Один прекрасный вечер

      Очевидно, он нисколько не преуспел, ибо она стояла, смиренно сложив руки и опустив голову, но губы ее были как-то подозрительно поджаты. Впрочем, как только она почувствовала его взгляд, лицо ее мгновенно разгладилось – никакого скепсиса.
      – Шрама все еще не видно? – Пруденс подняла челку со лба старшего брата. – Не видно! Принцесса Клариса очень ловкая. И какая деловая! К ней выстроилась целая очередь, чтобы купить ее королевский крем.
      – И не только крем, но и королевскую цветную эмульсию. Я угадал? – Он снова взглянул на принцессу Кларису.
      Почему она не верит в его искреннюю привязанность к сестрам? Ведь и Миллисент и Пруденс ему верят. Приходило ли в голову Миллисент, что все эти годы войны, насилия и предательства превратили его душу в черную помойную яму? Разумеется, не приходило. Она видела лишь то, что хотела видеть. Он не жаловался и делал вид, будто все прекрасно, – значит, так оно и есть.
      – Нет, никто не посмел купить у нее эту эмульсию, – сказала Пруденс, выпятив нижнюю губу. – Я хотела купить немного такого крема, чтобы исчезли веснушки, но как только ты ушел, миссис Трамбулл снова принялась рассуждать о продажных женщинах и о том, что прыщи ниспосланы девушкам как небесная кара.
      Когда-то он любил своих сестер. Иногда ему казалось, что чувство привязанности все еще теплится в нем, но он все больше отдалялся от них. Уделом его стало равнодушие, онемевшая душа отказывалась реагировать на внешние раздражители, так что симпатия, сочувствие, а тем более любовь с ее горестями и радостями для него больше не существовали.
      И тем не менее он умело маскировался. Почему же принцесса Клариса не верит тому, что видит собственными глазами?
      И почему он в этом так уверен?
      – Никто не осмелился перечить этой гадкой женщине, – продолжала Пруденс.
      – Здесь не о чем волноваться. Очень скоро меня начнут засыпать предложениями о приватной аудиенции. Каждая из присутствовавших на моей презентации леди захочет поговорить со мной у себя в спальне. – Глаза принцессы Кларисы зажглись озорным огоньком. – Никто не знает, что происходит за стенами спальни.
      Она была интересной представительницей женского племени. Прекрасно разбиралась в человеческой природе и в то же время была снисходительна к человеческим слабостям. Она видела повод для доброй улыбки там, где Роберт видел одно лишь ханжество. Но ведь она тоже была лицемеркой. Фальшивкой. Мошенницей. Торговкой мечтами.
      – Какие восхитительные создания вы, женщины! – сказал Роберт.
      – Да, мы такие, – жеманно протянула Пруденс.
      – По крайней мере нам нравится так думать, – шепотом произнесла Клариса.
      Миллисент засмеялась.
      Роберт посмотрел на сестру с удивлением. За годы его скитаний она изменилась. На всем ее облике лежала печать уныния. Она никогда не была хорошенькой, но если раньше жизнь била в ней ключом, то сейчас она все время казалась усталой, словно постоянное общение с отцом ее состарило. Роберт считал, что виной преждевременного старения сестры стало постоянное недовольство отца всем, что бы она ни делала. Он и с себя не снимал вины, считая, что не должен был оставлять ее наедине с отцом. Но разве у него был выбор?
      Благодаря заботам Кларисы Миллисент буквально на глазах оживала, выглядела счастливее и увереннее в себе.
      И за это она была благодарна не столько самой принцессе Кларисе, сколько ее искусству. Роберт пристально вгляделся в лицо Миллисент, но ничего особенного не заметил.
      – Итак, ваше высочество, – обратился он к Кларисе, – вы каждую из наших дам намерены превратить в красотку?
      – Некоторые леди нуждаются в преображении больше других, – не унималась Пруденс. – Взять, к примеру, миссис Трамбулл. Невозможно сделать ее привлекательной для мужчин. Джентльмены называют ее росомахой.
      – Пруденс! Девушке не пристало говорить такие вещи! – Говоря это, Миллисент едва сдерживала смех.
      Пруденс возразила:
      – Но ведь это же правда, Милли! Ты слышала, как джентльмены говорили о ней. Ты сама мне это рассказала.
      Миллисент мяла в руке платок.
      – Я не ожидала, что ты станешь всем об этом рассказывать.
      – Почему всем? Я рассказала об этом Роберту и принцессе Кларисе. Надеюсь, никто из вас на меня не в обиде.
      – Обожаю сплетни, – заявила принцесса Клариса, – они весьма занимательны и полезны. Из них многое узнаешь. Однако, повторяя то, что сказала тебе Миллисент, ты ставишь ее в неудобное положение. Ты ведь не желаешь ей зла, Пруденс?
      Виноватой Пруденс не выглядела и тем не менее сказала:
      – Нет! Я не буду больше повторять, что джентльмены называют миссис Трамбулл росомахой, но все равно это правда. Мужчины недолюбливают ее, никому не нравится ее высокомерие.
      Роберт приподнял бровь.
      – Выходит, ее высочество не может сделать миссис Трамбулл привлекательной для мужчин.
      – Отчего же, могла бы. При достаточном количестве бесплатно раздаваемого алкоголя, – не слишком любезно ответила Клариса.
      У Роберта вдруг стало легко на душе. Клариса его позабавила. Он рассмеялся отрывистым, лающим смехом. Он не смеялся с тех пор, как… Он забыл, когда смеялся в последний раз. Наверное, это было еще до того, как он отправился на Пиренеи. До того, как жестокость, ужасы войны и предательство сослуживцев отучили его смеяться.
      Но несмотря на то что смех причинил ему почти физическую боль, как бывает, когда кровь начинает наполнять отмороженную конечность, принцесса Клариса вернула ему способность смеяться.
      Потрясающе. Невозможно.
      Пугающе.
      Он смотрел на нее прищурившись. Будь она неладна. Она заставила зашевелиться его чувства. Все его чувства. Именно в тот момент, когда ему было необходимо держать под жестким контролем и голову и сердце.
      Клариса была ему необходима для осуществления его плана. И об этом следовало помнить.
      – Но вы не можете изменить наружность женщины до неузнаваемости. – Он надеялся, что она поднимет перчатку. – Это невозможно.
      Улыбка заиграла на ее губах, и она скромно пожала плечами:
      – Я заставляю женщину – или мужчину – выглядеть лучше, чем раньше, но это достигается всего лишь тем, что подчеркиваются их природные достоинства.
      Пруденс все эти политические уловки были неинтересны.
      – Но вы можете сделать так, чтобы человек стал похож на кого-либо другого? – требовательным тоном спросила она.
      Клариса осторожно ответила:
      – В пределах разумного – да, могу.
      Именно этот ответ надеялся услышать Роберт.
      – Так это же прекрасно! – Пруденс вся кипела от восторга. – Вы можете сделать меня похожей на Ларису Трамбулл?
      Миллисент брезгливо наморщила нос:
      – Зачем тебе это?
      – Затем, что она красотка! – Пруденс говорила раздраженно и снисходительно, тоном, столь характерным для трудного подросткового периода, и Роберту тут же захотелось выставить ее вон.
      – Мисс Трамбулл остается красоткой в глазах джентльменов лишь до той поры, пока они не осознают, что она – всего лишь юная версия своей мамаши. И не стоит забывать, что молодая росомаха более опасна, чем росомаха постарше. Того и гляди, вопьется тебе в глотку. Запомни, разумному мужчине нужна жена, которая любит улыбаться и с которой ему легко, а не такая, которая кричит за завтраком и требует постоянного внимания к собственной персоне.
      Пруденс, глупая девчонка, стала возражать:
      – Но…
      – Я сказала – разумному мужчине.
      «Интересно, – подумал Роберт, – меня она считает разумным или нет».
      Клариса продолжала:
      – И еще, леди Пруденс, позвольте узнать, зачем вам неразумный джентльмен? – Принцесса Клариса на мгновение задумалась. – Ну, разве для того, чтобы с ним танцевать. Джентльмены разумные часто помнят самые тонкие хитросплетения в политике лучше, чем простейшие танцевальные шаги. Но не печальтесь, леди Пруденс, вы не будете обделены вниманием джентльменов как разумных, так и не очень, в зависимости от ваших предпочтений. Все, что ни пожелаете.
      – Не знаю, – с сомнением протянула Пруденс. – У меня столько желаний.
      Миллисент прыснула, и Роберт вдруг вспомнил, каким мрачным был его дом с тех самых пор, как он в него вернулся.
      – Я ей то же самое говорю, но она не хочет меня слушать. Я же просто сестра.
      И, словно Миллисент напомнила ей о чем-то очень скорбном, глаза Пруденс увлажнились от слез.
      – Роберт, я в ужасном положении. Миллисент ни за что не разрешает мне мочить мое бальное платье.
      – О нет, юная леди. – Миллисент погрозила сестре пальцем. – Ты не станешь втягивать в это Роберта.
      Пруденс пропустила ее слова мимо ушей и обратилась к Роберту:
      – Прошу тебя, братик дорогой, разреши мне. Все девушки так делают.
      Миллисент приняла боевую стойку.
      – Уверена, что ни одна девушка этого не делает. Только те девушки, которых в семье недостаточно любят, чтобы положить конец их легкомыслию.
      Пруденс скрестила руки на груди.
      – Это неправда. Бернис мочит свое платье.
      – Бернис – испорченная девчонка, – заявила Миллисент.
      – Что скажете, ваше высочество? – обратилась Пруденс к Кларисе капризным тоном. – Разве мне нельзя намочить платье?
      – Это твой дебют, твой первый бал, – ответила Клариса. – Тебе следует разрешить все, что ты хочешь…
      У Миллисент глаза стали как блюдца и рот приоткрылся. Роберт опустил руку сестре на плечо.
      – …не важно, насколько пагубно это скажется на твоей репутации, – закончила фразу принцесса Клариса.
      – Губительно для репутации? – Чего-чего, а этого Пруденс никак не ожидала услышать от умной, и храброй принцессы. – Репутация тут ни при чем, это модно.
      Принцесса Клариса еле заметно пожала плечами:
      – Хочешь намочить платье, чтобы оно стало прозрачным, да?
      – Во Франции все так делают, – сказала Пруденс.
      – Французы также рубят головы юным аристократкам и едят трюфели, которые для них выкапывают свиньи.
      Неподдельная горечь ее тона насторожила Роберта, даже Миллисент, казалось, была потрясена.
      – Вы очень жестки в оценках.
      – Их революция зажгла пожаром всю Европу, и пока они поклоняются своему Наполеону, мы, опаленные их пожаром, вынуждены жить в изгнании, едва сводя концы с концами, напрасно мечтая вернуться… – Осознав, что едва не проговорилась, сказав, в какую именно страну, принцесса осеклась и тяжело вздохнула.
      Роберт был готов поклясться, что она прикусила язык, и поразился ее актерскому таланту. Да, он все больше убеждался, что сделал отличный выбор, поставив на нее.
      И Пруденс и Миллисент были потрясены этим всплеском эмоций.
      Но когда принцесса Клариса подняла глаза, выражение ее лица было безмятежным, словно ничего и не произошло.
      В ней была глубина, и в этой глубине таились страсти. Нельзя об этом забывать. Он не мог позволить ей проиграть для него эту партию только из-за ее плохого настроения.
      – Но, леди Пруденс, – продолжила Клариса, – мы говорили о вашем наряде. У меня с собой есть серебряная коса, которую я привезла из Лондона. Если хотите, могу показать вам, как ее закрепить. С вашими темными волосами и голубым платьем она будет потрясающе смотреться.
      – Ладно, – согласилась Пруденс. Она посматривала на Кларису с некоторой тревогой, видимо, все еще находилась под впечатлением ее недавнего высказывания.
      Миллисент взяла Пруденс под руку и принялась уговаривать:
      – А моя шелковая шаль как раз то, что нужно, чтобы закрепить успех. Пойдем посмотрим, подходит ли она к платью?
      – Идите. Ее высочество и я обсудим, что еще необходимо сделать, и потом сообщим вам о нашем решении. – Никто не должен знать о том, что он собирается задействовать принцессу для осуществления своих нечестивых планов. От того, удается ли ему это, зависит очень многое. Если не удастся, человек, которому Роберт обязан жизнью, пострадает, возможно, даже попадет на виселицу, а сам Роберт постепенно опустится на самое дно ада.
      Не исключено, что он уже в аду.
      Выйдя из-за стола, он предложил принцессе руку:
      – Мы прогуляемся там, где нас могут увидеть гостьи дома, и тем самым положим конец всяким слухам о нашей несуществующей близости.
      Принцесса Клариса опустила ладонь на его руку: легко, едва касаясь.
      – Я в этом не уверена. Если учесть, что вы здесь самый желанный объект охоты.
      – Это временно, – произнес он. – Вскоре здесь появится столько достойных джентльменов, что я уйду в тень.
      – Маловероятно, – заметила Миллисент.
      Пруденс с плотоядной улыбкой сообщила:
      – Лариса считает тебя главным призом сезона и хвастается, что этот приз достанется ей.
      Принцесса Клариса ухмыльнулась.
      Миллисент выпроводила Пруденс за дверь и потащила к себе в спальню.
      – Пру, ты такая выдумщица!
      Роберту не нравилась роль шута, но роль охотничьего трофея мисс Ларисы Трамбулл нравилась еще меньше.
      – Мне до нее нет дела, – резко сказал он.
      – Я и не думала, что вам есть до нее дело. – Принцесса Клариса приложила пальцы к губам, чтобы скрыть улыбку. – Но я не заметила, чтобы вы отвернулись, когда она демонстрировала вам свои… э… достоинства.
      – Достоинства?.. Ах, вы об этом. – Принцесса Клариса удивила его прямотой своих высказываний. В большинстве своем дамы из общества ни за что не стали бы упоминать об откровенной демоне фации бюста, которую устроила для него мисс Трамбулл. – У мисс Трамбулл груди, как у коровы вымя.
      Принцесса Клариса не ожидала от него такой грубости. Он ее удивил. Впрочем, именно этого он и добивался. Вывести ее из состояния равновесия.
      – Она навеяла на меня воспоминания о деревне. Или о городе, если хотите. Я имею в виду Фрея-Крагс. «Фрея» – старинное скандинавское слово, означающее «леди», «женщина». И деревня эта получила свое название от двух одинаково округлых холмов, расположенных неподалеку.
      Принцесса Клариса остановилась и, запрокинув голову, долго смеялась. Роберт позабавил ее своим остроумием.
      Пораженный ее переливчатым смехом, он не сводил с нее глаз. Она была красива. Пусть уличная женщина, пусть наглая воровка. Но хороша необыкновенно. Поражает воображение сразу же. Черт, каждый мужчина в городе это заметил и возжелал ее. Но пока она не рассмеялась, он не ощутил всей глубины ее привлекательности.
      Повернув голову, Роберт вдохнул аромат цветов и пряностей, идущий от ее волос. От нее пахло весной и в то же время кухней, когда там печется сдоба. Закрыв глаза, легко представить себе, что ты обнимаешь женщину с охапкой роз в руках и с зажатыми в кулаках коричными палочками. Само совершенство, с этим не поспоришь.
      Насмеявшись, Клариса продолжила путь. На щеке ее обозначилась ямочка, когда она сказала:
      – Мне следовало догадаться, что в любой ситуации вы будете думать только лишь о том, что на вас лежит ответственность. Вы очень ответственный человек.
      – Да, вы правы. – Знала бы она, почему он поступает так, а не иначе. Но открыться ей нельзя. Она действительно красива, и тем больше причин не доверять ей. – Распродажа прошла успешно?
      – Весьма. Вы были правы. Я смогу заработать честным трудом достаточно денег, чтобы вернуться в свою страну.
      – Но вы можете остаться и здесь, в Шотландии. – Он повел ее в старинное крыло Маккензи-Мэнор, которое открыли лишь затем, чтобы разместить там ожидаемых гостей. Ковры выцвели, стены были обшиты темными дубовыми панелями по старинной моде, и светильники висели далеко друг от друга, так что света едва хватало, чтобы рассеять мрак. Но вся эта обстановка как нельзя лучше соответствовала его намерениям. Того, что он собирался ей предложить, никто не должен слышать.
      – Не верите, что я принцесса? – Она продолжала улыбаться.
      Конечно же, он не верил. Но гораздо важнее то, что он все больше ею восхищался. Однако выражать ей свое восхищение пока ни к чему, а когда придет время, слова не понадобятся.
      – Верю, не верю. Ведь вам на это наплевать. – Она ответила откровенно:
      – Мне приходилось сталкиваться с более серьезными проблемами, чем ваше недоверие, милорд.
      Хепберн насмешливо смотрел на Кларису. Но ей было все равно. Главное, узнать, чего он от нее хочет, и покончить с этим. Он начал с прохладного комплимента:
      – Вы очень умело пользуетесь косметикой.
      – Это не косметика. Косметика скрывает природную красоту женщины, мой же средства выявляют…
      – Прошу вас. – Он вскинул руку. – Мне все равно, румянит ли девушка щеки или щиплет их, чтобы придать им цвет. Женщины знают, как заманить мужчину в свои сети, и это справедливо, ибо мужчины сильны, жестоки и вероломны и признают силу закона лишь в случае, если закон защищает их интересы.
      Сказать, что она удивилась, значит, не сказать ничего. Клариса просто была в шоке.
      – Это так. Но не каждый в этом признается.
      – Я видел разных людей. Очень разных, – просто сказал Роберт.
      Клариса чувствовала, что он не кривит душой. За его невозмутимостью стоял жизненный опыт. Сугубо мужской. Именно это так привлекало Ларису Трамбулл, и она назвала его призом сезона. Маленькую росомаху влекло к нему то же, что влекло прочих женщин. Он принадлежал к тому типу мужчин, за которыми женщина чувствует себя как за каменной стеной. Он мог защитить женщину от кого угодно, кроме самого себя. Потому что мог легко соблазнить женщину, а потом бросить. А какая женщина не хотела бы обезопасить себя от подобного рода угрозы?
      Кларисе лучше не думать об этом. Особенно когда он вел ее в пустующую часть дома.
      Он не отрицал своего намерения использовать ее не только для развлечения родственников. Он заманил ее в ловушку и собирался поговорить с ней откровенно.
      – Вы придете на мой бал, – сказал Роберт.
      – Устроив эту сцену в зимнем саду, вы перекрыли мне путь к отступлению.
      – Да, – согласился он без тени раскаяния. – Пожалуйста, освободите время завтра во второй половине дня для примерки ваших платьев.
      – Моих платьев? Мне не нужны платья!
      – Подождите. Послушайте. – Он приложил палец к ее губам, потребовав тишины. Его прикосновение было как удар молнии. – Я хочу, чтобы вы появились на балу в обличье другой женщины.

Глава 11

      Даже самая маленькая улыбка украшает жизнь.
Старики Фрея-Крагс

      Клариса онемела от удивления.
      – В обличье другой женщины? Что вы имеете в виду?
      – Одна гостья не может приехать на бал, о чем известила меня слишком поздно. Вам придется заменить ее. – Хепберн поморщился. – Она вышла замуж.
      Потрясающая дерзость, точнее, потрясающая глупость его затеи повергла Кларису в изумление. Она даже не знала, с чего начать. Надо попытаться объяснить ему, что это невозможно.
      – Если кто-то знает эту даму, я не смогу его убедить, что я – это она, потому что я – не она. Надеюсь, вы это понимаете?
      Он пристально смотрел на нее, шагая рядом. Трудно было понять, что выражает его взгляд.
      – Да, я многое понимаю.
      Что он имеет в виду? Почему он так странно на нее смотрит?
      На небе взошла полная луна. Ее бледный свет проникал в дом сквозь раздвинутые шторы. Пламя свечей колыхалось от сквозняка. Хепберн прошел сквозь лунный луч и растворился в тени, слившись со стеной.
      – Я устраиваю этот бал с определенной целью…
      – В честь полковника Огли.
      – Разумеется, и с этой целью тоже. – Хепберн любезно улыбнулся. – Но у меня есть и иная цель, и моя гостья обещала мне помочь. А теперь вы займете ее место…
      Сама по себе идея абсурдна. Почему он считает, что это сработает?
      – Что за цель?
      – Я не собираюсь ничего объяснять.
      – Хотите сказать, что ничего не собираетесь объяснять мне, женщине, которая притворяется принцессой. – Враждебность ее собственного тона напугала Кларису. Почему ей так важно, чтобы Хепберн ей верил? Хепберн – всего лишь эпизод в ее жизни. Его отношение к ней имело значение лишь постольку, поскольку она может чувствовать себя в безопасности в его доме. – Почему эта женщина должна присутствовать на вашем балу?
      – Некоторые из гостей знают ее, следовательно, она должна быть здесь.
      Клариса тревожно огляделась в пустом коридоре. Если Хепберн все же безумен, а сейчас это казалось весьма вероятным, надо как можно быстрее избавиться от него и бежать отсюда куда глаза глядят. Но куда бежать? Назад, откуда они пришли? Он нагонит ее очень быстро. Выпрыгнуть в окно? Нельзя, под окнами находятся комнаты прислуги и кухня, к тому же прыжок с двадцати футов вероятнее всего закончится переломом ноги. Придется остаться с ним и попытаться вывести его из кризисного состояния.
      – Вы с ней примерно одного роста. И фигуры у вас похожие. – Он критически окинул взглядом ее формы, на этот раз без всякого мужского интереса. – Голос у вас не такой низкий, как у нее, – она курит ужасные сигары, и это придает ее голосу хрипотцу, которая для большинства женщин недостижима. Но у вас похожий акцент.
      Клариса раздраженно заговорила:
      – Отлично! Пока никто не увидит моего лица – я ее точная копия. А как насчет тех, которые знакомы со мной? Вам не кажется, что они заметят подмену?
      Хепберн пропустил ее слова мимо ушей.
      – Волосы у той женщины прямые и черные, и она носит кружевные мантильи. Я уже раздобыл черный парик и мантилью, чтобы скрыть под ними ваши кудри. – Он взял в руку прядь ее волос и потер между пальцами, словно купец, применивающийся к товару.
      Клариса оттолкнула его руку.
      – Этот план просто смешон.
      Он снова проигнорировал ее слова.
      – Вы немного измените голос. Я знаю, вы умеете это делать. Я. слышал, как вы воспроизвели шотландский акцент, когда вам это было нужно.
      Клариса прикусила губу.
      – У меня есть ее портрет – миниатюра, так что вы сможете загримироваться так, чтобы как можно больше походить на нее.
      – Ничего не получится.
      – Вас увидят только издали. На вас будет ее одежда. В нужный момент вы взмахнете рукой, изображая полное презрение, как могла бы взмахнуть рукой отвергнутая женщина.
      Что-то в его тоне заставило ее задуматься.
      – А она действительно отвергнутая женщина?
      – Ее использовали и бросили.
      – Кто поступил с ней подобным образом? Вы?
      – Вы чересчур любопытны. Не суйте свой нос куда не следует.
      Пусть говорит что хочет. Она должна думать о Бомонтани, о своем положении… и о своей сестре. Об Эми, которая в городе одна, трудится, как простая белошвейка, пока Клариса развлекает знатных дам и нежится в роскоши.
      И все же она снова спросила:
      – Это вы так с ней обошлись?
      – Не я…
      Клариса почувствовала облегчение.
      – Тогда кто он?
      – Есть вещи, которые лучше не знать.
      – Есть вещи, которые вам не хочется сообщать мне.
      – Именно.
      Что-то жуткое было в его манере перемещаться с плавной хищной медлительностью. Клариса мысленно поздравила себя с тем, что не является объектом его охоты.
      Ибо он был на охотничьей тропе. В этом она не сомневалась.
      – Выходит, вы хотите отомстить за леди? – продолжала допытываться Клариса.
      – За нее? Нет, хотя, и получил ее благословение. Нет, я хочу отомстить за вероломство, за ложь, в которую поверил. За ложь, которая толкнула меня на бесчестные поступки.
      Клариса ушам своим не верила.
      – Вы готовы разыграть этот спектакль лишь потому, что кто-то вас обманул? Милорд, вам не позавидуешь, если чья-то лживость потрясла вас настолько, что вы готовы получить контрибуцию любой ценой. – И ей тоже не позавидуешь, если она не сможет отговорить его от этого безумного крестового похода.
      – Бывает, что один обман стоит больше, чем целое море лжи и открывает ящик Пандоры: рушатся клятвы, ломаются жизни, гибнут люди.
      – Вы говорите загадками, но со мной вас эта ваша тактика никуда не выведет.
      Похоже, она начала привыкать к его манере общения. Их разговор напоминал разговор двух глухих.
      – Вы актриса, ваше высочество?
      – Простите? – Актрисы приравниваются к куртизанкам и падшим женщинам. Этот его вопрос не понравился Кларисе.
      – Приношу вам свои извинения, я не хотел задеть ваших чувств или усомниться в вашей высокой морали. Я просто хотел узнать, можете ли вы сыграть роль. – Он прищурился и пристально посмотрел ей в глаза. – Можете ли вы смотреть на воплощение жестокости и порока и при этом делать вид, будто перед вами герой? Можете ли изображать хладнокровие, когда каждая клеточка вашего тела сгорает от желания убить, убить немедленно?
      Кларисе стало не по себе. Чем дальше они углублялись в недра этого темного и жуткого крыла, тем ей становилось страшнее. Ей казалось, будто она опускается в жерло вулкана или движется в открытую пасть дракона. Едкий запах страха забирался в ноздри. Но она не знала, как уберечь себя от беды. Она была безоружна. Все, что ей оставалось, – это заставить его внять голосу разума. Тщательно подбирая слова, Клариса сказала:
      – Раньше я считала себя неплохой актрисой, но не так давно, в Англии, поняла, что могу далеко не все. – Она не смогла скрыть свое отвращение к судье Фэйрфуту. Если бы ей это удалось, дело, возможно, кончилось бы миром. Но, вспомнив злобную ухмылку Фэйрфута, Клариса подумала, что миром бы не кончилось.
      – Тогда вы не можете знать, почему я предъявляю к вам такие требования. Но вы можете доверять мне и подчиниться.
      – С какой стати я должна вам доверять, а тем более подчиняться?
      Он приблизился к ней так быстро и бесшумно, словно перелетел по воздуху. Руки его скользнули по ее талии. Наклонившись к ее уху, он прошептал:
      – Вот поэтому…
      От его дыхания взлетели нежные волоски у нее на затылке, по спине пробежал холодок, и Кларису бросило в жар.
      – Уберите руки.
      Тепло его дыхания согрело место у нее за ухом. Или это его губы прикоснулись к ее коже, заставив ее перестать дышать?
      – Прекратите. – Она задыхалась. – Вы обещали, что будете заботиться о моей репутации.
      Он поднял голову, посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся.
      Его улыбка очаровывала и обольщала.
      О нет. Она даже представить себе не могла, что он умеет так улыбаться. Казалось, он получает удовольствие, когда смотрит на нее, и хочет, чтобы она разделила с ним это удовольствие.
      О нет!
      Ибо он дарил ей удовольствие. Всего лишь обняв ее и улыбнувшись ей, он лишил ее воли и разума.
      Смятение обрело голос.
      – О нет!
      Однако она не смогла его разубедить.
      – Да. – Он привлек ее к себе, так близко, что она ощутила его тепло от бедер до груди. – Это кажется невозможным, верно?
      – О чем вы говорите? – Не может быть, чтобы он прочел ее мысли. Тогда дела ее совсем плохи.
      Но он прочел ее мысли.
      – Что мы с вами можем быть так похожи, когда едва, знаем друг друга. Как вы думаете, что делает нас такими похожими?
      – Мы не похожи. – Он насмешливо взглянул на нее и сказал:
      – Похожий жизненный опыт.
      – У нас нет ничего общего.
      – Мы оба выросли в привилегированных семьях и, столкнувшись с жестокостью этого мира, оказались совершенно неподготовленными к тому, с чем пришлось столкнуться. И некому было нас поддержать. Мы были одиноки в своем отчаянии.
      О нет! Но он говорил правду. То, что она пережила. И то, что она хотела услышать.
      Он знал о том, как ей было трудно и горько. Он ее понимал. Он предлагал ей сочувствие. Только она не могла его принять. У нее не было иного выбора.
      – О чем вы говорите? – с вызовом спросила она. – Притворяетесь, что сочувствуете мне? Ведь вы не верите ни единому моему слову.
      – Так убедите меня. – И стремительно, не дав ей опомниться, прижался губами к ее губам.
      Губы его были на вид как шелк, но на ощупь оказались прохладными и гладкими, как полированный мрамор. Они скользнули по ее губам, вызвав возбуждение. Ей показалось, будто ее девичья мечты сбылись, будто статуи во дворце ее отца вдруг ожили.
      Она закрыла глаза.
      Он ласкал губами ее губы так, словно их сочная мякоть ласкала его вкус, и она получала не меньше удовольствия от прикосновения его губ. Она хотела узнать его на вкус всего, каждый дюйм его рта, каждый дюйм его ароматного, невыносимо желанного тела.
      Ладони Хепберна жадно заскользили по ее спине вниз, к ягодицам, и он прижал ее к себе так, что ее бедра вжались в его бедра, и тогда в ней проснулось нечто от падшей женщины, внизу живота она почувствовала тугой ком, и ком подступил к горлу.
      Она попыталась оттолкнуть Роберта, но это оказалось выше ее сил, зато прикосновение к его груди вызвало новый всплеск ощущений. Жар его тела жег ее ладони сквозь одежду, грудь его была твердой и крепкой, и ее руки жадно заскользили по его телу, по мускулистым контурам груди.
      И эта ее нечаянная ласка подействовала на него, словно весеннее солнышко на истосковавшуюся по теплу землю. Его объятия стали еще крепче. Он со стоном проник языком в недра ее рта. Колени ее подкосились. Желание росло с каждой минутой.
      То был настоящий пир, изумительное богатство ощущений. Этот запах – смесь лимонного мыла с ничем не сравнимым запахом мужского возбуждения – пьянил, как пары бренди. Вкус его поцелуя возбуждал в ней потребности, о которых она и не подозревала. Каждое влажное касание его языка, казалось, приближало его к ней, дарило ей сакральное знание о том, что составляло его сущность. Казалось, его дыхание слилось с ее дыханием, каждый удар ее сердца эхом отдавался в его груди. Роберт был первым мужчиной в ее жизни.
      Он скользнул ладонями вдоль ее рук и, приподняв их, положил к себе на плечи. Она вдавила пальцы в его плечи и застонала от восторга. Она позволила ему еще глубже проникнуть в себя, а потом стыдливо поцеловала в ответ. Языки их сплелись в борьбе за блаженство, в стремлении подарить блаженство другому, пока соперник не сдастся, устав от борьбы.
      Когда Клариса вся обмякла в его объятиях, вцепившись в него и боясь отпустить, он поднял голову и хриплым шепотом произнес: