Владигор

И все, кто расслышал его в этом гвалте, рванулись за панически удирающим неприятелем.

Только Ждан заподозрил неладное. Он попытался остановить своих воинов, но тщетно. Не приученные беспрекословно подчиняться командирским приказам, бывшие разбойники и только что познавшие дух вольницы простолюдины кинулись вслед за ненавистными борейцами. Одно лишь руководило ими: чувство близкого и беспощадного возмездия. И что смогло бы сейчас удержать их?

Черный колдун наблюдал за битвой с высоты Княжеской башни. Злорадная усмешка скривила его лицо, когда обнаглевшие бунтовщики, повинуясь своему неразумному порыву, вплотную приблизились к распахнутым крепостным воротам.

— Закрыть ворота! — выждав еще несколько мгновений, громко распорядился Арес. — Готовь метательницы!.. Целься в толпу!

— Господин, ведь там много наших! — вскричал один из стражников. — Дозволь выручить их! У нас готова свежая сотня, только приказа дожидается…

— Молчи, болван, — жестко произнес колдун, и стражник с ужасом понял, что больше не может издать ни звука — ледяной холод сковал его уста.

— Метальщики, пли! — свирепо скомандовал Арес. Десятки небольших, но увесистых железных бочонков, крепко набитых колдовским порошком и ядовитыми зубами лесной нечисти, обрушились на разномастную толпу возле главных крепостных ворот. И еще до того, как упали они на землю, Арес выкрикнул заклинание:

— Поена зине леге — игни ет ферро!..*

— Искаженное Роепа sine lege — igni et ferro! (лат.) — Наказание без закона — огнем и железом!

Бочонки мгновенно разорвались на тысячи смертоносных осколков, поражая всех, своих и чужих. Жуткие вопли огласили окрестности. Ослепленные огненным порошком, иссеченные раскаленным железом, оглушенные колдовским грохотом, люди теряли разум, падали ниц, пытались стряхнуть со своих одежд липкую горючую смесь! И умирали. Если миловали огонь и железо, то уж яд никому не давал пощады.

Затихли стоны. Затвердела коричневой коркой отравленная кровь. Черный колдун с восторгом оглядел место небывалого побоища и молча удалился. Бунтовщики наказаны, как им и не виделось в самых жутких кошмарах. Власть в Синегорье по-прежнему нерушима.

5. «Найди свою дорогу!..»

Владигор, забравшись на вершину одного из самых высоких дубов Ладейной рощи, наблюдал за этой трагедией и от собственного бессилия до крови закусывал губы. Говорил же, предупреждал Третьяка: не лезь на рожон, не ввязывайся в серьезное сражение! Как знал, что вылазка добром не кончится… Сколько людей полегло у крепостных ворот — сотня, две, три? Отсюда не разглядеть. Очевидно, спастись удалось лишь тем, кто в слободе задержался, не ринулся за отступающими борейцами. Много ли таких? Нужно послать разведчиков, пусть все разузнают и приведут уцелевших бойцов в Ладейную рощу…

Однако никого посылать не пришлось — к тайным заставам мятежников вышел конный отряд Ждана. От него стали известны леденящие душу подробности бойни, устроенной Аресом. Третьяк и почти все его люди погибли. Оруженосец Тарас, не участвовавший в последнем бою, поскольку в это время исполнял другой приказ — уговаривал самых твердолобых слобожан бежать в лес, со слезами поведал о том, как разворачивались события.

Можно ли было предвидеть такой ужасный исход? Ведь замысел в основе своей был очень неплох, ничто не предвещало разгрома. Одно время даже казалось, что вот-вот прямо на вражеских плечах отряд бесстрашного Третьяка ворвется в Ладор!

— Но ты. Ждан, почему ты не остановил его?! — с болью и гневом обратился Владигор к своему лучшему другу.

— Неужели не понял, что Черный колдун тащит вас в западню?

— Понял, когда уже ничего нельзя было исправить… Я своих-то людей не всех удержать смог, а его мужики ну как с цепи сорвались — готовы были голыми руками иноземцев рвать. Не думали, что еще и колдовские каверзы в ход пойдут… Эх, князь, не гожусь я для командирского звания, гони меня в шею!

