приглушенный треснутым, но неразбитым боковым стеклом такси голос:
      – Он здесь! Вроде живой…
      – Тогда чего ты ждешь? – раздраженно спрашивает второй голос: – Стреляй!
      Прежде чем мой мозг успевает осознать услышанное, тело само группируется, ноги выбивают противоположную от врага дверцу, и я выныриваю из такси прочь.
      Мой противник не успевает за мной. Еще бы! Что-что, а реакция у меня мгновенная, вторую такую еще поискать. В моем личном деле в графе «Психологический портрет» так и значится: «В экстремальных условиях объекту присуща взрывная, интуитивная реакция на внешние раздражители». Или как частенько ехидно говорит мне Билл: «Вначале сделаешь, а потом подумаешь». Но в гонках по-другому и нельзя, а в обычной жизни я как раз вначале думаю. И вообще я парень довольно спокойный. «Уравновешенный» – как значится все в том же психологическом портрете…
      За моей спиной слышатся ругань и сухие щелчки выстрелов, но я уже с другой стороны такси, пытаюсь затеряться среди обломков, что очень непросто сделать в темноте, да еще с разбитой головой и травмированной лодыжкой. Вернее, свет-то есть – лучи фонарей преследователей так и рыщут вокруг, – но мне сейчас лучше держаться от них подальше. Выбираю местечки потемнее, то и дело невольно проверяя свою многострадальную голову на прочность, и пытаюсь выбраться из квартиры в общий коридор, чтобы попробовать затеряться в огромном доме.
      Громкие голоса преследователей подстегивают меня. На миг мною овладевает паника – мне кажется, что их целая сотня, но я тут же одергиваю себя: у страха глаза велики. Преследователей всего несколько человек – трое, может, четверо – пассажиры тех самых «Бутвилей», что зажимали меня в тиски. Пилоты, естественно, не покинут машины, а остальные боевики еще не успели бы добраться сюда, даже если предположить, что лифты все еще работают. Нет, преследователей максимум четверо. Но четверо – это тоже много. Особенно, если у них фонари и бластеры, а у меня нет при себе даже ножа. К тому же время работает против меня – того и гляди, сюда подтянутся остальные, и тогда мне несдобровать.
      Где на четвереньках, где ползком двигаюсь подальше от разбитого такси и мелькающих фонарей. Мои глаза уже немного привыкли к темноте, я вижу невдалеке арочный проем пустой дверной коробки. Интересно, что там? Очередная комната или уже коридор?
      Оказалась – комната. Явно нежилая, давным-давно брошенная своими жильцами. Забитая всяким хламом вроде поломанной мебели и поставленных друг на друга столов, словно ее обитатели пытались спастись от наводнения. Хотя какое наводнение может быть на такой высоте? Сюда и водопроводная-то вода, небось, доходит с трудом…
      Ладно, хватит ползать, пора встать на ноги и дать деру. Поднимаюсь. Вернее, пытаюсь это сделать, но правая щиколотка тотчас отзывается резкой пульсирующей болью. Да что с ней такое? Неужели перелом? Или вывих? Вряд ли, я тогда совсем не смог бы опираться на нее. Ладно, мне некогда разбираться с ногой. Сдерживая стон, ковыляю вперед, к дальней стене, в которой различаю невесть как уцелевшую дверь.
      Внезапно мне кажется, что темнота в углу шевелится. Я настороженно замираю, чувствуя, как сердце подпрыгивает и сжимается в испуганный комочек между ребрами. А из темного угла медленно выплывает какой-то бесформенный силуэт с меня ростом, и неестественный тоненький голосок жалобно просит, дико коверкая слова:
      – Кусшадь даий!
      – Кушать? У меня нет! – Неужели это я сказал? Мой голос прозвучал как-то хрипло, незнакомо.
      – Кусшадь! Мнозо! Даий! – Силуэт все ближе. Теперь он не просит, он требует. В его голосе появляются хищные, свистящие нотки.
      Я отшатываюсь. Холодный липкий пот бежит по телу. Внезапно сзади раздаются шаги, в комнату врываются яркие лучи фонарей и вопли преследователей:
      – Он здесь!
      – А ну стой, падла!
