Вариант "Ангола"

      "Что за восстановление? Восстановление чего?", подумал я. "Надо бы выяснить…" Вслух же спросил:
      – Вы говорили о каком-то соглашении… В чем же оно будет заключаться?
      – Ваша задача замедлить догонятелей на четыре час! После верну вам ваше.
      – Хорошенькое дело, – фыркнул Вейхштейн. – Сначала ограбили нас, а теперь мы, чтобы свое же назад вернуть, должны еще и службу сослужить? В тридевятое царство не сбегать заодно?
      – Нет, не нужно бегать, – после короткой паузы сказал неизвестный, похоже, не понявший издевки. – Замедлить надо врага. Но сделать я говорю, придется: иного выхода-возможности-решения нет.
      – Почему это?
      – Если корабль окажется в руки ваших врагов, последствия катастрофические. Для вас, всей страны вашей, всего мира даже. Ваш враг получит очень мощнейшее оружие, которое судьбу всего мира нарушит.
      – Те синие молнии? – недоверчиво улыбнулся я.
      – Нет, не шокеры я имею в виду – они даже не оружие. Мой корабль опаснее тысяч танков или самолетов для вас может оказаться, страшнее даже атомной бомбы.
      – Страшнее чего?
      – Атомной… Нет, для этого у вас пока еще рано. Просто примите: если ваши враги захватят корабль меня, ваша страна и весь мир обречены.
      – А почему бы нам просто не подорвать этот ваш корабль? – спросил я. – Фора во времени у нас есть, сможем уйти. И корабль врагу не достанется…
      Конечно, это был блеф. Если погоня так близка, то рано или поздно нас настигнут – и скорее рано, чем поздно. Португальцам достаточно вызвать помощь из других гарнизонов, которая нас перехватит…
      – Неприемлемо, – покачал головой неизвестный. – Возможность возвращения для меня исчезнет.
      Хм-м, а гражданин-то с гнильцой. Своя шкура всего важнее, выходит?
      – Если мы задержим португальцев и дадим вам возможность скрыться, что будет с нами? – спросил Анте. – Ведь ради помощи вам мы лишаемся форы во времени, а много ли толку с алмазов, если мы попадем в лапы португальцам?
      – Разумно, – кивнул неизвестный. – В таком случае после восстановления я могу вас отсюда. Вас улететь, я говорю.
      – На родину?
      – Нет, ваша родина далеко-много. Есть ограничения по перемещению в пространстве для меня. Корабль может только половину дистанции преодолеть – больше нет. Половину расстояния-дальности.
      Мне вспомнился наш спор на прииске, когда мы решали, куда будем уходить. Интересно, если этот странный человек и в самом деле нас вывезет – дотянем ли мы до Ирана?
      – Потом я уйду к себе на корабле. В континуум свой, в мое пространство-время.
      Взглянув на наши непонимающие лица, человек пояснил:
      – Мое пространство-время, мой рядом-мир от вашего очень похоже. Это такая же Земля, но с вашей Землей она пересекается не может – не способна – не есть, существует сама, но рядом, – он изобразил в воздухе параллельные прямые. – Сознаете? Всегда рядом, общее много – но не пересекаются, разные. Есть еще другие – они похожи мало чем дальше друг друга находятся. Ваш мир с мой очень близко, но попасть туда нельзя – только с помощью аномальных проходов-искажений полевой матрицы или проникающих кораблей как мой. Но я не в одном времени с вами, я во времени вперед живу намного.
      – То есть вы… из будущего?
      – Да. Будущего, но рядом-мира, не вашего.
      – С ума сойти, – я потер ладонью лоб.
      – Почему мы должны вам верить? – спросил Анте.
      – Разумно, – снова кивнул неизвестный. – Об интеллекте правильно предположил. Я могу-умею-способен объяснить странные вещи о том, что происходит, которые вы не понимаете еще. Также-кроме-дополнительно я один могу вас отсюда спасти, улететь от врага – говорил уже это. Верить можете-вынуждены-должны – альтернативы не имеете.