— Не возводи на себя напраслину! — горячо запротестовал юный Тарас. — Не слушай его, князь! Все видели и слышали, как он людей останавливал. Да только, думаю, в это время уже колдун действовал, захмурял удалые головы своими чарами. Потому и не подчинился народ сотнику Ждану, потому и Третьяк осторожность потерял!..

— Может, в самом деле прав Тараска? — вмешался Горбач. — Не Ждан повинен, что бойцов не сдержал, а Черная магия? Ко времени ли сейчас верного соратника изгонять?

— Да с чего вы взяли, что я собираюсь его изгонять или сотни лишить? — вспыхнул Владигор. — Такое только врагу на руку!

Затем, глянув на понурого Ждана, спросил уже спокойнее:

— Сколько с тобой людей?

— Если слободских считать, которые ночью и сегодня утром к отряду примкнули, пожалуй, человек шестьсот наберется.

— Ого! — не поверил Горбач. — А мне караульные сказывали, что меньше сотни через их заставы прошло…

— Верно, меньше. Со мной конные только, остальные в предгорье — не первый день уже клича княжеского ждут.

В его последних словах Владигору послышался скрытый упрек. Поэтому, удивленно выгнув бровь, он сразу спросил:

— Вот как? И что же я должен был кликнуть?

— Ну, понятно ведь, — совсем растерялся Ждан. — На Ладор идти, Климогу скидывать…

— Конечно, что еще приказать можно?! «Вперед, мои подданные! К победе!.. Долой притеснителей!.. Под орех разделаем!» — вновь рассердился Владигор. — Да поторопись я, сейчас бы мы все на Ладорском холме лежали. Неужели до сих пор не поняли, кто и что за Климогой стоит? Великий Злыдень по нашей земле девятый год несчастья разбрасывает, нечестивые всходы пожинает, людей кого изводит, кого уродует, а мы его шапками закидать надеемся?!

Он вдруг замолчал. Соратники Владигора, никогда не видевшие его в таком гневе, возразить не посмели. Да и что они могли сказать? Истину князь глаголет: враг опаснее и сильнее, чем казалось им после первых побед. Коса на камень нашла, и тот камень запросто с поля не выбросишь…

Владигор между тем умерил свое раздражение и почти бесстрастно продолжил:

— Я ждал вестей от тебя, как условились, но лишь слухами приходилось довольствоваться. Почему гонца не прислал?

— То есть как «не прислал»? — удивился Ждан. — Еще третьего дня направил к тебе коротышку. Разве не объявлялся? А твой златогривый… Чуча на Лиходее был. Я думал, что вмиг домчатся… Неужто в какую беду угодили?

Известие об исчезновении подземелыцика и верного коня, похоже, стало последней каплей в чаше терпения Владигора. Не сказав более ни слова, он резко отвернулся от собеседников и быстро зашагал в глубину леса. Никто не осмелился удержать его. Все понимали, что сейчас князю нужно побыть одному.

В самом Ладоре никаких пересудов о кровавом побоище возле крепостных ворот не было. Черный колдун наложил заклятье на уста потрясенных стражников, дабы никто не мог потревожить обывателей (тем более синегорских дружинников) россказнями о без разбору погубленных жизнях. Лишь особо доверенные ему люди, обойтись без которых и колдун не может, миновали участи внезапно онемевших сотоварищей. Среди таких доверенных числился, разумеется, и телохранитель Ареса — синегорец Устин.

Уж он за службу свою у Черного колдуна на всякое насмотрелся. Однако увиденное в этот страшный день даже ему нутро перекурочило, заставило искать забытья, пусть хотя бы временного, на дне бадейки скрепкой ладорской брагой.