      Ага, щас-с! Позабыв про больную ногу и таинственный силуэт, я в три прыжка добираюсь до двери, отчаянно надеясь, что она не заперта. Мне везет – дверь послушно отъезжает в сторону, исчезая в стене, и я оказываюсь в вожделенном общем коридоре, который, к счастью, освещен аварийным красноватым светом. Ламп мало, и они расположены достаточно далеко друг от друга, но даже этой малости мне хватает, чтобы торопливо осмотреться. Коридор длинный, пыльный и порядком захламленный, зато на первый взгляд абсолютно безлюдный.
      Поспешно закрываю за собой дверь, заклиниваю ее в пазах каким-то металлическим штырем – кажется, ножкой от стула, а в оставленной мною квартире вдруг раздаются истошные вопли и ожесточенная стрельба. Меня колотит нервная дрожь, я инстинктивно порываюсь бежать, сломя голову, дальше, но тут вдруг осознаю, что стреляют отнюдь не по двери. И в криках боевиков слышится больше паники и страха, чем злости и ярости. Что же там происходит? Затаив дыхание, я весь обращаюсь в слух. Но за дверью внезапно наступает тишина. Любопытство толкает меня открыть дверь и посмотреть, что же там произошло, а потом я вспоминаю жалобно-угрожающий голосок: «Кусшадь даий», и решаю не совать свой нос куда не следует.
      Присаживаюсь на минутку у стены, пытаясь хоть немного прийти в себя. Нога болит неимоверно – в ней словно пульсирует горячее хищное солнце, а из разбитого лба по-прежнему сочится кровь, то и дело заливая глаза. Мне нужна передышка, но времени нет, надо как можно скорее выбираться отсюда. Только вначале стоит попробовать наладить связь. Включаю подсветку коммуникатора. Работает. Отлично! А то я уж было испугался, что авария повредила устройство… Так, а где же клипса? Ее нет. Видно, сорвалась с уха при аварии. Ладно, можно обойтись и без нее.
      Набираю код экстренной связи службы безопасности «Стрельцов» и текст:
      «Это Брайан Макдилл. Мне срочно нужна помощь. Меня похитили с помощью автоматического такси марки „Аврора“, а теперь преследуют люди в форме боевиков, с бластерами и бутвилями. Кстати, я вас не слышу, клипса коммуникатора утеряна».
      По экранчику браслета бежит ответная строка:
      «Вас понял. Где вы?»
      «В районе Сокольничий Парк. В доме-башне на…» Так, сейчас… Ищу взглядом номер квартиры, у дверей которой сижу. Ага. Вот. Запыленные, еле видимые цифирьки на стене: 162/26.
      «На 162-м этаже», – ввожу в коммуникатор текст.
      «Номер дома?»
      Э… «Не знаю».
      «Не страшно. Мы запеленгуем ваш сигнал и установим номер дома. Постарайтесь не покидать его. Через тридцать минут мы будем у вас. Постарайтесь подняться на крышу или держитесь поближе к окнам, чтобы мы смогли вас найти… Все в порядке, номер дома установлен. Теперь как можно скорее избавьтесь от коммуникатора, чтобы противник не смог вас пеленговать. Держитесь, Брайан. Удачи. Конец связи».
      Чувствую огромное облегчение – помощь идет, мне нужно продержаться всего-навсего полчаса. Кстати, желательно как можно скорее найти действующий лифт или лестницу, чтобы начать подниматься на крышу, как велели. Да, а что они там советовали насчет коммуникатора?
      Внезапно мое внимание привлекает какой-то посторонний шум. Он идет из-за двери той самой, покинутой мною квартиры номер 162/26. Звук совсем тихий, скребущийся – словно кто-то слегка царапает изнутри дверь. Осторожно поднимаюсь на ноги, стараясь производить как можно меньше шума, и ковыляю прочь по длиннющему коридору, лавируя между странными пирамидами из мебели. А за спиной раздаются мерные негромкие удары, словно кто-то – не очень сильный – пытается высадить дверь. Ускоряю шаг, чувствуя неприятную дрожь в коленях. Постоянно оглядываюсь, но меня вроде никто не преследует.
      Иду по коридору уже минут пять, а лестницы все не видно. Вдоль одной из стен время от времени попадаются однообразные двери квартир – некоторые буквально вырванные из пазов, но в большинстве своем уцелевшие. Другая стенка глухая, что за ней, не понять. Площадки с лифтами попадаются довольно часто. Очередную я только что прошел, но все лифты явно нерабочие: двери перекошенные, изуродованные, словно по ним изнутри били тараном, да и кабин что-то не видать, может, их и нет уже давно.
