Закон волка

      — Так ты где живешь, сестричка? — спросил я, с трудом найдя паузу в бурном потоке ответной речи моей «сестрички». — Квартира или отдельный дом?
      Я был уверен, что сейчас Милосердова начнет под любым предлогом отказывать мне во встрече, уклончиво отвечать на вопрос о месте своего жительства, но она неожиданно повела игру рискованно.
      — Я живу на даче с друзьями, — ответила она. — Это, к сожалению, довольно далеко от моря, на Барсучьей поляне. Не слышал о такой?.. Но это все ерунда. Какие у тебя планы, дорогой Костик?
      — Может, давай встретимся на берегу, посидим в кафе, вспомним молодость, — начал было я, но «сестричка» меня перебила.
      — Все ясно, — ответила она. — Ты, как все мужчины, не оригинален. «Кафе», «посидим», «вспомним молодость», — передразнила она. — Где вы со своим Лешей остановились?
      — В гостинице «Алушта», — мгновенно соврал я.
      — Значит, так. Сдавайте номер, собирайте вещи и спускайтесь вниз. Через два часа за вами заедет мой шофер. Серебристого цвета «БМВ», номер — три тройки два ноля. Все очень просто. Запомнил?
      — Три тройки два ноля, — весело повторил я, задним умом прикидывая, что они со мной и Лещей сделают: скинут в пропасть по дороге на Барсучью поляну или расстреляют прямо у входа в гостиницу?
      Я повесил трубку и, все еще победно улыбаясь, вопросительно посмотрел на Лешу: мол, оцени мою находчивость. Но Леша не разделил моего показушного оптимизма.
      — Ты сумасшедший, — сказал он с равнодушием обреченного и озвучил мои потаенные мысли: — В ближайшие три часа нас пристрелят и сбросят в пропасть.
      — Точно! — кивнул я. — Именно пристрелят, а лишь потом сбросят. А я все голову ломал, что они сначала сделают.
      — Пока не поздно, надо уносить ноги.
      — А ты, оказывается, страшно нелюбопытен. Сейчас начнется самое интересное.
      — Ну-ну, братишка, — покачал головой Леша. — Кажется, тебе надоела жизнь.
      — Неужели ты меня оставишь одного? Леша вздохнул.
      — Дать бы тебе по физиономии за подобные вопросы!
      Я тронул его за плечо.
      — Не сердись. Меньше всего мне хотелось бы рисковать тобой. Но кто знал, черт возьми, что она начнет играть по-крупному и пригласит нас к себе! Зато какие у тебя останутся впечатления от отпуска! Твои эскулапы от зависти позеленеют, когда ты им расскажешь, как раскусил саму Милосердову.
      — Прежде чем они позеленеют, мой труп посинеет, — мрачным голосом ответил Леша. — Ладно, сколько той жизни! — махнул он рукой. — Давай руководи, великий комбинатор.
      По пути к гостинице «Алушта» мы с Лешей договорились, как будем себя вести. Чтобы сильно не усложнять легенду, Леша представится врачом-анестезиологом, работающим в одной из московских районных больниц, а я — водителем троллейбуса. Ладони у меня мозолистые, при желании могу перейти на крутой шоферский жаргон — словом, эту роль я сыграю без особого труда.
      В первом же отделении связи, которое попалось нам по пути, я отправил на домашний адрес Володи Кныша телеграмму: «28 августа, 12. 30, г. Алушта. Я и Леша едем в дачный поселок на Барсучьей поляне, где под именем Татьяны Васильевой скрывается Э. М. Ее телефон — 90-00-04. Если вечером не выйду на связь — считай меня коммунистом».
      По мере нашего восхождения на эшафот нервы наши, казалось, напрягались до струнного звона. Леша сделал еще одну попытку отговорить меня от этой затеи. По его мнению, вполне достаточно было того, что мы засекли Милосердову, и теперь можно было незаметно ее пасти. Я даже не счел необходимым вступать в полемику. В ответ на мое несгибаемое упорство Леша взорвался и наговорил мне каких-то безобидных грубостей. Когда мы подошли к гостинице, он был хмур и скучен, и единственной умной инициативой его стало предложение долбарезнуть коньячка, чтобы, как он выразился, расслабиться и потрясти шарлатанов блестящим актерским мастерством и наглостью.
      Мы потягивали «Белый аист» из пластиковых стаканчиков, сидя на горячих ступеньках парадного подъезда, и рассматривали людей, мельтешащих перед нашими глазами яркими цветными пятнами, как бабочки на лугу. Они очень напоминали хаотическое движение моих мыслей.
      — Не приедут, — зевнув, высказал предположение Леша и стал рассматривать рыжего муравья, который ползал по стенке стаканчика и в конце концов увяз в коньячной капле.
      Я промолчал. Мне не хотелось рушить и без того слабую надежду друга. Я был уверен, что Милосердова обязательно пришлет за нами машину. Телефонный звонок и мой разговор с ней не могли не насторожить ее. Умная, умеющая детально планировать и прогнозировать свои ходы, эта женщина должна была заинтересоваться мной и выяснить, насколько я опасен для нее, что я знаю, догадываюсь или нет, что под именем Татьяны Васильевой скрывается другой человек.
      — Пушка у тебя есть?
      — Что? — не сразу понял я. Бандитский сленг из уст мягкого и миролюбивого анестезиолога звучал неестественно и даже смешно. — Пушка? Кажется, ты собираешься дорого продать свою жизнь.
      — Все веселишься, хихикаешь, — мрачным тоном заметил Леша и проглотил коньяк вместе с муравьем.
      — Это нонсенс — ехать в гости к своей любимой сестричке с пистолетом.
      — Ну-ну, — криво усмехнулся Леша. — Когда твоя любимая сестричка подвесит тебя к потолку за яйца и разожжет под тобой костер, тогда и поспорим, нонсенс это или нет.
      Мы млели на ступеньках еще не меньше часа и вместе с тенью сдвигались все ближе к середине лестницы, пока не стали мешать отдыхающим суетиться. Когда меня кто-то задел по затылку большой дорожной сумкой, я предложил Леше перейти на лавочку в сквере, но Леша меня не услышал и, раскрыв рот, смотрел на серебристый «БМВ», который на малом ходу приближался к стоянке. Три тройки два ноля!
      Леша хотел вскочить на ноги, но я схватил его за локоть.
      — Сиди, не дергайся. Сам подойдет. Автомобиль остановился в тени большого бука. Водитель — худощавый мужчина средних лет с рыжими усами — некоторое время еще сидел за рулем» поглядывая по сторонам, затем вышел, сунул руки в карманы, поплевал, постучал ногой по колесу. Леша заерзал.
      — Он сейчас уедет, — проявил он неожиданное беспокойство.
      — Вот мы и проверим, насколько серьезно Милосердова нас восприняла.
      Мы продолжали сидеть на ступеньках. Мужчина явно заметил нас, но не показывал виду, что наблюдает за нами. Он прислонился к серебристому капоту и стал курить.
      — Надо подойти, — зашептал Леша.
      — Сидим! — приказал я.
      Водитель докурил, кинул окурок под ноги и не спеша пошел к нам.
      — У вас что, от жары задницы к ступеням приварились? — спросил он.
      Многообещающее начало. Мы с Лешей переглянулись.
      — А почему так грубо? — поинтересовался я.
      — Не надо делать вид, что меня только что заметили. Поехали!
      — Никак не пойму, почему моя сестричка взяла себе такого сердитого крокодила, — сказал я Леше, поднимаясь со ступенек. — Послушай, приятель, а долго ехать?
      Водитель не ответил, вразвалочку пошел к машине, вращая на указательном пальце связку ключей. Леша толкнул меня в бок и показал кулак. Я скривился, как от зубной боли, не принимая его жеста. Злость всегда помогает мне держаться уверенно в сложных ситуациях, а заискивать перед незнакомым крокодилом, который откровенно и без особых причин хамит, я не привык.
      Мы с Лешей сели на заднее сиденье и буквально утонули в нем. Я не видел даже водительского затылка — он был спрятан за высокой спинкой сиденья. Машина с приглушенным гулом рванула с места. Леша на секунду потерял равновесие, хотел ухватиться за дверную ручку-подлокотник, но промахнулся и с щелчком открыл вмонтированную в дверь пепельницу.
      — Попрошу не курить, — подал голос водитель.
      — Послушай, — не удержался я, — а почему ты такой нервный? Может быть, тебе заплатить, чтобы ты заткнулся?
      Ну все, одного врага мы уже заполучили. Водитель стал срывать злость на рычаге передач и руле, отчего машина жалобно повизгивала и дергалась из стороны в сторону. Некоторое время я сидел молча, подыскивая в уме точные сравнения и образы, которые можно было бы запустить в ответ на очередное хамство нашего извозчика. Когда мы выскочили на Ялтинское шоссе, я прилип к стеклу, чтобы запомнить дорогу, но водитель неожиданно развернулся и снова погнал в центр города. Я понял: он проверял, нет ли за нами хвоста.
      Минут пятнадцать мы кружили по алуштинским улочкам, и я не преминул съязвить:
      — Похоже, дружище, что ты забыл дорогу. Водитель наверняка бы ответил, если бы в этот момент не включился зуммер портативной радиостанции, лежащей на приборном щитке. Он поднес аппарат к губам:
      — Слушаю!
      — Ну как там? — задребезжала радиостанция женским голосом.
      — Едем… Порядок.
      Женщина — а это наверняка была сама Милосердова, с которой я разговаривал по телефону, — понимала, что ее разговор с водителем мы с Лешей прекрасно слышим, и добавила уже специально для нас:
      — Тогда передай братишке мой воздушный поцелуй.
      — Ага, — ответил водила сквозь зубы. — Сейчас. — И положил радиостанцию на щиток.
      — А как же поцелуй? — напомнил я, касаясь тугого плеча водителя.
      Он едва успел увернуться от встречного «КамАЗа» и так сильно скрипнул зубами, что, должно быть, рот его наполнился костной крошкой. У меня невыносимо чесались руки. Я уже вполне осознавал наше с Лешей обреченное состояние, а когда терять уже нечего, можно смело срываться с цепи — хуже не будет.
      Леша, по-моему, чувствовал себя скверно. Он глубоко увяз в мягком сиденье и с напряженным лицом смотрел на свои руки, сцепленные в замок. Ему больше не о чем было думать, как о своей участи и своей роковой ошибке, когда он имел несчастье познакомиться со мной и отдал свой отпуск в жертву моим авантюрам.
      Некоторую часть пути мы ехали молча. Водитель напоминал мне атомную бомбу, снятую со всех предохранителей и готовую к подрыву, и я посчитал разумным пока не прикасаться к нему. Дорога серпантином уходила вверх, и на каждом крутом вираже машина пронзительно визжала колесами. Под нами сверкала лазурная гладь моря. Кипарисы, взмывая вверх из можжевелового ковра, подпирали небо. Пейзаж вокруг нас был изумительным и действовал умиротворяюще.
      — Послушай, дружище, — снова обратился я к водителю, но уже с гуманной интонацией в голосе. — А почему поляну назвали Барсучьей? Там, должно быть, повсюду барсуки пасутся?
      Водитель, разумеется, продолжал молчать, как восковая фигура. Леша тоже упорно не желал поддерживать беседу. Я заскучал. В стремительном развитии событий образовался провал, и я завис в нем.
      Стало сумрачно — мы въехали в лесную зону. Я обратил внимание, что навстречу нам не проехало ни одной машины. С правой стороны дороги мелькнул указательный знак: «Барсучья поляна — 7 км».
      Внезапно водитель свернул с шоссе на фунтовую дорогу. Под колесами захрустел гравий.
      Переваливаясь с боку на бок, «БМВ» на низкой скорости преодолевал глубокие промоины.
      — Во время дождей здесь, наверное, не проедешь, — заметил я.
      Я сам себе напоминал говорящую куклу. Что тут еще надо выяснять? Милосердова не такая глупая, чтобы принять нас в том же доме, куда я звонил ей из Алушты. «Ум — отличительная черта сильных мира сего, — сказал я себе. — А этим качеством, увы, я не обладаю в той мере, в какой бы мне этого хотелось. И за это буду бит… Вот только Лешку жалко. За что страдает парень? Всю жизнь посвятил тому, чтобы уменьшить страдания людей, а сам получит по балде, считай, ни за что».
      Еще можно было остановить развитие событий, схватить водилу за горло, затолкать его в багажник, вернуться вниз и там заставить его рассказать все о Милосердовой. Даже если при нем была пушка, он вряд ли сумел бы ею эффективно воспользоваться. Сейчас он был занят сложной дорогой и не слишком контролировал нас с Лешей. Но в таком случае я бы испортил интереснейшую игру и скорее всего упустил бы Эльвиру. Водила уже доложил ей, что мы едем, и наше исчезновение непременно спугнуло бы ее. Я тяжко вздохнул, признавая, что надеяться теперь осталось на чудо да наши с Лешей кулаки. Даже от Кныша теперь вряд ли стоило ждать помощи — на Барсучьей поляне он нас не найдет, а когда найдет в глубине этого горного леса, уже может быть поздно.
      Подозреваю, что подобные мысли начиняли сейчас мозги моего славного анестезиолога. Я невольно положил свою руку на его ладонь и легко сжал. Леша вымученно улыбнулся.
      Мы еще раз свернули и выехали на какую-то допотопную дорогу, возможно, вымощенную булыжником, но засыпанную сверху толстым слоем опавших листьев. Я даже не заметил, как машина подъехала к мощной, покрытой мхом стене, сложенной из крупных камней. Такую стену в десяти шагах от себя не увидишь. Откуда здесь этот древний крепостной бастион?
      Водитель посигналил. Между могучими буками, которые как будто опирались о стену, дрогнули глухие железные ворота, беззвучно распахнулись створки. Мы въехали на территорию бастиона, которая мало чем отличалась от леса, окружавшего его. Те же высокорослые деревья, полумрак, создаваемый исполинскими кронами, пружинистый ковер из опавших листьев под колесами.
      Водитель остановил машину и, не приглашая следовать за собой, вышел наружу.
      — А мы чего сидим? — спросил я, глядя, как он вразвалочку идет вперед, к едва заметному среди деревьев деревянному двухэтажному дому с широкой верандой и мансардой. — Пошли, расцелуемся с сестричкой.
      — Тут нас и прикончат, — вслух подумал Леша.
      Я чувствовал, как во мне растет напряжение, как стало учащенно биться сердце и его удары отзываются в висках. Сейчас мы встретимся с Эльвирой Милосердовой, над могильной плитой которой все еще рыдают несчастные дураки. Сейчас я поцелую женщину, которая по своей воле похоронила свое имя и, как в фильме ужасов, переселилась в душу безвинной девчонки, убитой по сценарию на Диком острове. Сейчас я начну играть сложнейшую роль из тех, которые мне когда-либо выпадали.
      Легкий ветерок прошелся по верхушкам деревьев. Запахло прелыми листьями и влажным мхом. Где-то далеко заголосила кукушка, и я невольно поднес руку с часами к глазам. Как ни странно, было ровно три часа.
      Леша толкнул меня в бок и показал глазами вперед. Перед верандой, на площадке, обозначенной угловатой кладкой из красного кирпича, стоял бело-голубой джип «Мицубиси». Прислонившись к нему спиной, скрестив на груди руки и кокетливо поставив каблук на широкое колесо, стояла молодая женщина, одетая в плотно облегающие кожаные джинсы, напоминающие брюки для верховой езды, и в просторную белую рубашку, слишком смело расстегнутую на груди. Ее темные волосы были аккуратно зачесаны назад и свернуты тугим клубком на затылке. На бледном, лишенном какой бы то ни было косметики лице огнем полыхали ярко-красные губы.
      Я узнал ее. Это была та самая женщина, которую я видел у почтовых ящиков в подъезде, где убили Лепетиху.

30

      — Наконец-то! — воскликнула Эльвира, глядя то на меня, то на Лешу, и не очень решительно остановила взгляд на мне. — Объявился мой голубчик, родственничек!
      Она раскинула руки в стороны, принимая меня в свои объятия. Мы довольно тепло потискали друг друга.
      — Ну, — сказала она, чуть отстранясь, — дай же тебя рассмотреть как следует.
      Она здорово играла и тем самым помогала мне. Я стал забывать, что передо мной хитрая преступница, и уже почти воспринимал Эльвиру в самом деле как свою дальнюю родственницу.
      — По-моему, мы с тобой похожи, — сделала вывод она, насмотревшись на меня вдоволь.
      — А ты сильно изменилась.
      — Надеюсь, в лучшую сторону?
      — Конечно! Такая красавица! Ты была совсем другой.
      Я помогал ей. Было заметно, что, несмотря на мастерство перевоплощения, Эльвира первую минуту волновалась: как я отреагирую, увидев ее? Ведь в ее понятии я действительно был неожиданно свалившимся на голову двоюродным братом Татьяны Васильевой. А вдруг сразу пойму, что передо мной чужая женщина, самозванка?
      Она расслабилась, снова поцеловала меня в щеку, оставив жирный отпечаток.
      — А это, — перевела она взгляд на Лешу, который тенью стоял рядом со мной, — надо понимать, твой друг Лешка?
      Леша изобразил какую-то ужасную улыбку, протянул Эльвире руку и сотворил уродливый реверанс.
      — А у тебя симпатичный друг, — многозначительно сказала Эльвира.
      — Да я и сам ничего.
      — Ну, пойдем в дом, — хлопнула она в ладони, взяла нас обоих под руки и повела к веранде. — Сейчас будем вкусно кушать и пьянствовать. Ты мартини пьешь, Костик?
      Я снова оценил мастерство игры. Была бы у меня в самом деле такая сестра! Я оглянулся, чтобы посмотреть в глаза крокодилу, которому следовало бы поучиться вежливости у своей хозяйки, но того уже и след простыл.
      Мы поднялись на веранду и оттуда через широкие двустворчатые двери из красного дерева вошли в просторный холл. Покрытый лаком дорогой паркет, мягкая мебель, обитая кожей, напольные вазы с цветами. На второй этаж вела деревянная лестница, перила которой поддерживали резные амурчики. У меня перехватило дух.
      — Неплохо ты устроилась, — произнес я. —Это я сюда тебе звонил?
      — Не совсем, — ответила Эльвира. — Ты звонил в офис на Барсучьей поляне, а в этом доме я живу.
      — И далеко отсюда офис?
      — Можно пройти пешком через лес, что я часто делаю. А можно и на машине по грунтовке. Полчаса езды от силы.
      — А кто жил здесь до тебя?
      — Есть версия, что этот дом построил для своей любовницы Чехов. Потом это была дача кого-то из советских наркомов… Слушай, Костик, ты все какой-то ерундой интересуешься. Идем наверх, я покажу вам ваши комнаты.
      — Наши комнаты? — удивился я. — А для чего нам нужны комнаты?
      — А вы разве ко мне только на день приехали? Поживете несколько дней, подышите горным воздухом, отдохнете от курортной жары и суеты.
      Я понял, что сопротивляться было бесполезно. Мы с Лешей, стараясь мягче ступать по сверкающей лаком лестнице, стали подниматься за Эльвирой. За ней шлейфом тянулся запах дорогих духов.
      — А где, кстати, ваши вещи? — спросила она, не оборачиваясь.
      Леша хотел что-то вякнуть, но я опередил его:
      — А какие вещи могут быть у двух бродяг? Два старых рюкзака с рыболовными снастями — так мы их в камере хранения гостиницы оставили.
      — Мы ведь не знали, что вы нас у себя оставите, — наконец вставил Леша.
      — Давай сразу на «ты», — предложила Эльвира Леше. — Терпеть не могу, когда меня называют на «вы» или по имени-отчеству… Сейчас налево.
      Мы зашли в коридор, и Эльвира открыла первую дверь. Маленькая уютная комната со скошенным потолком, обитым мореной вагонкой, диван, два кресла, телевизор. Из распахнутого настежь окна струилась прохлада, слабо колыхалась прозрачная занавеска.
      — Это комната для Леши, — сказала Эльвира.
      — Как для Леши? Мы разве будем жить в разных комнатах? — спросил я.
      — Конечно! Это в своей гостинице будете жить в одном номере. У меня достаточно места.
      Леша поймал мой взгляд и пожал плечами: мол, ничего не попишешь, старик, нас разлучают. Такой поворот событий меня не устраивал. Поодиночке нам свернут головы намного быстрее, чем я предполагал.
      Эльвира, догадавшись, что я намерен ей возразить, взяла меня под руку и решительным тоном сказала:
      — Никаких протестов не принимаю. Вы мои гости и будьте добры подчиняться моим требованиям. Идем, не упирайся, не то я заподозрю тебя в склонности… В общем, не падай в моих глазах, братишка.
      Мне нечем было крыть. Комната, предназначенная мне, находилась в самом конце коридора и мало чем отличалась от Лешиной.
      — Оставляю тебя на полчаса, — сказала Эльвира, когда я зашел в комнату. — Душ на первом этаже в правом крыле. Мойтесь, отдыхайте, а потом спускайтесь в гостиную. — Она коснулась пальцами нательного золотого крестика. — Там и поговорим обо всем.
      И закрыла за собой дверь.
      Через две минуты, наскоро исследовав комнату и то, что находилось под окном, я уже был у Леши.
      — Слушай, ну мы влипли! — начал было Леша, но я тотчас закрыл его рот рукой и показал пальцем на стены и потолки. Леша не сразу понял, что здесь нас могут подслушать.
      — Да, действительно влипли, — ответил я, рассматривая апартаменты. — Хотели на пару часов заехать, а придется гостить на всю катушку.
      Эта фраза прозвучала ужасно фальшиво, но я надеялся, что за нами еще не успели установить жесткий контроль.
      Леша вопросительно глянул на меня. Я развел руками: мол, получили, что хотели. Меня, кажется, в самом деле приняли за родственника Васильевой и, надо полагать, убьют не сразу.
      — Как тебе моя сестричка? — спросил я, заглядывая под диван и кресла.
      — Красивая женщина, — сдержанно оценил
      Эльвиру Леша.
      — Не то слово… — Я выглянул в окно, посмотрел вниз, по сторонам, наверх, сел на подоконник, достал блокнот, ручку и написал: «ПОД НАШИМИ ОКНАМИ КАРНИЗ», а вслух добавил: — Она просто красавица!
      Леша прочитал, тоже выглянул в окно и показал мне большой палец. Он понял: в случае необходимости мы можем перейти друг к другу по карнизу.
      Продолжать разговор в такой манере было просто невыносимо, и я предложил:
      — А не прогуляться ли нам по лесу перед обедом?
      — Отличная идея! — поддержал Леша. Мы вышли из комнаты. Коридор был пуст.
      Стараясь ступать тихо, мы вышли к лестнице, спустились по ней в холл. Никого. Лесная тишина царствовала в этом роскошном лаково-деревянном доме.

* * *

      — Вот как все просто, — сказал я, направляясь через веранду к выходу, но явно поторопился обрадоваться. В дверном проеме неожиданно выросла фигура водителя. На плече, стволом кверху, он держал винтовку «гаранд», напоминающую гобой, сделанный из дорогого дерева.
      — Вернитесь назад, — сказал он спокойно.
      — Разве мы не можем выйти? — зачем-то уточнил я, хотя и без того было ясно, что не можем.
      — Не создавайте себе лишних проблем.
      — Это арест?
      — Это в целях вашей личной безопасности, — ответил водитель и предупредительно качнул прикладом.
      — Вопросов больше не имеем, — ответил я и дал задний ход.
      Так поговорить нам толком и не удалось. Мы снова закрылись в комнате Леши. Помрачневший анестезиолог улегся на диван, а я молча ходил из утла в угол. Мы лишь обменивались взглядами. Потом я снова вырвал из блокнота лист и написал на нем: «ЗА ОБЕДОМ Я НАПЬЮСЬ». Леша равнодушно прочел записку. Боюсь, что он не понял, что я имел в виду совсем другое. Его больше волновала собственная судьба.

31

      — Это Альгис, наш охранник, по совместительству — водитель. Он будет заботиться о вашей безопасности. Это Самуил, он ведет все хозяйственные дела. Это Роза. Она помогает готовить и следит за парком…
      Эльвира представляла нам собравшихся за столом обитателей особняка. Крокодил Альгис, которого я меньше всего ожидал здесь увидеть, лицемерно улыбнулся и протянул мне руку, когда хозяйка стола назвала его имя. Я с некоторым содроганием пожал его сухую, как несвежая горбушка хлеба, ладонь, представляя, что с подобной улыбочкой он может навести на меня прицел своего «гаранда». Чернявый, бритый наголо Самуил не произвел на меня особого впечатления. Он пожимал мне и Леше руку, не поднимая глаз, как бы походя, словно в это время был занят чем-то несоизмеримо более важным. Повариха Роза напоминала директора ресторана — она была необъятна по ширине, отягощена колоссальной грудью и золотыми цепями, сережками, кольцами и браслетами. Голова ее, увенчанная взбитой пышной прической, добросовестно склеенной лаком, казалась безобразно огромной даже в сравнении с внушительными размерами тела.
      Еще две личности — плечистые, коротко стриженные молодцы сидели на краю стола, но Эльвира не посчитала необходимым представлять нам их. Они почти ничего не ели и пили только «Фанту».
      — Накладывайте, — сказала мне Роза, улыбнувшись толстыми фиолетовыми губами.
      — Обязательно наложу, — пообещал я.
      — Самуил, налей гостям! — Эльвира провела рукой над столом. — Что будет пить мой дорогой братик?
      — Водку!
      — А Леша?
      — Винца бы неплохо, — не совсем уверенно отозвался Леша. Должно быть, он чувствовал себя так же, как предводитель дворянства на свадьбе
      Остапа. То есть с соблазном смотрел на халяву, но знал, что скоро, возможно, будут бить.
      Первую рюмку я выпил до дна, с удовольствием закусил маслинкой и скривил физиономию.
      — Что-нибудь не так? — деланно забеспокоилась Эльвира.
      — Мне бы запить чем-нибудь…
      — Роза, налей Костику боржоми.
      Директор ресторана колыхнула своим невероятным бюстом, потянулась за бутылкой с минералкой и уже собралась было налить мне воды в высокий хрустальный фужер, как я накрыл его сверху ладонью.
      — Нет, эта посудинка для меня маловата. Мне бы… — Я поискал глазами вокруг и увидел на сервировочном столе обычную железную кружку. — Вот это то, что мне нужно.
      Простой и проверенный на практике метод имитации употребления спиртного: я вместе со всеми поднимаю очередной тост и, не проглатывая водку, подношу к губам кружку, делая вид, что запиваю. Водка, вместо того чтобы наполнять мой желудок, постепенно наполняет кружку. Проблема только в том, чтобы время от времени незаметно опорожнять посудину.
      Леша совсем сник. От предчувствия экзекуции у него начисто пропал аппетит. Он вяло тыкал вилкой в тарелку, пытаясь подцепить скользкую грибную шляпку. Чтобы хоть немного привести его в чувство, пришлось наступить ему на ногу.
      — У меня есть тост! — сказал я, поднимаясь из-за стола.
      Я распалял себя, внушая, что в самом деле уже пьян, что мне весело и беззаботно. Внушение подействовало. Я чувствовал, как горят мои щеки и стремительно повышается настроение.
      — Друзья! — сказал я, глядя почему-то на Альгиса. — Так уж получилось, что мы с Танюхой живем далеко друг от друга. Она — в Кемерове, я — в Москве. И потому мы так непростительно редко встречаемся: Последний раз это случилось, если не ошибаюсь, пятнадцать лет назад…
      Я врал без запинки, с пафосом и выражением. Эльвира с легкой улыбкой смотрела в свою тарелку. Бокал с шампанским в ее руке не дрожал, не покачивался, стоял, как факел в руке статуи Свободы. Вот это выдержка! Самуил тоже вел себя вполне естественно — откинувшись на спинку стула, ковырял спичкой в зубах. Черный двубортный пиджак с шелковыми лацканами расстегнул, белую рубашку — тоже, и из-под нее выглядывала грудь, поросшая черными курчавыми волосами. Роза продолжала есть, хмыкая время от времени, словно возмущалась, что я столько лет не удостаивал сестричку своим вниманием. Бритоголовые с бесстрастными лицами рассматривали потолок и стены.
      — За тебя, дорогая Танюха! — завершил я свою речь. — За то, что ты превратилась в прекрасного лебедя, уверенно идешь по жизни и не забываешь своих родных!
      — Ты намекаешь на то, что раньше я была гадким утенком? — подняв глаза, спросила Эльвира.
      Опасный вопрос. Эльвира пыталась выяснить, насколько хорошо я запомнил ее в школьные годы, когда, по моей легенде, мы виделись в последний раз.
      — А разве не так? Тебя даже твоя мама утенком называла. Как сейчас помню.
      — У шестнадцатилетних мальчиков, каким ты был тогда, извращенное понятие о красоте, — ответила Эльвира, пряча улыбку в бокале с шампанским. — Мама меня действительно называла утенком, но она вкладывала в это слово совсем иной смысл.
      — А меня в детстве мама называла воробышком, — сказала Роза, хохотнула и качнула бюстом.
      — А я был Робин Гуд, — с сильным акцентом произнес Самуил. — Старший брат так говорил, папа так говорил, мама так говорил, бабушка с дедушкой…
      — Потому вы и стали работать с моей сестрицей, — умозаключил я.
      Шутка получилась неудачной. Роза не знала, хихикать или не стоит. Эльвира сделала вид, что не поняла моих слов. Самуил же нервно дернул рукой и задел рюмку. Лицо его побагровело. Мне захотелось вылить на него холодной минералки. Крокодил Альгис посмотрел на меня и усмехнулся. Его взгляд показался мне непозволительно умным. Леша уставился взглядом побитой собаки на Эльвиру, словно мысленно просил у нее прощения за мою невоспитанность. Словом, народ реагировал правильно.
      Я предложил еще один тост — банальнее не бывает — и опять сымитировал свою ненасытную жажду к водке. Леша склонился над моим ухом и прошептал:
      — Старичок, притормози!
      Вот чудак! Он не понял меня и, как все остальные, решил, что я кидаю рюмку за рюмкой. Я отрицательно покачал головой, похлопал его по плечу и опрокинул на скатерть бокал с боржоми. Роза тотчас сделала вывод: «Он такой заводной!» — и сгребла остатки «оливье» на свою тарелку.
      — Ну, рассказывай! — сказал я Эльвире, энергично работая челюстями. — Как твоя маманя поживает? Она все еще работает акушеркой?
      — Мама умерла, — спокойно ответила Эльвира.
      — Правда? — Я чуть не поперхнулся. — А я не знал.
      — Ты много чего еще не знаешь, — добавила Эльвира.
      — И давно умерла?
      — Месяц назад.
      — Надо же! А мои предки неделю назад от нее письмо получили.
      — Это у нас так почта работает.
      — Нет, почта здесь ни при чем! — Я вытер губы салфеткой и снова потянулся к графину с водкой. Кружка, стоящая по левую руку, уже была наполнена почти до краев. — Почта здесь вовсе ни при чем, — повторил я. — Это письмо передали с проводницей поезда. Ты что-то путаешь.
      — Мне жаль, — не меняя тона и выражения на лице, ответила Эльвира. — Жаль, что ты узнал правду. Я не хотела травмировать твоих предков. Мать написала это письмо три месяца назад, а я отправила его только после ее смерти.
      Мы несли полную чушь, но делали это с достоинством и завидным самообладанием. Точнее, завидное самообладание проявляла только Эльвира, так как ей приходилось обороняться, мгновенно придумывать ответы и при этом не противоречить самой себе.
      — Рассказали бы вы лучше о себе, — пришла на помощь хозяйке Роза.
      — О себе? — переспросил я, делая вид, что мой взгляд плывет и я никак не могу навести на крупнотелую женщину резкость. — О себе нескромно. Пусть лучше Танюха обо мне расскажет.
      — А что я о тебе знаю? — пожала плечами Эльвира. — За пятнадцать лет ни письма, ни открытки.