Владигор

На животе Лерии был вырезан кровавый треугольник, в центре которого Арес поставил черную тринадцатиугольную пирамидку из заколдованного воска.

Поднеся к ней смоляной факел, он медленно расплавил воск. Черное пятно, растекаясь по телу несчастной жер— твы, постепенно обрело очертания отвратительного мохнатого паука.

Арес пробормотал заклинание — и паук ожил, при— поднял свое жирное тельце над женщиной, вонзил мерз. кие лапки ей под ребра. Лерия застонала. Кричать она уже не могла…

Черный паук раскрыл пасть с ужасными жвальцами, чуть помедлил, словно выбирая и примериваясь, а затемд сладострастно присосался к левой груди женщины. Лерия изогнулась от боли, безуспешно стараясь избавиться от паука. Но железные цепи надежно удерживали ее на каменном ложе, и давно уже не было сил сопротивляться пыткам.

Колдун усмехнулся, наблюдая за ее мучениями. Вытащив из-за пазухи маленький пузырек с фиолетовой жидкостью, он поднес его к губам Лерии. Она отвернула голову, хотя знала, что это бесполезно. Костлявые пальцы Ареса сдавили ее лицо, насильно разжимая зубы, зловонная жидкость потекла в рот. Принужденная сделать глоток, она почувствовала в груди нестерпимый огонь — и потеряла сознание.

Мохнатый паук между тем быстро увеличивался в размерах, одновременно меняя свое обличье. Теперь он напоминал огромного слизняка, который почти полностью накрыл собою тело женщины. Он будто втягивал ее в себя — до тех пор, пока не заглотил целиком, оставив снаружи лишь ржавые цепи.

Черный колдун продолжал бормотать заклинания и внимательно следить за тем, как туша слизняка становилась полупрозрачной, позволяя разглядеть заключенное внутри нее женское тело. Наконец, дрожа от нетерпения, Арес распростер над слизняком ладони и громко произнес:

— Повелеваю тебе, плененный дух человеческий, передать мне связующую нить, которая протянута между тобою и человеком по имени Владигор!

В ответ из чрева слизняка донеслись приглушенные стоны, а вслед за ними едва различимые ломкие звуки — будто кто-то рвал струны на гуслях или разбивал камнем тонкий лед на зимней реке. Но, как ни странно, они сливались в доступные пониманию человеческие слова:

— Он рядом… мой мальчик… нежный и сильный… Он пришел, чтобы… Помнит обо мне… Страж Времени спасет… Рухнут стены… Земля пропустит его… Он…

— Где он?! — нетерпеливо вскричал колдун. — Опиши место, покажи мне его!

— Нельзя… Он близко… Нельзя…

— Повинуйся мне! Твои силы исчерпаны, твоя воля сломлена. Я отныне твой властелин! Повелеваю: расскажи обо всем, что с ним рядом. Передай мне связующую нить!

— Нет… Не мучай меня… Как тяжко-Неожиданно звучание слов изменилось, ритм стал более учащенным, взрывчатым:

— Вмешайся, заслони!.. Иначе не справлюсь… Нет сил… Торопись!.. Нельзя… Помоги мне!..

Черный колдун озадаченно уставился на свое «творение», с которым происходило нечто неправильное. Тело женщины внутри слизняка трепетало, как березка под порывами ветра. Полупрозрачная магическая оболочка едва сдерживала его, угрожая прорваться в любой момент. Арес торопливо стал повторять заклинания, удерживающие плененный дух в подчинении. В какой-то мере ему удалось восстановить прежнее положение, однако он чувствовал, что некая могущественная сила продолжает активное противодействие.

Арес вновь и вновь твердил заклинания. На лбу его выступил пот, губы побелели, руки налились свинцом…

За сотни верст от Ладора, в Белом Замке, крепко сцепившись руками, четверо чародеев образовали мощный магический круг. Его влияние и повредило колдовскую сеть Ареса.

Лишь кругу было по силам мгновенно преодолеть пространство и приостановить действие заклинаний. Однако даже с его помощью чародеи не могли бы на таком расстоянии освободить пленницу, тело и душа которой находились во власти Черного колдуна. Все четверо прекрасно это осознавали…

ГВИДОР:

— Кажется, она все поняла и пытается нам помочь.

Бедняжка!

АЛАТЫР:

— Если бы мы сумели сейчас чем-то напугать Ареса или хотя бы отвлечь, ослабить его. Тогда, может быть,

удастся…

БЕЛУН:

— Не обманывай себя, собрат. Это все, что мы можем. Княжеский дворец буквально опутан сетями Триглава. Нам не разорвать их. И долго сохранять силу круга внутри его сетей нам тоже не удастся.

АЛАТЫР:

— Значит, наша попытка была бесполезна? Арес вновь овладеет ее духом и доберется до Владигора, так? Но ведь ты каким-то образом сумел проникнуть мыслью за крепостные стены и не запутался в сетях Злыдня! Разве нельзя той же дорогой вывести дух несчастной Лерии?

БЕЛУН:

— Я воспользовался связующей нитью, которая про тянулась между юным княжичем и прекрасной ведуньей после первой их ночи и сохранялась все эти годы. Моя чародейская мысль, скользнув по лучу волшебного аметиста, устремилась от Владигора к Лерии и вошла в ее подсознание. К несчастью, слишком поздно… Ее дух уже был пленен Черной магией Ареса, поддержанной Триглавом. И сейчас Арес пытается воспользоваться той же нитью, чтобы проделать обратный путь и войти в подсознание Владигора. Боюсь, что мои неосторожные действия указали ему или Триглаву на эту возможность…

ЗАРЕМА:

— Не вини себя понапрасну, собрат. Злыдень давно знал о чувствах юного княжича, иначе не появился бы здесь созданный Аресом нетопырь-убийца в образе Лерии.

АЛАТЫР:

— В таком случае почему бы нам не оборвать связующую нить и не лишить колдуна возможности выйти на Владигора?

ГВИДОР:

— Ты еще молод, Алатыр, поэтому не знаешь: нить первой ночи одна из прочнейших в человеческой душе… Но если бы и удалось нам это сделать на таком расстоянии, Арес все равно не оставит своих попыток и найдет способ связать концы нити, ибо живой дух Лерии по-прежнему в его власти.

ЗАРЕМА:

— У нас есть единственный способ не допустить этого…

ГВИДОР:

— Ты права, к сожалению. И мы должны поспешить им воспользоваться, поскольку сила круга уже слабеет,

я чувствую это…

АЛАТЫР:

— Да, я тоже заметил — круг истончается. Но о каком способе вы говорите?

ЗАРЕМА:

— О смерти. Мы можем открыть плененному духу Лерии путь в Страну Мертвых — единственный путь, пойти по которому Арес не сможет помешать. Тогда она ша оборвет связующую нить. Нужно лишь, чтобы Лерия согласилась на это. Пока у нас еще остались силы…

БЕЛУН:

— Она слышит нас, и она согласна. Просит, чтобы мы медлили. Арес вновь врывается в ее подсознание… Собратья, что скажете?

ЗАРЕМА:

Мы должны это сделать.

ГУДИМ:

—Да.

АЛАТЫР:

— Если ничего другого не остается… Да.

БЕЛУН:

— Прости нас, Лерия. Прощай!

В глазах у колдуна вдруг потемнело, и резкая боль запульсировала в висках. Он непроизвольно сжал голову руками, на миг ослабив контроль над своей жертвой. А когда сумрачная пелена спала и Арес вновь овладел собой, вопль проклятья вырвался из его уст. Случилось непоправимое: оболочка слизняка лопнула, словно бычий пузырь, и наполняющая ее черно-фиолетовая жидкость растеклась по полу.

По распростертому на каменном ложе телу пленницы пробежала предсмертная судорога.

— Не смей, нет! — вскричал он, кидаясь к ускользающей в небытие Лерии. — Заклинаю всемогуществом Триглава!..

Поздно. Она больше не принадлежала своему мучителю. Душа ее освободилась, и лишь истерзанное тело по-прежнему было распято бесполезными цепями.

Черный колдун в бессильной злобе занес кулак над лицом мертвой женщины — и с ужасом отшатнулся. Ее посиневшие, в кровь разбитые губы… улыбались!

4. У стен Ладора

Владигор хрипло вскрикнул, как от удара кинжалом в грудь, и мгновенно проснулся. Ощущение полученной раны было таким ярким, что он даже провел рукой по своей голой груди, будто хотел убедиться, не торчит ли из нее рукоятка кинжала…

В походном шатре рядом с ним никого не было. Очевидно, Третьяк пошел проверять сторожевые посты (он делал это почти каждую ночь, хотя и говорил, что полностью доверяет своим десятникам), а Горбач, как обычно, спал в собственном шатре, поставленном рядом с княжеским. Старый разбойник в последнее время всячески подчеркивал свое почтение к званию Владигора и бывал очень недоволен, когда юноша вел себя с мужиками отнюдь не по-княжески. «Вернешься во дворец, — укоризненно выговаривал он Владигору, — в опочивальню свою княжескую тоже всех нас позовешь? Разве достойно князя равняться со слугами?».

И сколько ни твердил ему Владигор, что нет сейчас среди них слуг для него, а только соратники и друзья, что не князь он — пока лишь княжич, да и то «самозванцем» объявленный, все было без толку. Горбач в качестве главного довода одно приводил: «Не то важно, что ты сын Светозора и по нашей Правде и Совести в Синегорье властвовать должен после отца своего. Главное, что князем тебя народ величает. Не признали бы люди в тебе настоящего князя — не видать нам ни Удока, ни стен Ладора, ни войска, готового идти за тебя на смерть. Посему и князь ты уже, а не княжич».

Владигор понимал, что кое в чем Горбач прав, что люди поддерживают его, ибо хотят видеть в нем настоящего властителя Синегорья — справедливого, мудрого, сильного и бесстрашного. Но разве он уже оправдал их надежды и веру? Измученные самодурством Климо-ги, они невольно спешат желаемое принять за действительное. Вот и называют князем того, с кем в бой идут против нечестивого притеснителя.

Что ж, сам вызвался, никто не заставлял. Вот и неси теперь звание княжеское с честью и доблестью, дабы имя отца ничем не запятнать.

…Поворочавшись немного с боку на бок, Владигор решил, что уснуть уже не удастся. Не давало покоя гнетущее чувство неведомой утраты, тисками сжимало сердце. Может, беда рядом, и кинжальный удар, разбудивший его, был знаком, посланным из Белого Замка?.

Он внимательно вгляделся в чародейский перстень-Нет, голубой аметист сияет ровно и ярко, не предвещая близкой опасности.

Одевшись и проверив оружие, Владигор вышел из шатра. И тут же столкнулся с Третьяком, спешащим ему навстречу.

— Тебя уже разбудили, князь? Обо всем рассказали?

— Нет, никто не будил… Что стряслось?

— Нижняя слобода взбунтовалась! Только что мужики с того берега приплыли, к нашим постам вышли, человек двадцать… Говорят, Климога послал борейцев избивать всех, кто встретится, и выпытывать о «самозванце». Ну и не сдержался народ — топоры достал. С десяток иноземцев порубили, а потом в леса подались — у тебя защиты искать.

— Откуда узнали, что здесь стоим?

— Они и не знали, случайно наткнулись. Большинство мужиков на север пошли, где, по слухам, наше войско видали, а эти хотели до света в дубраве укрыться, чтобы потом к Удоку плыть. Безлунной ночью по Звонке, известное дело, только сумасшедший спускаться осмелится… Правду они говорят, князь, поверь!

— Поверить не трудно: Климога нынче повсюду лютует. А проверить все-таки надо. Пошли разведчиков к Нижней слободе, пусть у людей поспрашивают.

— Уже послал троих пареньков, они быстро обернутся. Но боюсь, что с утра Климога в отместку за своих стражников кровавую баню в слободе устроит.

— Считаешь, что нужно прямо сейчас выступать? А если все же ловушка? — Владигор покачал головой. — Ничего толком не зная, соваться волку в пасть… Огромный риск, Третьяк.

— Что ж они,-вмешался в разговор вышедший из своего шатра Горбач, — столько лет уживались с борейцами, и на тебе — выбрали времечко!

— Чего тут непонятного?! — вспылил Третьяк, — Оттого и не стерпели, что про войско наше услышали, про юного князя! Да ты бы только посмотрел на них, Горбач! Одежка драная, ребра торчат, а за топоры крепко держатся. Ватагу разглядели, так глаза огнем запылали — в бой рвутся. И наши все, кто говорил с ними, туда же: не хотят в кустах отсиживаться, пока наемники Климогины будут слободку безнаказанно кровавить!

Владигор задумался. Верно Третьяк говорит: мужики взбунтовались не только из-за борейского мордобоя, но оттого еще, что отряд Ждана, по окрестным деревням пройдясь, знатную славу о себе разнес. Точнее — о войске князя Владигора.

И другое верно: Климога бунта не простит, завтра же лютых борейцев на Нижнюю слободу кинет. Мало кому из ее жителей доведется в этот день уцелеть…

— Хорошо, сделаем так, — решительно произнес Владигор. — Ты, Третьяк, поднимай полторы сотни и переправляйся на тот берег. Возьми с собой этих мужиков из слободы, пусть втихую проведут наших по дворам и укажут, где борейцев лучше встретить, когда заявятся. Вряд ли Климога на усмирение больше сотни пошлет — для бунтарей-простолюдинов и сотни латников предостаточно. Если, конечно, не ожидает он сейчас кого посильнее. Но если все же западню приготовил, что ж, ничего не поделаешь — разнесет он тебя по закоулочкам.

— Нет там западни, князь! Сердцем чую!

— Утро покажет, сколь хорошо твое сердце чуять умеет, — горько усмехнулся княжич. — Теперь дальше слушай. Настоящего сражения полторы сотни не выдержат, да и нет нужды в этом. Пожалуй, уже к полудню а то и раньше, Климога сообразит, что не мужики и ремесленники против него бьются, и тогда бросит на тебя настоящие силы. Их дожидаться не следует. К тому времени всех — от мала до велика — нужно подальше в лес увести: на север, в предгорье, туда, где сейчас Ждан со своим отрядом.

Все понятно?

— Да все, пожалуй.

— Вот и славно. А мы с Горбачом, пока Климога с тобой разбираться будет, постараемся незаметно выйти к восточному склону холма, укроемся в Ладейной роще.Знаешь про такую?

— Бывать не приходилось, но слышал, что в ней лес для ладей рубят. Отыщу, коли понадобится.

— Отыщешь, — кивнул Владигор. — Так вот, в крайнем случае, если совсем уж туго тебе придется, побеспокоим борейцев и с той стороны. Хотя лучше бы ты своими силами обошелся… Когда отыщешь Ждана, вместе подбирайтесь вновь поближе к Ладору. Но в серьезный бой не ввязывайтесь, на рожон не лезьте! Как вернетесь к городу, сразу посылай гонца ко мне в Ладейную рощу.

— И что дальше? — спросил Горбач, который пока не мог ухватить главного замысла Владигора. Княжич хитро сощурил глаз:

— Утро вечера мудренее. Верно? Не будем обсуждать планы раньше времени. Посмотрим, что Климога нам завтра покажет… Впрочем, уже сегодня: гляньте, Утренняя звезда всходит. Поспеши, Третьяк, времени у тебя почти не осталось.

Владигор вернулся в шатер На душе у него кошки скребли. Весь «тайный смысл» его плана заключался в том лишь, что никакого плана просто не было!

Сколько людей останется у Третьяка после битвы в Нижней слободе? Как быстро отыщет он отряд Ждана? Да и в предгорьях ли нужно искать? Ждан мог давно уйти совсем в иные края, поскольку именно такой приказ получил в свое время от княжича: куролесить повсюду, нигде долго не задерживаясь… Почему до сей поры нет от него никаких известий? Сумеет ли ватага скрытно перебраться в Ладейную рощу? Сколько времени придется там стоять?

Не зная ответов на эти вопросы, Владигор ничего не мог предпринять. Какие уж тут планы! Он вновь действует по наитию, а люди, доверившие ему свои судьбы, убеждены, что его замыслы безупречны и обязательно приведут к победе… Впрочем, как ни странно, здесь нет противоречия. Разве не владеет он искусством подсознательного поиска верных решений? И разве не это помогало ему на всем пути к Ладору? «Любая задача имеет решение, — учил его Белун. — Нужно лишь уметь отыскивать скрытую взаимосвязь явлений, которые на первый взгляд кажутся очень далекими друг от друга. Доверься потоку своих мыслей, не мешай им рисовать нелепые узоры, создавать невероятные образы. В нужное время твое подсознание само найдет выход из лабиринта вопросов — это и есть миг прозрения».

Чародей утверждал, что Владигор с рождения владел зачатками этого искусства, а в Белом Замке лишь развил и усилил сей дар богов. В дальнейшем его способности возрастут еще больше и не раз проявят себя в самых трудных и опасных ситуациях. Юноша в ответ улыбался и пожимал плечами, считая, что Белун преувеличивает. Однако позднее понял, что чародей был прав: мгновенно принятые и вроде бы ничем не обусловленные решения в итоге оказывались наиболее верными. Владигор в таких случаях — «миг прозрения» — испытывал необычайный душевный подъем, способен был горы свернуть.

Вот и теперь, слыша за грубой тканью шатра перезвон оружия и негромкие команды десятников, Владигор чувствовал, как приливает к сердцу молодая горячая кровь, как растет в нем уверенность в собственных силах, как расправляются плечи в ожидании грядущей решительной схватки с врагом. Что ж, юный князь Синегорья готов к ней!

Климога в точности выполнил указания Черного колдуна — пропьянствовал всю ночь с дружинниками, как простой сотник, и даже скоморошьи прибаутки заодно с ними горланил, и борейцев последними словами крыл, и главного «советника» своего поругивал.

Сперва дружина была в растерянности: с чего вдруг князь до них, простых ратников, снизошел? Вино выставил, хоть залейся. Пьет как равный. Правда, строго-настрого запретил со двора выходить, самолично навесил замок на ворота, а ключ под рубаху спрятал. Но после второго кувшина таиться перестал и все им поведал.

Оказалось, что повод для неурочного праздника вполне подходящий — князь жениться собрался! Где же еще с холостяцкой жизнью, веселясь, прощаться, как не в дружинном доме? Кого первыми о предстоящей свадьбе извещать, как не ратников своих верных? Однако просил эту новость другим пока не рассказывать, и что самое удивительное — не назвал даже имени своей невесты. Сболтнул только, когда уже лыка не вязал, что весь народ синегорский возблагодарит богов и его, Климогу, за такую княгиню.

Дружинная сотня, в отличие от своего князя, в последнем отнюдь не была уверена. Хотя служили они Климоге как положено, честь воинскую блюли и приказы выполняли неукоснительно, особого почтения к нему давно не испытывали. О простом народе и говорить нечего… Так что вряд ли дождется Климога благодарности синегорцев, какой бы раскрасавицей княгиней ни «одарил» своих подданных.

Впрочем, нелюбовь к хозяину не помешала им пить без удержу за его здоровье и во славу будущей княгини. Когда над Ладором взошло солнце, вся дружинная сотня лежала вповалку (чего, собственно, и добивались Климога с Аресом), храпела на разные лады и не имела ни малейшего понятия о событиях в Нижней слободе.

Черный колдун понимал, что главное сражение с мятежным княжичем может начаться в самое ближайшее время и потребует от него огромного напряжения и предельной ясности мыслей. Поэтому сейчас ему был Енеобходим отдых. Измученный незримой битвой с могучим противником за душу Лерии, он чувствовал себя хуже пьянчуги, которому не дали опохмелиться. Именно это сравнение пришло ему в голову при виде упившегося Климога, которого телохранители с трудом приволокли в княжескую опочивальню.

Арес брезгливо поморщился и велел уложить его в постель прямо так, не раздевая. Сам же устроился в большом кресле, приказав до полудня без крайней нужды не беспокоить.

Он был уверен, что борейский сотник Кугдис толково и быстро разделается с отребьем Нижней слободки. Ночью-то бунтовать проще!.. А пусть попробуют среди бела дня топоры поднять на опытных и хорошо вооруженных воинов, тогда и поглядим, кто здесь хозяин!

Задача для Кугдиса была простой: с отрядом латников спуститься в слободу, пройтись по всем дворам, забирая из каждого по одному человеку. Кто сопротивляться будет — тут же голову рубить. Остальным объявить: ежели до сумерек вчерашние убийцы стражников к городским воротам не явятся, заложники за них своими жизнями ответят. Это должно подействовать на простолюдинов. Ведь какие из них вояки? Сгоряча зa ножи схватились, а теперь наверняка очухались, сами испугались содеянного… Однако урок им преподать нужно… Впредь думать будут…

С этими мыслями, дремотно витающими в его сознании, Арес наконец-то смог немного успокоиться и уснуть.

Нижняя слобода сперва показалась Кугдису вымершей. Дверь не скрипнет, собака не залает, ребенок не засмеется… Затем все же его цепкий глаз приметил кое-какие признаки жизни: бабий сарафан мелькнул у погреба, ставня поспешно захлопнулась, парнишка убежал от колодца. Ясное дело — попрятались, наказания убоявшись!

— Эка страху мы нагнали!-весело крикнул он своим воинам. — Кажись, они даже собакам тявкать запретили, чтобы нас не рассердить. Ничего, сейчас живо…

Договорить Кугдис не успел. Метко пущенная стрела вонзилась ему в переносицу. Покачнувшись, сотник рухнул на землю. Произошло это так быстро, что борейцы не сразу поняли, отчего он вдруг упал? Споткнулся, что ли, на колдобине? Но уже через мгновение они получили исчерпывающий ответ на свои вопросы: стрелы и дротики посыпались со всех сторон!

— Засада!..

— Борейцы, к бою!

— Отходи назад!

— Проклятье, здесь тоже!.. . Лишенные командира, не знающие, где укрылся противник, да и просто не готовые к сражению, наемники растерялись. Каждый кричал свое, добавляя неразберихи. А стрелы невидимых лучников продолжали валить их с ног одного за другим.

И все же хорошая боевая выучка помогла борейцам не утратить полностью присутствия духа и в конце концов занять оборону даже в столь невыгодном для них положении. Заслоняясь щитами, они образовали крепкий круг, в центре которого укрыли раненых, и ощерились мечами и копьями. Теперь стрелы были не слишком опасны для них. Правда, возможности вырваться из ловушки тоже не было. Оставалось лишь отражать наскоки бунтовщиков и надеяться на помощь из крепости.

Люди Третьяка, скрывавшиеся кто где — в ближайших домишках, на соломенных крышах сарайчиков, за дровяными поленницами и низкими заборчиками, — прекратили бесполезный обстрел. Молодецким свистом Третьяк поднял их в атаку и первым же бросился на врага.

Однако проломить железную стену из щитов и копий лихим налетом не удалось. Мятежники отступили, потеряв в этой необдуманной атаке почти дюжину своих товарищей… Сам Третьяк был ранен в плечо. Кое-как перетянув рану оторванным рукавом рубахи, сотник приказал лучникам возобновить стрельбу. Обычно сдержанный, хладнокровный в бою, сейчас он не скрывал своих чувств. Злость и досада обуревали его, мешая разуму найти верное решение.

Он подозвал оруженосца Тараску и сердито спросил:

— Ну, долго слобожане будут возиться? Почему не спешат?!

— Некоторые не хотят дома покидать, свой скарб жалеют. Боятся, что стражники все разграбят. Не знаем, как и уговорить!

— Вот недоумки лапотные! — выругался Третьяк. — Барахла им жалко, а себя — нет. Передай, что мы свои головы зазря терять не собираемся. Не уйдут в леса — пусть на себя пеняют. Дурак я был, когда их защищать вызвался!..

Третьяк понимал, что напрасно сердится на жителей слободы. Для большинства из них потеря дома и всего нажитого многолетним изнурительным трудом была равносильна смерти. А разве мог он обещать, что борейцы по злобе своей не сожгут их жилища? Но как объяснишь людям, что иного выхода нет, что в любом случае Арес не простит им ночного бунта! Верно говорил Владигор: куда ни кинь — всюду клин.

Тяжело вздохнув, он приподнялся из-за своего укрытия и посмотрел на крепостные ворота. Пока они были заперты и, слава Хорсу, новый отряд наемников не спускался с холма на выручку полусотне, угодившей в западню. Если удастся быстро разделаться с окруженными в слободе латниками, положение мятежников может в корне измениться. Достаточно будет перекрыть отходы к лесу — и уже не борейский, а синегорский отряд окажется между молотом и наковальней.

Но как прошибить крепкую защиту латников? После первого удачного обстрела их осталось человек тридцать. Надо было сразу кидаться в атаку, а он промедлил, своих мужиков пожалел. Упустил бесценные мгновения, Надеясь малой кровью победу одержать. Как он мог так опростоволоситься?!

Впрочем, он знал как. После происшествия у Лебяжьего порога, когда только вмешательство Владигора вернуло его в Поднебесный мир. Третьяк стал чересчур бережно относиться к человеческим жизням. Уже не мог с былой легкостью подвергать людей смертельным опасностям, невольно задумывался о ценности каждой живой души. А ведь в бою подобные рассуждения недопустимы. Пожалеешь человека — проиграешь сражение.

Он смутно помнил, что именно случилось после того, как колдовская сила забрала его в Преисподнюю. Все было туманно, зыбко. Мелькали жутковатые тени, слышались странные голоса, которые звали куда-то, влекли за собой… И огромное чувство горечи наполняло сердце. Это чувство не исчезло даже тогда, когда он вырвался из власти потусторонних сил, осталось в нем — и не позволяет теперь распоряжаться чужими судьбами. Разве простительна такая мягкотелость воину, командиру?

— Эй, Третьяк! — услышал он встревоженный голос одного из лучников. — Очнись, дружище! У нас кончаются стрелы, надо что-то делать!..

Встрепенувшись, он огляделся и приказал прекратить стрельбу. Возле ближайшего сарайчика валялись несколько необтесанных сосновых бревен — на них задержался его взгляд, а в голове завертелась интересная мысль. Почему бы не прошибить вражескую защиту старым, испытанным способом?

— А ну-ка, братцы, давайте к этим бревнышкам! Сейчас покажем иноземцам, как воевать нужно!

Его люди быстро смекнули что к чему. Ухватив два крепких и длинных бревна, они с криками и разбойным свистом бросились на борейцев. Щиты и мечи врагов оказались бессильны остановить их натиск. Железная стена дрогнула и развалилась. В образовавшуюся брешь с лихим азартом устремились мятежники. Началась рукопашная битва, исход которой был предрешен. Численное превосходство синегорцев не оставляло борейцам никаких надежд на спасение.

Вскоре все было кончено. Отчаянно рубившиеся латники полегли до единого, так и не дождавшись помощи из крепости. Отряд Третьяка потерял убитыми сорок человек, еще столько же были ранены. Нужно уходить в лес, решил Третьяк, даже если слобожане продолжают цепляться за свои домишки. Потери слишком велики, еще одной схватки не выдержать.

Вдруг подбежал Тараска, весело выкрикнул:

— Наши в лесу объявились! Ждан со своим отрядом!

— Ну да?! — обрадовался Третьяк. — Откуда?

— Говорят, что в слободку на выручку шли. На них местные мужики ночью наткнулись, рассказали о бунте. Вот Ждан, как и мы, сюда заторопился. А мы первыми поспели…

— Славься, Перун, теперь нам никто не страшен! Сколько людей у него?

— Почти две сотни. Вон, гляди, подходят! В самом деле, на окраине слободы показались всадники, и вскоре со взмыленного жеребца соскочил Ждан,

обнял Третьяка…

Заметив кровоточащую рану на его плече, Ждан спросил:

— Что, сотник, не удержался — сам в драку полез?

— Тебя разве дождешься? — отшутился Третьяк. — Спишь долго.

— Ну, надеюсь, кое-что и на мою долю осталось.

— А вот еще немного здесь посудачим, так ясно будет, сколько своих псов заморских Арес из крепости спустит. Наверняка твой отряд с караульных башен уже заприметили…

Словно подтверждая его слова, крепостные ворота распахнулись и на дороге, ведущей в Нижнюю слободу, показались борейские латники. Их было не меньше сотни. Но разве этого количества достаточно, чтобы разбить объединенные силы Третьяка и Ждана? Или Климога по-прежнему думает, что ему противостоят лишь слободские мужики?

— Что делать будем? — спросил Ждан. — Князь на сей случай что приказал?

— Велел не ввязываться. Но тебя-то в расчет не брал! Мы ничего толком о тебе не знали… Да тут еще слобожане артачатся, многие уходить не хотят. Неужто борейцам на расправу оставим? Если о моем желании спрашиваешь, так оно простое: врезать гадам как следует!

— Быть посему, — кивнул Ждан. — Зря, что ли, мои люди коней не жалели? Сейчас не удержишь, в бой рвутся. Накажем заморских гостей, а там видно будет!

Оба ошибались, считая, что борейцы выступили на слободку по приказу Климоги. И предположить не могли, что упившийся властитель мирно дрыхнет в опочивальне, а всеми действиями против мятежников заправляет теперь Черный колдун Арес.

Как только башенная стража доложила ему о вооруженных всадниках, замеченных на опушке леса, о звуках битвы (саму-то ее не видать из-за слободских построек, но звон металла и крики людей различить можно) и о том, что до сих пор нет никаких известий от Кугдиса, Арес понял: пришло время всерьез покарать голытьбу Владигора. Если они так много о себе возомнили и даже осмелились средь бела дня напасть на отборных борейских воинов, охраняющих стольный город, что ж, пусть испытают в полной мере силу его, Ареса, колдовского гнева! Пощады не будет!

Двести латников были направлены им в слободу не для битвы. Совсем иное замыслил Черный колдун — выманить бунтовщиков из деревянных лачуг под крепостные стены, хотя бы и пожертвовав для этого частью своего войска.

Расчет оказался верным. Люди Третьяка и Ждана, разгоряченные победой над первым отрядом иноземцев, набросились на неповоротливую борейскую колонну, как молодые волки на стадо сохатых. Взмыли в воздух каленые стрелы и дротики, засверкали мечи, топоры и боевые рогатины, вновь полилась на землю кровь — своя и чужая. Ударив одновременно из Нижней слободы и с лесной опушки, синегорцы надеялись рассечь вражескую колонну, навязать ей плотную рукопашную драку, при которой тяжелые борейские доспехи становятся не столько защитой, сколько помехой.

Этот план им почти удался: всадники Ждана, вылетев из придорожного редколесья, с ходу вклинились в ряды латников. Те не успели изготовиться к отражению атаки — и копья их, щиты и шлемы, словно сухие доски, затрещали под копытами вздыбленных лошадей, под ударами кистеней и железных дубин. Пращники из отряда Третьяка ударили в лоб колонны целым градом камней, принудив ее остановиться в самом опасном месте — меж двух высоких скирд соломы, с которых на борейские плечи и головы посыпались самые отчаянные разбойники. Казалось, поражение иноземцев неизбежно…

Неожиданно над схваткой, перекрывая звон оружия и предсмертные стоны воинов, зазвучал сигнал боевой трубы. В тот же миг борейцы, не обращая внимания на своих раненых товарищей и издевательские оклики бунтовщиков, сбрасывая по пути тяжелые доспехи и даже оружие, устремились назад, к воротам Ладора!

— Бегут, мерзавцы! — завопил Третьяк, преисполненный радости от очередного и столь быстрого успеха. — Добивай их, ребята! Вперед!..