      – И какие же вещи вы можете объяснить?
      – Как появилось то место, где вы извлекали алмазы – хотите вы это знать?
      Еще бы мы не хотели. Но слушать этого странного человека было очень сложно – очень уж коряво он говорил, так что я просто перескажу своими словами все, что он нам поведал.
      Он оказался пилотом первого в его рядом-мире "проникающего корабля" – по сути, пилотом-испытателем вроде тех, что испытывают новые самолеты. Он должен был проникнуть сквозь барьер между нашими мирами, и вернуться.
      Эксперимент удался, но только наполовину: после перехода на корабле отказало какое-то устройство, которое пилот именовал "реактором". Не знаю, что это такое, похоже, что-то вроде мощного динамо, вырабатывающего энергию для движения в пространстве и времени. Правда, что это за динамо, способное выдать пятнадцать гигаватт? Может, привирает для красного словца? Как бы там ни было, произошла катастрофа: "проникающий корабль" врезался в землю с чудовищной скоростью, подобно огромному метеориту. Но корабельные машины сработали отлично: каким-то образом разрушительную энергию удара удалось удержать в очень маленьком пространстве, иначе бы всей округе пришлось тяжко – взрывная волна выровняла бы все на манер стола в радиусе полусотни километров. А так получилось, что вся мощь удара обрушилась на очень небольшой участок местности. Возник котлован, а рядом протекавшая река изменила русло. Самое главное – углерод кристаллизовался в алмазы, потому как температуры и давления в районе удара были ого-го! Рухнул корабль, понятное дело, как раз в том районе, где Прохоров заложил прииск. Кроме того, произошел какой-то "срыв хронопотока", и неподалеку от места падения корабля образовался еще один "импактный кратер" – в том месте планировали развернуть второй участок добычи.
      Я едва не рассмеялся от того, насколько реальность оказалась далека от моих догадок. Балда, искал "синюю глину", да кимберлитовую трубку… А вот Прохоров молодец – его гипотеза о метеорите и в самом деле многое объясняла. И хотя никакого метеорита не было, догадка насчет того, что алмазы связаны с ударом чудовищной силы, оказалась верной. Ну а то, что он все связал с метеоритом… Не мог же он, в самом-то деле, догадаться насчет "проникающего корабля"!
      Наполовину разрушенный – часть корпуса просто-напросто испарилась – "проникающий корабль" отскочил от грунта, и рухнул снова, на этот раз именно там, где мы сейчас и находимся. Похоже, в этот раз автоматика сработала не в пример хуже: не зря же это место аборигены прозвали Горой Грома…
      Но вообще пролетариат в рядом-мире работал, по-моему, просто отлично: если после такой катастрофы корабль можно починить, то это что-то да значит!
      Правда, тут пилоту пришлось столкнуться с разного рода трудностями. Во-первых, оказалась уничтоженной большая часть корабельного оборудования, в том числе и некий "ИскИн". Мы так толком и не поняли, что это такое, но, похоже, речь шла о какой-то вычислительной машине, способной проводить расчеты с феноменальной скоростью и заменить целые институты. Этот вычислитель вроде как был самым важным элементом корабля: даже большая часть оборудования, которое еще могло функционировать, без его управления работать отказывалось – особенно пилот сетовал на отказ каких-то "интерфейсов" и еще чего-то малопонятного. По его словам выходило, что он, благодаря своим машинам, даже видит иначе, чем мы: сейчас мы видим только его и друг друга, а он видит нас, себя, и еще множество разных графиков, таблиц и прочего – например, сервы и корабельные механизмы постоянно сообщают ему о том, как идет ремонт. Потому и глаза у него постоянно движутся, что он отслеживает то, чего мы не видим. Удивительно! Но без вычислительной машины его "нанотроника" – даже и не спрашивайте меня, что это такое, понятия не имею – работает едва ли в четверть возможностей. Кстати, если бы вычислитель действовал, речь у него была бы гораздо более понятной, признался пилот. Сейчас переводом занята "автономная программа-переводчик", а она "не умная". Выходит, этот вычислитель и в самом деле нужная штука. Вот только зачем же инженеры в рядом-мире сделали такую глупость, сделав машину ответственной за все и, по сути, положив все яйца в одну корзину? И почему этот человек так зависит от машины, пусть и такой замечательной?
      Во-вторых, при катастрофе фрагменты корабля, содержимое склада запчастей и необходимые припасы оказались разбросаны на большой площади, а среди них было то, что заменить было просто невозможно – те самые кристаллы, которые португальцы захватили в деревне. Кстати, кристаллы он именовал не кристаллами, а накринами, или "наноструктурированными кристаллическими носителями", так что поняли мы его не сразу. Накрины эти являлись универсальными накопителями энергии, и использовались в самых разных областях: от медицины, что мы уже поняли из случая с Даниловым, до техники. Пилот сказал, что несколько накринов могут питать ту самую могучую динамо-машину, реактор – такая в них мощь скрыта. Сами накрины оказались искусственного происхождения: в рядом-мире их собирают якобы по атому с помощью таких маленьких машин, которые, по словам пилота, будто бы и в микроскоп не разглядишь. Это мы, врать не буду, пропустили мимо ушей. Нет, я не спорю – кристаллы и в самом деле уникальные, но тут он, по-моему, здорово приукрасил. Машины, невидимые в микроскоп, надо же… Кстати, кристаллы-накрины, которые находились в "рабочей зоне реактора" (кто бы мне объяснил, что это такое!), разрушились при первом ударе, и атомарная пыль оказалась рассеяна в почве. Вот вам и объяснение того, что вся растительность в районе прииска перла из земли, как на дрожжах.
      Как бы то ни было, именно эти накрины являлись ключом ко всем механизмам корабля – без них невозможно было восстановить реактор, без них не функционировала вычислительная машина, этот самый ИскИн. По сути, работали только те самые сервы, которые оказались всего-навсего механическими ремонтниками. Рыская по окружающим лесам и горам, они собрали часть припасов и деталей, рассеянных при катастрофе, но вот накринов не нашли: кристаллы были упакованы в специальную оболочку, в значительной степени экранирующую их излучение. Той части излучения, что сквозь оболочку проникала, оказалось достаточно, чтобы продлить жизнь негритянскому шаману, но слишком мало, чтобы сервы могли их отыскать. Обнаружить кристаллы мог только вычислитель, но как раз он-то и не функционировал. Однако португальцы, захватив кристаллы в деревне, упаковку разрушили, и сервы сразу же двинулись на сигнал. Однако к тому времени кристаллы уже попали в наши руки, и сервы пришли на прииск.
      Наконец, еще одной проблемой для пилота стали "локальные искажения хронополя". Получалось так, что рядом с кораблем, а также в нем самом, время течет неравномерно. В радиусе полукилометра от "проникателя" пилот засек около трех десятков "пузырей времени", где время вытворяет и вовсе невероятные штуки: в одних пузырях стоит совсем, в других движется назад. В один из таких "пузырей" с неподвижным временем, сказал он, попал Володька – здорово его там скрутило, врагу такого не пожелаешь! Хотя нет, врагу как раз пожелаешь: я был бы совсем не против, если бы португальцы залезли в эти пузыри и посидели там хотя бы с месячишко, неподвижные, как мухи в янтаре. А вот в корабле время движется вроде как скачками: иногда час может длиться как месяц, а иногда наоборот. Но вторых случаев гораздо больше, так что хотя по "нашему" времени катастрофа произошла около 35 лет назад, для пилота минуло меньше двух лет. Но по мне и это немало – просидеть два года в глуши, в окружении железных болванов, почти без надежды на возвращение, да еще зная, что от дома тебя отделяют не просто километры, а какая-то вообще необъяснимая граница. Из рассказа я понял, что рядом-мир находится очень близко от нас, может быть, буквально в миллиметре и секунде – но как туда сдвинуться? Это было выше моего понимания.
      И вот теперь, когда сервы вернули накрины, когда ремонт в самом разгаре, когда у пилота после долгих месяцев ожидания наконец-то появилась надежда на возвращение в свой "рядом-мир" – заявляемся мы, да еще и тащим на хвосте тучу вражеских солдат. Конечно, он сам виноват. Да, кристаллы-накрины, конечно, тянули на сенсацию в науке, но если бы сервы забрали только их, а не крали наши алмазы, мы бы за ними не пошли.
      – Будете медлить догонятелей? – спросил пилот, закончив свой рассказ. Сейчас он был в пещере один – его серв уже давно ушел помогать своим собратьям в починке "проникающего корабля".
      Мы переглянулись.
      – Нужно подумать, – сказал я. – И, пожалуйста, разбудите всех. В одиночку мы принимать решение не станем.
      – Согласен, – после паузы сказал пилот. – Но не пытайтесь из пещеры – если не захочу, нельзя.
      – Хорошо. Кстати, а у вас есть имя?
      Подумав, пилот сказал:
      – Зовите Герберт.
      Я усмехнулся.
      – Знаете, в нашем мире так звали человека, написавшего первый роман о путешествии во времени.
      – У нас тоже, – отозвался пилот. – Потому и.
      С этими словами он вышел из пещеры.
 

* * *

 
      Предложение Герберта мы обсуждали не так чтобы долго – вряд ли больше часа. Конечно, сначала мы рассказали товарищам все, что этот Герберт рассказал нам, правда, не дословно, а передав смысл в меру понимания. При этом все практически сразу согласились это предложение принять: очень уж соблазнительной была мысль о том, что у нас появляется возможность оказаться на полпути к дому. Не тащиться по саванне и джунглям, не вступать в переговоры с союзниками, а быстро преодолеть пару тысяч километров.
      При этом все прекрасно понимали, что даже если бы мы сумели сбежать из пещеры, драки с португальцами нам было бы не избежать: раз уж они не клюнули на ложный след, раз уж они дышат нам в спину, то рано или поздно бой принимать придется. Так что гораздо лучше принять его на заранее подготовленных позициях, имея в рукаве какие-никакие, а козыри в виде "пузырей времени" и возможности быстро унести ноги. Поэтому предложение "медлить догонятелей" было принято единогласно, хотя Раковский и Горадзе долго колебались. А вот вопрос о том, как бы нам не остаться в дураках, заставил эту парочку и вовсе перейти в наступление.
      – Нэ вэрю я ему, – хмурил брови Горадзе.
      – Товарищи, ну я вас не понимаю. Он же из будущего, так? Ну да, не из нашего будущего, но какая разница? – горячился Попов. – Раз он из будущего, значит, идеи коммунизма у них там уже восторжествовали. Как же можно ему не верить? Вон какая техника чудесная – такое только при коммунизме может быть! Это ж надо – в другое время пошли, в рядом-мир! Какая наука, а? Подумать страшно! А раз у них там коммунизм, значит, он и сам коммунист! Коммунист-то нас не обманет!
      – Сомневаюсь я в этом, Савэлий, – покачал головой Горадзе. – Илию послушать или вот Сашу – не похож он на коммуниста. Все думает, как бы ему обратно сбежать. Шкурнически рассуждает, э?
      – Вот и я смотрю – контра он, а не коммунист, – Раковский сплюнул.
      – Почему контра…, – пожал плечами Анте. – Просто малодушный человек.
      – Не такой уж и малодушный, – негромко сказала Зоя.
      – Защищаешь его? – вскинул брови Горадзе. – Э, нэ надо!
      – Нет, не защищаю. Просто зачем сразу ярлыки лепить, дядя Лаврик? "Контра", "шкура"… Два года тут проторчал, в глуши, без общения с человеком, а не оскотинился и руки не опустил – наверное, не малодушный. А то, что вернуться хочет… Во-первых, этого всякий хочет. Мы вот тоже хотим вернуться, правда? А во-вторых…
      – …а во-вторых, – поддержал я Зою, – он ведь должен вернуться еще и затем, чтобы там, в своем рядом-мире, объяснить, что эксперимент удался. Не может он на все рукой махнуть, и на проникатель свой плюнуть, так?
      Зоя благодарно взглянула на меня. А я про себя только грустно усмехнулся – не очень-то я верил в то, что говорю.
      – Детский сад, – фыркнул Раковский. – Пойду-ка я взгляну на этого Герберта…
      Он подхватился с камня, и шагнул к выходу из пещеры. Никто не успел его остановить – сверкнула голубая вспышка, и Раковского отбросило назад, да так, что он привалился к камню, ошалело крутя головой.
      – Убедился, дурила? – Попов отвесил главному механику подзатыльник, словно нашкодившему ребенку. – Говорили тебе, не суйся. Все не веришь, все тебе контра вокруг мерещится…
      – Угу… А имя у него чего ж такое тогда? – как за соломинку, схватился Раковский за свой последний аргумент.
      – Какое – "такое"? – вскинул брови Анте.
      – Буржуйское, вот какое!
      Илья Карлович устало вздохнул.
      – Я тебе поражаюсь просто, Яша. Имя как имя. Тебе же объяснили, почему он так назвался. Ну, назвался бы он… не знаю, Иван Иванычем. Ты бы ему тогда больше поверил?
      Раковский только рукой махнул.
      – Пусть зовется как хочет. Нам-то что за дело? – закончил Анте. – Может у них там, в рядом-мире этом, такие имена, что и не выговоришь? Да, вот ведь судьба забросила человека…
      – Получается, что он вроде в той же ситуации, что и мы сами: оказался черт знает где, а теперь должен и сам вернуться, и ценности – в смысле, корабль – вернуть, – улыбнулся Вейхштейн.
      По пещере прокатились нервные смешки.
      – А что, пожалуй, что и так…, – Раковский встал и потянулся. – Вот только вы можете поручиться, что он нас тут не бросит? Савелий ему верит – а я вот, простите, не очень. Не смоется он на своем проникателе, пока мы будем с португальцами биться?
      – Опять двадцать пять. Да мы уже поняли, что ты ему не веришь, – покачал головой Анте. – Вот только почему?
      – Из осторожности, – буркнул Раковский.
      – Нужно кого-нибудь в корабле оставить, – подал голос Радченко. – Зою вон, и Савелия. И от пуль подальше будут, и за Ербертом – от же дали имечко! – этим приглядят…
      Как ни странно, повторения сцены в засаде, когда мы хором уговаривали Зою и Попова укрыться за холмом, не последовало. Нет, Попов пытался возразить, но его осадила сама же Зоя – мол, пригляд за Гербертом и в самом деле не менее важен, чем участие в бою. Ибо "проникающий корабль" – наш единственный шанс на спасение.
      На том и порешили.
      И только мы закончили "совещание", как в воздухе возникло изображение Герберта. Все вздрогнули – даже мы с Вейхштейном и Анте, хотя уже видели такое чудо-кино, что уж там об остальных говорить. Похоже, Герберт нас подслушивал! А иначе почему он появился практически тотчас после того, как мы закончили обсуждение? Однако он все же предпочел соблюсти приличия.
      – К какому выводу вы пришли? – голос его звучал иначе, чем во время прошлого визита: теперь это был приятный баритон, да и в словах он уже не путался.
      – Мы согласны, – сказала Зоя. – Но вы должны обещать, что вывезете нас отсюда…
      – Вам придется поверить мне на слово, – сказал Герберт. – Задержите врага на три часа – и я эвакуирую всех вас.
      – Раньше вы говорили про четыре часа, – нахмурился Вейхштейн.
      – Да, – кивнул Герберт. – Но удалось ввести в работу ИскИн, так что теперь ремонт пойдет несколько быстрее.
      Ага, так вот почему у него голос изменился. Да, этот вычислитель и в самом деле отличная штуковина.
      – Но двое наших людей будут во время боя на корабле, – ровным голосом сказал Вейхштейн.
      Герберт лишь устало кивнул – нет, и в самом деле подслушивал, знал, чего потребуем!
      – Согласен. По расчетам, ваши преследователи окажутся здесь через восемнадцать с половиной часов. Думаю, этого времени вам должно хватить на то, чтобы подготовиться к обороне…
 

* * *

 
      Мы сидели на небольшом каменном выступе: я оперся спиной о стену, Зоя прижалась к моей груди. В пещере было сумрачно и тихо – лишь снизу доносилось постукивание и лязг, да иногда вспыхивал бело-голубой свет. Там, у "проникающего корабля", не зная отдыха, работали сервы.
      Как мы ни спешили, а первым делом после того, как Герберт выпустил нас из пещеры, устремились к кораблю: естественно, с разрешения пилота. Изумлялись, поглаживали теплый, чуть податливый материал корпуса: казалось, корабль дрожит мелкой дрожью, словно живое, раненое существо. Анте и Раковский, забыв о разногласиях, старались выпытать у Герберта побольше сведений о диковинной машине, но тот ловко уходил от прямых ответов, и они вскоре отступились.
      Косо вбитый в камень корабль, похожий на огромный – метров пятнадцати в диаметре, и двадцати в высоту – волчок, покоился на самом дне глубокой каверны в Горе Грома. Каверна была, похоже, естественного происхождения, но во время падения корабль здорово оплавил ее стены, и в лучах фонаря и свете вспышек они искрились и мерцали, переливаясь тысячами огней: мы словно оказались в хрустальной пещере.
      Фантастическое зрелище!
      Зрелище… А сама ситуация – что, не фантастическая? На дне удивительной пещеры, словно сошедшей со страниц восточных сказок, покоится корабль из иного пространства и времени, его чинят удивительные создания – а я сижу на холодном камне, и мне нет никакого дела ни до пещеры, ни до корабля. Потому что все, что меня занимает – это любимая девушка, прильнувшая ко мне словно в поисках защиты. О ней все думы, о ней все помыслы…
      Остальные спали – до подхода преследователей оставалось не так много времени. Подготовка уже закончилась: позиции для стрельбы оборудованы, растяжки с ручными гранатами замаскированы. Герберт примерно указал местоположение "пузырей времени" – на пути к кораблю их было четыре. Хорошо бы, если бы в них влип хотя бы десяток португальцев…
      Словом, мы сделали все, что в наших силах. Сейчас все спасли – бодрствовали только дозорные, высматривавшие врага, да мы с Зоей, затаившиеся в этом укромном уголке.
      – Саш…, – шепотом окликнула меня Зоя.
      – М-м?
      – Я вот тут к Герберту пристала… Он говорит, у них там, в их рядом-мире, такая же война была.
      – А-а, так вот ты где пропадала… Какая война? Как сейчас у нас с фашистами? Ну да, была, наверное… Он же говорит, что там почти все, как у нас. Про страну он нашу знает, про войну… Язык вот наш понимает.
      – Я про победу спросила…
      – Да ты что? Неужели сомневалась? Я тебе это и без всякого Герберта мог сказать! Ясное дело – мы победим. Ничего себе, разговорчики…
      – Да я не о том. Конечно, мы победим. Но вот… когда?
      – И что он ответил? – спросил я с волнением. Конечно, за время похода на "Л-16" мы, пока это было возможно, принимали сводки Совинформбюро, и наслушались всякого. Враг свирепствовал на нашей земле, заливая ее кровью невинных – но битва под Сталинградом уже была выиграна, и кольцо блокады вокруг Ленинграда разорвано… И с каждым днем все сильнее сжималась та пружина, которая – я в это искренне верил – в один прекрасный день разожмется. Да так разожмется, что проклятые фашисты кувырком от нас полетят…
      – Он сказал, что в их рядом-мире Германия 9 мая 1945 года сдалась. А у нас – раньше, но вот насколько раньше – не говорит.
      – А откуда он знает-то?
      Зоя пожала плечами.
      – Говорит, до того, как корабль послать, они уже наблюдать за нашим миром научились. Так и узнали.
      – Выходит, подглядывают они к нам? Ну-ну… – мне почему-то стало немного не по себе. – Так, говоришь, в сорок пятом году у них все кончилось? Это же еще через два с половиной года почти… Неужели так долго? Видать им там похуже, чем нам здесь пришлось. Да, дела… Наверное, этот рядом-мир не так уж на наш и похож. Я думаю, у нас все намного быстрее закончится. В следующем году хорошо бы…
      – Да, хорошо бы. Вот жизнь тогда настанет замечательная, правда?
      – Угу. Только нам ведь еще и свой бой надо выиграть.
      Зоя помолчала несколько мгновений.
      – Три часа – это ведь долго…, – сказала она снова шепотом. – Вдруг ничего у нас не выйдет?
      – Все получится, – так же тихо откликнулся я. – Подумаешь, три часа.
      – А если мы не сможем остановить Герберта, если он улетит без вас?
      – Ну что же…, – я поцеловал ее в макушку. – Тогда мне придется пробраться в этот рядом-мир, и вызволить тебя из его лап. А потом показать ему, как нужно держать слово.
      Она хихикнула.
      – Дурачок…
      Потом подняла голову и чмокнула меня в угол рта.
      – Что, и в самом деле проберешься?
      – Придется.
      Я чувствовал, как бьется ее сердце, я не видел ничего, кроме ее глаз.
      – Я люблю тебя, Зоя.
      – Саша… Я тоже тебя люблю…
      Я закрыл ее губы поцелуем.
      Алмазы, рядом-мир, португальцы, корабль… да гори все синим пламенем!
      Я самый счастливый человек в мире!
 
       Владимир ВЕЙХШТЕЙН
       22 декабря 1942 года, день
      Последний бой – он самый трудный. Эта мысль сверлила мне мозги с тех пор, как наше ближайшее будущее окончательно определилось. Я старался не выставлять напоказ свои руки, чтобы никто лишний раз не увидел, как они дрожат. Мандраж овладел мной как следует: я даже иной раз с трудом мог справится с голосом. То и дело норовил пустить петуха. Другое дело, что остальные были возбуждены не меньше… ну, может быть, кроме Радченко и пары его самых опытных бойцов.
      Дело нам предстояло нешуточное. Сколько там шло португальцев, сказать никто не мог, даже всезнающий Герберт. Пятьдесят, сотня? А нас – пятнадцать человек, из которых настоящих бойцов всего половина. Правда, я все время пытался твердить себе, что португальцы на самом деле вояки те еще, может, даже хуже, чем я или Сашка. Однако, если их больше в десять раз, так ли это важно?
      В конце концов, не боится тот, кто ничего не делает. Страх – это нормально, главное с ним справиться. Ведь наверняка и Радченко слегка трусит, только он полностью владеет собой. Нужно брать пример с него. Нужно занять себя чем-нибудь, и тогда бояться уже просто времени не будет.
      После того собрания, на котором мы решали, принять или отклонить предложение Герберта, все чувствовали себя ужасно разбитыми. Вроде лежали, как бы спали – однако никто не отдохнул, и теперь нужен был настоящий, здоровый сон. Впереди у нас было времени немногим больше двенадцати часов. Честно говоря, я думал, что никто не уснет – столько потрясений, шутка ли. А потом, стоило самому прилечь на рюкзак в неудобном гнезде среди корней около входа в пещеру – и словно меня снова выключили ударом по башке. Провалился в черный, бездонный сон без сновидений и так до самого момента, когда Радченко стал трясти за плечо, уговаривая проснуться.
      К тому времени Олейник сварганил небольшой обед. Или это был завтрак? События последних дней изрядно перемешали мне все в голове. Кажется, я угодил в плен вчера около полудня. Затем провалялся без памяти, потом мы говорили с Гербертом, следом проводили собрание. Снаружи к тому времени стало темно, но здесь, в горах, темнеет очень резко и рано. Мда, есть от чего растеряться. Часы у меня были разбиты и остановились – пришлось спрашивать время у старшины.
      На дворе было четыре часа дня.
      Посторонние мысли никак не давали мне сосредоточиться на главном: как нам справиться с нашей задачей? Вероятно, я не должен был об этом беспокоиться. Опыта у меня никакого, пусть думает Радченко, а я так, завизирую.
      Олейник развел костер на поляне, перед пещерой. Я выполз на свет божий после долгого перерыва, поэтому некоторое время ничего толком не видел и ходил с сощуренными глазами. Мысли опять крутились вокруг еды. Черт, неужели я так оголодал? Все думалось о том, что Герберт мог бы по хозяйски накормить нас какими-нибудь своими деликатесами из будущего, или на крайний случай, дать Олейнику какой-то волшебный керогаз из будущего. Не может быть, чтобы у него не было! Но пришелец из иного мира остался равнодушен к любым заботам кроме тех, которые касались его самого. Пару раз на поляну перед пещерой, чей вход был густо завешан длинными плетями лиан, выходили "бесы". Я никак не мог к ним привыкнуть, и каждый раз вздрагивал. Остальным тоже было не по себе – я видел, как потянулся за автоматом Клюйко, сидевший у дерева. Только Олейник флегматично мешал в котле кашу с тушенкой. Запах, расплывавшийся во все стороны, меня совершенно не впечатлил. Опять одно и то же! Пока мы спокойно жили на прииске, еда была гораздо разнообразнее. И свежина, и овощи. Но с тех пор, как все понеслось кувырком, кроме каши и галет ничего не ели. Как на подлодке, черт возьми…
      За едой все собрались вместе. Выставлять постов не требовалось: Герберт уверил, что окрестности держит под присмотром. Большинство быстро заработало ложками, но лично у меня весь аппетит внезапно пропал. Я ковырнул пару раз и спросил у Радченко:
      – Что думаешь по поводу нашей задачи, Степан Семеныч?
      Старшина степенно облизал ложку и сунул за голенище. Олейник жестом предложил ему налить жидкого какао, разведенного из порошка, и Радченко кивнул.
      – Тут особо думать нечего, товарищ капитан, – ответил он наконец. – Обороняться нам надо, а в джунглях это дело того… попроще, чем в степи, скажем. Да и долинка здесь, как я посмотрел, узкая. Так что, с божьей помощью, можем и сдюжить.
      Мне стало немного стыдно. Оказывается, Радченко, вместо того, чтобы предаваться пустым размышлениям и унимать дрожащие ручонки, разведал местность. По идее, я, как командир, должен был этим заниматься, но вместо этого дрых, как тупая скотина. Старшина быстро выдул полкружки какао и отер усы.
      – Я думаю так, что надобно нам выставить первый заслон на самой опушке. Как португальцы подойдут, мы из леса вдарим со всех стволов. Они как на ладони, а нас видно не будет – по-моему, неплохая диспозиция. Не помешает еще пулемет во фланг выставить, если получится, для засады.
      – А если они нас обойти задумают, через горы и в тыл?
      – Ежели ума хватит, непременно постараются. Потому как у них немец за главного, наверное пойдут. Пускай ваш этот, Гер как его там, следит внимательно, и нам сразу же передаст. А мы сзади заслон поставим тоже.
      Быстро покончив с едой, мы стали делиться на отряды. Еще раз поразмыслив, мы с Радченко решили разбить главный рубеж надвое. Пятеро спереди, у самой опушки, и четверо сзади, чтобы при случае усилить оборону в нужном месте. В тылу, для прикрытия от обходного маневра, пришлось оставить только двоих, потому что людей и так было мало. Я надеялся, что при случае у нас будет время усилить эту группу. После долгих сомнений туда были назначены Горадзе и Клюйко. Остальным требовалось выступать немедленно. Едва только мы разобрали оружие и гранаты, из пещеры появился "бес". В руках он нес черный ящичек; стоило нам обратить на него внимание, из ящика вырвался луч и нарисовал нам прямо в воздухе бледное, прозрачное изображение Герберта.