      – Вот идиот! – вслух говорю я и останавливаюсь. – Я же забыл избавиться от коммуникатора! Надо было сбросить его в шахту лифта.
      Поворачиваю назад, сдергиваю с руки браслет и осторожно приближаюсь к перекошенным дверцам. Прислушиваюсь, а потом опасливо заглядываю в щель. Тихо. Темно. И я решаюсь – просовываю руку между дверцами и… ощущаю на своей ладони чье-то дыхание, а потом моей кожи касается нечто влажное и шершавое. Пытаюсь отдернуть руку, но не успеваю – мое запястье охватывают крепкие, но, к счастью, не острые тиски. Я столбенею от ужаса, а колючий мокрый «язычок» тщательно вылизывает мою кисть и перемешается к зажатому между пальцами браслету коммуникатора. Машинально разжимаю пальцы, выпуская браслет, и тут же тиски освобождают запястье. Быстро отдергиваю руку и в панике мчусь подальше от лифтов, не разбирая пути, пока не спотыкаюсь обо что-то на полу и не лечу с размаху в груду пластиковых обломков. Один из них – острый, словно зуб, – болезненно вонзается в плечо, и боль помогает мне прийти в себя.
      Встаю на ноги и в неверном свете аварийных ламп рассматриваю свою «облизанную» ладонь, которая оказывается покрытой вонючей зеленоватой слизью. Поспешно снимаю куртку и, морщась от омерзения, тщательно вытираю кисть. Но сделать это оказывается не так-то легко – слизь буквально въелась в кожу, отчего ту начинает очень неприятно пощипывать. Наконец, я решаю, что сделал все, что мог, выбрасываю измазанную куртку и ковыляю дальше, мечтая как можно скорее найти действующий водопровод, желательно с горячей водой, потому что моя рука по-прежнему источает не слишком-то приятное амбре, да и кожу пощипывает все сильнее, особенно в тех местах, где остались зеленоватые разводы слизи.
      В поисках водопровода решаюсь заглянуть в очередную квартиру. Выбираю ту, в которой сорвана входная дверь – почему-то мне кажется, что такая квартира безопаснее. Осторожно заглядываю внутрь. Прислушиваюсь, даже пытаюсь принюхаться, но тут же оставляю эту затею – все запахи забивает моя собственная рука. Кажется, она пахнет все сильнее, и чешется, и горит огнем. Дую на нее, пытаясь хоть немного ослабить жжение, и, решившись, захожу, наконец, в квартиру. На первый взгляд она точь-в-точь как та, в которую я влетел на такси. Такая же анфилада смежных комнат, пустые – без стекол – глазницы окон, такой же хлам и поставленные друг на друга диваны, стулья и столы.
      До рассвета еще далеко, но с улицы через окна льется голубоватый приглушенный свет – это работает стандартное уличное освещение. Странно, я прекрасно помню, что когда «Аврора» привезла меня в Сокольничий Парк, фонари не горели, весь квартал был погружен во тьму. Не иначе это все проделки ребят с «Бутвилей». Ладно, как бы то ни было, свет – это здорово, даже такой неяркий. Зато теперь я могу достаточно хорошо рассмотреть все углы. Вроде опасности нет. Можно расслабиться и поискать водопровод.
      Вскоре обнаруживаю небольшую комнатку без окон с расколотым унитазом и старой пластиковой ванной. Раковины, как и кранов, нет, а из стены торчат черные хоботки труб. Трубы без заглушек, но они и не нужны – похоже, воды в них не было уже много-много лет. Ну, и хрен с ней, обойдусь. С минуты на минуту должны прибыть спасатели. Я не могу точно сказать, сколько минуло времени с нашего разговора, – часы были встроены в коммуникатор, который достался той жуткой твари из лифта – но наверняка полчаса уже прошли. Кажется, мне советовали держаться ближе к окнам. Что ж, пришло время выполнить совет. Ковыляю к окну. Слышу тихий посвист турбин двигателя мобиля и радостно высовываюсь наружу.
      – Эй! Я здесь!
