Гонка на выживание

А во-вторых, как можно быстрее разобраться во всем самому. Опередить противника и выиграть у него эту гонку. Или бежать и прятаться. А можно предоставить событиям идти своим чередом, и будь, что будет. И в любом случае думать. Подмечать мелочи. Запоминать. Анализировать. И помнить, твердо помнить, что вы один, а против вас играет целая команда, которая просчитывает ваши шаги на много-много ходов вперед. И самое плохое, вы совершенно не знаете состава «игроков». А значит, среди них запросто может оказаться ваш друг, ваш сосед, тренер, случайный знакомый или знакомая.
      – Что ж, спасибо за совет, Виктор, – горько говорю я. – Вот только вы не сказали мне, что делать с семьей Милано?
      – А что вы собрались с ними делать? – изумляется Тойер.
      – Ну, как же, вы ведь сказали, что они захотят меня устранить!
      – Только если узнают, что вы втянуты в чужую игру, – возражает Тойер.
      – А они… не узнают? – осторожно уточняю я.
      – А это полностью зависит от вас. От вашего дальнейшего поведения. Пока же я доложу Хьюго, что следствие установило, будто на вас пытались оказать давление букмекеры, но вы оказались честны и верны команде и мужественно противостояли натиску. И что эта история уже закончена.
      – А как же чип у меня в голове? Разве он не насторожит Хьюго?
      – А Хьюго ничего не узнает о чипе. И вообще, о нем будем знать только вы, я и главврач этой клиники, но я запугал его и взял подписку о неразглашении.
      Смотрю Тойеру в глаза. Он не отводит взгляда.
      – Почему вы это делаете для меня, Виктор?
      – Мой сын восхищается вами. Он ваш фанат. И я, кстати, тоже. – Тойер отворачивается, встает и идет к дверям. Уже у порога оглядывается. – Жаль, что вы не будете участвовать в ближайшем заезде «Огненной Серии».
      – Кто вам сказал, что не буду?
      – Но вы же только что перенесли операцию на мозге! И у вас сломана нога.
      – Ну и что? Последствий операции я почти не ощущаю, а нога… Этот медицинский панцирь – замечательная штука. Немного тренировки, и я смогу вполне прилично с ее помощью управлять лайдером. А вообще, Виктор, чтоб вы знали: снять меня с трассы можно только одним-единственным способом.
      – И каким же?
      – Убить.
      Он смотрит на меня, разинув рот, а потом смеется.
      – Да, репортеры были тысячу раз правы, когда присвоили вам титул «Гонщик Дьявола». Вы и в самом деле самый отчаянный гонщик космических трасс!
 

* * *

 
      После его ухода в палату возвращается медсестра и твердо вознамеривается уложить меня в кровать, опутать датчиками и вкатить какой-то укол. Я было начинаю спорить, доказывать, что здоров, требую позвать врача, но потом уступаю, в обмен на ее обещание купить и принести мне новый коммуникатор, разумеется, за мой счет. От укола я засыпаю, а когда просыпаюсь, меня ждет ужин, очень неплохой для больницы, и врач.
      – Я абсолютно здоров, мне совершенно нечего делать в вашем заведении, – решительно заявляю пожилому усатому дядьке, который представляется профессором Карлом Рабишем, главврачом Клиники Нанохирургии Мозга или что-то в этом духе.
      – Вы правы, молодой человек. Если не считать передома ноги и того факта, что вчера вы перенесли нанооперацию на мозге, вы абсолютно здоровы, – покладисто соглашается Рабиш. – Но я хотел бы задержать вас на недельку-другую, чтобы понаблюдать за вами.
      – А чего за мной наблюдать, я ж не зверь в зоопарке и не стриптизерша в ночном клубе, – огрызаюсь.
      Вообще-то я парень негрубый, но в последнее время врачи начали вызывать у меня какой-то суеверный, иррациональный страх, и я инстинктивно стремлюсь снизить общение с ними до минимума.
      На мою грубость главврач почти не реагирует – лишь едва заметно прикрывает веки, пряча в глазах то ли улыбку, то ли раздражение, и говорит прежним размеренно-спокойным тоном:
      – Видите ли, посторонний предмет, который находится у вас в голове, может вызвать некоторые осложнения.
