Корона Звезд (№3) - Пылающий камень (ч. 2)

Эрменрих уже научился понимать Зигфрида без слов, а Зигфрид настолько превзошел своих приятелей в понимании и толковании воли Господа, что они безоговорочно признавали его превосходство.

— Что есть душа? — вопросил Зигфрид устами Эрменриха. — Это наша суть, хотя, конечно, мы не можем жить на земле без тела. Даже блаженный Дайсан воплотился в тело человеческое, ибо Владычица послала Сына своего, чтобы тот искупил грехи наши. Он не преклонялся ни перед кем, даже перед императрицей Тайсаннией, потому что знал, что поклонения достоин лишь Господь Всевышний. И тогда императрица приказала содрать с блаженного Дайсана кожу, как это делали в те времена с преступниками, вырвать у него сердце и отдать на растерзание собакам. Но разве мы не такие же псы, что, не раздумывая о сокровищах Господних, рычат и дерутся за каждый кусок?

Болдуин старался сдержать зевоту. Деревенские жители заволновались.

Принц с трудом поднял руку и почесал нос.

— Думаю, на сегодня достаточно, — сказал он.

— Прошу вас, верьте нам! — воскликнул Эрменрих. — Кровь блаженного Дайсана смыла все наши грехи.

Зигфрид подергал Эрменриха за полу и принялся знаками объяснять ему что-то. Потом отодвинул камыш, устилающий пол, и принялся чертить какие-то знаки.

— Ох! — Эрменрих вздрогнул и обеспокоенно посмотрел на Зигфрида. — Ты уверен… Принц Эккехард, он говорит… — Лицо Зигфрида выражало лишь непреклонную волю, и Эрменрих продолжил: — Он говорит, что те, кто не имеет достаточно веры, завтра на рассвете узрят чудо и тогда уверуют.

Эккехард отозвал их в сторону, когда крестьяне разошлись, разнося новости.

— О чем вы говорите? Я не хочу терять доверие этих людей из-за ваших бредней! Болдуин! Мы можем встретить мою сестру, и она отошлет нас домой из-за вашей ереси! О Господи! Хватит уже! — огрызнулся он на слугу, который смазывал синяки у него на плечах. — Решено, завтра мы выезжаем. Я уже могу ехать верхом и вообще чувствую себя намного лучше. Господи, спаси и сохрани! Всю ночь мне снились обнаженные суккубы, которые стонали и извивались в постели рядом со мной. Я чуть с ума не сошел! Я обещал, что не стану трогать девушек этой деревни, и не хочу нарушать слова. Я не собираюсь вести себя подобно Уичману, но нам надо поскорее отсюда уехать!

— Верно, ваше высочество, — сказал Ивар, поглядывая на Болдуина.

— Позвольте нам отправиться к костру, ваше высочество, — предложил Болдуин. — Деревенские сторонятся этого места, и там мы будем в полной безопасности.

Эккехард недоверчиво посмотрел на Ивара, словно подозревая, что тот каким-то образом собирается отнять Болдуина у его законного повелителя, но, желая избежать всяческих ссор и неприятностей, согласился.

— Как все меняется, — пробормотал Ивар, когда они с Болдуином шли по тропинке. — За последние месяцы я не видел, чтобы ты молился. Ты был слишком занят, целуя ноги милорда принца.

— И это твоя благодарность? — возмутился Болдуин. — Разве не я защищал тебя все это время? Разве не я спас нас от Джудит? Тем не менее я собираюсь добиться твоего расположения. Потому что еще одну такую ночь мне не выдержать! Ты даже представить себе не можешь, что я пережил: эти девицы лезли в окно одна за другой, бредя всякими ангелами и откровениями.

Болдуин содрогнулся и поморщился, но даже эта гримаса не испортила его прекрасного лица. Его кожа пахла маслом жасмина, а в волосах застряла веточка лаванды. Ивар осторожно вытащил ее и размял пальцами. В воздухе поплыл легкий свежий аромат.

— Господи спаси! — воскликнул Мило, который шел впереди.

