Пол Бреннер - Собор

— В любое время, Джо, — извини, инспектор, к твоим услугам. Ты заказываешь — мы поставляем архитекторов, юристов, неуловимых людей, пиццу…

Бурк перебил его, обратившись к Беллини:

— Ну и как, по-твоему, положение изменилось к лучшему?

— Да, по моим прикидкам, потерь теперь будет меньше, — кивнул Беллини. — Теперь у собора есть шансы выжить — пятьдесят на пятьдесят, но как спасти заложников, пока не придумал. — Он перевел дух, затем добавил: — Как по-твоему, есть возможность передвинуть бронетранспортеры Лоугана с Пятой авеню к собору?

Лэнгли сокрушенно покачал головой:

— Губернатор Доул просто прикипел к ним всей душой. Лучше подумай о бронемашинах, которые использовались во время предвыборной кампании.

Беллини отыскал в кармане недокуренную сигарету и, прикурив ее, снова посмотрел на часы.

— Флинн ожидает удара вскоре после пяти пятнадцати, небось, уже вспотел, ожидая. Воображает себе — все идет хорошо. Надеюсь, что сейчас этому ублюдку предстоит столкнуться с самым жутким за всю его проклятую жизнь.

— Даже если он так и не думает, видимо, вскоре поймет и завертится, — согласился Лэнгли.

— Гребаный подонок. — На лице Беллини появилась неприятная ухмылка, а глаза сузились в крошечные свиные щелочки. — Надеюсь, что получит пулю в брюхо и будет в муках подыхать. Надеюсь, он будет блевать кровью и желчью, пока не…

Лэнгли поднял руку в умоляющем жесте:

— Прошу тебя!

Беллини пошарил глазами и остановил взгляд на Бурке.

— Не могу поверить, что Шрёдер все растрепал ему…

— Я никогда не говорил этого, — резко оборвал его Бурк. — Я сказал только, что нашел архитектора и ты должен изменить план штурма. Капитан Шрёдер вышел из игры из-за физического и психического шока. Верно?..

Беллини рассмеялся:

— Разумеется, он в шоке. Я же слегка съездил ему по физиономии. А ты думал, что он станет делать — танцевать? — Выражение лица Беллини стало жестким, а тон голоса презрительным. — Этот ублюдок предал меня, подставил. По его вине могла погибнуть сотня людей.

— Ты забудешь про Шрёдера, а я забуду, что слышал, как ты пытался вдолбить в головы своих командиров взводов идею произвести зачистку в соборе, — сказал Бурк.

Беллини с минуту молчал, затем произнес:

— Штурм пойдет не по тому сценарию, план которого Шрёдер передал Флинну… Что тогда будет с его дочерью?

Лэнгли молча вынул из кармана фото из досье на Дэна Моргана и положил его на карточный столик около моментальной фотографии Терри О'Нил, которую извлек из бумажника Шрёдера. Показав на улыбающееся лицо Терри, сказал:

— Ее убьет этот человек.

Зазвонил телефон, и Беллини, посмотрев на него, проговорил:

— Это мой приятель, Мюррей Клайн. Для вас он — Ваша честь. — Он подошел к столику и поднял трубку. — Штаб гестапо слушает, Джо у телефона.

На другом конце провода послышалось невнятное бормотание, затем прорезался взволнованный голос мэра:

— Джо, когда ты намерен выступать?

Беллини, услышав знакомую военную команду, почувствовал, как забилось его сердце. Никогда после этой ночи не хотелось бы ему снова услышать эти слова.

— Джо! Слышишь меня?

— Да… Все в порядке. Архитектор оказался действительно ценным источником, ради этого стоило ждать…

— Хорошо! Очень даже хорошо! Когда ты рванешь?

— Рванешь? — Сердце Беллини затрепетало вновь, но внутри все будто заледенело. — Примерно в пять тридцать пять. Плюс-минус…

— А может, уже пора?

— Нет, — дерзко отрезал Беллини.

— Я говорил тебе, здесь находятся люди, которые пытаются приостановить эту операцию по освобождению…

— Меня не втянешь в вашу политику.

На линии послышался голос Роберты Шпигель:

— О'кей, забудем про этих чертовых политиков. Мины, Беллини…

— Зовите меня Джо.

— Вы оставляете чертовски мало времени взводу саперов — они не успеют найти и обезвредить мины, капитан.

— Инспектор!

— Послушайте, вы…

— Нет, это вы послушайте, Шпигель. А почему бы вам не поползать с этими дурацкими собаками и не помочь им вынюхивать мины? Тогда у нас будут три славных собачки: Бренди, Салли и Робби.

Он обернулся к Бурку и Лэнгли и улыбнулся, лицо его так и сияло. Лэнгли ободряюще подмигнул.

Прежде чем Роберта успела ответить, Беллини продолжил, зная, что теперь его уже не остановить:

— Во взводе не хватает собак из-за ваших чертовых урезаний бюджетных расходов, поэтому мои саперы не откажутся от помощи. Ведь вы суете свой длинный нос в каждую щелку.

На линии надолго повисла тишина, но неожиданно Шпигель рассмеялась:

— А вы скотина, Беллини. Сейчас можете говорить все, что хотите, но потом…

— Ах, потом. Я отдал бы свою левую руку, чтобы гарантировать, что «потом» будет. Мы двинемся в пять тридцать пять. Это вам не переговоры…

— Инспектор Лэнгли у вас?

— Подождите. — Он прикрыл трубку рукой и повернулся к Лэнгли. — Хочешь поговорить с Леди Драконом?

Лицо Лэнгли стало пунцовым, и он, слегка поколебавшись, взял трубку у Беллини, который вернулся к столу, чтобы принять участие в дальнейшем обсуждении.

— Лэнгли слушает.

— Не знаешь, где Шрёдер? Его дублер никак не может разыскать его.

— Он лопнул, — тихо ответил Лэнгли.

— Как лопнул?

— Ну как, как. Очень просто, как воздушные шарики. Грохнулся и весь воздух выпустил.

— О… постарайся надуть его снова и доставь сюда, в представительство штаба в Рокфеллеровском центре. Позже он должен сыграть роль героя дня.

— Думаю, ему отвели иную роль, например, пугала огородного.

Шпигель усмехнулась:

— Нет, ты немного отстал… Мы уже передумали. Теперь он герой, вне зависимости от того, как пройдет операция. У него огромные связи с прессой.

— У этого-то пугала огородного?

— Понимаешь ли, — продолжала Шпигель, — таких понятий, как победа или поражение, больше не существует, а существует лишь проблема связи с общественностью…

— Но кто же тогда пугало огородное?

— Это ты и есть. И не только ты один, хоть и выйдешь из этой переделки целым и невредимым. Я уж постараюсь проследить за этим.

Лэнгли ничего не ответил. Шпигель продолжала:

— Послушай, Филип, думаю, тебе лучше остаться там во время штурма.

Брови Лэнгли поползли вверх, когда он услышал, как она впервые назвала его по имени. Он заметил, что тон ее голоса был вежлив, почти застенчив.

— Операция по освобождению. Этот штурм называется операцией по освобождению заложников, Роберта, — уточнил он и подмигнул Бурку.

— В любом случае мы… я хочу, чтобы ты был здесь, наверху, — резко проговорила Шпигель.

— Думаю, я буду здесь, но внизу.

— Нет! Через пять минут ты должен явиться сюда, и только попробуй задержаться.

Лэнгли бросил взгляд на Бурка.

— Хорошо, — холодно ответил он и повесил трубку. — Просто какая-то сумасшедшая ночь!

— Потому что полнолуние… — согласился Бурк.

Они долго сидели молча, затем Лэнгли спросил:

— Ты пойдешь с Беллини?

— Думаю, мне нужно… до конца разобраться с фениями. — Бурк закурил. — В этом храме немало всяких тайн, как сказал мне майор Мартин. И до того, как Беллини начнет сносить головы всем без разбора, до того, как собор окутает дым…

— Так делай то, что должен. — Лэнгли через силу улыбнулся. — Уж не хочешь ли ты поменяться со мной и поддерживать под ручку мисс Шпигель?

— Нет, уволь, благодарю.

Лэнгли нервно посмотрел на часы.

— О'кей, передай Беллини, чтобы он надежно запер Шрёдера там, в комнате. А на рассвете мы придем за ним и проведем его мимо телекамер, как олимпийского героя. Шрёдера крупным планом, а Лэнгли — назад, в массовку.

Бурк кивнул и добавил:

— Вот еще что. Полицейская из конного отряда, Бетти Фостер… Господи, кажется, так давно это было! В любом случае позаботься, чтобы ее поощрили… И если у меня больше не будет шанса поблагодарить ее лично… Тогда ты сможешь…

— Не беспокойся… Я позабочусь об этом, — тихо ответил Лэнгли и покачал головой. — Ну и сумасшедшая ночка! — Он уже направился к двери, но вернулся с полпути. — Да, совсем забыл, тут кое-что еще для тебя, займись, когда вернешься. Мы сняли отпечатки пальцев Хики со стакана, из которого он пил здесь. — Лэнгли кивнул в сторону стула, на котором сидел старик. — Они смазаны, но в Олбани и ФБР на девяносто процентов уверены, что это отпечатки Хики. Также организовали его опознание людьми, видевшими его по телевидению…

Бурк понимающе кивнул:

— Значит, подтверждается?

— Не совсем. Судмедэксперт из Джерси, который проводил эксгумацию, проверил его зубы и… — Он взглянул на Бурка. — Какой-то… призрак. Вот уж поистине оборотень.

— Да перестань же, Лэнгли, — бросил Бурк сердито.

Лэнгли рассмеялся:

— Я пошутил. Гроб был полон земли, а сверху лежала записка, написанная почерком Хики. Что в ней, расскажу тебе позже. — Он улыбнулся и открыл дверь. — Так, говоришь, Бетти Фостер, верно? Увидимся позже, Патрик!

Входная дверь медленно захлопнулась. Бурк обежал взглядом комнату. У стола полукругом сгрудились более дюжины офицеров спецназа, одетых в черное. Настенные часы над ними отсчитывали последние минуты. Спустя несколько секунд офицеры выпрямились почти одновременно, как футбольная команда после краткого совещания на поле, и заторопились к выходу. Беллини задержался, уточняя какие-то детали. Его черная массивная фигура в ярко освещенной комнате почему-то напомнила Бурку темную грозовую тучу на солнечном небе.

Подойдя к столу, Бурк неторопливо натянул высокий, по самую шею свитер, а сверху надел пуленепробиваемую куртку. В петлицу он воткнул зеленую гвоздику, взятую у спецназовца, у которого их оказался целый букет. Взглянув на чертежи в последний раз, он прочитал пометки, второпях написанные командирами подразделений, и спросил Беллини:

— А где во время штурма безопаснее всего находиться?

Беллини подумал секунду-другую и ответил:

— В Лос-Анджелесе.

Глава 57

Брайен Флинн стоял за кафедрой, возвышавшейся над полом главного зала на целый этаж. Медленно обведя взглядом пространство огромного храма, расстилавшееся перед ним, он громко скомандовал в микрофон:

— Выключить свет!

Сразу же стал гаснуть свет в секции за секцией: в алтаре, на галерее, в часовне Богоматери — это был пункт Хики, затем погасил свет в четырех трифориях Салливан, потом на церковных хорах, и, наконец, погасли огромные висячие люстры над нефом и светильники на чердаке. Вестибюли, книжная лавка и боковые алтари также скрылись в темноте, когда Хики прошелся по собору, отыскивая оставшиеся выключатели.

Флинн заметил, что несколько тусклых лампочек все еще продолжали гореть. Вероятно, их выключатели находились где-то за стенами собора. Послышались звуки разбиваемого стекла — Хики и остальные били горевшие лампочки, до которых могли дотянуться.

Флинн удовлетворенно кивнул. Сигналом к началу штурма могло быть выключение света главным рубильником в доме настоятеля. Тогда приборы ночного видения дали бы полицейским огромное преимущество над фениями. Но Флинн вовсе не собирался предоставлять им это преимущество, заранее выключая свет; уже горели и потрескивали в окружающем мраке сотни и сотни церковных свечей. «И этот, — подумал Флинн, — вечный древнейший источник света бросает вызов страху кромешной темноты, и полиция не в силах его потушить». Кроме того, по всему собору боевики расставили бенгальские огни и сигнальные ракеты, чтобы устроить такой фейерверк, от которого приборы ночного видения пришлось бы выбрасывать. «Вот уж будет сюрпризик для капитана Беллини», — подумал Флинн.

Положив руки на холодную балюстраду кафедры из каррарского мрамора, он спокойно смотрел на огромный зал собора, стараясь, чтобы глаза привыкли к полумраку. Дрожащие тени играли на стенах и колоннах, но свод оставался полностью затемненным. Легко было вообразить, что крыши над головой нет, а колонны свободно вздымаются вверх и устремляются в чистое ночное небо — такая иллюзия станет реальностью следующей ночью.

Длинные черные трифории и галереи над головой, которые и при ярком свете всегда были затенены, сейчас погрузились в полную темноту и стали совершенно невидимы, и только редкое постукивание и лязганье винтовок о мраморный пол напоминали, что они все же есть.

Церковные хоры были также охвачены тьмой, и мрачный свет над ними походил на тяжелую черную завесу, отделяющую это пространство от яркого внешнего мира, но Флинн ощущал зловещее присутствие двух людей в комнате для спевок хора гораздо сильнее, чем когда он приходил к ним при свете. Сейчас они, скорее всего, наслаждались окутавшей их темнотой и не обращали внимания ни на что.

Флинн глубоко вдохнул носом прохладный воздух. Кругом разлился запах горящего фосфора. Жгучий и резкий, он, казалось, уже стал неотъемлемой частью собора. Странный мускусный запах смешался с запахом старого ладана и стеарина свечей и чем-то еще непонятным. Такая смесь запахов являлась для Флинна одной из главных примет римской католической церкви, этот смешанный запах сохранялся во всех церквах, где ему приходилось бывать, вызывая в сознании смутные воспоминания о детстве.

«Прочь, прочь, — подумал он. — Уходите». Но ему стало бесконечно приятно от этих воспоминаний, словно он одолел в теологическом споре самого епископа.

Он опустил глаза и посмотрел на множество горящих свечей и бенгальских огней. Сейчас свет казался не таким притягательным, огоньки переливались красным и голубым, словно горели серные светильники вокруг алтаря, и искрились, что напоминало о геенне огненной. Святые на алтарях, показалось ему, пришли в движение и закружились в непристойной пляске. Блаженное выражение на их белых лицах внезапно преобразилось в бесстыдные гримасы и открыло, по мнению Флинна, их истинную сущность.

Но самые фантастические метаморфозы произошли с окнами, которые, казалось, зависли в темном пространстве, увеличившись вдвое по сравнению со своими реальными размерами, и поднялись на такую умопомрачительную высоту, что, если на них смотреть снизу, просто кружилась голова. А еще выше церковных хоров, над медными трубами органа, которые словно парили в воздухе, виднелось круглое розовое окно, которое засасывало смотрящего в темно-голубой водоворот, в пучину, в преисподнюю, полную теней и духов, в царство мертвых, откуда нет никакой надежды выбраться.

Флинн пододвинул к себе микрофон и откашлялся, боясь, как бы на его голос не повлияла воцарившаяся вокруг атмосфера смерти, тем более что говорить он должен совсем о другом.

— Леди и джентльмены!.. Братья и сестры!.. — начал он и посмотрел на часы: 5.14. — Минута, которой, как вы знаете, мы все ждем, настала. Будьте начеку!.. Осталось совсем немного… — Флинн перевел дыхание — его вздох гулом разнесся в динамиках. — Для меня великая честь быть вашим руководителем… Хочу заверить вас, что мы обязательно встретимся снова, если не в Дублине, то на другом свете — неважно, как это называется… потому что Бог все видит, распоряжается нашими жизнями и решает нашу участь, учитывая выполнение нами земного долга и наше отношение к другим людям… — Голос Флинна стал срываться от волнения. — Не бойтесь ничего! — выкрикнул он и отвернулся от микрофона.

Взоры всех, кто был в соборе, перекинулись от Флинна к дверям. Ракеты и гранаты были наготове, противогазы висели у каждого на груди, совсем близко к бешено колотившемуся сердцу.

К кафедре подошел Джон Хики и протянул Флинну ракеты, винтовку и противогаз. Пристально глядя в его глаза, старик обратился к нему без малейшего страха в голосе:

— Брайен… Боюсь, парень, ты попрощался с нами. Я слушал с удовольствием, уверен, в лучшем мире мы встретимся снова, а уж в аду-то обязательно. — Он рассмеялся и нырнул обратно в темноту на алтарном возвышении.

Флинн повесил винтовку на грудь, затем распечатал ракету, вставил ее в трубу гранатомета и нацелил прямо в центр зала.

От фосфорного дыма на глаза его навернулись слезы, точно прицелиться он не сумел, прицел запотел от жара горящих свечей. Перед глазами замелькали разноцветные огоньки, словно россыпь искр фейерверка вдалеке или как огни безмолвной кошмарной битвы, привидевшейся во сне. А вокруг не было слышно ни звука, лишь громко тикали часы у самого уха, да стучала молотком кровь в висках и глухо отдавалась глубоко в груди.

Чтобы отвлечься от нечеловеческого напряжения, Флинн попытался вспомнить лица людей из прошлого: родителей, родственников, друзей и врагов, но их образы пронеслись в сознании меньше чем за секунду. Зато в памяти неожиданно возникли и не захотели исчезать сцены из жизни: подземелье Уайтхорнского аббатства, долгий разговор с отцом Доннелли, Морин пьет чай, а он внимательно рассматривает странное кольцо. Они разговаривали, но он не слышал голосов. Движения их были замедленны. Он узнал мысленные образы и понял, что сцены изображали давно прошедшее время, когда он был счастлив и спокоен за свою жизнь.

Перед престолом кардинала остановился Джон Хики и, насмешливо поклонившись, сказал будничным голосом:

— Ваше Высокопреосвященство, у меня есть желание, которое я с трудом сдерживаю… перерезать твое сморщенное старое горло от уха до уха, а потом отступать и наблюдать за тем, как кровь струится по твоему багряному одеянию и заливает эту похабную вещь, что болтается у тебя на шее.

Кардинал вдруг резко протянул руку и звонко шлепнул Хики по щеке.

Хики быстро отшатнулся и издал звук, очень напоминавший визг. Опомнившись, он вспрыгнул на ступеньку, стащил кардинала с престола и поволок его к алтарной лестнице.

Они скатились по ступенькам, и Хики остановился на площадке, где у открытой двери склепа на коленях стоял Галлахер.

— Принимай в компанию, Фрэнк. — Он толкнул кардинала вниз по ступенькам, к дверям в ризницу, так что тот ударился лицом об решетку. Схватив его за правую руку, он приковал запястье к пруту решетки и зловеще произнес: — А вот и новая фирменная эмблема вашей церкви, Ваше Высокопреосвященство. Сойдет, пока не придумают другую. — Он говорил, а сам в это время приковывал к решетке другую руку кардинала. — Христа распяли на кресте, святого Петра распяли вверх ногами, апостол Андрей был распят на Х-образном кресте, а сейчас ты будешь висеть на входе в ризницу собора святого Патрика. Того и заслуживаешь. Миллионы икон распродадут.

Кардинал повернул голову к Хики.

— Собор пережил десяток тысяч таких, как вы, — бесстрастно произнес он, — и вас тоже переживет, и только станет еще крепче оттого, что среди нас живут и люди, подобные вам.

— Неужто правда? — Хики сжал руку в кулак, но вовремя вспомнил, что за его спиной стоит Галлахер. Тогда он повернулся и повел Галлахера обратно к открытой двери склепа. — Оставайся здесь. Не разговаривай с ним и не слушай его.

Тот молча посмотрел вниз на ступеньки. Вытянутые руки кардинала и красные одежды прикрывали полрешетки. От этого вида Галлахер почувствовал спазм в животе; он снова посмотрел на Хики, но не смог выдержать его взгляда. Тогда он молча отвернулся и кивнул.

Хики поднялся по лестнице к алтарю и пошел к Морин и Бакстеру. Они резко поднялись, когда он подошел совсем близко. Он показал на узкую скамью позади них, где лежали два противогаза.

— Наденьте их, как только почувствуете первые признаки газа. Если и есть на свете нечто такое, чего я не могу переносить, — это смотреть, когда женщину рвет. Зрелище напоминает мне мою первую поездку в Дублин — пьяные шлюхи уходили в переулки, и их выворачивало там наизнанку. Не могу этого забыть.

Морин и Бакстер стояли молча, Хики продолжал:

— Может, вам интересно узнать, что план этого штурма был продан нам весьма дешево. В нем не предусмотрено ваше спасение, а также сохранение собора.

— Раз в нем предусмотрена ваша смерть, значит, это прекрасный план, — спокойно сказал Бакстер. Хики повернулся к нему:

— А ты ведь мстительный ублюдок! Готов спорить, что ты убил не одного ирландского юношу зверским ударом в горло, за это ты заслуживаешь быть повешенным — вот тогда узнаешь, каково болтаться в петле.

— Вы самый злой, самый гнусный человек из всех, кого я когда-либо встречал, — четко проговорил Бакстер.

Хики насмешливо подмигнул ему:

— Это ты сейчас так говоришь. А ты, девочка, — он повернулся к Морин, — постарайся не позволить Меган или Лири застрелить тебя. Спрячься между скамьями и лежи тихонько в темноте. Очень тихо. Вот часы, возьми их, любовь моя. Посмотри на них, когда над головой засвистят пули. Сверяй по ним время, глядя на потолок. Где-то между тремя и четырьмя минутами седьмого ты услышишь громовой грохот, и пол прямо под твоим симпатичным задом подпрыгнет, а колонны начнут разваливаться, станет светло, как днем, огромная часть потолка рухнет прямо на твое хорошенькое личико, обваливаясь кусок за куском, как в замедленной съемке. И помни, любовь моя, твоими последними мыслями перед смертью будут мысли о Брайене… или о Гарри… или о каком-то еще мужчине, уверен в этом. — Он рассмеялся, демонстративно повернулся и направился к бронзовой плите на полу. Обогнув ограду алтаря, он поднял плиту.

Морин крикнула ему вслед:

— В моих последних мыслях будет надежда на то, что Бог милостив к нашим душам… А твоя душа, Джон Хики, должна наконец успокоиться и почить в мире.

Хики послал ей воздушный поцелуй, затем сошел вниз по лестнице, и бронзовая плита опустилась за ним.

Морин присела на скамью… Бакстер пару секунд постоял, затем подошел к ней. Морин посмотрела на него и протянула ему руку. Бакстер взял ее и сел так близко, что их тела соприкасались. Он посмотрел на мерцающие вокруг тени и сказал:

— Я пытался представить, как все может закончиться… но это…

— Ничего нельзя предугадать заранее… Я никогда не думала, что ты станешь…

Бакстер крепко сжал ее руку.

— Я просто боялся.

— Да и я тоже. — Она на мгновение задумалась, затем, улыбнувшись, добавила: — Но мы ведь сделали это, ты же знаешь. Мы не уступили им ни дюйма.

Он улыбнулся в ответ:

— Мы не уступили, ведь верно?

* * *

Флинн всмотрелся в темноту справа, увидел там пустой престол, затем взглянул сквозь резную деревянную перегородку на алтарный орган на помосте рядом с алтарем. На корпусе органа стояла свеча. Ее пламя подрагивало в темноте, и на какой-то момент Флинну показалось, что за клавиатурой сидит Джон Хики. Он протер глаза, из горла его непроизвольно вырвалось мычание. За органом сидел Пэд Фитцджеральд, его руки покоились на клавишах, а тело держалось прямо и лишь слегка наклонилось вперед. Лицо он обратил к потолку, словно достиг высшей кульминационной точки мелодии. Флинн заметил, что рот его открыт, кожа на шее мертвенно-бледного цвета, а открытые глаза кажутся живыми от того, что в них пляшут яркие отблески пламени свечи.

— Хики, — тихо прошептал Флинн. — Хики, ты сволочь, мерзавец подлый, поганый…

Он посмотрел вверх, на церковные хоры, но Меган там не заметил и опять уставился на парадные двери собора.

Уже минуло 5.20, потом 5.25…

Флинн посмотрел вниз, за колонну, и увидел Морин и Бакстера, тесно прижавшихся друг к другу. Понаблюдав за ними немного, он опять повернулся к дверям.

5.30…

В тихом холодном воздухе собора повисло напряженное ожидание, и оно ощущалось так сильно, что, как боль, сковало чувства и мысли каждого: сердце в груди билось монотонно и зловеще, отдавалось во всех клеточках тела, по лицу струился холодный пот, во рту появился горький привкус, в глазах плясали огоньки свечей, запах горящего фосфора больно обжигал ноздри…

5.35… В сознание людей, засевших в соборе, закралась мысль, что начинать штурм уже слишком поздно, с его помощью теперь ничего не достичь.

Сидящий в длинном юго-западном трифории Джордж Салливан отложил в сторонку винтовку и взял в руки волынку. Под локоть он подпихнул меха, поудобнее пристроил на плече три басовые трубки волынки, а пальцы положил на верхний регистр с восемью клапанами и взял в рот мундштук трубки, подающей воздух в меха. Вопреки всем приказам и всяческому благоразумию он заиграл. Знакомая тягучая мелодия «Потрясающая Грейс» поплыла в освещенной мерцающими свечами тишине.

Мало-помалу, едва заметно, у боевиков стала спадать напряженность, а в подсознании возникла слабая надежда на то, что если ожидаешь чего-то ужасного, то стоит только вообразить мысленно этот ужас в самом страшном его проявлении, и ничего такого не произойдет.

Книга пятая

Штурм

За великую землю Ирландии,

За безумие гэлов святое!

За веселье их битв окаянное,

За печаль песнопений героев!

Г. К. Честертон

Джо Беллини стоял у открытой двери маленького лифта в цоколе собора прямо под архиепископской ризницей. На крышу лифта залез один из офицеров спецназа и осветил фонариком верх шахты. Каменная кладка выше, на уровне первого этажа, переходила в деревянные панели, как и рассказывал Стиллвей, и оттуда можно было легко проникнуть сразу в трифорий.

— Ну что там? — тихо спросил Беллини, глядя вверх.

— Потом увидим, — ответил офицер.

Вынув из кармана зажимную скобу, он прикрепил ее к кабелю лифта, затем к тросу, встал ногами на нее и попрыгал, проверяя на прочность. Потом прикрепил таким же образом вторую скобу, затем третью, четвертую… Шаг за шагом он начал подниматься в шахте лифта к трифорию, расположенному на уровне восьмого этажа.

Беллини обернулся и посмотрел в глубь коридора: там молча стояли бойцы первого взвода с необходимыми инструментами и приспособлениями, вооруженные пистолетами и винтовками с глушителями и с приборами ночного видения.

На полу около лифта с переносным коммутатором для полевых телефонов сидел связист, налаживая постоянную связь с другими подразделениями и группами спецназа, а также со штаб-квартирой в Рокфеллеровском центре.

— Когда начнется эта катавасия, поддерживай связь в первую очередь между взводами и не слушай указаний мэра и комиссара полиции… У меня нет никакого желания выслушивать их, пока не будет дан отбой, — приказал Беллини.

Связист с понимающим видом кивнул.

В коридор вошел Бурк. Лицо он раскрасил для маскировки гримом, а на автоматический пистолет навинтил большой глушитель. Беллини насмешливо посмотрел на него и заметил:

— Не похоже на Лос-Анджелес, не так ли, Бурк?

Тот вложил пистолет в наплечную кобуру и, не отвечая на шутку, сказал:

— Ну что ж, тронулись, Беллини.

Беллини пожал плечами. По веревочной лестнице он поднялся на крышу лифта. Вслед за ним туда же взобрался и Бурк. Беллини осветил ручным фонариком стены шахты, уперев луч в дубовую дверь архиепископской ризницы, футов на двадцать выше своей головы, и тихонько шепнул Бурку:

— Если фении поставили там своего парня с автоматом, и он услышит, как мы лезем по стене, то будет море крови, а на этой крыше окажется гора трупов.

Бурк попросил Беллини посветить повыше, там виднелись смутные очертания спецназовца, поднявшегося уже на высоту футов сто. Бурк предостерег Беллини:

— А засада, кстати, может ждать нас и там, наверху.

Беллини кивнул:

— Да, на бумаге все выглядит куда проще. — Он выключил фонарь. — Упустишь хоть минуту, будешь ослом и полетишь отсюда вверх тормашками.

— Верно.

Беллини еще раз посмотрел вверх, в темноту шахты.

— Хотел бы я знать… заминирована ли эта дверь… да и вообще все другие двери в этом чертовом соборе? — Теперь Беллини говорил с явной опаской. — Помнишь, как в армии. Если в наушниках писк — значит, мины. А если молчок — значит, на испуг берут, а мин нет. — Он покачал головой. — Вот прозвучит первый выстрел — тогда и начнется настоящее дело, а сейчас все это дерьмовая дребедень… Флинн выводит меня из себя… Он понимает… Уверен, он еще больший псих, чем я…

— А может, Шрёдер сказал ему, какой ты на самом деле чокнутый, и он, должно быть, сам паникует? — успокоил его Бурк.

— Не иначе… — кивнул Беллини и рассмеялся, но затем выражение его лица опять стало суровым. — Мне уже невтерпеж убить кого-нибудь… Прямо так и свербит внутри, как когда хочешь курить, сам знаешь.

Бурк посмотрел на циферблат часов:

— Во всяком случае, дополнительного времени у нас не будет. Ровно в шесть ноль три игре конец.

Беллини тоже взглянул на часы и заметил:

— Да… дополнительного времени нет… Это напоминает игру на стадионе, когда за пару минут до конца раздается предупреждающий сигнал, вскоре звучит гонг, трибуны рушатся, представление окончено.

Он опять нервно рассмеялся. Бурк настороженно глянул на него.

Между тем спецназовец взобрался на самый верх шахты. Привязав к поперечной балке нейлоновую лестницу, он сбросил ее конец вниз. Беллини поймал ее, прежде чем она ударилась о металлическую крышу лифта. Связист протянул ему портативный полевой телефон, и Беллини прикрепил его к плечу бронекуртки.

— Ну что, Бурк… полезли. Осторожнее на лестнице… не забывай, что с нее легко сверзиться.

Он начал подниматься первым, за ним Бурк, а следом, друг за другом, десять спецназовцев.

У дубовой двери архиепископской ризницы Беллини остановился и приложил ухо к деревянной поверхности. За дверью он услышал шаги, и оттуда потянуло холодом. Вдруг по двери пробежал луч света и снова исчез. Беллини подождал несколько секунд, направив винтовку прямо на дверь, сердце бешено колотилось у него в груди. Шаги стали удаляться и вскоре совсем затихли. Звякнул телефон, и Беллини тихо ответил:

— Да, слушаю.

В рации раздался голос телефониста:

— Наши люди снаружи передают, что электричество внутри отключено, ни одна лампа не горит, но… работает какое-то освещение, вроде свечи горят. А может, осветительные ракеты.

Беллини грубо выругался. Скорее, это фосфор. Скоты! Хорошенькое дело для начала этой гребаной операции… И он опять пополз вверх по раскачивающейся лестнице.

Наверху шахты, на перекрестной балке, сидел офицер, проложивший сюда путь; увидев приближение других, он направил свой фонарик еще выше, и Беллини увидел небольшое отверстие, где в нескольких футах от покатого потолка чердака трифория заканчивалась стена шахты.