      Меня слышат – перед окном зависает хищная морда «Бутвиля». Подчиняясь инстинкту, успеваю упасть на пол за мгновение до того, как выстрелы сбивают крошку с пластика стен. Прижимаюсь к полу и ползу, извиваясь, как ящерица, к выходу из квартиры. Выкатываюсь в коридор под спасительную защиту стены, краем уха слыша, как «Бутвиль» высаживает пассажиров прямо через окно.
      Поспешно вскакиваю на ноги, но больная лодыжка подворачивается, я падаю, впечатываясь макушкой в ножку оказавшегося здесь очень некстати стола. Надо ли говорить, что этот стол – лишь один из многих в привычной уже пирамиде из мебели. Сажусь, потирая голову, и тут…
      Прямо перед собой вижу знакомый бесформенный силуэт! Теперь, в красноватом свете горящих в коридоре аварийных ламп, я могу как следует рассмотреть его. Больше всего он (или она) похож на вытянутое по вертикали дождевое облако. Ни головы, ни конечностей нет и в помине. Чем он смотрит или говорит, непонятно. Может, в данный момент он вообще стоит ко мне спиной?
      – Есще кусшадь даий, – просит он. Мне кажется, или его интонация и впрямь изменилась? По-моему, теперь в голосе звучат эдакие игривые, довольные нотки.
      – Даий, – уже настойчивее повторяет он, и я машу рукой по направлению квартиры, в которую высаживаются боевики: – Там еда, там кушать.
      Не знаю, понимает ли он, но «облако» послушно плывет в указанном направлении, а я встаю и тащусь, приволакивая больную ногу, по коридору к виднеющемуся вдали повороту. В квартире тем временем раздаются истошные вопли, стрельба, слышится какое-то утробное чавканье и другие не очень-то понятные звуки вроде низкого басовитого гудения, но я не оглядываюсь – я бреду так быстро, как только позволяет покалеченная нога, вперед, к вожделенному повороту.
      Не дохожу до поворота каких-нибудь пяти метров, как вдруг замечаю в полу пролом. Похоже, здесь произошел какой-то взрыв – пол буквально разворотило, из покореженного, обгоревшего пластика торчат изогнутые балки перекрытий.
      Осторожно заглядываю в пролом. Вроде пусто. Мне бы спуститься, но… Во-первых, страшно – я еще не забыл, как еле унес ноги, вернее, руку из лифта. А ведь лифт тоже сначала показался мне пустым! Но дело даже не в этом. От потолка до пола метра три с половиной, а то и все четыре, так что даже если я повисну на руках, до пола еще останется лететь и лететь. Я бы, конечно, прыгнул без проблем, если бы не больная лодыжка – такой нагрузки она явно не выдержит. Можно, правда, обойти пролом и двинуться дальше по коридору…
      Я не успеваю принять решение – его за меня принимают другие. Видно, тот «Бутвиль» с пассажирами был не единственным или мои недруги успели подняться снизу по лестнице (спуститься сверху с крыши – один черт). Как бы то ни было, путь за поворот отрезают двое боевиков с бластерами, а за моей спиной слышится громкий жизнерадостный вопль-вопрос:
      – Мозза ихь тосже скусшадь?
      «Можно их тоже скушать?» – машинально перевожу я. «Их», вероятно, боевиков.
      – Мозза, – киваю я, а затем благоразумно решаю не стоять между голодным «облаком» и его потенциальной едой. Бросаюсь в пролом, группируясь уже в полете и машинально поджимая больную ногу.
      Падаю удачно – на свободный от обломков участок пола, мягко перекатываюсь через плечо. А сверху доносится стрельба, вопль «Кусшадь!», крики боевиков и знакомое уже чавканье, сменяющееся низким гудением. Вскакиваю на ноги, поспешно убираюсь подальше от пролома.
      Замечаю, что этот коридор мало чем отличается от того, который остался сверху. Хотя…
      Дверь. Я вижу дверь. Она на той самой глухой стене – на противоположной от квартир стороне коридора. Широкие двойные створки из разноцветного полупрозрачного пластика не похожи на квартирные. Скорее, вход в бар или в спортивный центр. На стене некогда была электронная вывеска, но сейчас огоньки не горят, прочитать текст невозможно, но, кажется, я и так догадываюсь, что там.