Кострище исчезло. С того места, где позавчера полыхало пламя, сейчас поднимался пар, который пах цветами. Вода в ручье кипела.

— Я… Мне это не нравится, — сказал Мило, отступая назад.

Но Болдуин не дрогнул.

— Нет и не может быть ничего хуже того, что я пережил прошлой ночью! — провозгласил он. — Я лучше умру, чем снова пройду через все это! — Зигфрид толкнул его, и Болдуин поспешно добавил: — Хотя, конечно, я знаю, что Господь защитит нас, и мы здесь в совершенной безопасности.

День прошел спокойно. Пару раз к ним наведывались деревенские жители, словно проверяя, не творят ли пришельцы каких-нибудь безобразий, а так все было тихо. Правда, Ивару показалось, что издалека слышится чье-то хихиканье, да на опушке мелькнули какие-то неясные фигуры — то ли козы, то ли недавние мучительницы бедняги Болдуина.

Спустились сумерки, и на закате к ручью подошел принц Эккехард. Все вместе они спели вечерние Весперы. В ночном воздухе их голоса разносились далеко вокруг и поднимались к звездам.

— Воняет в этой деревне, — сказал Эккехард, глядя на луну, плывущую в небе. — Я бы лучше остался здесь. Ночь теплая.

Ночь действительно была теплой, точнее, тепло было возле кипящего ручья. Ивар чувствовал, как у него все внутри сжимается, предвкушая что-то странное и восхитительное, что вот-вот должно произойти.

Он заснул около полуночи, и разбудил его крик петуха. Ивар лежал на усыпанной росой траве, по щеке его ползла какая-то букашка. Он нетерпеливо стряхнул ее и выпрямил затекшую спину.

В то же мгновение до него донесся голос Зигфрида, который пел Лауды, — Ивар узнал бы его голос из тысячи, но ведь теперь Зигфрид не мог петь!

Но Зигфрид пел и плакал от радости. И когда рассвело, Ивар увидел, что туман рассеялся, а на месте кострища возвышается гора золотистых углей высотой в рост человека. Эккехард, который тоже проснулся к этому времени, едва не упал, увидев такое, и бросился к деревне, но навстречу ему уже спешили деревенские жители с радостными известиями: у одного перестали болеть зубы, у другого прошла хромота. Зигфрид стоял на коленях с поднятыми к небу руками и пел. Эрменрих, которого от всех прочих отличала практическая сметка, вовремя заметил, как зашевелилась золотая груда, словно в углях возилось какое-то живое существо, и вовремя оттащил Зигфрида в сторону. Болдуин стоял на коленях, погрузившись в молитвенный экстаз, и ни на что не обращал внимания.

Восходящее солнце озарило разбитый круг камней, похожий на огромную корону древних королей.

Костер раскрылся. Над ним поднялось ароматное облако, из которого на землю полетели цветы — невесомые лепестки таяли и исчезали, едва коснувшись земли.

Из углей поднялось сияющее создание — прекрасное, как светлый день после долгой темной ночи. Оно расправило крылья и затрубило. Звук унесся в небо, отразился от земли и эхом отдавался в камнях так долго, что Ивар понял, что это — вовсе не эхо, а ответ.

— Феникс! — воскликнул Зигфрид. — Это знак блаженного Дайсана, который прошел сквозь смерть и стал жизнью для всех нас!

Птица расправила крылья и поднялась в небо. Она летела так стремительно, что вскоре превратилась в маленькую сияющую звездочку.

Когда и она исчезла, принц Эккехард вскрикнул от удивления: как и у всех жителей деревни, его раны чудесным образом исцелились.

— Вы видели силу Матери и Сына, — произнес Зигфрид.

Ивар знал, что никогда не забудет увиденного.

4

— Не торопись. Это всего лишь временное препятствие. У нас еще почти пять лет, чтобы приготовить ее к предназначенной ей роли. Этого более чем достаточно. Твое вполне оправданное негодование берет верх над рассудком, брат Все будет в порядке.

— Это ты так говоришь. Но у нас уже было слишком много неожиданностей и препятствий.

