Катера исчезли. Их не было в том месте, откуда я пошел в отрыв. Их не было ни по левому борту от меня, ни по правому. Их не было видно вообще нигде, словно они попали под киль сухогруза, раскрошились в щепки и стремительно затонули вместе со своими экипажами.
Чтобы не спровоцировать ненужный скандал или, что еще хуже, стрельбу, я не торопился продолжать путь, хотя болтаться в дрейфе в непосредственной близости от молодой границы было нежелательно. Сидя на крыше рубки и крепко держась за мачту, я смотрел по сторонам. Повсюду, насколько хватало глаз, были раскиданы стоящие в рейде корабли — словно фишки на игровом поле. Узкий просвет в тучах, который я принял за признак улучшения погоды, снова затянуло, и берег почти слился с морем и небом. С запада шел мощный атмосферный фронт. Ветер, заметно ослабевший за последние полчаса, снова стал крепчать, и «Ассоль», как и при отходе из Анапы, вновь начала содрогаться от ожесточенных ударов волн.
Я просидел на крыше полчаса, затем спрыгнул на палубу, вошел в рубку и сдвинул рычаг газа вперед до упора.
«Ассоль» шла на предельной скорости в пятистах метрах от берега. Подойти ближе к берегу было небезопасно из-за надвигающегося шторма, а уходить далеко в море мне не советовала интуиция. Не помню точно, когда в Черном море в последний раз хулиганили пираты — кажется, в семнадцатом веке, — но их появление рядом с яхтой в ближайшие часы мне представлялось очень даже вероятным. Перед тем, как надолго прилипнуть к штурвалу, я спустился на камбуз и крепко задраил кормовую дверь, а также люки в кают-компании. Усиливающийся ветер раскачивал «Ассоль» до такой степени, что она временами почти ложилась бортом на воду, и волны пустили бы ее ко дну в считанные минуты, если бы иллюминаторы и дверь остались открытыми.
А потом мне трудно было сказать определенно, кто кем управляет: яхта мной или я ею. Взлеты на волны и провалы, от которых в животе становилось пусто, как в барабане, и ноги отрывались от пола, чередовались с угрожающим постоянством. Я обеими руками держался за рукоятки штурвала и, шарахаясь из стороны в сторону, невольно вращал штурвал не в ту сторону, куда следовало бы. Чувствительная к малейшему движению, яхта безукоризненно выполняла волю злого рока и галсировала змейкой, словно скатывалась но трассе слалома или маневрировала среди плавучих мин. Ко всему этому стало необычайно темно, как поздним вечером, и, хотя я с закрытыми глазами мог бы провести яхту вдоль ЮБК, где мне были знакомы каждый мыс, скала и бухта, часто приходилось снижать скорость и всматриваться в темный силуэт берега, высунув голову в окошко. Дождь заливал лобовое стекло с такой силой, что оно покрылось тонкой пузырящейся пленкой, сквозь которую не было видно ровным счетом ничего. Стеклоочиститель, естественно, не работал, даже самые элементарные приборы навигации отсутствовали, и я продвигался вдоль родного берега вроде как на ощупь. Гигантские каменные шипы Кара-Дага я увидел справа по боргу в четвертом часу, хотя по расчетам должен был пройти потухший вулкан и Коктебель час назад.
«Если все закончится хорошо, — думал я, сжимая горячие от моих ладоней, сверкающие начищенной медью рукоятки, — то в Алуште я буду не позднее восьми вечера. Два часа опоздания при такой погоде — нормальное дело, и Гурули, надеюсь, не станет поднимать раньше времени панику».
У меня страшно ныла спина, и я, уже вдоволь нахлебавшись мореплавательской романгики, мечтал о сухой одежде, твердой опоре под ногами, бутылке разогретого марочного портвейна и чистой постели. Заплыв приближался к финишу, и теперь я выжимал из яхты все, на что она была способна.
За Кара-Дагом берег круто пошел в сторону, отдаляясь от меня, вычерчивая обширный залив, подпираемый с запада рыжей ящерицей мыса Меганом. Если Крым я считал своим домом, то мыс Меганом — квартирой. «Лучше бы Гурули встречал меня на судакском причале, — мечтал я. — Под Крепостной горой при западном ветре никогда не бывает сильной волны. Там легко и удобно пришвартоваться. Старый причал двигается на ржавых, обросших мидиями опорах, скрипит, как калека костылями. Набережная блестит, черный кварцевый песок от дождя стал еще темнее, и если смотреть с моря, то кажется, что пляж заасфальтирован. И над всем этим нависает исполинская пирамида Крепостной горы, увенчанная Девичьей башней, от которой по узкой грани опускается частокол стены, словно коса крупного плетения по плечу девушки… »
При монотонной и тяжелой работе всегда лучше думать о чем-нибудь приятном или мысленно воссоздавать в деталях те места, где был счастлив. Время летит быстро и забываешь про усталость.
43
При ясной погоде или хотя бы при штиле такого со мной никогда бы не случилось. Энергия шторма и обремененных влагой туч давит на психику так, как не сделает этого самый лучший экстрасенс. К тому же я не стожильный и не могу похвастаться особой выносливостью. Практически не спал ночь, почти десять часов за штурвалом — и вот едва ли не осязаемо почувствовал, где предел моих нервных ресурсов. Бабка моя была жутко суеверной. Она верила во все приметы и на протяжении всего моего розового детства пугала меня рассказами о покойниках, вышедших из могил, о бродящих по ночному пляжу душах утопленников и прочей гадости. Был маленький — верил этому. Повзрослел — поумнел и понял, что с душой утопленника общаться намного безопаснее, чем с наемным убийцей, намеревающимся из тебя сделать утопленника. И все же, и все же…
Когда из серой мглы на меня наплыл Дикий остров, я шарахнулся от него в сторону, как конь от волчьей пасти, и едва не положил яхту на борт. Нас разделяло больше километра, но мне и этого расстояния было достаточно, чтобы почувствовать неприятный холодок во всем теле. Я никогда не был вблизи Дикого острова и тем более на его берегу в штормовую погоду. Лодки при большой волне в море не выпускают, да и никакой здравомыслящий человек в такую погоду не сядет за весла. Потому эта бесцветная мрачная скала, торчащая из воды, словно сжатый в агонии кулак, показалась мне жуткой фантасмагорией, приютом для уродов, кровопийц и мертвецов. Я крутил штурвал, разворачиваясь к острову кормой и подставляя левый борт волне. Это был опасный маневр. «Ассоль> уже не могла выйти из крена и, зарываясь в волны и припадая на бок, словно была тяжело ранена, медленно уходила от острова.
Я бросил штурвал и, скользя по мокрому линолеуму, вломился в кают-компанию, вытащил из футляра, ополовиненную бутылку коньяка и с ней вернулся в рубку.
— Морская гвардия не тонет! — крикнул я и, выворачивая яхту на прежний курс, пригубил бутылку. Приближалось состояние, схожее с маразмом.
Именно в момент заглатывания коньяка я увидел такое, отчего бутылка непроизвольно выскользнула из моей руки и, расплескивая крепкую жидкость, поскакала по ступеням в кают-компанию. Наперерез мне, прыгая, как теннисный мячик, мчался водный мотоцикл. Наездник, стоя на полусогнутых ногах, каким-то чудом удерживал руль и, не пытаясь маневрировать среди волн, просто пробивался сквозь них. Расстояние между нами быстро сокращалось, и я уже мог различить, что этот самоубийца одет в джинсовый костюм, разумеется, вымокший насквозь, а на его голове развевается что-то вроде черного платка. На всякий случай я отвернул яхту в сторону, показывая, что вижу «Ямаху» и стараюсь не допустить столкновения, но человек на водном мотоцикле сделал крутой вираж и снова полетел на «Ассоль» — влобовую.
Страшным было не то, что он мог причинить яхте вред — это было исключено. Страшным было то, что на водном мотоцикле сидел безумец, намеревающийся покончить с собой в дикую погоду рядом с Диким островом.
Я снова сменил курс, высунулся наполовину из окна и стал размахивать рукой. Наездник не снизил скорость и, тараня волны, продолжал мчаться на яхту. Я таращил глаза, всматриваясь в то, что снарядом летело на меня, и чувствовал, как начинает неметь спина, а под сердцем образовался какой-то горячий комок, словно я проглотил разогретую на солнце гальку. «Опять этот идиот хочет меня таранить, — подумал я. —Чертовщина какая-то!»
Когда я сделал последнюю отчаянную попытку разойтись с этим оранжевым болидом и расстояние между нами сократилось до пятидесяти метров, я разглядел на голове самоубийцы длинные смоляные волосы, развевающиеся на ветру, тонкие черты бледного лица. У меня уже не было сомнений в том, что навстречу мне по волнам летела девушка. Она подняла одну руку вверх и стала махать мне, показывая, чтобы я остановился. Достаточно было всего секунды, чтобы она потеряла управление, не удержав руль в одной руке. «Ямаха» ударилась о волну, мгновенно развернулась к ней боком и, подлетев вместе с сумасшедшей наездницей вверх, рухнула в воду. Я тотчас дал задний ход, чтобы быстро остановить движение яхты, закрепил штурвал и выскочил на бак. Брюнетку накрыло волной с головой, и на пенной поверхности моря черным цветком распустились ее волосы. «Ямаху>, лежащую на боку, уносило куда-то в сторону, и волны играли ею, как кошка придушенной мышью. Прикрывая рукой лицо от беспощадного дождя, я принялся срывать принайтовленный к борту пробковый круг. Мокрый узел никак не поддавался, и тогда я упал перед кругом на колени и вцепился в веревку зубами.
Я уже не надеялся вытащить ее из воды живой и вообще не надеялся вытащить. Когда я выпрямился с кругом в руке и замахнулся, чтобы кинуть его, то на несколько секунд потерял незнакомку из виду. Волна по левому борту вдруг выплеснула, подкинула вверх что-то темное, и, к своему ужасу, я узнал шапку черных волос. Парик мочалкой кружился в пене, распластывая во все стороны свои тонкие щупальца и собирая их вновь, будто был живым существом и пытался плыть. Я крутил головой в поисках оставшейся части безумной девушки и неожиданно увидел ее по правому борту — она пыталась ухватиться рукой за свисающую снасть.
— Держи! — крикнул я, кидая в воду круг.
Кажется, пробковое кольцо хлопнуло девушку по балде, но я не думал об этом, изо всех сил налегая на веревку. Кроссовки скользили по мокрым доскам, и мне никак не удавалось дотянуться рукой до леера. Девушка обессилела. Она не могла развернуться лицом к яхте и, просунув руку в круг, просто висела на нем.
Я, поняв, что не смогу вытащить ее за веревку, намотал несколько петель на кнехт и, опустившись на колени, ухватил девушку за плечо, сжимая в кулаке грубую ткань куртки. У нее не было сил даже немного помочь мне, хотя бы отпустить круг и ухватиться руками за край палубы.
— Отпусти круг! — крикнул я и изо всех сил потянул ее вверх. Она не реагировала. Рискуя свалиться за борт, я ухватился за джинсовку другой рукой и, откидывая корпус назад, сантиметр за сантиметром начал вытаскивать девушку из воды. Она все еще крепко прижимала к себе спасательный круг.
— Да брось ты его! — крикнул я, скрипя зубами с такой силой, будто у меня во рту был гвоздь и я намеревался его перегрызть. Вместе с кругом девушка не протиснулась бы под леером. Она либо не слышала меня, либо не понимала, о чем я говорю. Чувствуя, что долго не смогу продержать ее на весу, я принялся выбивать круг ногой. Как раз в этот момент яхта сильно накренилась, девушка ушла с головой под воду, и мощная волна накатила на палубу. Нас обоих едва не утащило в море. Не дожидаясь, когда край палубы поднимется над водой, я со страшным криком рванул девушку на себя; волна помогла мне, и утопленница, как свежепойманная рыбка, скользнула на палубу.
Несколько мгновений мы лежали рядом, с хрипом втягивая в себя воздух, и я еще не мог поверить, что все обошлось. Палуба качалась под нами, дождь и брызги волн хлестали по нас, словно мы попали под струи поливомоечной машины, но все это уже было ерундой. Я привстал, опираясь на руку, и посмотрел на девушку. Она лежала лицом вниз, и мокрые спутавшиеся волосы цвета спелой пшеницы налипли к доскам палубы.
Я схватил ее за плечо и рывком повернул лицом к себе. Это была Анна.
— Ты?! — воскликнул я, не веря своим глазам, и, как это случается в подобных ситуациях, задал сразу несколько идиотских вопросов: — Как ты сюда попала? Откуда? Что ты здесь делаешь, черт тебя возьми?!
Анна села, поджала ноги, обняла колени. Ее трясло, но тем не менее она попыталась улыбнуться.
— А неплохо мы искупались, да? — с трудом произнесла она.
Я поднял ее на ноги. Она опиралась на мое плечо. Шатаясь, словно были безобразно пьяны, мы не без труда дотащились до рубки. Я плотно прикрыл за нами дверь. Анна пыталась спуститься по лестнице в кают-компанию, но «Ассоль» дала очередной крен, и девушка, не удержавшись на ногах, села на ступени.
Я взял ее на руки и перенес на диван. В бутылке, валяющейся на полу, каким-то чудом сохранился глоток коньяка. Анна отпила, поморщилась, прижала руки к груди, ноги подобрала под себя, ее била крупная дрожь, подбородок трясся так, что она не могла говорить.
— Раздевайся! — сказал я. — Ты мокрая насквозь.
Она отрицательно покачала головой.
— В-в-все р-р-равно не в-в-во что переодеться…
Она была права, и тогда я вынул из шкафа все одеяла, которые там были, и накрыл ее.
— Ты меня просто шокировала, — признался я. — Я сразу не узнал тебя. Зачем ты за мной следила? Для чего тебе понадобился этот дурацкий маскарад с париком?
Анна, может быть, и хотела ответить, но сил ее хватило только на то, чтобы отрицательно покачать головой и произнести:
— Долго… рассказывать.
Я понимал, что воля Анны сломлена и пытаться сейчас что-нибудь у нее выяснить — безнадежное дело. Надо было принимать экстренные меры, так как переохлаждение могло привести к тяжелым последствиям.
Я поднялся в рубку, дал малый ход и стал осторожно выходить на прежний курс. Пока я боролся с волнами и вытаскивал Анну, «Ассоль» отнесло почти к самому берегу Дикого острова. Я крутил головой и смотрел во все стороны, отыскивая снаряд, на котором Анна примчалась сюда. У меня не было иллюзий на тот счет, что я смогу в одиночку затащить «Ямаху» на борт яхты. Но водный мотоцикл вполне можно было привязать к корме и буксировать куда угодно. Однако «Ямахи» нигде не было видно: В принципе она была непотопляема, но это невесомое для шторма суденышко могло выкинуть на камни острова и разбить вдребезги.
— Кирилл! — позвала меня Анна слабым голосом, и я не сразу услышал се. — Кирилл, куда ты плывешь?
— К берегу! — ответил я, пригибаясь и заглядывая в кают-компанию. — Я высажу тебя в Судаке. Пойдешь ко мне домой, будешь лечиться и ждать меня. Я вернусь — обо всем поговорим… Ты «Ямаху» взяла напрокат?
— Какой там прокат… Я ее угнала. — Она дорого стоит.
— Это все чепуха. Мы не о том говорим, Кирилл.
— Сейчас я наберу скорость, качать будет поменьше, и тогда мы вскипятим кофе, — сказал я, возвращаясь к штурвалу.
Мы действительно говорили о разном.
— Кирилл, ты знаешь, что везешь?
— Знаю. —Что?
— Деньги.
— Не то, Кирилл! — громче сказала Анна. — Да брось же ты свой штурвал! Подойди ко мне!
Я нацелил яхту на Крепостную гору, расплывчатым пятном виднеющуюся на горизонте, и спустился в кают-компанию.
— Анна, — сказал я, поправляя на ней одеяло, — потерпи немного. Ты очень устала. У тебя измотаны нервы. Скоро я высажу тебя на берег.
Она выпростала из-под одеяла руку и схватила меня за предплечье.
— На яхте нет никаких денег!
По ее лицу расплывался лихорадочный румянец, глаза светились нездоровым блеском.
— Анна, — как можно ласковее, словно с больным ребенком, говорил я, отрывая ее руку от себя, — у меня нет времени. Я сильно опаздываю. Ляг, чтобы тебе было удобнее. Дать вторую подушку?
— К черту подушку! — вдруг крикнула Анна и сорвала с себя одеяло. — Где эти деньги? Где сейфы или мешки? Где?
Я попытался удержать ее силой, но Анна оттолкнула меня от себя. Она в самом деле напоминала сумасшедшую.
— Ты можешь включить мозги?! — крикнула она. — У нас нет времени! Я многое знаю. Тебя снова подставили. Никаких денег на яхте нет! Ты везешь воздух!
— Анна! — Я старался ее перекричать. — Не сходи с ума! Мы обо всем поговорим потом. Ты согреешься, отоспишься, и все будет хорошо.
— Маленький! — Анна вдруг прижала руки к груди и посмотрела на меня, как юродивая на икону. — Я не хочу, чтобы тебя убили! Народ ждет денег, а ты везешь воздух.
— Мне плевать, что я везу! — Я тоже перешел на крик. — В трюме стоят три опечатанных ящика. В Алуште я вручу их Гурули, и на том моя миссия закончится. Ты понимаешь, что я тебе говорю? Ты меня способна спокойно выслушать? Главное — довезти эти ящики до Алушты!
Анна отрицательно крутила головой, мокрые волосы хлестали меня по рукам. Она устала бороться со мной, отстранила меня, встала, держась за край стола. Одеяло соскользнуло с ее плеч и упало к ногам.
— Где? Показывай! — чужим голосом произнесла она.
— Что показывать, Анюта? — с трудом сдерживая раздражение, уточнил я.
— Где твои опечатанные ящики?
— Зачем они тебе?
Анна повернула перекошенное судорогой лицо.
— Если ты не перестанешь задавать свои глупые вопросы, я убью тебя, — спокойно произнесла она.
Я развел руками.
— Раз вопрос поставлен так категорично, мне не остается больше ничего, как связать тебя…
Анна с короткого замаха дала мне пощечину. В ухе у меня зазвенело, словно я прижался щекой к церковному колоколу.
— Что-то я никак не пойму, кто кого приводит в чувство, — пробормотал я, притрагиваясь к горячей, как сковорода, щеке. — Скажи, тебя послал Леша?
Не сводя с меня глаз, Анна протянула руку к столу и вытащила из футляра кухонный тесак.
— Еще одно слово…
Меня стал разбирать смех. Эта девчонка, которая еще десять минут назад беспомощно трепыхалась в воде, угрожала мне! Анна медленно поднесла лезвие к моему горлу. Яхта вздрогнула от удара волны, и кончик тесака, кажется, слегка оцарапал мне кожу.
— Ну!
Я тяжко вздохнул.
— Придется подчиниться… А ловко вы с Лещиком окрутили мне мозги!
— Молчать!
Я повернулся к ней спиной и, откинув ногой ковровую дорожку, склонился над трюмным люком. Конечно, я не воспринимал угрозы Анны всерьез. С этой излишне самоуверенной и немного чокнутой девицей, вооруженной кухонным ножом, я мог бы справиться с легкостью необыкновенной. Достаточно было элементарного приема на заламывание руки. Но я не торопился поставить на место молодую пиратку. Мне было интересно — чего она добивается?
— Открывай! — приказала она. Я поднял крьшку люка.
— Спускайся вниз.
Я подчинился, спрыгнул в трюм и, чтобы не стоять согнувшись, сел на один из ящиков.
— Вытаскивай!
— Что, все сразу? Анна сжала губы.
— По очереди, умник!
Она направляла на меня лезвие тесака, словно это был пистолет. Мне становилось веселее с каждой минутой.
— Пожалуйста, — ответил я, ухватился за ручки ближайшего ящика, поднял и поставил его у ног Анны. Пиратка отодвинула его ногой подальше от люка.
— Аккуратнее, пожалуйста! — сказал я. — Там пластилиновые печати, их желательно не размазать.
В последующее мгновение я понял, что недооценил Анну как противника. Она вдруг резким движением ноги захлопнула крышку люка над моей головой. Не успел я упереться в нее обеими руками и головой, как она встала на крышку.
Я оказался в ловушке.
— Эй, мадам! — закричал я и несколько раз ударил кулаком над головой. — Это уже не смешно.
— А мне показалось, что ты слишком развеселился, — отозвалась сверху Анна.
«Господи, — подумал я, садясь на ящик и всматриваясь в темноту трюма, — какой же я идиот!»
Я слышал, как Анна протащила ящик по полу, затем стала чем-то скрести по нему.
— Как человека прошу! — крикнул я. — Не повреди печать!
На некоторое время стало тихо, и до меня доносились лишь удары волн в борта. Под моими ногами, переливаясь из стороны в сторону, журчала вода. «Она не сумеет справиться с управлением, — не очень уверенно подумал я. — И яхта очень скоро врежется в Крепостную гору. Если, конечно, в ближайшее время на борту не появится Леша или какой-либо другой мужчина».
До меня донесся короткий хруст. Звякнув, что-то упало на пол. Кажется, она сорвала с ящика замок.
— Послушай! — переполненный злостью, крикнул я и снова двинул кулаком по крышке. — Ты еще хоть немного соображаешь?
К моему удивлению, она приподняла крышку. Ее лицо в квадратном проеме напоминало обрамленный портрет мокрой незнакомки.
— Выходи, — каким-то странным тоном произнесла она, взяла тесак двумя пальцами за ручку, прицелилась и отпустила его. Тяжелое лезвие вонзилось в пол.
Я выскочил наверх и подошел к открытому ящику. Он был доверху заполнен стопками газет.
44
Анна сидела на диване и молча смотрела на меня. Я поднял недоуменный взгляд.
— Что это?
— Это деньги, которые ты везешь.
— Не может быть…
— Ты такой честный, — усмехнулась Анна, — что даже не удосужился проверить, что везешь. Потому именно тебя и наняли для этого дела.
Я присел рядом с ящиком и стал вываливать газеты на пол. Когда я добрался до дна ящика, то встал и в ярости пнул газеты ногой.
— Бред! Бред! Но я не вижу смысла во всем этом!
Я спрыгнул в трюм и один за другим вытащил наверх оставшиеся два ящика.
— Чем ты сорвала замок?
Анна кивнула на металлический рычаг от якорной лебедки, валяющийся на полу. Я поднял его и сорвал оба замка.
Второй ящик тоже был набит газетами.
— Может быть, — пробормотал я, — меня запустили с «куклой», чтобы я отвлекал внимание? А валюту тем временем повезли по суше?
Анна отрицательно покачала головой.
— Почему ты веришь в порядочность Гурули? — спросила она.
— Ну хоть кому-то надо же верить!
— Поверь мне.
Я поддел ногой крышку третьего ящика. Там оказалось вовсе не то, что я ожидал. Анна привстала, глядя в ящик из-за моего плеча.
— Что это?
— Понятия не имею.
Я склонился над ящиком, половину которого занимали цилиндровые баллоны из белого металла, перевязанные между собой прозрачным скотчем и проволокой. Провода тянулись к пластиковой коробке с тумблерами и кнопками.
— Кирилл, — прошептала Анна, и от ее голоса мне стало не по себе, — ты когда должен был прибыть в Алушту?
— Ровно в шесть.
— А сейчас сколько?
— Без десяти шесть.
Она сжала мою руку до боли.
— Пошли… Быстрее!
Я оттолкнул ее от себя, наклонился над коробочкой и, не прикасаясь к ней, внимательно осмотрел ее со всех сторон. Это были электронные часы. Индикатор, ритмично мигая, освещал дно ящика призрачным зеленоватым светом. И вдруг, словно запеленговав меня, на боковой стенке корпуса часов загорелась маленькая красная лампочка и часто-часто запульсировала.
— Бомба, — как о чем-то обыденном сказал я. — Кажется, сейчас рванет.
Анна, догадавшаяся об этом мгновением раньше, толкнула меня в спину. Мы вылетели на палубу, едва не выломав дверь кормы.
— За борт!!! — заорал я.
Анна колебалась всего мгновение, перелезла через леер и, зачем-то зажав пальцами нос, прыгнула в воду ногами вперед. Я полетел следом за ней, вонзился в волны, ушел в воду с головой, но тотчас вынырнул.
— Анна! — крикнул я, поднимаясь и опускаясь на волнах.
Она барахталась рядом, ударяя по воде руками, словно отбивалась от какого-то фантастического жидкотелого существа. Я подплыл к ней.
— Держись за меня!
— Уйди!.. Это уже… не имеет смысла. Вода попала ей в рот, и она закашлялась.
Нас кидало из стороны в сторону, вверх и вниз, вспененные гребешки волн перекатывались через наши головы. Мы никуда не плыли, а лишь держались на поверхности, провожая взглядами яхту. «Ассоль», зарываясь носом в волны, продолжала плыть в сторону Крепостной горы, с каждым мгновением удаляясь от нас все дальше и дальше, и мной в какой-то момент овладело чувство безысходности и непоправимой ошибки, которую мы сгоряча допустили. Но это продолжалось недолго. От мощного взрыва, казалось, содрогнулось море. Огненный шар мгновенно окутал яхту, и из него, словно иглы ежа из мешка, выскочили обломки, за которыми тянулся дымовой шлейф; темнея, шар поднимался вверх, вытягивался по ветру, и под ним оголилась корма яхты — только корма, чудовищный, уродливый обломок некогда красивой яхты. Все остальное будто срезало ножом, будто черное облако взрыва откусило бак, надстройку, мачту и заглотило в свою утробу; недоеденный огрызок стал запрокидываться, показался киль, матово сверкнуло литое слово «Ассоль», и последний останок стремительно провалился в морскую бездну.
Анна завыла, как собака на могиле хозяина, и подняла лицо, глядя на низкое грязное небо.
— Будь все проклято! — крикнула она. — Я ненавижу… весь этот поганый мир!.. Я не хочу его видеть!.. Я не хочу…
— Анна! — кричал я, подплывая к ней ближе, готовый подхватить ее под мышки или намотать на руку ее налипшие на лицо волосы, — Не ори так громко… Успокойся! Рядом остров. Мы доплывем.
Она вдруг начала смеяться. Это было опасно: девушка могла захлебнугься. Мне пришлось несильно ударить ее ладонью по щеке. Анна замолчала, легла на спину, и ее тут же накрыло волной.
— Я не смогу… Плыви один! — выплевывая воду, крикнула она.
— Рот закрой, а то кишки намочишь! — Я схватил ее за ворот куртки. — Держись за меня. Всего сто метров… Вперед! Руками… как языком…
— Отцепись же!.. Я тебя ненавижу!..
— Будешь орать — получишь!
— Из-за твоей тупости мы здесь…
Мое терпение лопнуло. Я схватил Анну за плечи и окунул с головой. Посчитал до пяти и поднял ее на поверхность. Хватая ртом воздух и не открывая глаз, Анна попыталась дать мне по роже, но я увернулся и снова притопил ее. Отличное радикальное средство против истерики. После третьего сеанса терапии Анна успокоилась и послушно поплыла в сторону острова, к которому, к счастью, нас довольно быстро тащило течением.
Я плыл за Анной, готовый в любую минуту помочь ей справиться с волнами. Мы словно катались с водяной горки: вверх — вниз, вверх — вниз. Разогнавшись на морских просторах, волны на большой скорости обрушивались всей своей массой на черные камни острова, словно штурмовали бастион. Чем ближе подплывали мы к острову, тем отчетливее мы слышали грохот атаки и гул тяжелых камней, содрогающихся под ударами. Остров надвигался на нас, как несущийся на всех парах тепловоз. Анна, интуитивно почувствовав опасность несоизмеримо большую, чем представляли из себя волны, вольно пасущиеся вдалеке от берега, стала часто оглядываться, будто спрашивала: правильно ли мы делаем, что плывем туда? Я не отвечал на этот немой вопрос, потому что ответа не было и быть не могло. Нам не приходилось выбирать. Даже при полном штиле, даже при ясной погоде Анна вряд ли смогла бы доплыть до крымского берега. Нельзя было надеяться и на то, что нас заметит какое-то судно, случайно оказавшееся в этом месте, и поднимет из воды на борт. Потому нам суждено было либо погибнуть, разбившись о камни Дикого острова, либо каким-то чудом выйти на спасительный берег.
Мы уже чувствовали откат волн, проверивших прочность островного бастиона. Ударив по скалам, они отходили назад, словно прицеливаясь для новой атаки, и нас, как солдат, безупречно выполняющих приказ полководца, кидало то вперед, то назад, и с каждым разом мы оказывались все ближе и ближе к серой, покрытой порами, словно срез свежего хлеба, скале. Она стояла на мелководье и принимала на себя самые сокрушительные удары стихии. Разбившиеся волны пеной стекали с тела скалы и, разделившись на два рукава, стремительным потоком устремлялись дальше.
Я обогнал Анну, крикнул ей, чтобы она не отставала ни на метр, и уже не сводил глаз со скалы. Надо было точно попасть в узкую щель между камней, куда после каждого удара устремлялся поток воды. Когда до скалы оставалось всего несколько десятков метров, море перестало считаться с моим намерением и, играясь, приподняло нас метра на три вверх, а затем с нарастающей скоростью понесло прямо на скалу.
Я услышал за своей спиной короткий крик Анны и успел подумать, что именно вот так это случается с людьми, когда они гибнут в прибое. Прекратив бесполезное трепыхание, я машинально выставил вперед ноги, чтобы принять на них чудовищный удар, будто это могло меня спасти, и непроизвольно закрыл глаза. Меня накрыло волной с головой, плавно развернуло, как птицу, встречным потоком, и на скорости, с которой сплавляются с горных рек байдарочники, я проскочил в метре от скалы.
Не веря в чудесное спасение, я выплыл на поверхность и стал крутить головой во все стороны, отыскивая Анну. Животный восторг в связи с собственным спасением быстро сменился страхом за судьбу Анны. Меня медленно несло слабым течением по обширной ванне, огороженной со всех сторон каменным рядом. Я попытался достать ногами дно, и, как ни странно, мне это удалось.
Анна! — крикнул я, но мой голос тотчас утонул в реве прибоя.
Пятясь спиной, я выходил на берег. Анны нигде не было видно. Шатаясь, едва держась на ногах, я снова пошел в воду, упал лицом вниз и поплыл к скале. Я сумел добраться лишь до середины ванны — мощный поток, хлынувший навстречу, оттащил меня на каменную гряду. Держась за скользкий камень, заросший острыми, битые стекла, ракушками, я смотрел пустым взглядом на дикую пляску волн, покрытых пузырями от дождевых капель; раскрыв рот и по-собачьи высунув язык, я глотал воду, стекающую по моему лицу, потом сжал кулаки, застонал и принялся бить море, это ненасытное жестокое чудовище, этого аморфного людоеда без глаз, без головы, без сердца. Я с криком вонзал кулаки в волны, с бешенством одержимого месил воду до тех пор, пока вдруг не услышал совсем рядом тихий стон, замер на мгновение и, помогая руками, полез через каменную гряду на противоположную сторону.
Анна полувисела, ухватившись за каменный выступ, и покачивалась на волнах, как буй. Она морщилась, глядя под себя, словно видела свое отражение и оно ей очень не нравилось.
Я поскользнулся на камне и упал в воду рядом с ней. Глубины не было, я сразу нащупал ногами неровное дно, выпрямился и попытался приподнять Анну, чтобы она смогла лечь на камень, но девушка вырвалась из моих рук.