      – Какие еще осложнения? – настораживаюсь я.
      – Например, опухоль мозга, – прямо отвечает главврач.
      – Ну, просто прекрасно, – «радуюсь» я. – А вы не можете удалить на хрен этот дурацкий чип из моей башки?
      – К сожалению, по целому ряду причин это невозможно…
      – Понятно, – с горькой язвительностью перебиваю я. – Вы ничего не можете, кроме как наблюдать, не свихнусь ли я.
      – О нет, не беспокойтесь, – машет руками Рабиш. – От опухоли вы не свихнетесь.
      – Уф! Ну, хоть одна хорошая новость за весь день. А что тогда со мною будет? Головка бо-бо или еще что-то?
      – Головные боли, конечно, будут, но не это главное…
      – А что?
      – Как вам сказать… – Главврач смотрит на меня, и в его глазах я вижу откровенную усмешку. – От опухоли вы не свихнетесь. Вы умрете. Довольно быстро, но в страшных мучениях. – Он несколько мгновений с удовольствием разглядывает мою перекосившуюся физиономию, а потом предлагает: – Ну что, поговорим серьезно? Или вам еще охота немного попаясничать?
      – Поговорим серьезно, – уныло соглашаюсь я. – Кстати, надеюсь, про опухоль это была шутка?
      – В какой-то мере, да. Я просто стремился показать вам, что ваше положение довольно серьезно, и вам следует относиться к этому соответствующе – не прятать, как страус, голову в песок с криками: «Отстаньте от меня все, я здоров!», а взглянуть на проблему рассудительно – так, как того она и заслуживает.
      – Ладно, я попробую. Итак, доктор, какие у меня перспективы?
      – Скажу сразу, чип пока лучше не трогать. Любое хирургическое вмешательство приведет к необратимым последствиям. Проще говоря, если попробовать сейчас прооперировать вас, то 99 шансов из 100, что вы либо превратитесь в «растение», либо умрете.
      – А если операцию проведет тот хирург, который ставил мне чип? – я вспоминаю слова Тойера.
      – В этом случае шансов на благоприятный исход, конечно, больше, но… ненамного. – Он перехватывает мой удивленный взгляд и поясняет: – Видите ли, мистер Макдилл…
      – Брайан, доктор. Можно просто Брайан, – перебиваю я.
      – Хорошо, Брайан. Так вот. Я не очень хорошо знаком с принципом действия «чипа подчинения», но могу предположить, что сломался он, войдя в соприкосновение с нейронами вашего мозга. Впрочем, возможно, это ошибся хирург, который проводил операцию. Но ясно следующее. Когда обнаружилась поломка чипа, тот хирург снял его и поставил новый – я обнаружил повторное хирургическое вмешательство. Но и этот чип сломался. Хирург вновь попытался его снять, но почему-то сразу же отказался от своего намерения. Вероятно, побоялся своими действиями убить вас, а может, ему помешали – как я понял со слов мистера Тойера, операция проводилась нелегально… Я могу только предполагать, что же именно там произошло. Но ясно одно: тот хирург пытался во второй раз снять с вас чип, но остановился, не доведя операцию до конца.
      Я про себя комментирую профпригодность того коновала, который, как оказывается, аж дважды залезал ко мне в мозг, но так ничего толком и не сумел: ни снять чип, ни поставить его как следует; а вслух спрашиваю:
      – А если чип не трогать? Что тогда со мною будет, док? Вы что-то говорили про осложнение. Про опухоль…
      – Ну, это я вас скорее пугал, чем предостерегал. На самом деле, никакого осложнения может и не быть, но чтобы удостовериться в этом, мне необходимо понаблюдать за вами некоторое время.
      – Да я и не против, док, наблюдайте, сколько влезет, но здесь есть одна проблема…
      – Кажется, я догадываюсь, какая… Речь пойдет об «Огненной Серии», верно? Она вроде через неделю?
      – Точно. А вы никак болельщик, док?
      – Есть маленько.
      – Не спрашиваю, за кого болеете…
      – А вы спросите, – улыбается Рабиш. – За вас. Вы с Мартином Шебо лучшие в этой гонке. Хотя, на мой взгляд, вы, Брайан, порой излишне рискуете, а вот Мартин – «бегун» что надо.
      – Спасибо, док… Тем более вы должны меня понять: я просто обязан в ней участвовать!
      Он смотрит на меня, как на капризного ребенка.
      – Похоже, вы забыли, Брайан, что еще вчера сидели в операционном кресле.
      – Ну и что? – перебиваю я. – Мне же не вскрывали черепную коробку! Насколько я знаю, нанооперации очень… м-м-м… – я лихорадочно вспоминаю услышанное по визоровидению, – очень деликатно вторгаются в человеческий организм, практически не оставляя следов внешних воздействий, как то хирургических надрезов… – Мне слегка не по себе под удивленно-насмешливым взглядом Рабиша, но я упрямо продолжаю: – При нанооперации используется естественное отверстие в организме человека, например, ушное, через которое запускается внутрь биочип, а нанохирург снаружи руководит движением этого чипа с помощью специальной управляющей и контролирующей аппаратуры…
      Я замолкаю, а Рабиш аплодирует мне и говорит с едва уловимым сарказмом:
      – Браво, браво. Ваши познания в этой области просто потрясают, только не пойму, в чем вы меня пытаетесь убедить?
      – В том, что к концу недели я полностью приду в себя и смогу без малейшего ущерба для здоровья сесть в кресло пилота лайдера.
      – Ну, в принципе… – задумчиво тянет он. – Я ничего не обещаю, но возможно… Если ваше состояние не ухудшится, и головные боли полностью пройдут, то…
      – Спасибо, док! Значит, я могу сказать тренеру, чтоб подавал заявку на участие?
      – А это надо делать прямо сейчас? – беспокоится Рабиш. – Нельзя в конце недели, перед самой гонкой?
      – Надо сейчас, док, иначе не успеем. Но не волнуйтесь: если вы решите, что мое состояние ухудшилось, то всегда сможете снять меня с гонки, а мое место займет запасной пилот.
      Рабиш смотрит на меня недоверчиво, но я отвечаю ему искренним, честным взглядом.
      – Ладно, договорились, Брайан. Пусть ваш тренер подает заявку, я дам медицинское заключение, что противопоказаний для участия нет. Погодите! – спохватывается он. – А как же ваша нога? Ведь в лайдере в отличие от мобилей для управления используются не только руки, но и ноги. Обе ноги!
      – Если перелом обработан медицинским панцирем, то гонщика позволительно допустить к соревнованию, – отчеканиваю я пункт инструкции.
      – Формально это так, – морщится Рабиш, – но на деле… Говорю сейчас не как врач, а как болельщик. Вам будет тяжеловато. У вас серьезные противники. С ними и на двух-то ногах нелегко совладать, а уж на одной…
      – Об этом не волнуйтесь, – торопливо возражаю я. – Мне уже и сейчас этот панцирь, как родной, а еще пара тренировок, и мы с Мартином покажем всем, кто в гонке хозяин! Вот только… э… пожалуй, больших денег на нас в этот раз лучше не ставить.
      Рабиш смеется и говорит:
      – Ладно, убедили, поставлю пару кредитов, не больше… Ну что ж, сейчас вам подадут ужин, а потом пожалуйте ко мне на обследование. – Он открывает почти неприметную дверь в стене, за которой спрятана небольшая ниша с коляской-автоматом. – Наберете на пульте «Лаборатория № 3», и коляска доставит вас куда надо.
      – А можно я пойду ногами? Мне ведь надо как можно больше ходить, чтобы привыкнуть к панцирю, разве нет? Только ответьте мне как болельщик, не как врач.
      Он усмехается и качает головой:
      – Ладно, хитрец, идите ногами. Через полчаса я пришлю за вами медсестру, она покажет, куда идти.
 

* * *

 
      И вот я снова сижу в кресле-анализаторе – уже в который раз за последние дни. В лаборатории только я и главврач. Остальные сотрудники разошлись по домам, в клинике остались лишь пациенты, дежурная бригада и он.
