Пол Бреннер (№1) - Дочь генерала

— Он просил о вашем назначении сюда?

— Думаю, это не столь важно.

— Как я понимаю, вы знали Энн Кемпбелл до Форт-Хадли?

— Знал.

— Не могли бы вы сказать о характере ваших отношений? — Вопрос на засыпку.

Фаулер подался вперед, посмотрел мне прямо в глаза:

— Прошу прощения, мистер Бреннер. Это допрос?

— Да, сэр.

— Разрази меня гром!

— Надеюсь, этого не случится.

Он засмеялся и встал.

— Хорошо, приходите оба завтра ко мне. Берите под обстрел. Позвоните, договоримся о времени. А сейчас прошу за мной.

Мы вышли вслед за Фаулером в центральный холл и направились в глубину здания, где остановились перед закрытой дверью. Полковник сказал:

— Приветствовать не обязательно, просто несколько слов соболезнования. Генерал попросит вас присесть. Миссис Кемпбелл не будет. Она только что приняла успокоительное. И, пожалуйста, покороче. Постарайтесь уложиться в пять минут.

Он постучал, открыл и, войдя, объявил, что прибыли уорент-офицеры УРП Бреннер и Санхилл. Церемония была похожа на сцену из телесериала.

Мы с Синтией вошли и очутились в своего рода убежище из полированного дерева, кожи и меди. Шторы были опущены, и темноту разгоняла только настольная лампа, затененная зеленым абажуром. За письменным столом стоял генерал-лейтенант Джозеф Кемпбелл в защитной форме. Его грудь была увешана наградами. Прежде всего бросалось в глаза, что это был крупный мужчина, не только высокий, но широкоплечий и ширококостный, как те вожди старинных шотландских кланов, откуда, очевидно, и шел его род, и в этой связи я уловил в комнате безошибочный запах шотландского виски.

Генерал протянул руку Синтии.

— Мои глубочайшие соболезнования, сэр.

— Благодарю.

Я тоже пожал протянутую мне большую руку, тоже выразил соболезнование и добавил, как будто эта встреча была устроена по моей инициативе:

— Простите, что вынужден беспокоить вас в такое время.

— Ничего. — Он сел. — Присядьте, пожалуйста.

Мы опустились в глубокие кожаные кресла перед столом. При свете настольной лампы я изучал лицо генерала: русые с сединой волосы, ясные голубые глаза, тяжелый раздвоенный подбородок, черты лица крупные, выразительные. Видный мужчина, но, кроме глаз, вся красота Энн Кемпбелл перешла от матери.

В присутствии генерала никто не заговаривает первый, но Джозеф Кемпбелл молчал. Он смотрел между Синтией и мной на какой-то предмет позади нас, потом кивнул, очевидно, Фаулеру, и я услышал, как закрылась дверь. Полковник вышел.

Генерал посмотрел на Синтию, потом на меня и заговорил тихим, как бы даже не своим, не тем, знакомым по радио и телепередачам голосом:

— Как я понимаю, вы не хотите отказываться от этого задания?

— Нет, сэр, — ответили мы хором.

Кемпбелл посмотрел на меня:

— Не знаю, сумею ли я убедить вас, что со всех точек зрения будет полезнее, если вы передадите дело майору Боузу?

— Весьма сожалею, генерал, — ответил я, — это дело выходит за пределы Форт-Хадли и вашего личного горя. Никто не в силах это изменить.

Генерал кивнул.

— В таком случае можете рассчитывать на полное сотрудничество — как мое личное, так и всех моих подчиненных.

— Благодарю вас, сэр.

— Вы не имеете представления, кто мог сделать это?

— Нет, сэр.

— Готовы ли вы обещать, что проведете работу как можно быстрее и в контакте с нами, чтобы свести до минимума сенсационные аспекты этого инцидента и никому не навредить?

— Уверяю вас: наша единственная цель — как можно быстрее выследить преступника.