      Пожалуй, теперь я могу себе представить планировку этого здания – все детство я провел в подобном, правда, не таком высоком. Насколько я помню, такие дома для бедных строились по типу отелей: длинный П-образный коридор, в который выходит множество квартир, а между рукавами буквы «П» расположены всевозможные увеселительные или обслуживающие заведения: бассейны, бары, прачечные, парикмахерские. В том доме, где я жил, бары заменяли классы и игровые комнаты, поскольку в здании располагался приют. Как я уже говорил, мое детство прошло в приюте. Родителей своих я не помню. Мне рассказывали, что они были учеными-археологами и погибли при обвале на очередных раскопках…
      Решаю пройти это помещение насквозь – насколько я помню, с противоположной стороны должна быть еще одна дверь. Подхожу ближе. По идее двери должны распахиваться сами при приближении человека, но, вероятно, механизм давно вышел из строя. Впрочем, створки сомкнуты неплотно, между ними остается вполне приличная щель, через которую я запросто смогу пролезть.
      Осторожно заглядываю внутрь. Моему взору открывается небольшой, освещенный все теми же красноватыми, аварийными лампами холл, в котором раньше наверняка стояли уютные диванчики и росли миниатюрные деревья в кадках. Вправо и влево уходят два коридорчика, в конце которых еще по одной двери. Вернее, левая есть, а вместо правой пролом.
      Бочком протискиваюсь в холл. Мгновение колеблюсь, какое направление избрать: правое или левое, и иду туда, где пролом.
      Мои уши сейчас работают почище иных локаторов, но вокруг тишина, если не считать звука моих собственных шагов. Прохожу в пролом и оказываюсь в раздевалках – эти крошечные комнатки с душевыми кабинками и встроенными в стену шкафами трудно с чем-то перепутать. Значит, я попал в спортивный зал или бассейн. И тот, и другой являются неотъемлемыми атрибутами каждого жилого дома, даже дома для бедных.
      Захожу в душевую кабинку с надеждой обнаружить воду. Но краны сорваны и здесь, а трубы сухие, как пустыня в разгар сезона. И что за мания была у здешних жителей? Какого черта им понадобилось вырывать краны и строить баррикады из мебели?
      Ладно, хрен с ними. Пойдем дальше. Скорее всего, в той стороне сам зал или бассейн. Ну, так и есть. Я оказываюсь в большом гулком помещении, в центре которого располагается широкий прямоугольник бассейна. И он почти под завязку наполнен водой! В первый момент я глазам своим не верю, но это действительно вода – на вид чистая и абсолютно прозрачная. Тотчас напоминает о себе облизанная тварью из лифта рука. Я уже было смирился с вонью и сильным жжением на коже, но теперь смогу, наконец-то, смыть с себя эту дрянь.
      Ковыляю к воде, твердо намереваясь сделать длительный привал, попить, отмыть руку и посмотреть, наконец, что там у меня с ногой, как вдруг что-то настораживает меня. Что-то неосознанное, странное, неуловимое. Останавливаюсь в нескольких шагах от кромки бассейна и задумчиво рассматриваю воду, а интуиция громко вопит, что с ней что-то не так. Очень не так.
      Что же? Едва заметная рябь? Почти неуловимое помутнение воды? Или… Да, точно. Ее уровень слегка поднялся – я обратил внимание, когда вошел, что вода стоит высоко, но не доходит до кромки почти на ладонь, теперь же она вот-вот выплеснется из предназначенной для нее емкости наружу. Так и есть – первые язычки воды осторожно, словно пробуя плиты пола на вкус, скользят вперед, текут, струятся веселыми ручейками, собираясь в озерки и все ближе подбираясь к моим ногам.
      Я начинаю пятиться, ощущая безотчетный страх перед этой странной водой. Мне сильно хочется убраться отсюда подальше. Ускоряю отступление, почему-то не решаясь повернуться к бассейну спиной. И тут вода в нем вскипает, поднимаясь самыми настоящими волнами, и на меня агрессивно движется миниатюрный девятый вал. Я в ужасе подскакиваю и бросаюсь бежать. Мгновенно проскакиваю раздевалки, холл, протискиваюсь в дверь и мчусь по коридору, слыша за спиной грозное шуршание догоняющей меня воды. На бегу оглядываюсь через плечо. То ли с расстоянием напор воды слабеет, то ли по другой причине, но преследующая меня волна опадает, так сказать, уменьшается в росте, превращаясь в неглубокую, но быструю речушку.