      «Вот бедняга, – с невольным сочувствием думаю я, – вместо того, чтобы идти домой отдыхать, он возится здесь со мной. Интересно, почему?»
      Мысли текут лениво, неспешно. Тихонько жужжат приборы. Что-то бормочет себе под нос Рабиш. Я закрываю глаза и медленно погружаюсь в дремоту…
      …Просыпаюсь от криков и звуков выстрелов. Ошалело вскакиваю, вернее, пытаюсь вскочить, но кто-то сбивает меня с ног, и я падаю, больно ударяясь правым коленом о бетонный пол. У-ё-ё-ё! Снова пострадала та же нога! Она у меня и так сломана, не хватает еще добавить… Я осекаюсь и, не веря своим глазам, ощупываю правую нижнюю конечность. Она целехонька – ни медицинского панциря, ни перелома. Что за хрень?! Но удивиться как следует не дают – какой-то парень в легком военном скафандре-хамелеоне сует мне в руки штурмовой автомат.
      – Очухался? Тогда стреляй!
      – В кого? – растерянно спрашиваю я и только теперь догадываюсь осмотреться по сторонам.
      Мы в каких-то руинах среди песков. Нас осталось семеро живых среди множества мертвых тел. Один из нас тяжело ранен, он лежит на животе, неудобно перехватив автомат одной рукой, а вместо второй торчит перемотанная окровавленными тряпками культя. Остальные заняли позиции среди руин и зло отстреливаются короткими скупыми очередями. Откуда-то я знаю, что бой длится уже несколько часов, что мы в ловушке и у нас почти не осталось патронов.
      Сейчас раннее-раннее утро, предрассветное небо обжигающе красное, словно пролитая кровь, а пески, наоборот, кажутся ледяными – ослепительно белыми, будто это не песчинки, а хрусталики снега. Но это не снег, а песок, потому что даже сейчас, на рассвете, от него идет сильный жар, да и воздух раскален и горяч, точно адская печь.
      Мне невыносимо жарко. Видимо, терморегуляция скафандра нарушена – пострадала от взрыва, странно, что я-то уцелел, отделался легкой контузией, а Павел погиб, его разорвало на куски. И Барри погиб. И Марк. И… Стоп! Я же не знаю всех этих людей! Это не мои мысли, и этот человек – не я!
      – Я попробую пригнать его, прикрой меня! – рычит мне тот парень, который дал автомат.
      Он бежит, пригнувшись, вперед, к стоящему среди песков лайдеру, а навстречу ему хищно свистят пули и лезут какие-то люди в таких же легких скафандрах и с такими же автоматами, как наши. Я откуда-то знаю – это враги, и им тоже крайне необходимо добраться до лайдера. И я стреляю и не свожу глаз с парня, который все ближе к непонятной мне, но, чувствую, жизненно важной для всех для нас цели. Но он не добегает до лайдера каких-то двух шагов, когда пули отбрасывают его назад. Он опрокидывается навзничь, нелепо разинув рот, и тогда я кричу соседу, который стреляет рядом со мной:
      – Прикрой меня, я пригоню его!
      – Нет, Григ! – хрипит тот в ответ и поворачивает ко мне почерневшее от усталости лицо. – Ты единственный маоли среди нас. Если тебя пристрелят, нам конец. Пойду я!
      Он хватает меня за плечо, пытаясь остановить, и я чувствую, как во мне поднимается холодная злая ярость.
      – Я маоли, и я все еще твой командир!
      Он сникает и отводит глаза.
      – Так точно, сэр.
