Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Святой Лейбовиц (№2) - Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь

ModernLib.Net / Альтернативная история / Биссон Терри / Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь - Чтение (стр. 17)
Автор: Биссон Терри
Жанр: Альтернативная история
Серия: Святой Лейбовиц

 

 


Они остались без денег, ибо никто из них не посмел покуситься на папскую казну. Они в куски порубили солдат, убили 146 фермеров, изнасиловали их жен, дочерей, сестер, матерей, сыновей – а затем пробились обратно к границе, разметав свежие, но необученные подкрепления – да, пробились все тридцать три оставшихся в живых, пьяные от избытка адреналина и измотанные усталостью, во главе со своим вождем, раненым в ногу, который возвращался погруженным в раздумья. Но седельные вьюки раздувались от добра, возвращаясь на равнины, они везли с собой неплохую добычу. Теперь с ними расплатились.

Набег обернулся чертовски богатой добычей для тех, кто остался в живых; они вернулись к ждущим их благодарным женам, чьи сердца и чрева трепетали от тревоги и надежды, но переработавшиеся члены мужчин были вялы и неподвижны! И ночами от воинов потребовались незаурядные усилия, дабы убедить жен, что они вернулись с поля битвы полные похотливых желаний насладиться их сексуальными прелестями, но многие сослались на усталость после сражений и заснули в одиночестве.

Но что касается войны, можно было, не сомневаясь, поставить два против одного, что ты погибнешь прежде, чем дорвешься до возможности грабить, насиловать и сжигать амбары, полные свежей соломы.

И этой поздней сентябрьской ночью в поселении, где обитал клан матери вождя, раздавались крики радости и лились слезы горя. Боевые кличи почти не были слышны за женскими рыданиями.

На стяге Халтора Брама красовался королевский девиз. Никто не сомневался, что он был пощечиной новому властителю всех орд, чьи посланники побывали тут всего два дня назад. На следующее утро после праздника возвращения несколько новых вдов принесли свои жалобы женщинам Виджуса и духа Медведя. Брам был приглашен на совет. Он молча выслушал обвинения в свой адрес и не сделал попытки оправдаться.

Слухи о вторжении докатились до высоких стен Нового Рима, и оно было признано дьявольским попущением, ибо набег нарушил договор Священной Кобылы и возобновил состояние войны между Кузнечиками и Тексарком. Но все пришли в радостное возбуждение – кроме погибших, изнасилованных и искалеченных. «Таков бог войны!» – мог бы сказать старый Темпус.

Телеграф принес в Валану новость о набеге Халтора Брама задолго до появления в городе папы, который понятия не имел о событиях, происходивших в нескольких милях за его спиной, если не считать исчезнувшего эскорта Кочевников и слабых криков со стрельбой. По прибытии его встретили обвинения со стороны Тексарка, что или он лично, или государственный Секретариат организовали это нападение Кочевников.

Таким образом, так несчастливо начавшийся понтификат папы Амена Спеклберда за это время произвел на свет важных законодательных актов больше, чем любой понтифик после раскола, состоявшегося в прошлом столетии. Это не вызвало удивления. В составе курии практически отсутствовали союзники Тексарка, и это означало, что курия без труда добьется единодушного решения по поводу представления папе новых советников, которых, поскольку Элия Коричневый Пони где-то в пути, возглавит Сорели Науойтт. По многим вопросам он мыслил точно так же, как и Коричневый Пони. Тем не менее Амен Спеклберд далеко не во всем был согласен с курией. Он заговорил даже об отречении, но первым делом надо было заняться законодательством.

В булле, поименованной «Unica ex Adam Orta Progenies»[25] после вступительных слов папа снова подтвердил, что каждое человеческое создание, от кого бы оно ни происходило, должно восприниматься как человек и что по законам Церкви и людским установлениям Рожденные по ошибке не должны быть лишены равных прав. Это же относится и к «Детям Папы», которым законом отведено специальное место для проживания, такое, как долина. Он специально подчеркнул, что законом запрещается использование их рабского труда в лесных лагерях Ол'зарка.

В булле не было ничего нового, если не считать, что папа отверг практику предоставления Церкви семейных родословных или свидетельств о крещении, пусть даже во многих государствах отсутствие таких документов считалось предосудительным; любой чужак может утверждать, что не имеет отношения к «привидениям» и сойти за нормального. «Те правители, которые с политическими целями эксплуатируют страх людей перед теми, кто обладает наследственными деформациями, которые грешат против них, издавая неправедные законы и побуждая толпу к насилию, должны нести ответственность за эти преступления. Ipso facto[26] наши предшественники отлучали от церкви всех, кто, да простит их Господь, совершали насилие против так называемых Детей Папы, и настоящей буллой мы это подтверждаем». Булла завершалась перечнем карательных мер, которые будут применены за нарушение ее духа и буквы, пусть даже нарушения эти будут совершаться под прикрытием закона. Булла была изложена юридическим языком, но смысл ее, несомненно, исходил от Амена Спеклберда.

Не прибегая к помощи курии, он произвел на свет «Motu Proprio»[27] (сочинено только и исключительно папой). Написан текст был его тонким каллиграфическим почерком, и в нем выражалось сожаление, что в литургических службах лишь от случаю к случаю воздается должное Теотокос (Матери Божьей). Он не счел нужным упоминать, где, в каких областях духовных владений Церкви нужны такие реформы. Епископам патриархальных сообществ предписывалось искоренять матриархат на северо-западе, что Амен Спеклберд косвенно поддержал в своей речи перед конклавом накануне (это особенно подчеркивалось его сторонниками) избрания на папство и что неизменно присутствовало в его официальных выступлениях. Тем не менее в «Motu Proprio» отсутствовали четкие дефиниции и перечень карательных мер, которые подтверждали бы неизменность утверждений любого папы. Для большинства его громогласных критиков последняя булла была предметом удивления и воспринималась как дань поэтического уважения к Всеобщей Матери.

Папа дал указание пересмотреть закон, регламентирующий отставку папы, каковое событие случилось лишь раз за тысячелетие. Он объявил, что решение об отставке должно исходить от человека как такового, а не от папы. Человек, который исполняет обязанности папы, должен покинуть престол, снять все свое облачение и объявить, что престол свободен, произнеся слова: «Папы больше нет!», – после чего уйти, ибо Святой Дух покинул его. Его не должно ни превозносить за уход, ни осуждать. Он должен иметь право и передумать. Спеклберд настаивал, чтобы это изменение было внесено в существующий закон, а кардинал Хилан Блез пытался уговорить остальных. Он положил конец спорам, пустив в ход древний довод, что отставка папы невозможна.

– Он готовится к своему собственному уходу, – сказал Науйотт, но тем не менее поддержал закон.


Мягкий Свет был отмечен смертью. Печать ее лежала на нем с той минуты, когда Виджусы объяснили ему, что он увидел в кратере Ночную Ведьму. Он предсказал свою смерть в разговоре с кардиналом Коричневым Пони. Через две недели после пребывания в Пупке Мира он заболел. Когда шаманы Диких Собак явились посоветоваться со своими соратниками из Кузнечиков, он уже знал, каким будет решение. Он предложил, что добровольно расстанется с жизнью, принеся себя в жертву, – но на том условии, что младший брат Элтур Брам (Дьявольский Свет) займет его место военного предводителя Кузнечиков. В таком случае он покончит с собой. Совещались и Виджусы обеих орд, и бабушки. Элтур был достаточно известным воином, но он не участвовал в последнем набеге; его знали как спокойного человека, не в пример своему вспыльчивому брату. Бабушки, в свою очередь, опрашивали сыновей и племянников, есть ли у них желание следовать за Элтуром. В лагере Кузнечиков возбуждение битвы уже сошло на нет, и даже те тридцать три воина, что живыми вернулись из набега, понимали, что Халтор Брам совершил акт государственной измены против Ксесача дри Вордара. Им было приказано очиститься ритуальным семидневным постом, и они не понесли больше никаких наказаний, ибо подчинялись приказам своего командира.

Было принято решение, что Халтор Брам не будет удостоен чести торжественных похорон, которыми Дикие Собаки проводили Сломанную Ногу. Многие бабушки гневались на него из-за тяжелых потерь. Одна из них сказала: «В моем загоне есть дикий жеребец, которого я готова выпустить».

Все посмотрели на нее, и тут же было решено, какой смертью погибнет Халтор Брам.

Чтобы избежать слишком частого скрещивания кровей, Виджусы иногда сводили своих кобыл с дикими жеребцами. Мужчинам было запрещено к ним даже подходить. Виджусы по-своему обращались с дикими жеребцами. Порой приручение требовало нескольких недель, а случалось, и месяцев. Женщина постепенно приучала табун к себе, подходя к нему с наветренной стороны.

Каждый раз она шаг за шагом подходила все ближе, пока жеребец, возглавлявший табун, наконец не обращал на нее внимания. Тогда она спокойно и неторопливо уходила. Лошади начинали воспринимать ее как часть окружающей местности. Наступал день, когда мужчина ее семьи приносил из ее стада кувшин мочи кобылы, у которой была течка. Она выливала ее на себя и, как обычно, подходила к табуну. Когда жеребец чувствовал этот запах и начинал приближаться к ней, она снова отходила. Это повторялось раз за разом, с запахами и без запахов, пока женщина не получала возможность свободно ходить меж пасущимися мустангами. Наконец выбрав себе животное, она начинала тихонько подкармливать его, а накинув петлю на шею, успокаивала и оглаживала, после чего, заманивая, вела к кобыле и давала покрыть ее. Затем жеребца выпускали. Таким образом они оберегали свои табуны от близкородственного скрещивания, но к диким жеребцам всегда относились с уважением. Пусть женщина соблазняла его, коня никогда не седлали и не пытались укрощать. Единственной проблемой оставалось то, что жеребец, который теперь не боялся людей, мог быть пойман кем-то из безродных.

Чтобы вернуть такого жеребца в прежнее дикое и всегда настороженное состояние, было принято решение принести в жертву Хозяину всех диких лошадей бывшего военачальника Кузнечиков. На длинной веревке его привяжут к дикому жеребцу, и, выпущенный на волю, он размечет по прерии труп клятвопреступника.

Глава 17

«И кто бы ни пришел, страждущий и болящий, должно ему оказать всяческую заботу, как если бы предстал сам Христос, ибо Им сказано: "Я пред тобой и ты прими меня"».

Устав ордена св. Бенедикта, глава 36.

Хотя избрание на пост аббата Абика Олшуэна, которое состоялось после приличествующего случаю траура, было принято всеми, до выборов он воздерживался объявлять младшим братьям свои решения и пользовался лишь своим привычным авторитетом настоятеля. Чернозубу и желтой гвардии он отвел помещения для гостей и пригласил их принять участие в монастырских работах, которые занимали от четырех до пяти часов в день. Он посоветовал Нимми присоединиться к литургическому хору монахов, но дал понять, что причастие он получит лишь после особого разрешения от исповедника, имея в виду себя.

Когда Чернозуб рассказал ему, что иностранные стражники не только христиане, но и несут на себе религиозные обеты, Олшуэн растерялся. Он пригласил для совета Левиона Примирителя и в присутствии Чернозуба долго обсуждал статус иностранцев. Левион и Олшуэн чувствовали себя как-то не по себе из-за того, что очутились в компании профессиональных убийц, возложивших на себя религиозные обеты, да и Нимми на самом деле знал очень мало об их символе веры и об обычаях. Правда, он знал и напомнил Олшуэну, что много веков назад монахи святого Лейбовица защищали обитель силой оружия, свидетелями чего остались стены парапета и ржавое оружие, запертое в подвальном хранилище, ключ от которого был только у Олшуэна.

Чернозуб отвлекся, рассматривая облачение Левиона. Монах стал священником. Хотя Чернозуб не испытывал к нему неприязни, он подумал, что, если Примиритель станет его исповедником, это будет еще одним болезненным напоминанием о его личном аде. Мало того, что он находится в присутствии этой пары. После ухода из аббатства Чернозуб, по большому счету, не изменился, но какая-то не очень значительная перемена с ним произошла. После его служения кардиналу Коричневому Пони, после того как он под руководством Топора изучал воинское искусство, он уже стал меньше бояться таких людей, как его собеседники. Его потрясло открытие, что готовность к убийству может служить хорошим успокаивающим средством – даже для тех, кого он любил и уважал.

– Почему бы вам не поговорить с ними, а не со мной? – спросил он у отца Левиона.

– Я пытался, брат Сент-Джордж. Но с трудом понимаю их. Не мог бы ты…

Не испытывая желания брать на себя роль переводчика, Нимми отрицательно покачал головой.

– Они учат церковный, отче. И с вашей стороны будет очень любезно помочь им общаться. Уверен, что вы справитесь гораздо лучше, чем я.

Потом он с трудом подавил искушение впасть в грех самодовольства. Чужих христиан вскоре пригласили принять участие в общей молитве братии; тем не менее от дарования причастия им было решено воздержаться, пока с помощью катехизиса и исповедников не будет выяснено, понимают ли они ту форму католицизма, которой придерживаются на континенте. Олшуэн пока не был утвержден аббатом и опасался, что Валана выразит неодобрение, поскольку почти ничего не знал ни о папе Амене Спеклберде, ни о желтокожих воителях покойного кардинала Ри.

Он поставил Нимми мыть посуду и отскребать каменные полы на кухне. Заблудший монах не пользовался уважением своих бывших товарищей и избегал участия в их псалмопениях. Чувствовалось, что аббат Джарад обмолвился всего лишь нарой слов или вообще ничего не рассказал о его работе у кардинала Коричневого Пони; в курсе дела был лишь Олшуэн, но его это не беспокоило. Если даже брат Поющая Корова и рассказал, что Чернозуб был одним из конклавистов Коричневого Пони, когда избирали папу Амена, это никого не заинтересовало. Аббатство было занято своими делами: возносить молитвы и сохранять наследие. Интерес к окружающему миру был сознательно сведен к минимуму. Нимми был только благодарен, что никто не ухмылялся ему в лицо и никто не обсуждал его в полный голос, чтобы он мог это услышать.

В этом году аббатство Лейбовица посещало много гостей, а в гостевом доме было только двенадцать обставленных келий.

Возвращаясь с вечери, Чернозуб заметил, что в келье, которая, как он думал, еще утром пустовала, горит лампада. Глянув в глазок, он застыл на месте. На постели, опираясь на подушки, лежал бледный и осунувшийся кардинал Элия Коричневый Пони. Чернозуб прижался лбом к решетке, чтобы лучше рассмотреть занемогшего кардинала, своего наставника – сейчас и в будущем.

– Это ты, Нимми? А я все думал, где ты прячешься. Входи, входи.

– Мне никто не рассказал, что вы здесь, милорд, – Чернозуб опустился на колени и припал губами к кольцу Коричневого Пони. Кардинал вздрогнул, и Нимми решил ограничиться только поцелуем.

Два дня спустя в аббатство явился Онму Кун. Нимми подумал, что это странное совпадение, но тут же убедился, что Заяц-изгой, даже не навестив настоятеля, прямиком направился к больному кардиналу. Они проговорили несколько часов, и Нимми принес им с кухни обед. Онму по отношению к нему держался дружелюбно, но как только он вошел, разговор прервался и не возобновлялся, пока Нимми не покинул келью. Контрабандист снова держал путь из провинции в Новый Иерусалим, но оставался в монастыре, пока Коричневый Пони не был готов покинуть его – и еще немного.

С самого начала не было никаких сомнений, что настоятель Олшуэн будет избран аббатом, духовным наставником и правителем ордена святого Лейбовица, но Коричневый Пони заставил его поволноваться по поводу утверждения на этом посту, каковое право было даровано ему папой, – и он недвусмысленно довел до сведения Олшуэна, что восстановление кардинальского здоровья должно быть первейшей заботой аббатства.

С течением времени Красный Дьякон оправился от приступов тошноты и усталости. Но у него не было аппетита. Приступы рвоты после кухонной стряпни обычно кончались лишь рвотными спазмами. Вставая с постели, он испытывал головокружение. Чернозуб попросил, чтобы его освободили от обязанности мыть кухонные полы, дабы он мог снова справиться с трудами достопочтенного Боэдуллуса, ибо этот уважаемый автор писал о Мелдауне, о провале в кратере, и порой такого рода заболевания были результатом воздействия излучения. Он даже выписал рецепт особым образом приготовленного жаркого, которое, по мнению древних обитателей равнин, помогает при лечении.

Сначала настоятель Олшуэн отказался отпустить Чернозуба с кухни, ибо брат-медик не хотел видеть рядом с собой помощников. Но когда Коричневый Пони узнал, что настоятель поручил ему самую черную работу, он пригласил Олшуэна в свою больничную палату и во всей красе продемонстрировал ему, что значит плохое настроение. Кардинал даже задался вопросом, стоит ли утверждать избрание Олшуэна, если он так настойчиво повторяет ошибку Джарада.

– Какую именно ошибку, ваша светлость?

– Давить на Нимми, проклятый идиот!

– Ну как же, все мы занимаемся черной работой, и я полагал… – он запнулся, увидев, что Красный Дьякон готов взорваться.

Брат Чернозуб был освобожден от обязанностей по кухне и поступил в распоряжение кардинала.

Нимми снова перечел Боэдуллуса и проконсультировался с братом-медиком и поварами. Кардинал не стал возражать против строгой диеты, составленной консультантами. Дважды в день он съедал яблоко, в котором трое суток находились загнанные в него гвозди. На приготовление пресловутого жаркого шли исключительно потроха. «Даже собака этого есть не будет», – брюзжал повар. В чем и ошибался, ибо пастушьи собаки, если им позволяли, съедали животное целиком, кроме рогов и копыт. К блюду добавляли дикий лук и молотый черный перец. Дикий пахучий лук рос только по берегам рек, и рядом с аббатством его не водилось. Повар пользовался только огородным луком, и хотя пастухи на выпасе нашли несколько стрелок дикого, на замену годился и красный перец; предполагалось, что лечебный эффект окажет главным образом сочетание хорошо нарубленных и перемешанных языка, печени, сердца, мозгов, поджелудочной железы, почек и рубца. Их полагалось готовить на сковороде, спрыскивая красным вином или уксусом. Для настоящего блюда требовался не барашек, а молодой теленок, но ни одна из молочных коров аббатства в этом году не отелилась. И поскольку еженедельно в жертву здоровью шли две молодые овцы, монахам было разрешено и даже предписывалось есть баранину, хотя диета аббатства Лейбовица обычно не включала в себя говядину и баранину. Самые религиозные из братьев предпочитали поститься, когда его подавали на стол, но большинство послушников, не испытывая угрызений совести, ели мясо с подливкой из чеснока и перца.

На второй неделе аппетит у кардинала улучшился.

– Ты знаешь, Нимми, это жаркое в самом деле вкусная штука. Спроси повара, что он туда кладет, ладно?

– Сомневаюсь, что вам в самом деле стоит это знать, милорд.

– Нет? А почему в яблоках какие-то дырки со ржавчиной? И почему меня все время кормят тыквенным семенем?

– В яблоки загоняют гвозди. Достопочтенный Боэдуллус считает, что это хорошо действует на кровь. Сейчас октябрь, время спелых тыкв.

– Но почему только семена? Опять по Боэдуллусу, да? Ведь ты к нему писал примечания, не так ли? Но только не о тыквенных семечках.

– Мне никогда не искупить свою вину.

– Не переживай. Меня это не волнует. Расскажи о своем пребывании в Новом Иерусалиме.

– Она мертва, милорд.

– Эдрия? Мне очень грустно это слышать. Она была талантливой молодой особой. Конечно, наделала кучу ошибок. Ты сможешь оправиться от ее потери?

– Я никогда не забуду ее.

– Ты хоть что-то понял?

– Да.

– Тебе предоставляется выбор: или отправиться со мной на восток или же остаться здесь со своим орденом.

– Я еду с вами, милорд. И спасибо вам. Это место заставляло меня грешить. И слишком часто я впадал в неправедный гнев.

– Побереги свои благодарности. Вполне возможно, нас ждут опасности. И холода. Прежде чем мы доберемся до Ханнеган-сити, наступит зима. Как ты думаешь, сможешь ли уговорить кого-нибудь из людей кардинала Ри отправиться с нами в дорогу?

– Уговорить? Не понимаю. Они считают вас своим хозяином и даже владельцем.

– Знаю. Поэтому я и не хочу им ничего говорить, пока они не расстанутся с этой мыслью.

Нимми без труда отобрал телохранителя для кардинала. Ехать хотели все.

– Мы не можем себе этого позволить, – объяснил он. – Нам придется путешествовать с поддельными документами. Кто бы из вас ни пустился в путь, ему придется облачиться в сутану и прятать оружие во вьюках.

По словам Вушина, лучшим бойцом среди них был Кум-До, но все же он выбрал Ве-Геха, самого маленького из воинов, чья кожа имела светло-коричневый оттенок. Лишь разрез глаз отличал его от местных.

Когда появились документы с кардинальской печатью и письмо от папы, Коричневый Пони был уже готов, покинув монастырь, отправиться на восток, в провинцию, а оттуда в Ханнеган-сити. В письме почти ничего не сообщалось о набеге Халтора – кроме того, что он имел место и ответственность возложена на папу. В ответ кардинал набросал лишь несколько слов, в которых выразил надежду, что папе не придет в голову отказаться от папства, пока он, Коричневый Пони, не вернется из Имперского суда. Послание было отправлено в Санли Боуиттс вместе с почтой аббатства, откуда его каждые десять дней забирал курьер.

После чего трое мужчин в монашеских одеяниях двинулись в сторону провинции.

Вскоре после их отъезда в аббатстве Лейбовица появились еще двое путешественников. Одним из них был старый еврей, направлявшийся к горе Последнее Пристанище. С собой он вел двух синеголовых козочек; у каждой было полное вымя и раздавшиеся бока. Сопровождала его молодая женщина со светлыми волосами, беременность которой была чуть менее заметна, чем у козочек. Из всего набора гостеприимства старому еврею понадобились лишь глоток воды, несколько сухарей и кусок холодной баранины. Девушка, избежав гнева своей семьи, хотела найти отца своего будущего ребенка.

– Они уехали два дня назад, – сообщил Олшуэн. – Он сказал кардиналу, что вас нет в живых.

– Он думает, что я скончалась, но кардиналу-то лучше известно…

Аббат лишь скрипнул зубами но, пересилив себя, предложил воспользоваться гостеприимством аббатства, хотя постоялый двор был наполовину забит иностранными воинами, вместе с которыми жил и контрабандист оружия; отдельного помещения для женщин не имелось, а монах, которого она искала, уехал.

– Вы можете остановиться в келье, которая будет закрываться на ключ, – сказал он ей, – и пользоваться ночным горшком. Так вы будете в безопасности.

– У кого ключ?

Олшуэн задумался. А что, если она будет выбираться по ночам и соблазнять мужчин и вообще бродить по монастырю?

– Он будет при мне, – наконец сказал он.

– И вы будете меня закрывать? – задрав голову, женщина посмотрела на трех монахов, которые с любопытством глазели на нее из-за парапета стены. Лукаво улыбнувшись, она подняла до пояса подол кожаной юбочки. Под ней ничего не было. Выставленным животом, под которым курчавились светлые волосы, она толкнула ужаснувшегося аббата, опустила юбку, развернулась на пятках и, зазывно покачивая бедрами, пошла в сторону Санли Боуиттс. Кто-то захихикал. Аббат посмотрел в сторону парапета, но троица монахов уже исчезла. Вскоре ее нагнал мужчина на повозке с овечьим навозом и предложил подвезти. Через несколько минут он подсадил и старого еврея, который привязал своих козочек к задку повозки.

«Чернозуб, Чернозуб», – с отвращением бормотал Олшуэн. Вернувшись в часовню, он опустился на колени, но, прежде чем приступить к молитвам, проверил у себя пульс. Монах, который начинает молиться, не успокоив сердце и ум, плохо выполняет свои обязанности. С колотящимся сердцем он быстро пробормотал «Отче наш» и вернулся к себе.


Путешествие от аббатства Лейбовица до восточных границ территории Кузнечиков заняло почти два месяца. Онму Кун снабдил кардинала списком церквей, настоятели которых и паства состояли главным образом из потомков Кочевников; им Кун и продавал оружие. Некоторые из них входили в число корреспондентов Секретариата. Пока путешественники посещали только такие приходы, они чувствовали себя в безопасности. Но кардинал выразил желание заглянуть в поселения, тянувшиеся вдоль телеграфной линии, чтобы он мог узнать новости из Валаны и Ханнеган-сити. Они забрались далеко на север, чтобы миновать заставы империи и перебраться через Залив привидений, не заставляя лошадей пускаться вплавь. Дальше они шли по карте, от церкви к церкви, от поселения к поселению. Они двигались на север, уходя от плодородных холмистых мест, и их окружали мрачные сухие земли.

В одном из таких поселений, в старом Желтом городе, Коричневый Пони узнал, какие последствия повлекла за собой война, которую против Ксесача дри Вордара развязал Халтор Брам, и какая его постигла ритуальная смерть. Он никогда не встречался с Элтуром Брамом (Дьявольским Светом), близнецом Халтора, моложе его на два часа. Священник Зайцев по имени Наступи-на-Змею, который знал эту семью, рассказал кардиналу, что Эл-тур не такой заводной, не такой импульсивный, как его брат-близнец, которого он обожал, но куда хитрее его. То, что старухи избрали его, удивило Наступи-на-Змею, который сказал, что Эл-тур обязательно отомстит за брата.

Филлипео Харг потребовал от Кузнечиков выдать всех вооруженных преступников, участвовавших в набеге; кроме того, он решил забрать не меньше пятидесяти детишек, которые будут при нем заложниками, оберегающими от будущих набегов, еще половину имущества орды в виде коров и лошадей. В противном случае, сообщил он, Кузнечики будут сметены войной. Но пока имперским силам не хватало снаряжения, чтобы пехота могла окапываться на равнинах, хотя Тексарк занимался этим вопросом. Пока Филлипео мог только посылать кавалерийские отряды, чтобы грабить поселения и уничтожать их жителей. Когда у него появятся силы для захвата и удержания территорий, он будет окончательно готов к войне. Если падут оккупированные земли Кузнечиков, то ничто не удержит его от дальнейшего продвижения империи на запад. Если бы тексаркские солдаты потеряли шестьдесят шесть бойцов из девяноста девяти участников боя, у них не было бы повода для торжества. «Так могут вести себя только грязные язычники», – кисло сказал священник. В обозримом будущем война против Кузнечиков должна будет носить странный и непостоянный характер. Но она будет жестокой.

Провинцией к югу от Нэди-Энн управлял проконсул, в распоряжении которого были полицейские силы. Их давней и главной обязанностью была защита имущества богатых поселенцев от алчности бедняков-Зайцев. Чернозуб вспомнил об оружии, которое Онму Кун ввозил на эти земли. Пусть даже часть его попадала в руки Тексарка, в арсенале Нового Иерусалима хранилось далеко не самое современное оружие, и он сомневался, что Зайцы способны на революцию, хотя в Желтом городе он слышал разговоры о бандитах из этой орды, безродных изгнанниках, обитавших в гористой местности далеко к югу. «Бандит» был термином тексаркской политики.

Единственным фактом, устраивавшем Филлипео Харга, было то, что владыка трех орд Святой Сумасшедший, Медвежонок, властно удерживал нового вождя Кузнечиков от вооруженных стычек. Единственным допускавшимся видом боевых действий были контратаки. Вопрос, был ли Дьявольский Свет предан своему владыке, вождю вождей, больше, чем его брат, оставался открытым. Сообщение о набеге Брама вызвало в провинции и радостное возбуждение, и ярость со стороны старух Кузнечиков из-за его ритуальной гибели.

Все это Коричневый Пони узнал от священника Зайцев в Желтом городе, рядом с которым располагался любопытный кратер, почти такой же большой, как Мелдаун, но в нем обитала живность. Наступи-на-Змею порой общался с Кочевником из Кузнечиков, который со своей семьей обитал неподалеку; жена у него была из Зайцев. Новости доставил ее муж, почерпнувший их у своей родни в орде, а точнее, у человека, живушего у Нэди-Энн, который видел сигнальщиков Кузнечиков и Диких Собак на холмах за рекой. Сигналы носили ритмичный характер, и в их передаче участвовало все тело, а порой их изображали взнузданные кони; они были настолько выразительны, что их можно было увидеть и все понять даже на большом расстоянии. Новостям с земель Кузнечиков потребовалось всего лишь несколько дней, чтобы добраться до Желтого города.

Хозяин, принимавший Коричневого Пони, отец Наступи-на-Змею, поддерживал отношения не только с Кузнечиком, но и с тексаркским сержантом, который узнавал все официальные сообщения на соседней телеграфной станции и, по всей видимости, сам решал, какое из них имеет смысл.

– Как вы можете доверять этому сержанту? – удивился кардинал.

– Его подружка – одна из моих прихожанок, и она каждое воскресенье приводит его в мою церковь. Я доверяю ей – потому, что она любит его меньше, чем он ее. Он слишком прост, чтобы хитрить. Но я ни в коем случае не собираюсь доверять ему всегда и во всем.

– Вы можете каким-либо образом отправить сообщение папе в Валану?

– Нет… – сказал было Наступи-на-Змею, но замялся. – Такая попытка может оказаться довольно опасной.

– Мне нужно рискнуть.

– В опасности может оказаться член паствы.

– Та девушка?

– Да. И сержант, и я сам.

– Но вы знаете способ, как этого добиться?

– Она один раз послала сообщение своим родственникам на Западе. Зашифровала текст, а ее дружок тихонько подсунул его в передачу.

– Может ли она повторить этот номер?

– Сегодня вечером не давите на меня, – сварливо ответил отец Наступи-на-Змею. – Посмотрим, что получится.

– Необходимо убедить папу, чтобы он не вздумал подавать в отставку.

– И послание от вашей светлости сможет убедить его?

– Этого я обещать не могу.

– Я тоже ничего не обещаю. Но попробую с ней поговорить.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35