Ткнулся было в дружинный двор, где у бывших друзей выпивка завсегда найдется, а там иная новость — ворота на запоре! Кулаком подубасил — не отвечают. Плюнул с досады, выругался. Но тут, хвала богам, откуда-то заявился Рогня — помощник дружинного сотника. Вместе они и решили к знакомой бабке наведаться, которая для бражников двери открытыми держит в любое время дня и ночи…

Тут они не промахнулись: не скупясь налила им старуха зелья хмельного да в придачу миску квашеной капусты выставила. Слово за слово, кружка за кружкой — каждый о своем поведал. Рогня — о девке, которую с весны уломать не может: ходит к ее оконцам чуть не каждую ночь, а все без толку. То ли выкуп для отца набивает, то ли — сказать неловко! — дружинника ладорского побаивается? Хотя, конечно, последнее время дурная слава о воинах Климоги по Синегорью бродит… Но разве в том дружинники повинны? Не они ведь зверствуют — иноземцы треклятые! И покровитель их пришлый, княжий любимчик Арес. За что же хулить Дружинников, равнять их с борейцами?! Нынче вот опять до утра соловьем заливался у милого дома, но девка так и не выглянула. К дружкам вернулся — и те на запоре. Борейские стражники говорят, что сам князь с ними до утра пьянствовал, а потом велел никого не выпускать, пока не проспятся. Странное дело, как думаешь?

Устин о другом думал. Не выходили из головы мысли о мертвецах, вповалку лежащих возле городской стены. Куда их-то денут? Неужто оставят лесному зверью на кормежку? Что свои, что чужие — человеки, не псы безродные!..

И когда молчать невтерпеж стало, рассказал Рогне все, чему был свидетелем. Говорил — и вроде бы легчало на душе, словно камень с нее сдвигали. Душе легче — хмель сильнее. Вскоре уже язык слушаться перестал, одни ругательства слетали без задержки. Известно ведь, чем брага крепче, тем злее слова… Но странное дело: пьянел Устин — трезвел Рогня. Каждая фраза Устина вышибала хмель из дружинника, будто его зимой в речную прорубь окунали. Многое теперь прояснилось…

К тому времени, когда телохранитель Ареса под стол свалился, Рогня полностью протрезвел. Бросил бабке серебряную монету, выбежал из дома с единственным, хотя и не отчетливым пока желанием — дружинников поднимать, общий совет держать! По дороге твердо решил: с князя по старым синегорским законам надо спросить, что он о бунте в Нижней слободке знает? А еще — кто дал приказ борейцам хватать мужиков тамошних, никогда прежде не помышлявших о бунте? Как случиться могло, что не князь, а какой-то пришлец, прозванный Черным колдуном, в стольном граде свои порядки наводит?

Лишь подбежав к воротам дружинного дома, теперь уж незапертым, Рогня одумался. С кого он спросить захотел по Правде и Совести — с князя Климоги?! С того, кто все почины своего мудрого брата забыл и похерил? Кто златом-серебром прислужников себе покупал — и его, Рогню, сына верного соратника Светозора, тем же купил? Боги небесные, почему вы молчали?!

«А где ты был?» — вдруг услышал он голос своего сердца. И замер, потрясенный. Разве не он вместе с кровожадным и безвестно сгинувшим Гудимом старика Прокла забил до смерти? Не он ли радовался каждой новой подачке от князя и с нетерпением ждал, когда тот назначит его, Рогню, сотником? Разве не ведал о том, как жирует Климога, а народ в деревнях с голоду от его поборов пухнет? Чему теперь удивляться — мужицкому бунту? Или тому, что так долго и бессловесно терпели простолюдины княжескую несправедливость?

Рогня застонал даже от нахлынувшего стыда, от горечи, раздирающей сердце. Обо всем знал, да пропускал мимо себя, не желая утруждаться чужими заботами. Берег свою совесть от вредных сомнений. А она вдруг возьми да проснись беспричинно! Хотя нет — причина понятна. Испугался ты, Рогня, что сегодня Климога и Черный колдун своих надежных заступников борейцев не пощадили, а завтра наверняка настанет черед ладорских дружинников.

Не случайно ведь пьянствовал с ними князь до рассвета и ворота на запоре держал. Не хотел, чтобы воины прознали о событиях в Нижней слободе. Опасался, что примут сторону бунтовщиков!.. Коль недоверие появилось, князь от него избавиться мог лишь единственным способом, который всегда считал самым лучшим: казнить подозреваемых без лишних проволочек, без дознания и по возможности без всякой огласки. Ну, если нельзя казнить, то сгодится другое — услать куда подальше, где смерть сама найдет… Скорее всего, именно так и поступит Климога с дружинной сотней.

Но кому рассказать, с кем поделиться тревожными мыслями? А главное, что предпринять, дабы избегнуть ожидаемой горькой участи? Рогня остановил свой выбор на четырех дружинниках, которые в последнее время, как он замечал, тяготились службой у князя. Да и ночное Пиршество вроде бы на их головах мало отразилось. Видать, не всем по нутру была дармовая бражка.

Отозвав их, будто по срочному делу, к дальней конюшне, Рогня без утайки выложил все, что слышал от Устина и что затем сам домыслил. Потрясенные дружинники сразу припомнили недавний грохот, долетавший из-за крепостных стен. Тогда посчитали, что к Ладору гроза приближается, внимания не обратили… А ведь, пожалуй, и верно — страшная, смертоносная гроза нависла над стольным городом. И кто же еще, кроме них испытанных воинов, поможет честным людям справиться с ней?

Согласившись с Рогней, что действовать надо хотя и быстро, но с оглядкой, дружинники решили переговорить только с теми из сотни, кому полностью доверяют. И сегодня же, как свечереет, отправить своего человека на поиски мятежников. Они наверняка укрываются где-нибудь поблизости, собирают силы для осады Ладорской крепости. Вот и нужно сговориться с ними о том, как и когда совместно ударить… Да поможет Перун благому делу!

Долго и бесцельно шагал Владигор по малоприметным лесным тропинкам, пока не забрел в такую глухомань, где даже птиц не было слышно. Присел на выступающие из земли корни старого дуба, обхватил голову руками. Сердце с болью билось в груди, глаза повлаж-, нели от близких слез. Но он запретил себе плакать еще в те времена, когда, потеряв отца и сестру, уходил от погони берегом Звонки. И сейчас не позволит чувству горького отчаянья взять над собой верх.

Разве первое поражение у стен Ладора предрешило исход всей битвы со Злыднем? Конечно, удар колдуна был страшен — сколько верных людей погибло! Однако главные силы мятежников еще не вступали в дело, к тому же они возрастают с каждым днем. Народ поверил сыну Светозора, отовсюду спешит под его знамена. Значит, нет причины падать духом. Надо лишь взять себя в руки и придумать крепкую, надежную защиту от тайного оружия Черного колдуна. А поможет ему в этом мудрый учитель — чародей Белун!

Владигор поднес аметистовый перстень к глазам, всмотрелся в голубые переливы драгоценного камня и прошептал заветные слова. Он ощутил, как нагрелось старинное серебро, увидел, как затуманилась глубинная сердцевина волшебного аметиста. Так всегда бывало, когда магический луч устремлялся к Белому Замку…

Но на сей раз почему-то не возник в сознании юноши ответный образ. Обычно пред его мысленным взором появлялся либо сам чародей, либо знакомый зал с пылающим очагом, иногда — огромная карта Поднебесного мира. Теперь же он будто в стену уперся. Она была теплой, мягкой, почти живой, однако совершенно непроницаемой.

Вновь и вновь повторял Владигор заклинание, пытаясь проникнуть сквозь непонятный заслон. Бесполезно. Магический луч увязал в этом странном, перенасыщенном запретными чародейскими знаками сумраке и возвращался к юноше обессиленным.

Тогда он решился на последнюю — почти непозволительную для ученика — попытку: дерзко выкрикнул имя и знак наставника.

— Белун, Пронзающий Миры, отзовись! Гулкое эхо упало на древнюю чащу, затрепетали деревья. Корни могучего дуба вздыбились, отбросив прочь Владигора.

И громоподобно прозвучало над лесом:

— Найди свою дорогу, Владигор! Доверься голосу души…

Поднявшись на ноги, юноша стряхнул с одежды сухие веточки и листья, протер ладонями глаза, будто песком запорошенные, и… усмехнулся. Что ж, он получил тот ответ, которого заслуживал.

6. Тайна Владигора

Зарема была удивлена поведением старшего собрата. Почему он не откликнулся на призыв о помощи? Негоже наставнику заслоняться от своего ученика, особенно в столь тяжелый для него день. Однако Белун опередил упреки, готовые сорваться с ее губ.

— Знаю, о чем думаешь, — негромко произнес он. — Более того, понимаю, что с недавних пор мое поведение стало вопиюще предосудительным в глазах всех собратьев.

Чародей прошелся по залу, чуть задержался возле очага, согревая озябшие руки над пламенем, вернулся к своему креслу.

— Хорошо, Зарема, я открою тебе тайну судьбы этого юноши. С одним условием: никто другой, даже наши собратья, не должен узнать о ней раньше времени, определенного богами. Согласна?

— Странные речи, Белун, — подумав, ответила Зарема. — Ведь я не ведаю сроков, известных богам. А если продлятся они дольше моей земной жизни?.. И все-таки я принимаю твое условие.

Чародей неожиданно улыбнулся:

— Спасибо, Зарема! Честно признаться, я боялся получить отказ, хотя очень надеялся на твою мудрость. Недоверие синклита гнетет меня, становится помехой в наиважнейших делах. Именно поэтому я пригласил тебя в Белый Замок. Если ты поймешь и поддержишь меня, то и другие собратья избавятся от нелепых подозрений, даже не узнав настоящей причины моей скрытности.

— Ну о твоих намерениях я догадалась сразу, как только получила приглашение в Белый Замок, — усмехнувшись, ответила Зарема. — Ведь не первый десяток дет тебя знаю. Однако все прочее, в том числе и моя поддержка в синклите, зависит от дальнейшего твоего рассказа.

— Он будет горьким, сестра. — Белун вновь стал серьезен. Усевшись в любимое кресло, заговорил, с осторожностью подбирая слова: — Вторжение Злой Силы в Поднебесный мир принесло не только тяжелые испытания, горе и смерть. Когда ты вспоминала учиненное Злыднем на Иллирийских землях, то вряд ли догадывалась, что его тамошние деяния были всего лишь одной из первых — и не из самых серьезных — попыток опрокинуть Пространство и Время. Всерьез он взялся за дело только сейчас, в нашем Поднебесье.

— Сожженные города, залитые кровью поля, под корень изведенные племена, ядовитые дожди и черные травы… Хочешь уверить меня, что все это было для Злыдня лишь легкой прогулкой?

— Не перебивай, дальше выслушай!.. Триглав не случайно избрал Синегорье. Похоже, давно примеривался, знал, что на этой земле сходятся важнейшие линии Книги Судеб. А если так, то где же еще можно их оборвать единым ударом? Вот и полезла сюда нечисть, взялась испытывать людей на прочность. Но это лишь цветочки, ягодки впереди… Небесные боги, к несчастью, отнеслись к новым бесчинствам Злыдня весьма пренебрежительно. Посчитали, наверно, что сил и наглости не хватит у него, чтобы изменить мировое устройство, их же самих — низвергнуть с небес!

— Возможно ли это?

— Увы, не только возможно, а уже происходит сейчас. Коварство Злой Силы оказалось почти беспредельным. Белая магия отступает шаг за шагом, хотя пока мы этого почти не замечаем. Но очень скоро на себе ощутим всю горечь утрат… Равновесие Добра и Зла нарушено, маятник Времени качнулся за последнюю черту, разделявшую Тьму и Свет.

— Очевидно, к этому приложил руку подвластный Триглаву Черный колдун Арес, нагло поправший каноны обеих магий? — вновь не удержалась от вопроса Зарема. Лицо ее стало бледным как никогда и старым, как тысячелетняя ракушка на дне Таврийского моря.

— Не только он. Беда в том, что даже мы повинны! И чем дальше, тем большей будет наша вина. Слишком поздно я это понял… Хотел не хотел, а вмешивался в Книгу Судеб, и каждый из нас допускал ту же ошибку. Мы считали, что помогаем людям справиться с нечистью. Да, помогали. Но в то же время — раскачивали маятник. Вот оно, коварство Злыдня! Бьешься против него — и неизбежно вдруг начинаешь использовать его же — запретные — способы. Разве не так? А маятник с каждым разом качался сильней и сильней, и вот — пересек рубеж. С этим надо смириться… Но нельзя прекращать борьбу!

— Без надежды и веры?..

— Теперь ясно, почему я молчал? — вопросом на вопрос ответил Белун. — Если узнает об этом синклит, надолго ли хватит сил у собратьев? Без веры в успех кто сможет бороться?

— Уже погиб Овсень, бесследно исчез Калин… И во Имя чего, если Триглав в любом случае обеспечил себе победу?

— Нет, Зарема, нет!

— Ты сам только что сказал…

— Я сказал, что мы. Белые маги, обречены на поражение. Но это не значит, что обязательно победит Злыдень. Да, через несколько столетий чародейское искусство почти полностью исчезнет. Поднебесный мир станет совсем другим, даже лик земли изменится до неузнаваемости. Однако мы еще можем сделать все для того, чтобы Триглав не стал Высшим Владыкой грядущего мира.

— Я не очень тебя поняла… Если ни наши небесные боги, ни проклятый Злыдень не одержат верх в этом великом сражении, то кто же выйдет из него победителем?

— Люди, сестра моя, люди! Они сами научатся строить свою судьбу, как уже научились возводить города,прокладывать дороги, обрабатывать поля, плавать по бурным морям. Им еще очень многое предстоит узнать и освоить, а главное, научиться различать и побеждать Зло, чтобы никогда не позволить Триглаву взойти на Небесный Престол.

Зарема недоверчиво покачала головой. Глаза ее были грустны, голос тих и печален:

— Без надежной поддержки, без покровительства наших богов? Да ведь Злыдень их в два счета скрутит! Как они смогут ему противостоять, как удержат свой мир в равновесии между Тьмой и Светом?

— Смогут, если сегодня мы не отступим, не запремся в своих чародейских башнях, дозволив Злыдню без помех разгуляться. Мы должны выиграть время, заставив Злыдня бросить все силы на борьбу с Белой магией. Тогда он не сумеет вплотную заняться людьми, засеять всю землю черными семенами раздора и ненависти. Уничтожая нас, он истощит свою Злую Силу, а значит, люди получат еще какое-то время на обустройство нормальной жизни в Поднебесном мире.

— Что ж, Белун, в твоих словах я слышу отзвук надежды… Но жаль до слез, что не будет на этой земле ни самих нас, ни наших учеников и последователей.

— Отчего же не будет? —улыбнулся старик. — Ты, кажется, забыла, о чем мы говорили вначале — о Владиго-ре. Именно этот юноша — средоточие наших главных надежд. Перун признал в нем Стража Времени, его Хранителя, и Владигор сейчас каждым шагом, каждым поступком подтверждает свое высокое предназначение. Его внутренняя сила крепнет день ото дня. Когда мы исчезнем, он останется связующим звеном между Поднебесным миром и неземным Магическим Пространством. Помнишь образы, которые я показал малому синклиту в магическом круге

— Образы будущих Стражей Времени? Ты пояснил синклиту, что Владигор найдет в них свое новое воплощение, что именно эти гении, прорываясь в Непознаваемое, поведут за собой других людей… Я подумала в тот раз, что они — Белые маги, наши прямые последователи. Но сегодня ты говоришь, что чародейство на земле погибнет вместе с нами.

— Нет, Зарема, они будут не такими, как мы. Однако они обретут силу, равную чародейской. Ту силу, которую уже начинает ощущать в себе Владигор. Я не знаю, как и почему он возродится в иных столетиях, на других витках Времени, но это произойдет. Впрочем, не он один столь высоко отмечен богами, у каждого мира были и будут свои Стражи… Мне выпало счастье отыскать этого мальчика, когда казалось уже, что нет никакой надежды. Теперь я счастлив вдвойне, поскольку вижу его судьбу неразрывно связанной с грядущим величием Синегорья!

Белун говорил с воодушевлением, которого Зарема давненько в нем не замечала. Он и выглядел необычайно бодрым, даже помолодевшим. Если бы она не знала, что чародей весьма осторожен в выборе послеобеденного вина, то решила бы, что старик выпил не менее трех кубков крепкого ладанейского… Его азарт и вера оказались заразительными. Зарема выпрямила спину, гордо подняла седую голову, глаза ее заблестели.

— Что ж, собрат, ты сумел если и не слишком обнадежить, то хотя бы примирить меня с неизбежностью наступающих перемен… А сейчас, — вдруг продолжила она, — неплохо бы угоститься напитком, который дает тебе силы и удивительное долголетие. Как считаешь?

Чародей в ответ прищурился, чуть подумал, а затем встал и быстро шагнул к стене. Мимолетно коснувшись ладонью одной из каменных плит, он распахнул скрытую за ней глубокую нишу, не глядя сунул руку и тут же извлек наружу узкогорлый глиняный сосуд, Зарема с интересом следила за его действиями.

Белун между тем достал серебряные бокалы и, подойдя к небольшому столику возле окна, жестом пригласил Зарему последовать его примеру. Откупорив сосуд, он наполнил бокалы густой золотистой жидкостью.

— Итак, сестра, за что ты хочешь поднять бокал?

— За что? Думаю, пока рано пить за исход, каким бы он ни был, а самое время — за дорогу, которую должен найти Владигор!

— Прекрасно, — кивнул чародей. — За дорогу, ведущую к свету!..

Едва пригубив бокал, Зарема недоуменно вскинула глаза на старика:

— Но это же…

Белун, не сдержавшись, громко рассмеялся:

— Ну конечно, замечательное вино, приготовленное на южных берегах Аракоса! А ты хотела чего-то другого? Если хочешь, могу предложить ароматное таврийское, сладкое венедское или очень своеобразное киммерийское, настоянное на редких горных травах. Правда, я предпочитаю именно это южное, солнечное вино, поскольку в нем всегда ощущается горьковатый привкус полыни. Ты не находишь?

— Я нахожу, старый прохиндей, что ты вновь меня облапошил! Словно и не понял, о чем речь шла. Или не слышал, как все вокруг судачат о волшебном Напитке бессмертия, который будто бы тебе сами боги подарили? Раньше я не верила подобным слухам. Но после того как в магическом круге ты выставил сильнейший заслон попыткам Овсеня узнать секрет необычайного долголетия, сокрытый в глубинах твоего подсознания, я стала подозревать, что Напиток богов все-таки существует.

— Ты ошибаешься, Зарема, — коротко ответил Белун. Хотя слова были произнесены вполне учтиво, даже мягко, а сам чародей продолжал улыбаться, на Зарему словно ледяным ветром пахнуло. Она мгновенно поняла, что никогда больше не станет спрашивать Белуна о его бессмертии…

— На все ли твои вопросы я ответил? — выдержав долгую паузу, спросил чародей.

— Прости, Белун. Любопытство мое действительно сейчас неуместно, — вздохнула Зарема. — Вино, что ли, в голову ударило?.. Однако еще об одном я хотела спросить. Почему сегодня ты не поддержал Владигора, не подсказал ему ту самую дорогу, за которую мы только что осушили бокалы?

— Я не мог этого сделать, поверь. Страж Времени, подойдя к перекрестку, должен сам определить свой дальнейший путь. Ибо он прокладывает дорогу для всех остальных. Его сила должна быть свободной. Но если бы я и пожелал вмешаться, ничего бы не получилось. Закрываясь от магического луча, я чувствовал дыхание Симаргла, верного пса Перуна. Это означало, что сам Перун где-то поблизости. Небесный голос, ответивший затем Владигору, не мне принадлежал — Перуну.

— А я, глупая, решила, что так проявилось одно из твоих тайных дарований. В самом деле, глас был громоподобен… Что ж, если такова воля Перуна, не нам ее оспаривать. Дождемся рассвета. Не наполнить ли нам еще по бокалу солнечным напитком с берегов Аракоса? Кажется, он мне тоже начинает нравиться…

7. Долгая ночь перед битвой

Конечно, это была непростительная глупость: поддавшись мальчишескому порыву, душевному смятению, вдруг сбежать подальше от людских глаз! Разве такое поведение достойно князя? А если что-нибудь случилось в его отсутствие? Ведь он даже никому не сказал, куда и зачем направился.

Владигор торопливо шагал через молчаливый и сумрачный лес, кляня себя последними словами за малодушие. Теперь он понимал, что прошлой ночью излишне понадеялся на миг прозрения, почти уверовал в близкую победу. Когда же вместо ожидаемого успеха грянула беда — растерялся, потерял самообладание. И как дитя малое за мамкину юбку прячется — только и придумать смог, что защиты у чародея просить. Н-да, хорош полководец!..

Небесный Голос знатно его встряхнул, заставил взять себя в руки. Сейчас не хныкать нужно и сопли по щекам размазывать, а действовать, искать слабое место в крепостной обороне. И обязательно найти! Удок ведь тоже слыл прекрасно защищенной крепостью, однако не устоял перед хитростью и отвагой. Почему же Ладор устоять должен?

Юноша усмехнулся собственным мыслям. Эвон как его из одной крайности в другую бросает! Нет, нельзя позволять чувствам брать верх над рассудком. Семь раз отмерить надо, прежде чем кделу приступать. Поэтому для начала…

Он внезапно остановился, настороженно вслушиваясь в лесную тишину. Неподалеку треснула сухая ветка, затем еще одна. Положив ладонь на рукоять меча, Владигор огляделся по сторонам и приготовился к нежданной встрече.

На его пути, между деревьями, замаячило странное белесое пятно, едва различимое в сгустившихся сумерках. Кто-то беззлобно выругался, послышалось конское ржание. Юноша остолбенел. Быть того не может! Но через мгновение он с радостным криком устремился вперед. Отвечая ему, вновь заржал конь, голос которого Владигор узнал бы из тысячи других. Лиходей! Милый, верный друг! И пропавший Чуча здесь: на холке златогривого восседает, лыбится — рот до ушей!

Владигор припал к шее любимого жеребца, сдернул вниз коротышку и к себе так прижал, что у того ребра хрустнули.

— Полегче, — сдавленно прохрипел Чуча. — Медведь прямо!..

Рассмеявшись, Владигор поставил его на землю, но не сдержался — еще и по плечу хлопнул.

— Откуда вы? Как здесь оказались?

— Это не у меня спрашивай, — потирая плечо, с нарочитой обидой в голосе ответил Чуча. — Ваша княжеская порода, видать, вся такая: один везет незнамо куда, команды не слушаясь, другой на радостях задавить готов… Я его в Ладейную рощу направлял, а он, как засморкалось, в темный лес поволок! Чтобы я еще раз на твоего зверя уселся!.. Да ни за какие сокровища не соглашусь!

— В Ладейную рощу? Откуда ж ты знал, что ватага туда придет, если сам я только прошлой ночью это место выбрал?

— Вот как? — покосился на него подземеяыцик. — Значит, взял вдруг и выбрал… И чем она тебе приглянулась? Из нее вроде бы крепость штурмовать несподручно: все поле от рощи до стены лучниками простреливается, да и стена с той стороны больно высокая, крепкая. Может, опять чего хитрое задумал?

— Пока ничего, — признался Владигор. — А в роще встать решил как раз потому, что из крепости к ней тоже никто скрытно не подойдет. Наши-то лучники бьют не хуже борейских. Да и всегда в этот бурелом отойти можно, сюда иноземцы не сунутся.

— Верно, князь, верно…

Видно было, что подземелыцик о чем-то задумался. Словно известие о ватаге, оказавшейся совсем рядом, его озаботило. Владигор, который не мог не заметить странности в поведении своего оруженосца, нахмурился.