      А я ободряюще хлопаю его по спине: «Не боись, прорвемся!» – и бегу по песку туда, где, припав на одно крыло, словно раненая птица, застыл такой знакомый и родной лайдер…
      …Нашатырь. Какая же это мерзкая штука. Да уберите вы его от меня, в конце концов! Я дергаюсь, пытаясь вырваться из чьих-то цепких рук. Отпустите меня, придурки, мне же надо добежать до лайдера, иначе…
      – Спокойно, Брайан, спокойно… Да держите вы его крепче, мать вашу…
      – Ага, его удержишь…
      – Нужна еще инъекция…
      – Нет! Больше нельзя, может не выдержать сердце…
      – Брайан, успокойтесь, откройте глаза…
      Чьи это голоса? Один из них вроде бы знакомый, но сейчас абсолютно неуместный. Но мне некогда разбираться. Сейчас главное – добраться до лайдера. И я бегу по белому, как снег, песку, вокруг свистят пули – свои и чужие, а сверху на меня падает кроваво-красное небо…
 

* * *

 
      Открываю глаза и вяло осматриваюсь по сторонам. Я в реанимационном «катафалке» – сложном, напичканном электроникой сооружении, очень отдаленно напоминающем кровать. Чувствую себя абсолютно разбитым, ноет каждая клеточка, каждый нерв. Мускулы затекли, а голова просто взрывается от боли.
      – Очнулись? – Это главврач Карл Рабиш. Его лицо и голос спокойны, и только между бровей пролегли тревожные складочки морщин.
      – Что со мной было, док?
      – Приступ. Возможно, под влиянием чипа ваша мозговая активность вдруг возросла в несколько раз, а потом резко подскочило сердцебиение, и оно все росло, но тут датчики стали один за другим выходить из строя. Вы сорвали с себя ремни, вывалились из кресла на пол и закричали. Вас стала бить такая судорога, что я испугался, как бы вы не разбили себе голову об пол. Я позвал дежурную бригаду врачей и санитаров. Мы пытались успокоить вас, сделать инъекцию, но вы вырывались и силились куда-то бежать.
      – Я бежал к лайдеру, док. Почему-то мне было очень важно добежать до него.
      – У вас была галлюцинация?
      – Похоже на то. Я словно очутился в теле другого человека, то есть, возможно, и не совсем человека… Док, а вы не знаете, кто такие маоли?
      – Маоли? – Рабиш задумывается, вспоминая. – Я не очень-то увлекаюсь политикой, но вроде что-то такое про них слыхал. Вроде это малочисленный подвид людей, населяющий одну из наших дальних колоний. Их планета находится, вернее, находилась где-то в созвездии Плеяд…
      – Плеяды не совсем созвездие, док, – поправляю я. – Строго говоря, это звездное скопление в созвездии Тельца.
      – Ага… Ну вам виднее. А я в звездной картографии полный профан.
      – Понятно, док. Извините, что перебил. А как называлась их планета, помните?
      – М-м-м… вроде Лагута или что-то в этом роде.
      – И что там произошло?
      – Что-то такое глобальное: то ли техногенная катастрофа, то ли военный конфликт, но их планета погибла, а беженцы маоли одно время жили на Земле-3, причем чуть ли не в Мегаполисе. Но это все было очень давно, лет двадцать назад, а может, и больше… Вам лучше посмотреть в информатории.
      – Для этого нужна визор-связь, – возражаю я.
      У меня в палате, конечно, имеется экран визора, но он, так сказать, односторонний, я могу только смотреть по нему трансляцию визорвещательных каналов. А чтобы самому выйти в общегалактическую компьютерную сеть, нужен визор-фон, то есть соответствующее подключение и сенсорная панель. У меня дома, разумеется, визор-связь есть, но док вряд ли отпустит меня сейчас домой. Впрочем, если бы у меня был коммуникатор, я смог бы подключиться к своему домашнему визор-фону через него, но у меня даже коммуникатора нет. Короче, безнадега.
      – Док, а может, вы отпустите меня на часок домой? – без особой надежды спрашиваю я.
      – Не отпущу, – отказывает мне Рабиш, – но разрешу утром воспользоваться визор-фоном из моего кабинета. Я введу ваше имя в систему экстренного допуска, но, надеюсь, вы не станете злоупотреблять моим доверием?
      – Будьте спокойны, док. Поверьте, для меня это не праздное любопытство.
      Рабиш смотрит на меня с интересом, но вопроса не задает. Вместо этого он говорит:
      – Ладно, отдыхайте, Брайан. Утром увидимся. Вы сможете сами заснуть или дать вам снотворного?
      – Док, а можно мне воспользоваться визор-фоном прямо сейчас? – прошу. Рабиш колеблется, и я торопливо говорю: – Всего часок, обещаю!