Санглант осторожно шел по тропинке, параллельной той, что вела из башни и по которой шли Анна и Северус. Санглант не хотел, чтобы они поняли, что он слышит их разговор. За десять месяцев, что они с Лиат прожили здесь, никто не догадался, насколько острый у него слух.

— Ведь ее привезли сюда для того, чтобы она поняла, насколько глупо потворствовать своим желаниям. Надеюсь, роды и последующая болезнь показали ей всю бесполезность земных привязанностей.

— Надо избавиться от этого… Этого животного!

— Спокойнее, брат. Я уже неоднократно испытывала его разными способами, но похоже, что та защита, которую дала ему мать, сильнее нашей магии.

— Ты хочешь сказать, что не смогла убить его?

— Да. Но у меня есть кое-какие мысли по этому поводу. У нас по-прежнему есть сила. Надо лишь выбрать нужный момент, чтобы применить ее.

— Ты никогда не заставишь ее пойти и против мужа, и против ребенка!

— Поживем — увидим, брат. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Они повернули и вышли на другую тропинку, Санглант отступил в сторону, давая им пройти.

— Добрый день, принц Санглант, — поздоровалась Анна, словно и не она только что говорила о его убийстве.

Брат Северус лишь хмыкнул, что, по его мнению, должно было означать приветствие.

— Добрый день, — отозвался он, сжимая в руке молоток. На какое-то мгновение Санглант представил, как этот молоток опускается на головы этой сладкоречивой парочки, и даже подумал, что это было бы лучшим решением всех проблем. Но он удержался. Анна наверняка защитила себя от подобных нападений, да и Лиат вряд ли понравится, если он убьет ее мать.

Даже несмотря на то, что она только что призналась в попытке убить его.

— Придет ли сегодня Лиатано на дневную трапезу? — вежливо поинтересовалась Анна, остановившись на некотором расстоянии. В общем-то, она могла пройти и спросить у самой Лиат, но почему-то не стала этого делать.

— Думаю, нет. — Санглант потопал по деревянной мостовой — в самых грязных местах они с Херибертом положили доски, чтобы можно было спокойно ходить, не опасаясь перепачкаться в луже. — Она поест дома.

И улыбнулся.

Гончая Анны зарычала, видимо чувствуя его неискренность. Санглант оставил эйкийскую собаку с Лиат — эта привычка появилась у него после рождения Блессинг.

— Хорошо, — сказала Анна.

Они ушли. Сестра Зоя вышла из башни, делая вид, что ее нисколько не интересует, чем он занимается. Санглант любовался ею на расстоянии, внезапно она повернулась и убежала. Он расхохотался, и тотчас один из полупрозрачных слуг весьма ощутимо пихнул его в бок.

— Тихо, — приказал принц, все еще посмеиваясь. — Я уже достаточно поработал сегодня, так что могу позволить себе безобидные развлечения.

Слуга исчез, вероятно, его позвали что-нибудь чистить в башне или в зале. Санглант почувствовал аромат свежевыпеченного хлеба и понял, что ужасно проголодался. В конце концов мостовая может и подождать. Он соскочил с положенных досок и напрямик зашагал к дому, где его ждали жена и ребенок.

Он услышал ее голос гораздо раньше, чем увидел ее.

— Нет-нет, конечно, он сделал все, что мог. Но я не могу не завидовать ей. Она нянчит мою дочь, а я не могу.

Санглант подошел к дому и увидел, что Лиат разговаривает с Херибертом, лежа на кушетке, которую он установил на улице, чтобы жена могла дышать свежим воздухом. Вокруг Лиат были разложены книги, принесенные Мериам и Венией. Хериберт сидел рядом, в руках у него были нож и стамеска — видно, он вырезал игрушку для маленькой Блессинг, но сейчас они вместе с Лиат наблюдали за Джерной, которая кормила малютку под яблоней.

Странное это было зрелище: сквозь тело Джерны он отчетливо видел ствол дерева, а она, которая была не плотнее воды или воздуха, могла держать на руках девочку.

— Как вы думаете, какое у нее молоко? — шепотом спросила Лиат, но Хериберт лишь пожал плечами.

— Блессинг растет, — сообщил он, как будто это все объясняло.

Лиат увидела Сангланта и улыбнулась. Она села, а затем, опираясь на кушетку, встала на ноги.

— Подожди, я сама к тебе подойду.

Хотя между ними было не больше десяти шагов, он едва удерживал себя, чтобы не броситься ей на помощь. Лиат все еще была слаба, словно все свои силы отдала ребенку. Но она сумела сделать эти десять шагов, а на обратном пути опиралась на его руку, но все-таки шла сама. Санглант снова усадил ее на кушетку и пошел умыться.

К тому времени как он вернулся, слуги принесли подносы с едой: эль, хлеб, сыр с укропом, овсяные лепешки. Лиат подвинулась, освобождая для него место, и они молча поели. У Сангланта все еще не выходил из головы подслушанный разговор — как это он раньше не догадался, что за всеми попытками убить его стоит Анна?

Неужели она действительно хочет заставить Лиат причинить вред ему и ребенку? Как она собирается это сделать?

— Вы что-то сегодня задумчивы, мой принц, — сказал Хериберт.

— Сегодня день святого Меркуриуса Изменчивого, — пояснила Лиат. — В этот день всегда происходят странные вещи.

Став беспомощной, или почти беспомощной, Лиат вдруг обнаружила в себе чувство юмора. Санглант ласково подшучивал над ней и искренне радовался, когда ему удавалось хоть немного ее развеселить.

— Да, странный день, — согласился он. — Но мне что-то надоело работать.

— Как я хотела бы снова уехать куда-нибудь вместе с тобой. По-моему, я никогда так долго не засиживалась на одном месте, разве что в Хартс-Рест и в Куртубе. Я привыкла к постоянным переездам. Здесь, конечно, красиво, но иногда я чувствую себя как в тюрьме.

Блессинг, судя по всему, уже наелась и теперь, выпустив грудь Джерны, мягко сползала вниз. Хериберт вскочил и подхватил ее.

— На самом деле мы и есть пленники, — добавила Лиат.

— Тс-с, — предостерег Санглант, сжав ее руку. — Пойдем, любовь моя, ты уже устала. Сейчас мы пойдем в старый дом…

Вернулся Хериберт с малышкой на руках. Он корчил смешные рожи, баюкал ее и ворковал. Блессинг только начала улыбаться, и некоторое время трое взрослых всерьез спорили, кому она улыбается чаще.

— Не уверена, что смогу туда добраться, — призналась Лиат и, прикусив губу, оглядела сад и покрытые зеленой травой склоны.

— Мы можем взять Ресуэлто.

Она улыбнулась радостно, как ребенок. Они быстро доели обед и пошли по тропинке, впереди бежала собака. Лиат какое-то время шла сама, но скоро устала, и Санглант посадил ее на Ресуэлто. Хериберт нес Блессинг. У малышки оказался легкий характер, она не капризничала и не изводила окружающих плачем. Джерна куда-то исчезла, она все еще побаивалась Лиат. Тропинка была усыпана опавшей хвоей.

— О Владычица, — пробормотала Лиат. — Наверное, грешно жаловаться, но я хотела бы оказаться где-нибудь в другом месте. Хотя только тут я могу учиться. Правда, Росвита предлагала мне отправиться в монастырь святой Валерии, но, наверное, сейчас мне туда путь закрыт. — Она рассмеялась: — Представь только, королевская школа, в которой учатся математики!

— Тихо, — прошептал он, — если тут поблизости бродят слуги, они расскажут о твоих словах.

Они вышли на поляну с поваленной березой. Здесь росли разные цветы — и те, которые цветут летом, и весенние подснежники. Вообще тут очень трудно было определить время года — например, на яблоне можно было одновременно видеть розоватые бутоны, цветы и зрелые плоды. С помощью Лиат Санглант научился наблюдать за движением звезд в небесном колесе и знал, что сейчас лето. В большом мире наверняка начались военные кампании, лето — самое подходящее для них время. Интересно, сражается ли Генрих на востоке? Отправил ли он войска в Аосту или, наоборот, решил передвинуть их на север? Было ли новое нападение эйка или, потерпев поражение в Генте, они еще много лет не решатся вторгнуться в чужие земли?

Теперь он вспоминал о Кровавом Сердце спокойно, в нем больше не поднималась волна жгучей ярости и ненависти, как раньше. Да и ночные кошмары перестали мучить его.

Когда они добрались до дома и он снял Лиат с лошади, она так устала, что тут же заснула у него на руках. Только в этом доме они чувствовали себя свободными от постоянной опеки слуг Анны.

— Давно я здесь не бывал, — заявил Хериберт, появляясь на пороге.

На сгибе руки он держал спящую Блессинг. Осторожно положив на стол пергаменты, исписанные диаграммами и расчетами, он уселся на табурет. Санглант осторожно взял у него девочку и положил рядом с Лиат. Та что-то пробормотала во сне и прижала к себе дочь.

— Лиат поправляется, — продолжал Хериберт, оглядываясь, чтобы убедиться, что поблизости нет Джерны. — Вы долго еще собираетесь держать ее в неведении?

— Господь мне поможет, брат, но я бы предпочел, чтобы рассказали ей это вы. — Санглант усмехнулся. — У меня язык не повернется сказать ей такое. К тому же мне проще будет защитить ее, если она ничего не будет знать. Даже если я при этом оказываюсь ничем не лучше сестры Анны.

— Странное сравнение, мой друг, — фыркнул Хериберт. — Если она не знает тайны камней, как мы можем бежать?

— На их месте я бы научил ее этому в последнюю очередь.

— Не уверен, что хотел бы обладать вашим жизненным опытом, мой принц.

— Мне он тоже не слишком нравится, — пожал плечами Санглант.

— Тише.

На минуту Сангланту показалось, что Хериберт пытается его успокоить, но, посмотрев на клирика, он понял, что тот прислушивается.

Джерна пела. На самом деле это была даже не песня, а журчание воды, голос ручья, звенящего в камнях.

Санглант выскользнул наружу, Хериберт за ним.

Сначала он ее не заметил, но Хериберт потянул его за рукав и показал на воду, струящуюся по камням. Оттуда выглядывало ее лицо.

Они пошли за ней, оставив эйкийскую собаку охранять двери. Они двинулись вдоль ручья. Если не знать, что здесь есть тропинка, то легко пройти мимо, ничего не заметив. Вспорхнули две маленькие птички и уселись на камне, с любопытством глядя на незваных гостей. Стало холодно, на тропинке появился снег, а скалы, возвышавшиеся впереди, покрывал иней. Еще дальше под солнцем сияли бело-голубым светом три вершины, такие яркие, что при взгляде на них болели глаза.

— Господь хранит нас, — благоговейно прошептал Хериберт. — Это перевал святого Бернара.

— Альфарские горы! — выдохнул Санглант. — Я никогда здесь не был, хотя и слышал немало рассказов.

Он зачарованно смотрел на вершины. Чуть ниже перевала, по которому проходила дорога, виднелись монастырь и странноприимный дом.

По дороге двигались люди — с такой свитой путешествует или знатная дама, или очень осторожный купец, который везет с востока драгоценные пряности, благовония и шелка. С полдюжины повозок, тридцать всадников и столько же пешей охраны. Двигались путешественники медленно и осторожно — дорога была занесена снегом, и потребовалось немало времени, чтобы повозки смогли наконец перебраться через узкий проход. В конце концов они благополучно добрались до монастыря.

Порыв ветра развернул знамя, и стали видны лев, орел и дракон Вендара.

— Боже Всемогущий! — Санглант вздрогнул. — Да это же Теофану! — Он внимательно разглядывал маленькие фигурки солдат. — А с ней капитан Фальк и его люди.

Санглант умел быстро принимать решения — в сражении без этого не обойтись, ведь от того, насколько быстро военачальник сумеет оценить ситуацию, зависят жизни его солдат.

— Возможно, это наш шанс, — сказал он. — Попробуй пройти, Хериберт. А мне придется вернуться за Лиат и Блессинг.

— Что вы хотите сказать, мой принц?

Вот что ему всегда нравилось в солдатах, так это умение выполнять приказы, не задавая глупых вопросов.

— Мы можем бежать. Сейчас ты спустишься, пойдешь к Теофану и скажешь, что я скоро приду. Если нас будут преследовать, возможно, придется сражаться.

— Но… Но я не могу идти! Я вне закона! Меня отлучили от Церкви.

— Хериберт, меня не интересуют твои прошлые прегрешения. Ты был моим другом, и я тебе доверяю. Отдайся на милость Теофану, скажи, что тебя послал я и пообещал ее защиту. Передай ей… — У него с собой не было ничего способного подтвердить, что гонца посылает действительно он, Санглант. Ничего, кроме воспоминаний о том времени, когда они были детьми и играли вместе. — Напомни ей, как мы спасали гнездо малиновки от кота маркграфини Джудит и как поколотили этого мерзавца Хью, когда он науськал кота на бедную птицу. — Он толкнул Хериберта. — Ступай!

Ни один солдат не осмелился бы ослушаться такого тона. Даже клирик, который, в общем-то, не обязан был ему подчиняться, отправился в путь раньше, чем успел понять, что он, собственно говоря, делает.

Хериберт шел по тропинке, спотыкаясь и оскальзываясь на обледенелых камнях.

— Я не хочу оставлять вас, мой принц! — выкрикнул он, оглядываясь и, похоже, собираясь вернуться.

— Хериберт, — закричал Санглант, понимая, что никакие уговоры не помогут и надо взывать только к чувству долга. — Если правда, что Потерянные возвратятся с огнем и мечом, король Генрих должен об этом знать! А еще он должен знать, что моя дочь — праправнучка императора Тейлефера! Давай же, черт тебя побери! Иди!

Может, Генрих и не поверит в такую невероятную историю, но это не важно. Санглант был готов воспользоваться любой возможностью. Он дождался, пока Хериберт не скроется за поворотом тропинки, а потом повернулся и побежал обратно к Лиат и Блессинг. Джерна летела рядом, взволнованно пытаясь ухватить его за плечо, словно хотела заставить его вернуться назад, но он слишком торопился, чтобы выяснять, что ей нужно.

Всю свою сознательную жизнь Санглант провел, тренируя «драконов», нападая и защищаясь, ездя от одной границы к другой, чтобы защитить королевство отца от нападок воинственных соседей. Он привык действовать и сейчас чувствовал себя так, словно пробудился от долгого сна.

— Лиат! — крикнул он, выбегая на поляну перед домом. Здесь расцветали цветы, шелестели деревья, красотой это место могло бы поспорить с райским садом.

Если бы не кровь на земле.

Эйкийская собака лежала возле дома с перерезанным горлом, ее зеленоватая кровь впитывалась в землю.

Анна ждала его, спокойно стоя у двери и сложив руки на груди, как ее тезка, святая Анна Миротворящая, — Санглант однажды видел ее изображение в одной из часовен императора Тейлефера в Отуне. Гончая сидела рядом, слизывая с шерсти зеленоватую кровь эйкийской собаки. При виде Сангланта она заворчала, но Анна успокоила ее, положив ей руку на голову.

— Брат Хериберт рискнул воспользоваться шансом, — произнесла она. — Но я надеялась, что и ты попытаешься бежать.

Он выругался такими словами, что она вначале даже не поняла, но потом усмехнулась и сказала:

— Разумеется, ты прав. Но неужели ты думал, что сможешь перехитрить нас? Дэймоны служат мне и выполняют мои приказы. Ты больше не сможешь найти ту тропу. Я не рассчитывала на твою верность жене и ребенку, хотя этого следовало ожидать — собаки всегда защищают своих до последнего вздоха.

Он лишь покосился на труп эйкийской собаки — своего последнего и самого верного друга.

— Она не хотела нас впускать. Сестра Зоя справилась с ней и унесла Блессинг в башню. Брат Северус увел лошадь. Лиат до сих пор спит, потому что ни у кого из нас не хватит силы, чтобы перенести ее, а слуги слишком бесплотны для этого.

— Анна шагнула в сторону, давая ему пройти. Санглант попытался выхватить меч, но едва он коснулся рукоятки, как его окружили слуги, и принцу не удалось даже вытащить оружие из ножен.

— Она не предназначена для этого мира, принц Санглант. Разве мы не говорили тебе, что ее осудил совет во главе с твоим отцом? Нет? Поэтому она живет здесь и учится искусству математики. Ты можешь покинуть нас, я позволю тебе уйти, но только тебе.

Нет уж, о нем никто не скажет, что он не сражался до последнего вздоха. Война так война.

Санглант прошел мимо Анны в дом, взял жену на руки и, не произнеся больше ни слова, зашагал в Верну.

5

Часовня в Отуне, построенная при Тейлефере, была самым красивым зданием, которое видела Ханна. Колонны и стены были сложены из белых и темных камней, свет проходил через высокие стрельчатые окна, освещая всю часовню. За ней располагался странноприимный дом, откуда за церемонией наблюдали слуги, и Ханна в их числе.

Часовня была одновременно и гробницей Тейлефера, искусно вырезанная из камня статуя императора, впрочем, не могла соперничать со скульптурой, изображавшей графа Лавастина в церкви замка Лавас. Каменное одеяние статуи украшали драгоценные камни, а в руках каменный Тейлефер держал золотую корону, тоже украшенную драгоценными камнями: лазуритом, сапфирами, сердоликами, рубинами, изумрудами и сардониксом. Со стен, расписанных фресками, смотрели святые. Но собравшиеся в часовне смотрели не на святых.

— Нет! — воскликнула Таллия и бросилась к ногам короля, обхватив их тонкими руками. — Прошу вас, дядя, если вы меня хоть немного любите, не оставляйте меня здесь с моей матерью! — Ее рыдания эхом разносились по часовне.

Если бы сцена не была такой непристойной, Ханна рассмеялась бы при виде выражения лица Генриха. Он редко позволял себе столь открыто выражать собственные чувства.

— Умоляю тебя, Констанция, — обратился Генрих с сестре, — избавь меня от нее, если можешь. Я вверяю ее твоим заботам.

Епископ Констанция обладала сдержанностью, дарованной лишь людям с чистой совестью. Если она и испытывала отвращение при виде Таллии, как Генрих, то умело это скрывала.

— Таллия, — произнесла она, положив руку на плечо девушки. — Тебе нужно научиться владеть собой. Тут ты находишься под моим покровительством. И если твоя мать приходит сюда молиться, то это ее собственная воля. Как я слышала, ты оставила Кведлинхейм и отказалась от брака с уважаемым человеком: Теперь ты останешься в Отуне до тех пор, пока мы не решим, как с тобой поступить.

— Умоляю вас, не оставляйте меня здесь с матерью! — Таллия вцепилась в ноги Генриха, ее рыдания не смолкали.

Ханна лишь надеялась, что среди «львов», стоящих на страже, сейчас нет Алана, ему бы не понравилась эта унизительная сцена.

Генрих с трудом удерживал равновесие — Таллия не отпускала его ноги. Но король сделал знак слугам, и они открыли огромные двери.

С того места, где стояла Ханна, дверей не было видно, но она почувствовала свежий летний ветер, а потом увидела, как в часовню вошли дамы, дворяне и сама госпожа, которую сопровождала эта свита. В ее темных волосах виднелась седина, на шее сверкало золотое ожерелье. Сабела прошла вперед, удостоив епископа Констанцию, чьей узницей, в сущности, она являлась, лишь небольшим кивком.

— Боже мой. Неужели и впрямь моя дочь валяется на полу, как нищенка, вымаливающая подаяние? Вижу, время нисколько ее не изменило. — Она слегка улыбнулась брату. — Я слышала, что моя мачеха умерла, Генрих. Мне очень жаль. Она всегда хорошо ко мне относилась, хотя и отдала своим детям то, что по праву принадлежало мне. Ты выглядишь усталым, брат. Я слышала, что у нас сегодня вечером пир?

Таллия снова разразилась истерическими рыданиями, словно ее собирались убить. Она с новой силой вцепилась Генриху в ноги, так что тот покачнулся и едва не упал.

— О Господи, — продолжала Сабела, — неужели никак нельзя избавить нас от этих воплей?

Она сделала знак своим сопровождающим, из свиты выступили несколько молодых и очень красивых мужчин, которые подняли Таллию и вывели ее из часовни. Лицо Генриха ничего не выражало, на нем была все та же каменная маска, которая так хорошо позволяла ему скрывать чувства.

— Давайте помолимся, — в наступившей тишине предложил Генрих, — за упокой души моей бедной матери. Она так хотела, чтобы мы перестали ссориться.

Епископ Констанция склонила голову и, сложив руки, произнесла:

— Как поется в псалме королевы Саломаи Премудрой, «Пусть будет мир между братьями и сестрами». — Она взглянула на Генриха, и у Ханны создалось впечатление, что они с братом уже давно спланировали эту встречу. — Пойдемте. Давайте помолимся.

В первый день лета, Люциасмасс, всегда устраивали праздник, и на сей раз пир устроили во дворце епископа. Ханна, которая в общем-то уже привыкла к королевским пирам, была потрясена роскошью этого — на столах, покрытых белоснежными льняными скатертями, лежали вышитые салфетки, перед каждым гостем, согласно его положению, стояло золотое, серебряное или медное блюдо, отполированное так, что в него можно было смотреться, как в зеркало. Возле каждой тарелки лежали столовые приборы. На королевский стол поставили жареного лебедя, в зал внесли блюда, на которых дымились и истекали соком куски запеченного мяса, жареные цыплята, молочные поросята. От волшебных ароматов текли слюнки. Молодые дворянки прислуживали за королевским столом, разливая вино, три арфистки услаждали слух присутствующих дивными мелодиями.

Ханна вместе с Хатуи стояла за спиной короля, поэтому ей тоже удалось попробовать кусочек лебедя и мясо с острым соусом, отведав который, она чуть не задохнулась — настолько острым тот оказался. Перед королем выросла толпа просителей, но Ханна никого не различала — у нее слезились глаза. Потом она услышала знакомый голос человека, который никогда не боялся стоять перед королем и говорить.

— Я оставил принцессу Теофану в Аосте, ваше величество. Она была цела и невредима, хотя путешествие через горы было нелегким. Я сообщил ей, что королева Адельхейд находится в городе Венначи, осажденном лордом Джоном Айронхедом, который хотел жениться на королеве, услышав о смерти ее молодого мужа.

Разумеется, это был Вулфер собственной персоной, спокойный и невозмутимый, как всегда. Ханна удивилась тому, что так рада снова его видеть.

Генрих раздраженно хмыкнул и отпил вина.

— Больше тебе ничего не известно? — Он разглядывал вино в бокале так внимательно, словно мог по нему прочесть будущее — Проклятый упрямец, — пробормотал он себе под нос, его слова донеслись только до ушей верных «орлов» и епископа Констанции. — Если бы он послушал меня и поехал… — Король отставил кубок.

Сабела покосилась на Генриха:

— Ходят слухи, будто Айронхед убил своего сводного брата и женился на его вдове. Но если он решился преследовать королеву Адельхейд, то она, должно быть, или мертва, или заключена в монастырь.

Если Вулфер и удивился, увидев Сабелу за столом, то ничем этого не показал. Он склонил голову, соглашаясь с ней.

— Я видел Джона Айронхеда, ваше высочество. Полагаю, что заключение в монастырь должно восприниматься бедной женщиной как освобождение от его настойчивого внимания.

Сабела фыркнула, словно ее позабавили эти слова.

— Есть и другие новости, — продолжал Вулфер. — Когда я находился в Карроне, я слышал, что Айронхед преследовал принцессу Теофану и королеву Адельхейд на северо-востоке. Они укрылись в маленьком монастыре в Капардии. С тех пор я не получал от них никаких известий.