— Мы с самого начала приняли меры по уменьшению постороннего вмешательства, — добавила Синтия. — Мы перевезли все содержимое дома капитана Кемпбелл сюда, на базу. Шеф полиции Ярдли очень недоволен этим и, вероятно, свяжется с вами по этому вопросу. Мы были бы крайне признательны, если бы вы сказали ему, что дали разрешение на эту акцию. Ваше веское слово сыграет огромную роль в предотвращении чрезмерной огласки и вреда, который может быть нанесен базе и всей армии.

Генерал несколько секунд пристально, словно изучая, смотрел на Синтию. Нет сомнения, что, глядя на молодую привлекательную женщину того же возраста, что и его дочь, он не мог не думать о ней. Что он думал, мне неведомо.

— Считайте, что это уже сделано, — сказал он Синтии.

— Благодарю вас, генерал.

— Насколько мне известно, генерал, вы должны были увидеться с дочерью сегодня утром, после ее дежурства?

— Да... — ответил он. — Мы собирались позавтракать все вместе. Она не приехала вовремя, и я позвонил полковнику Фаулеру в штаб. Он сообщил, что в штабе ее нет. Полагаю, он звонил и к ней домой.

— В какое приблизительно время это было, сэр?

— Я не уверен в точности. Мы ждали ее в семь часов. В штаб я звонил, очевидно, в семь тридцать.

Я не стал добиваться от него большего, только сказал:

— Мы ценим ваше обещание оказывать нам полную поддержку, генерал, и не замедлим воспользоваться вашей помощью. Как только у вас появится возможность, мне хотелось бы более подробно побеседовать с вами и с миссис Кемпбелл. Может быть, завтра?

— Боюсь, что завтра мы будем заняты приготовлениями к похоронам и другими частными делами. На другой день после похорон будет удобнее.

— Большое спасибо, — произнес я и добавил: — Родственники часто располагают информацией, которая может разрешить дело, хотя они этого не сознают.

— Я понимаю. — Генерал на секунду задумался. — Как вы полагаете... это был кто-то, кого она знала?

— Весьма возможно. — Я пристально посмотрел на него. Наши взгляды встретились.

— У меня тоже такое ощущение, — сказал он наконец.

— Скажите, генерал, кто-нибудь еще, помимо полковника Кента, говорил вам об обстоятельствах смерти вашей дочери?

— Нет. Впрочем, меня коротко проинформировал полковник Фаулер.

— О том, что не исключается изнасилование и в каком положении ее нашли?

— Именно.

Наступило молчание. По опыту общения с генералами я понял, что Кемпбелл не ждет, когда я договорю, а дает понять, что аудиенция окончена.

— Не могли бы мы чем-нибудь помочь вам? — спросил я напоследок.

— Нет... Только найдите этого сукина сына. — Он поднялся с кресла, надавил кнопку звонка на столе. — Благодарю за визит.

Мы с Синтией тоже встали.

— Благодарю вас, генерал, — сказал я, пожимая ему руку. — И еще раз примите мои глубочайшие соболезнования.

Он задержал в ладони руку Синтии — или мне показалось?

— Знаю, вы приложите все усилия. Вы понравились бы моей дочери. Она любила уверенных в себе женщин.

— Спасибо, генерал. Обещаю: сделаю все, что могу. Мои соболезнования.

На пороге кабинета возник полковник Фаулер и через передний зал проводил нас до выхода.

— Я знаю, что вы обладаете полномочиями производить аресты. Хочу попросить, чтобы вы извещали меня заранее, если собираетесь кого-то арестовать.

— Зачем?

— Затем, — резко ответил он. — Мы хотим знать, если кто-то из личного состава базы подвергается аресту со стороны.

— Такое случается, — согласился я. — Если вы не знаете, довожу до вашего сведения, что несколько часов назад я бросил за решетку сержанта с оружейного склада. Готов извещать, если настаиваете.

— Буду вам благодарен, мистер Бреннер. Есть три способа работать: по правилам, не по правилам и по-военному. Вы, кажется, стараетесь работать по правилам, а это неправильно.

— Мне это известно, полковник.

— Если передумаете насчет тридцатидневного оплачиваемого отпуска, дайте мне знать, — сказал он Синтии. — Если не передумаете, держите со мной связь. Мистер Бреннер принадлежит к особому типу людей. Они настолько погружены в работу, что забывают о протоколе и привилегиях.

— Хорошо, сэр. А вы постарайтесь поскорее устроить нам свидание с генералом и миссис Кемпбелл. Нам понадобится по меньшей мере час. И, пожалуйста, звоните нам в Управление военной полиции, если узнаете что-нибудь существенное.

Он распахнул перед нами дверь, и мы вышли. Я обернулся и сказал:

— Кстати, мы слышали ваше сообщение капитану Кемпбелл на автоответчике.

— А, да-да... Глупо сейчас звучит, правда?

— В котором часу вы сделали этот звонок, полковник?

— Около восьми утра. Генерал и миссис Кемпбелл ждали дочь к семи часам.

— И откуда вы сделали этот звонок, сэр?

— Я был на рабочем месте, в штабе базы.

— Вы не поискали ее в штабе? Она могла задержаться на дежурстве.

— Нет... Я подумал, что она забыла о завтраке с родителями и поехала домой... Такое уже бывало.

— Понятно. А вы не догадались посмотреть, есть ли ее машина на штабной стоянке?

— Не догадался... Да, надо было это сделать.

— Кто посвятил вас в подробности смерти капитана Кемпбелл?

— Я разговаривал с начальником полиции.

— И он рассказал, как было обнаружено ее тело?

— Совершенно верно.

— Значит, вы и генерал Кемпбелл знали, что она была привязана, задушена и над ней надругались?

— Да. Что еще вам угодно узнать?

— Больше ничего, сэр... Где я могу связаться с вами в нерабочее время?

— Я живу в офицерских квартирах здесь, на базе. На Бетани-Хилл. Знаете, где это?

— Да, к югу отсюда, по пути на стрельбища.

— Верно. Телефон найдете в служебном справочнике.

— Спасибо, полковник.

— Всего доброго, мистер Бреннер и мисс Санхилл.

Он закрыл дверь. Мы с Синтией пошли к машине.

— Что ты о нем думаешь? — спросила она.

— Много о себе мнит.

— Да, он производит впечатление. Отчасти это, конечно, обычная штабная напыщенность. Но выдержки у него хватает, и палец ему в рот не клади.

— Тем хуже для нас. Он душой и телом предан генералу и только генералу. Их судьбы тесно переплетены. Эти люди, можно сказать, повязаны друг с другом. Серебряная звезда светит полковнику, пока генерал в кресле.

— Другими словами, он может ради генерала солгать?

— И глазом не моргнет. В сущности, он уже солгал — насчет своего звонка Энн Кемпбелл. Мы были там до восьми утра, и сообщение уже было на автоответчике.

Синтия кивнула:

— Да, что-то тут не то.

— Запиши еще одного подозреваемого.

Глава 14

— Куда, в Учебный центр к психологам?

Я посмотрел на свои сугубо гражданские часы. Было без десяти шесть вечера. Вот-вот начнется «Добрый час».

— Нет. Подбрось меня в клуб.

Здание офицерского клуба стояло на холме, в стороне от шумного центра базы, но недалеко, рукой подать.

— Ну и как движутся наши дела? — сказала Синтия.

— Ты имеешь в виду личные или служебные?

— И те и другие.

— М-м... если говорить о служебных — дел невпроворот. А у тебя как?

— Я у тебя спрашиваю.

— Пока ничего. Ты, оказывается, знаешь, что к чему. Я восхищен.

— Спасибо. А личные?

— Личные? Приятно быть с тобой.

— А мне с тобой. — После минуты многозначительного молчания Синтия переменила тему: — Как тебе генерал Кемпбелл?

Я задумался. Когда человек умирает, важно уловить первую реакцию его родственников, друзей, сослуживцев. Я раскрыл несколько убийств, просто замечая, что люди ведут себя не так, как подсказывают обстоятельства.

— Я не заметил глубокой скорби и безутешного горя, какие обычно испытывает отец при вести о смерти сына или дочери. Но генерал такой человек.

— Какой же?

— Солдат, герой, вожак, чем выше на лестнице власти, тем меньше у него своего, личного.

— Пожалуй. — Синтия помолчала. — Если учесть обстоятельства смерти Энн Кемпбелл... Я имею в виду ту позу, в какой ее нашли... Не думаю, чтобы это был отец.

— Мы не знаем, где она умерла — на том месте, где найдена, или на другом. Мы не знаем, умерла она одетой или раздетой. То, что мы видим, и есть видимость. Опытный убийца заставляет видеть то, что он хочет.

— И все-таки невозможно поверить, что он задушил собственную дочь.

— Случай действительно редкий, но время от времени все же попадается. Если бы я был отцом Энн и знал о ее сексуальных закидонах, ей бы не поздоровилось.

— Но ты не дошел бы до убийства собственной дочери.

— Да, не дошел бы. Но как знать... Я просто пытаюсь установить мотивы преступления.

Мы подъехали к офицерскому клубу, который, как я уже говорил, размешался в здании испанской архитектуры, с наружной лепниной. Стиль этот был в моде в 20-е годы XX века, когда оно и строилось, а лагерь Хадли стал Форт-Хадли. Победоносно завершилась Первая мировая война, которая должна была покончить со всеми войнами, но где-то в дальнем уголке общественного сознания затаилась мысль, что надо готовить большую регулярную армию для следующей войны, которая должна покончить со всеми войнами. Как ни печально, я полагал, что и нынешнее сокращение вооруженных сил носит временный характер. Я открыл дверцу машины.

— Ты не одета, а то я пригласил бы тебя пообедать.

— Я могу переодеться... если, конечно, не хочешь поесть один.

— Жду тебя в гриль-баре.

Я вошел в клуб в тот момент, когда по местной радиосети прозвучал сигнал окончания дня. Я разыскал администратора, показал свое удостоверение и попросил телефонный указатель по базе. Квартиры полковника Мура в нем не оказалось, и я позвонил в Учебный центр. Был уже седьмой час, но тем и хороша армия, что в любое время суток кто-нибудь и где-нибудь дежурит. Мы никогда не спим, мы бдим. Трубку взял дежурный сержант и соединил меня с приемной полковника Чарлза Мура.

— Учебный центр особых операций. У телефона полковник Мур.

— Полковник Мур, с вами говорит уорент-офицер Бреннер из «Армейских ведомостей».

— М-м...

— Я относительно смерти капитана Кемпбелл...

— Да? Ужасное происшествие... просто трагедия.

— Да, сэр, трагедия. Не могли бы сказать несколько слов?

— Конечно, конечно... М-м... Я был непосредственным начальником капитана Кемпбелл...

— Да, я это знаю, полковник. Может быть, вам удобнее сейчас встретиться со мной в офицерском клубе? Я отниму у вас минут десять, не более.

— М-м...

— Через два часа — последний срок сдачи материала в набор, и нам бы хотелось напечатать хоть несколько слов от ее непосредственного командира.

— Да-да, конечно... Где?

— Жду вас в гриль-баре. Я в синем костюме. Спасибо, полковник.

Большинство американцев знают, что не обязаны отвечать на вопросы полиции, если не хотят, но им кажется, что они в долгу перед прессой. Лучшую часть дня я был Полом Бреннером, представителем УРП, и устал обманывать людей.

Я перелистал телефонный справочник по Мидленду и узнал, что Чарлз Мур жил в том же комплексе, где снимала коттедж Энн Кемпбелл. Ничего необычного тут в общем-то не было, хотя Виктори-Гарденс не то место, где селятся полковники. Но может быть, Чарлз Мур был по уши в долгах и его как медика не смущали встречи со строевыми лейтенантами и капитанами на автостоянке. Возможно, он хотел быть поближе к Энн Кемпбелл.

Я записал его адрес, телефон, потом позвонил в гостиницу для приезжих. Синтия только что вошла в свою комнату.

— Полковник Мур готов сейчас встретиться с нами. Мы из «Армейских ведомостей». Спроси, не найдется ли в гостинице комнаты для меня. Я не могу ехать в Сосновый Шепот, когда кругом рыщут люди шефа Ярдли. Заскочи в магазин, возьми мне зубную щетку, бритву и бритвенные принадлежности. Кроме того, купи трусы на средний рост и пару носков. Да, еще свежую сорочку, размер воротника пятнадцатый. Не забудь кроссовки для себя, понадобятся, когда поедем на стрельбище, и фонарик. О'кей? Синтия, Синтия? Алло?

Барахлит, подумал я, повесил трубку и сошел вниз, в гриль-бар. Обстановка здесь менее формальная, чем в главном зале, и обслуживают быстрее. Я заказал пиво у стойки и, пожевывая хрустящий картофель и орешки, стал прислушиваться к разговорам. Главной темой была, естественно, гибель Энн Кемпбелл, но люди высказывались сдержанно, осторожно. Как-никак офицерский клуб. В забегаловках Мидленда говорили о том же, но наверняка громче и откровеннее.

У входа появился мужчина средних лет в защитной форме с полковничьими орлами. Он обводил взглядом просторное полуподвальное помещение бара. Я выждал минуту, заметив, что никто не помахал ему и не окликнул. Очевидно, полковника Мура не очень хорошо знали и, может быть, не любили.

Я встал, подошел к нему. Он улыбнулся.

— Мистер Бреннер?

— Он самый, сэр. — Мы пожали друг другу руки. Форма на нем была помята и плохо подогнана — верная примета, по которой узнаешь офицера-нестроевика. — Спасибо, что пришли.

Полковнику Муру на вид лет пятьдесят, у него черные вьющиеся волосы, чуть длинноватые для военнослужащего, и вообще он выглядел как медик, только вчера призванный с гражданки в армию. Меня всегда интересовали военные врачи, военные юристы, военные дантисты — никогда не мог определить, то ли они сбежали от преследования за подсудную деятельность, то ли были истыми патриотами. Мы прошли к столу в дальнем углу зала.

— Выпьете что-нибудь? — спросил я.

— Не откажусь.

Я подозвал официантку, и полковник Мур заказал бокал хереса. Разговор с самого начала пошел наперекосяк. Мур уставился на меня, словно пытался определить степень моего душевного расстройства, и чтобы оправдать его профессиональные ожидания, я брякнул:

— Похоже, псих орудовал? Может быть, серийный убийца.

Верный своей профессиональной установке, Мур обратил мое высказывание в вопрос:

— Почему вы так думаете?

— Просто пришло в голову.

— Подобных изнасилований и убийств здесь не было.

— Подобных чему?

— Тому, что случилось с капитаном Кемпбелл.

То, что случилось с капитаном Кемпбелл, не должно было бы стать к данному моменту общеизвестным фактом, но армия слухами полнится. Можно только догадываться, что знали полковник Мур, полковник Фаулер и генерал Кемпбелл.

— И что же с ней случилось?

— Она изнасилована и убита, — ответил полковник Мур. — На стрельбище.

Я вытащил блокнот и хлебнул пива.

— Я только что из округа Колумбия и почти не располагаю информацией. Говорят, ее нашли раздетой и связанной.

Было видно, что полковник продумывает ответ.

— Об этом лучше справьтесь у военной полиции.

— Я так и сделаю. Сколько времени вы являетесь ее непосредственным начальником?

— С того момента, как она прибыла в Форт-Хадли. Около двух лет.

— Значит, вы хорошо ее знали?

— Конечно. У нас здесь на базе небольшой учебный центр — около двадцати сотрудников и тридцать военнослужащих, назначенных к нам для прохождения курса.

— Понимаю... Что вы испытали, когда узнали печальную новость?

— Я был в шоке. Совершенно потрясен. До сих пор не могу поверить, что это произошло...

По его виду, однако, нельзя было заметить, что он потрясен и в шоке. Мне приходилось работать с психологами и психиатрами, и могу засвидетельствовать, что иногда они ведут себя неадекватно, хотя и говорят разумные вещи. Кроме того, я считаю, что некоторые профессии привлекают определенные типы личности. Это особенно верно применительно к военным. Например, некоторые офицеры любят одиночество, они немного высокомерны и самоуверенны. Люди в УРП склонны к обману, они очень сообразительны и саркастичны. Средний психотерапевт, который сознательно избрал своим ремеслом лечение душевнобольных, сам иногда как бы заражается душевной болезнью. Чарлз Мур, специалист по психологической войне, чья задача сделать неприятельских солдат — людей со здоровой психикой — людьми с больной психикой, мог быть уподобен медику, который выращивает тифозные бактерии для ведения биологической войны.

Еще я заметил, что Чарлзу Муру нездоровится. Он то умолкал на несколько секунд и словно бы отключался, то сверлил меня взглядом, точно старался узнать, что у меня на уме. Временами мне становилось не по себе, а добиться этого ох как трудно. Глаза у Мура были страшноватые — темные, запавшие, видящие тебя насквозь. Говорил он медленно, размеренно, низкий голос гудел как труба: не успокаивал, а тревожил.

— Вы были знакомы с капитаном Кемпбелл до ее назначения в Форт-Хадли?

— Да. Я познакомился с ней шесть лет назад. Она училась в специализированном центре в Форт-Брэгге. Я там преподавал.

— Тогда она только что получила степень магистра психологии в Джорджтаунском университете.

Он взглянул на меня так, как смотрят люди, когда слышат от вас то, что, по их мнению, вы не знаете.

— Кажется, да.

— Значит, вы были вместе в Брэгге, когда она получила назначение в четвертую группу психологических операций?

— Я уже сказал: я преподавал в специализированном центре. Она служила в четвертой группе.

— Что было потом?

— Германия. Мы были там приблизительно в одно время. Затем возвратились в Форт-Брэгг, в школу Джона Кеннеди, где оба преподавали. После этого нас одним приказом отправили в Персидский залив, потом ненадолго в Пентагон и два года назад — сюда. Зачем вам все это нужно?

— Чем вы занимаетесь в Форт-Хадли, полковник?

— Мои занятия засекречены.

— Ах вот что, — кивнул я и записал для вида.

Чтобы два офицера, пусть и специализирующихся в одной, сравнительно узкой, области, столько лет получали назначения в одно и то же место — такое бывает не часто среди военнослужащих. У меня много знакомых семейных пар, которым везет меньше. Взять ту же бедняжку Синтию. Хотя она и не была замужем за тем парнем из частей особого назначения, все же считалась помолвленной с ним, и Синтия была в Брюсселе, а он в зоне Панамского канала.

— Вижу, у вас сложились хорошие профессиональные отношения.

— Да, капитан Кемпбелл была блестящим специалистом и четким, исполнительным офицером.

Слова эти прозвучали излишне официально, словно выдержка из ее служебной характеристики, которые Мур регулярно раз в полгода отсылал наверх, по начальству.

— Она была вашей... протеже?

Он пристально посмотрел на меня, как будто одно французское слово могло потянуть за собой другое, например, paramour[1] или вообще какую-нибудь непристойную иностранщину.

— Она была моей подчиненной, — сухо ответил Мур.

— Да-да! — откликнулся я и записал эту свежую информацию под рубрикой «Собачий бред». И тут же поймал себя на мысли, что завидую этому недоумку, который изъездил с Энн Кемпбелл полсвета и так много лет был с ней рядом. Я чуть не сказал: «Послушайте, Мур, вы не заслуживаете даже того, чтобы находиться на одной планете с этой богиней. Я единственный, кто мог бы сделать ее счастливой». Вместо этого я спросил: — Вы знаете ее отца?

— Да, но не очень хорошо.

— До Форт-Хадли вы с ним встречались?

— Время от времени. Мы несколько раз виделись с ним в Персидском заливе.

— Мы?

— Он, Энн и я.

— А-а... — протянул я и сделал соответствующую пометку в блокноте.

Я задал Муру еще несколько вопросов, он отвечал, но беседа становилась скучной. Мне хотелось составить о Муре представление до того, как он узнает, с кем разговаривает. Как только человек узнает, что ты легавый, то начинает ломаться, играть роль. Но репортер «Армейских ведомостей» не может задавать такие вопросы, как, например: «Вы спали с ней?», а следователь может.

— Вы спали с ней? — спросил я.

Мур вскочил с места:

— Какого черта вы задаете такой вопрос? Я буду жаловаться!

Я показал ему значок:

— УРП, полковник. Присядьте.

Он посмотрел на значок, потом на меня. Его глаза метали смертоносные молнии: зиг-заг, зиг-заг, как в плохом фильме ужасов.

— Присядьте, полковник, — повторил я.

Мур быстро оглядел полупустой зал, словно хотел узнать, не окружили ли его, и наконец тяжело опустился на стул.

Полковники... Теоретически звание обычно выше человека, который его носит, и люди отдают дань уважения званию, если не человеку. На практике дело обстоит иначе. У полковника Фаулера, например, были власть и авторитет, с ним приходилось держать ухо востро. Полковник Мур, насколько мне известно, не был связан ни с одной властной структурой.

— Я расследую убийство капитана Кемпбелл, — начал я. — Вы не являетесь подозреваемым, и я не буду напоминать вам ваши права. Надеюсь, вы будете отвечать на мои вопросы правдиво и полно. Договорились?

— Вы не имеете права выдавать себя за...

— Позвольте мне самому побеспокоиться насчет раздвоения собственной личности. Итак, вопрос первый...

— Я отказываюсь разговаривать с вами без моего адвоката.

— Полковник, вы насмотрелись фильмов. У вас нет права прибегнуть к помощи адвоката, и вы обязаны отвечать на вопросы, если не хотите числиться в подозреваемых. Если же вы откажетесь сотрудничать, тогда я сам посчитаю вас подозреваемым, зачитаю ваши права, посажу за решетку и объявлю всему свету, что у меня есть подозреваемый, которому требуется адвокат. Говоря военным языком, вы в мешке. Итак?

Мур выдержал паузу.

— Мне абсолютно нечего скрывать. Меня возмущает ваша манера разговаривать...

— Разговариваю как умею. Итак, первый вопрос: когда вы в последний раз видели капитана Кемпбелл?

Он кашлянул, собрался с духом.

— Я видел ее вчера около шестнадцати тридцати у себя в кабинете. Она сказала, что пойдет в клуб поесть, затем примет дежурство.

— Почему она вызвалась быть дежурным офицером по штабу именно вчера?

— Понятия не имею.

— В тот вечер она звонила вам из штаба? Или, может быть, вы ей звонили?

— М-м... Дайте вспомнить.

— Учтите, все телефонные переговоры в расположении части могут быть прослежены. Кроме того, любой начальник караула ведет дневник дежурства.

На самом же деле телефонные переговоры внутри базы проследить невозможно, а капитан Кемпбелл не стала бы фиксировать в дневнике дежурства ни входящие, ни исходящие звонки личного свойства.

— Да, я звонил ей.

— В котором часу?

— Около двадцати трех.

— Так поздно?

— Нам нужно было обсудить кое-какие дела на следующий день, и я знал, что к этому времени она освободится.

— Откуда вы звонили?

— Из дома.

— Где вы живете?

— Не в расположении части. На Виктори-драйв.

— Это не там, где жила погибшая?

— Да, там.

— Вы бывали у нее дома?

— Конечно, неоднократно.

Я попытался представить его голого, стоящего спиной к камере, или в маске. Интересно, думал я, есть среди экспертов человек, который мог бы взять увеличенную фотографию образцового пениса и сравнить его с пенисом Мура.

— Между вами была какого-либо рода половая связь?

— Нет. Но вам что угодно наговорят. Слухи буквально преследовали нас...

— Вы женаты? — спросил я.

— Был женат. Семь лет назад развелся.

— Встречаетесь с женщинами?

— Иногда.

— Как по-вашему, Энн Кемпбелл привлекательная женщина?

— М-м... Я восхищался ее способностями.

— Вы видели ее раздетой?

— Мне не нравятся такие вопросы.

— Мне тоже. Она была притягательна в сексуальном плане?

— Я был ее командиром. Я старше ее почти на двадцать лет. Она генеральская дочь. Ни словом, ни делом я не обнаружил то, что могло бы быть истолковано как сексуальное домогательство.

— Меня в данном случае не интересуют сексуальные домогательства. Я веду следствие по делу об изнасиловании и убийстве, — уточнил я. — Тогда откуда же слухи?

— У людей грязные мысли. Даже у офицеров — таких, как вы. — Мур усмехнулся.

На этой ноте я заказал еще выпить: ему бокал хереса, чтобы он расслабился, себе — пива, чтобы успокоиться и избежать искушения двинуть ему в морду.

Появилась Синтия в черных брюках и белой блузке. Я представил ее полковнику Муру, потом сказал ей:

— Мы больше не репортеры из «Армейских ведомостей». Мы из УРП. Я только что спросил полковника Мура, была ли между ним и погибшей половая связь, и он уверяет, что не было. В настоящий момент мы пребываем в состоянии конфронтации.

Синтия, улыбнувшись, объяснила Муру:

— У мистера Бреннера был напряженный день. Он совершенно измотан.

Я быстро информировал Синтию о том, что происходило в ее отсутствие. Она заказала себе бурбон с кока-колой, фирменный сандвич для себя и чизбургер для меня. Синтия знает, что я люблю чизбургеры. Полковник Мур отказался закусить вместе с нами, объяснив, что слишком потрясен случившимся.

— Как друг Энн Кемпбелл, не знаете ли кого-нибудь, с кем она была близка?

— Вы имеете в виду интимные отношения?

— По-моему, об этом и идет речь.

— М-м... дайте подумать... Она встречалась с одним молодым человеком... Он из города. Среди военнослужащих у нее близких людей почти не было.

— И кто этот человек из города?

— Его зовут Уэс Ярдли.

— Ярдли? Шеф полиции?!

— Нет. Уэс Ярдли, один из сыновей Берта Ярдли.

Синтия посмотрела на меня.

— И как долго они виделись?

— С тех пор, как Энн прибыла сюда, правда, с перерывами. У них были бурные отношения. Не хочу показывать пальцем, но с этим человеком вам следует поговорить.

— Почему?

— Как — почему? Это же очевидно. У них была связь. Они цапались как кошка с собакой.

— Из-за чего?

— Из-за чего?.. Энн говорила, что он третирует ее.

Я не мог сдержать удивления:

— Он третировал ее?

— Да. Не звонил, бывал на людях с другими женщинами, виделся с ней, когда ему было удобно.

Это не укладывалось в голове. Если бы я был влюблен в Энн Кемпбелл... Да и любой другой разве не таскался бы за ней, как щенок?

— Почему же она с этим мирилась? Такая привлекательная женщина? Безумно красивая, сексуальная, и тело такое, ради которого можно умереть. Или убить.

Мур усмехнулся, мне показалось, понимающе. Этот мужик действовал мне на нервы.

— Есть такой тип личности... — начал он. — Нет. Не буду прибегать к специальной терминологии и скажу просто: Энн Кемпбелл питала слабость к плохим парням. Малейший знак внимания со стороны мужчины — и она считала его слабаком, тряпкой. Таковы в ее глазах большинство мужчин. Ее тянуло к тем, кто третировал ее, даже оскорблял. Уэс Ярдли именно такой мужчина. Он тоже мидлендский полицейский, как и его отец. Он, так сказать, местный плейбой, у него множество знакомых женщин. Наверное, хорош собой, обаятелен, как истый джентльмен-южанин, и здоров как бык. Словом, негодяй и подлец.