      – Один час, – строго говорит врач. – Но вначале кое-какая процедура.
      Он что-то делает с настройками «катафалка», я ощущаю легкое покалывание в висках, потом оно прекращается, а вместе с ним исчезает и головная боль. Теперь легкие булавочные уколы бегут по всему телу, ломота в мускулах проходит, и в целом мне становится значительно легче. Рабиш смотрит на показания подключенных ко мне приборов.
      – Все в порядке, Брайан, можете вставать. – Он отсоединяет датчики и помогает мне подняться. – Пойдемте, я вас провожу.
      Несмотря на благотворную процедуру, меня все еще немного пошатывает, и я изо всех сил стараюсь скрывать это от Рабиша. Но он все равно замечает, вздыхает, осуждающе крутит головой, но ведет меня в свой кабинет.
 

* * *

 
      Кабинет главврача мне нравится – удобно и лаконично, ничего лишнего. Все шкафы спрятаны в стены спокойного коричневато-бежевого цвета. Окно закрыто фотопанелью с видом на предрассветное озеро среди гор. Потолок мерцает приглушенно-рассеянным светом, который по простой голосовой команде то становится ярче, то, наоборот, тускнеет. Экран визора большой, в полстены, а сенсорная клавиатура управления визор-фоном встроена прямо в письменный стол.
      – Я оставлю вас одного, Брайан, но помните: не больше часа. Договорились?
      – Не беспокойтесь, док. Через час я буду в своей палате спать сном младенца, обещаю. Кстати, мне куда потом идти: в палату или в реанимационный «катафалк»?
      – В палату, – разрешает врач. – Сами дорогу найдете или прислать за вами медсестру?
      – На всякий случай пришлите медсестру, док.
      Он уходит, а я поспешно включаю визор-фон и погружаюсь в общегалактическую компьютерную сеть. Посылаю в информаторий запрос: «Маоли». Ответ приходит довольно быстро. На экране мелькают строчки текста, и я быстро пробегаю их глазами.
      Так… планета действительно называлась Лагута… расположена… период обращения вокруг звезды… время полного оборота вокруг оси… средний радиус… длина экватора… объем… масса… средняя плотность… гравитация… Что ж, похоже, эта самая Лагута не сильно отличалась от большинства обитаемых планет вообще и родной для меня Земли-3 в частности.
      Населяют, вернее, населяли Лагуту гомо сапиенс, то бишь «человек разумный». Других разумных видов на планете нет и не было. Люди делились по национальностям и расам и среди них особняком стояли маоли.
      Пролистываю краткий курс истории Лагуты, мельком проглядываю физическую и политическую карту полушарий. Правда, этим картам уже почти два десятка лет – док прав, – сейчас от планеты остались лишь разрозненные осколки, которые пополнили собой и без того нехилый тамошний пояс астероидов. Кстати, причину катастрофы мне так и не удалось уловить. По одним данным, в Лагуту врезалась гигантская комета, состоящая чуть ли не из антивещества, по другим – произошел разрыв ядра или что-то там такое приключилось с ее мантией. Короче, куча фантазий и небылиц, среди которых я так и не сумел выудить крупицу истины.
      Как бы там ни было, получается, что цивилизация на Лагуте погибла, когда мне было пять лет. Правда, часть жителей, скорее всего, уцелела. Док что-то говорил о беженцах. Поднимаю репортажи из Мегаполиса той поры. Точно. Были беженцы. Правительство Земли-3 предоставило им жилье в самом Мегаполисе, причем не где-нибудь, а в районе «Сокольничий Парк».
      Похоже, у нашего правительства это уже вошло в привычку – селить беженцев именно в этот квартал, благо он поистине безразмерный и «всасывает» в себя всех, словно пресловутая черная дыра. Могу представить, какая там за это время скопилась мешанина из представителей разных разумных видов! Впрочем, разумных рас в обитаемом космосе не так уж и много, и все они являются разновидностями все того же гомо сапиенса – «человека разумного». Так что никаких разумных пиявок и говорящих пауков, чему лично я очень рад.
      Но кроме людей существуют еще и животные – вот тут уж природа не поскупилась на разнообразие, что называется, погуляла от души. Говоря о животных, я имею в виду необъяснимую тягу людей тащить в дом всякое зверье и делать их своими домашними любимцами. Я еще понимаю, когда речь идет о милых зверьках вроде собак, кошек или абари. Но ведь иной раз люди заводят у себя дома ТАКОЕ! И все бы ничего, но очень часто по разным причинам бывшие домашние любимцы оказываются брошенными, предоставленными сами себе. Они постепенно дичают, сбиваются в стаи… А кушать-то хочется… И начинается дикая охота… А потом городские легенды рассказывают о всяческих монстрах, которые обитают в «Гнилом Квартале» или на верхних этажах небоскребов «Сокольничего Парка»…
      Так-так-так. Чувствую, что меня охватывает азарт. Пожалуй, я знаю, где искать путь к разгадке. Похоже, я знаю, что мне делать дальше, куда идти и кого о чем спрашивать. Но для этого нужно как можно скорее выписаться из больницы…
      Через час, как и обещал доктору, я крепко сплю в палате сном младенца. Я сплю, а мне снится, что я лечу на лайдере над бескрайними, белыми, как снег, песками, а рядом со мной в кабине маячит темное знакомое облако.
      – Сятя, это ты? – спрашиваю.
      – Яй, – привычно картавит он.
      – Зачем ты здесь, ты же боишься летать?
      – Яй доззен пеледадь дыбе пошланье од муйли.
      «Я должен передать тебе послание от муйли», – привычно перевожу и спохватываюсь: от муйли или, может, он имеет в виду маоли?
      – От кого послание, Сятя? От маоли или все же от муйли?
      – Од муйли, – повторяет он, а я так и не понимаю, кого он имеет в виду.
      – Ну, так передавай.
      Сятя внезапно исчезает. Теперь рядом со мной сидит Мартин.
      «Брайан Макдилл, – механическим голосом вещает он, – ты должен ответить „да“ на предложение, которое тебе сделают. Брайан Макдилл, ты должен ответить…»
      – Мартин, заткнись!!! – ору я и открываю глаза.
      Вокруг темно и незнакомо. И темнота как будто колышется.
      – Я все еще сплю, – убеждаю себя и щиплю за руку. – Черт, больно!
      Темнота явственно хихикает.
      – Кто здесь?
      В ответ тихий вздох и едва слышные шаги.
      Я вскакиваю с постели, командую:
      – Зажечь свет! – но автоматика игнорирует мой приказ, и тогда я бросаюсь практически на ощупь вперед, туда, где в темноте явственно движется кто-то живой. Пришелец пытается открыть дверь и выскользнуть в коридор, но я настигаю его, зажимаю в угол и стискиваю изо всех сил.
      – Ой! – женским голосом пищит темнота. – Больно!
      – Кто ты?! – рычу я, но чуточку ослабляю хватку.
      – Медсестра. Вы не помните меня?
      – Может, и вспомню, если увижу.
      – Свет на одну четверть, – командует женщина, и палату освещает приглушенный голубоватый свет. Да, теперь я узнаю ее. Это она опекала меня весь бесконечный больничный день. Ирэн, кажется.
      – И что тебе надо здесь, Ирэн? – недоверчиво спрашиваю я, но руки убираю.
      Она мнется, отводит глаза.
      – Ну… вы же такой знаменитый… и симпатичный…
      – И что? – не понимаю, а потом до меня доходит. Все ясно. Решила попробовать меня соблазнить, чтобы было потом чем хвастаться перед подружками.
      Ну, точно, кармашек ее комбинезона слегка оттопыривается, небось, там любительская визор-камера, чтоб, значит, доказательства были. Бесцеремонно тянусь к ее карману, но вместо ожидаемой камеры достаю какую-то непонятную штуку, больше всего похожую на медицинский пистолет, только вместо рукоятки у него подставка, да и ствол выглядит странновато: прямо не ствол, а конический раструб.
      – Это что такое? – удивленно спрашиваю у Ирэн.
      Она в ответ трясет головой, обводит меня и палату ошарашенным взглядом, будто не понимая, как здесь оказалась, и растерянно лепечет:
      – Вы почему не спите, больной? Я пожалуюсь профессору Рабишу.
      – Так, спокойно, – говорю я себе. Ее поведение сильно-сильно напоминает мне о некоем Иштване Саливане, тоже, между прочим, принадлежащем к славной когорте медиков. – Ирэн, ты помнишь, зачем сюда пришла?
      – Нет. – Она трет лоб в тщетном усилии вспомнить. Впрочем, может, Ирэн сейчас притворяется, но, надо признать, делает это мастерски.
      – А что это за штука, Ирэн? – показываю на устройство, которое извлек у нее из кармана.
      – Понятия не имею, – отвечает она и внезапно меняется в лице, будто вспоминая о чем-то. Бросает взгляд на разобранную постель, на меня и краснеет.
      Теперь Ирэн смущена, взбудоражена и явно боится встретиться со мной взглядом. Что за дела? Она только что очнулась от гипноза, это ясно. Но вот что именно ей внушили? Неужели, как и Ларисе, что она переспала со мной? Нет, вряд ли, тогда Ирэн сейчас вела бы себя более раскованно. Какое же у нее было задание? Притащить в палату эту непонятную штуку? Но зачем?
      – Я пойду? – спрашивает Ирэн. Она все еще стоит в углу, а я маячу прямо перед ней, отрезая выход.
      Она по-прежнему очень взволнованна и избегает смотреть мне в лицо.
      – Иди, – делаю шаг в сторону, выпуская ее. – Ничего, если эта штука пока останется у меня?
      – Конечно, ведь она не моя… Так я пойду? – переспрашивает Ирэн и внезапно вскидывает на меня глаза.
      Ух ты, какие выразительные! Яркие, серые, с нежными медовыми ободками вокруг зрачков. Смотрю на Ирэн так, будто увидел ее впервые. Да, в общем, так оно и есть – мы, конечно, общались почти целый день, но я не приглядывался к ней, она меня не очень-то интересовала – обычная серенькая мышка, неэффектная и закомплексованная. Теперь же ее лицо кажется мне… одухотворенным, что ли. Оно дышит такой страстью, а полуоткрытые губы так призывно трепещут, что у меня перехватывает дыхание. Ирэн сейчас наполнена желанием настолько сильным, что оно невольно передается и мне.
      – Ирэн…
      – Да?
      Она смотрит на меня и ждет. Чего? Это понятно и дураку. Что ж, невежливо заставлять девушку долго ждать…
 

* * *

 
      Просыпаюсь в одиночестве все в той же больничной палате. Несколько мгновений лежу, размышляя, на самом ли деле я был с Ирэн или все это мне только приснилось. Ищу глазами отобранный у нее прибор. Странное устройство никуда не исчезло, а спокойненько стоит на столе. Значит, эта часть ночи точно была реальностью. А остальное? Решаю не гадать, а выяснить все наверняка. Разыскиваю на прикроватной панели клавишу «Вызов медперсонала» и нажимаю. В палату входит незнакомая полная медсестра средних лет.
      – А где Ирэн? – спрашиваю.
      – Ее смена давно закончилась. Она ушла домой. Кстати, она кое-что оставила для вас. – Медсестра протягивает мне футляр с новым коммуникатором. – Еще что-нибудь, мистер Макдилл?
      – Нет, это все. Спасибо.
      – Тогда прошу за мной. Профессор Рабиш просил привести вас к нему сразу, как только вы проснетесь.
      Ого! Так он не ушел домой? Это ведь он уже вторые сутки в клинике. Вот неугомонный мужик. Впрочем, ничего не имею против – чем раньше он закончит разбираться со мной, тем быстрее у меня будут развязаны руки, и я смогу приступить к расследованию.
      – Я могу вначале сходить в туалет и умыться? – спрашиваю у медсестры.
      – Конечно, мистер Макдилл. Я жду вас в коридоре.
      Она выходит, а я достаю из футляра коммуникатор, цепляю браслет на руку, вдеваю клипсу в ухо. Подключаюсь к своей домашней системе визор-связи, ввожу личный код доступа и скачиваю на новый коммуникатор старую систему: коды, пароли, установки. Затем командую: