Тайная жемчужина

Он ни на минуту не забывал о своих планах на будущее.

Прежде чем покинуть Англию, следовало отвезти Сибиллу в столицу. Они должны выслушать мнение лучших лондонских специалистов и узнать, каковы шансы на выздоровление. А потом – Италия, по крайней мере на зимние месяцы.

И он будет следить, чтобы Сибилла каждый день наслаждалась солнцем и теплом.

Ей всего двадцать шесть лет. Она слишком молода, чтобы умирать.

Как странно… Странно, что он ничего не заподозрил, не знал, что происходит. Мог ли он предположить, что Сибилла больна чахоткой? Ведь налицо были все симптомы, они просто бросались в глаза. Но никто ничего ему не сказал. Хотя доктор, конечно же, обязан был сообщить ему об этом.

Наверное, Томас заметил признаки чахотки. Но он, возможно, предпочел молчать. А Сибилла… Значит, она знала всю правду о Томасе? Судя по тому, что вчера сказала, – прекрасно знала. И в то же время отказывалась верить в это.

Ее платок был в крови. Означает ли это, что болезнь уже в последней стадии и нет надежды на выздоровление?

Но он должен спасти ее.

И он ее спасет. Если только Сибилла согласится принять его заботы. Но она едва ли на это согласится.

Сибилла всегда его ненавидела. Ненавидела, потому что любила Томаса. Она забеременела от него и была вынуждена выйти замуж. Разумеется его, Адама, все это очень раздражало, и он не смог унять боль, с которой она жила все эти годы. И как он мог это сделать, если и сам жил с такой же болью?

Но Сибилла сама могла помочь себе. Могла бы попытаться хоть как-то устроить свою жизнь в браке. Могла бы отдать всю свою любовь Памеле, если уж не мужу. Но она не обладала сильным характером. Если бы ей выпало счастье, она всю жизнь оставалась бы милой и нежной. К несчастью, Сибилла могла только брать и не умела отдавать. Лишившись самого дорогого в жизни, она сохранила лишь горечь в душе, ненависть и необузданное стремление к чувственным наслаждениям.

Неужели она умрет такой молодой, умрет, не воспользовавшись тем, что может дать жизнь?..

В какой-то момент герцог вдруг сообразил, что повернул к дому и мчится галопом по ближней лужайке. Он гнал Ганнибала так, словно хотел умчаться от себя самого, от собственных мыслей.

Вскоре он почти машинально повернул налево и вылетел за ворота. Потом, придержав жеребца, обернулся. Это были те самые ворота, через которые Флер когда-то выехала следом за ним. Герцог вздохнул и закрыл глаза.

Он провел бессонную ночь. И всю ночь думал о ней. А теперь снова вспоминал аромат ее шелковистых волос, полные груди и тонкую талию. Вспоминал ее длинные стройные ноги, горячие зовущие губы и влажную теплоту ее женского естества.

Он вспомнил, как она тихо засыпала в его объятиях и улыбалась ему в тусклом свете свечи. В эти чудесные мгновения они молчали, потому что в словах не было нужды. А потом, сидя в экипаже, он держал ее за руку, а она дремала, склонив голову ему на плечо.

О Флер…

Если Сибилла умрет, подумал вдруг герцог, то он сможет жениться на Флер.

Он открыл глаза и, нахмурившись, натянул поводья.

Нет, он не даст Сибилле умереть. Она его жена, она больна и несчастна. И он должен спасти ее.

Он больше не будет думать о Флер. Он не имеет права думать о ней. Ведь Сибилла – его жена.

Герцог поехал вдоль каменной ограды – здесь они с Флер когда-то проезжали. Затем, вернувшись в парк, он направил Ганнибала к южному берегу озера и вскоре выехал на дорожку, где они во время бала танцевали вальс.

Вот здесь, на этой дорожке. Флер ужасно боялась его и, вальсируя, закрывала глаза. Но потом она забыла о своем страхе и, кажется, даже улыбалась, танцуя.

Прекрасная Флер.., прекрасная и в своем простеньком голубом платье.

Он смотрел на дорожку, где они танцевали. Только сейчас тут не было ни фонариков, ни музыки и не было Флер.

Герцог еще долго смотрел на залитую солнечным светом дорожку. Наконец, судорожно сглотнув, направил Ганнибала к дому.

Сибилла в это утро собиралась в Уолластон. Следовало позаботиться о том, чтобы она благополучно вернулась. Более того, он постоянно должен о ней заботиться. Сегодня такой чудесный теплый день. Может быть, она захочет погулять с ним, опираясь на его руку?

А может, будет холодна, как всегда.

* * *

Они уедут из Уиллоуби-Холла в конце сентября – более чем через три месяца после того, как Флер покинула его.

Герцог Риджуэй был доволен, что ему удастся провести хотя бы часть осени в Англии. Он осматривал свои земли, иногда пешком, но чаще – верхом. В пешие прогулки он брал с собой дочь и ее колли. Ребенок и собака радовались роскошной желтеющей листве и разноцветному ковру из опавших листьев у них под ногами. Памела любила ходить по хрустящему под ногами покрову.

Он знал, что ему будет не хватать всего этого зимой. Часто вспоминал долгие месяцы и годы, проведенные в кампаниях против Бонапарта, свою тоску по дому.

Но им надо уехать. Сибилла не хотела пускаться в дорогу и упрямо твердила ему об этом. Но в этом случае он использует свою власть и настоит на своем. И если у нее уже нет воли к жизни, то он проявит ее вместо нее. Он перельет в нее свою силу и добьется того, что она поправится.

Она старалась скрывать свою болезнь. Когда разъехались гости, вновь стала беспокойной, часто наносила визиты соседям. Иногда брала с собой Памелу, но чаще ездила одна.

Когда она приглашала к себе гостей, возбуждалась и была весела. Дункан Чемберлен в один из вечеров стал объектом ее откровенного флирта, отчего всем стало неловко. Риджуэй гостей не приглашал, чтобы не переутомлять жену.

Иногда несколько дней подряд из-за высокой температуры и кашля она не выходила из своих комнат. Герцог ежедневно навещал ее, справлялся о здоровье и старался вовлечь в разговор. Но она отказывалась от его общества, избегала разговоров о лечении, докторах, об Италии слышать не хотела.

В таком же состоянии она находилась и накануне дня, на который был назначен отъезд. Поздним утром Питер Хаутон принес ей почту, где было письмо от ее друга из Лондона, с которым она часто переписывалась.

День обещал быть хмурым и холодным. Небо готово было каждую минуту пролиться дождем. Самое время отправиться 9 теплые края, думал герцог, направляясь в детскую, где царило возбуждение, громоздились наполовину уложенные чемоданы. Потом он спустился вниз, чтобы нанести обычный визит жене, которая сегодня не спускалась к ленчу.

Армитидж доложила, что ее светлость ушла еще до ленча. Горничная подумала, что она вышла на короткую прогулку, и теперь не знала, что и думать. Неужто ее светлость могла взять экипаж и уехать в город?

Герцог нахмурился. Час назад он вернулся из конюшен – никто не докладывал ему, что Сибилла брала экипаж. И погода сегодня не такая, чтобы гулять пешком. И уже два часа прошло после ленча.

– Благодарю вас, – сказал он горничной жены, коротко кивнув.

Через пять минут он узнал в конюшне, что экипажа за последний час никто не брал. Герцогини тоже здесь не было.

– Но я видел ее сегодня утром, она шла вот в том направлении, ваша светлость, – сказал Нэд Дрисколл, указывая на озеро. – Но это было несколько часов назад.

Пошел дождь, холодный и мелкий, он заставляя дрожать даже хорошо одетого человека, холодок проникал за ворот сразу же по выходе из дома. Герцог быстрым шагом пошел по направлению к озеру.

Он сразу же увидел одну из лодок – перевернутая, она беспомощно плавала посередине озера. В камышах у острова он заметил что-то темное.

Вскочив в другую лодку, он подъехал к камышам и достал оттуда тело своей жены. Погрузив его в лодку, он погреб к берегу.

Даже промокшая насквозь, она была легкой, как перышко. Подхватив ее на руки, он побежал к дому.

Каждый шаг давался с трудом. Герцогу казалось, что его ноги налиты свинцом. Он задыхался от горя.

Он когда-то любил ее – за красоту, легкую походку и нежный голос. Любил со всей страстью молодости. Он женился на ней и поклялся быть верным до самой смерти, но не смог защитить ее от невзгод, и вот теперь она решила расстаться с жизнью.

Несколько конюхов у конюшни, почуяв неладное, смотрели ему вслед. Джарвис и лакей выскочили на порог, как только он приблизился к дому.

– С ее светлостью произошел несчастный случай, – сказал он, сам удивляясь твердости своего голоса. – Пожалуйста, Джарвис, пошлите Армитидж и миссис Лейкок в ее комнату.

– Она ранена, ваша светлость? – спросил дворецкий, мгновенно утратив обычную сдержанность.

– Она мертва, – ответил его светлость, проходя мимо него в большой холл, где стояли Хаутон и слуга его брата, покрытый дорожной пылью и грязью.

Герцог внес жену в спальню и осторожно уложил на кровать, выпрямил ей руки и ноги, аккуратно расправил мокрую одежду, протянул руку, чтобы прикрыть ее мертвые глаза и дотронулся до серебристо-светлых волос, мокрых и покрытых грязью. Опустившись на колени, он взял ее ледяную руку, прижал ее к щеке и заплакал.

Заплакал по своей пылкой юношеской любви, которая не принесла ни покоя, ни счастья той, которую он так любил. Заплакал по женщине, которую взял в жены, руководствуясь столь высокими идеалами, по женщине, которая только что лишила себя жизни перед лицом смертельной болезни, не пожелав принять помощи из его рук. Заплакал из-за своей собственной слабости и неверности. Заплакал от безысходности.

Он встал, понимая, что миссис Лейкок и горничная Армитидж уже какое-то время молча стоят у него за спиной. Не говоря ни слова, повернулся и прошел через гардеробную в овальную гостиную.

Там, на секретере, лежало распечатанное письмо. Он не должен его читать, подсказал ему какой-то внутренний голос. Оно написано не ему. Но ведь она – его жена. И она мертва.

Он склонился над письмом, совершенно не испытывая любопытства. Просто надо узнать, что в нем, прежде чем поговорит с Хаутоном и слугой его брата. В письме сообщалось, что лорд Томас Кент несколько дней назад погиб в драке, которая произошла в игорном доме.

Глава 27

Она понимала, разумеется, что в конечном счете вскроет это письмо. Она знала это с того момента, когда Дэниел передал его ей. Как она может не открыть его, не прикоснуться еще хотя бы раз к его жизни?

И все же она чувствовала обиду и даже гнев, потому что за четыре с лишним месяца поняла: она не излечилась от тоски, и должно пройти много месяцев, прежде чем она перестанет томиться по нему днем и тосковать по прикосновениям его рук по ночам.

Она поднялась, приготовила себе чашку чая, нарочито медленно выпила ее, неотрывно глядя на письмо у вазы.

И наконец она призналась себе, что оттягивала чтение письма не потому, что чувствовала обиду, и не потому, что боялась разбередить старые раны. Причина крылась в ином: ее огорчало, что чтение письма займет у нее всего несколько минут. И дальше – ничего, опять пустота и одиночество на долгое время.

Она отставила чашку и блюдце, потянулась за письмом, взвесила его в руке и прижала к щеке.

А вдруг, подумала она, это письмо от кого-то другого из его дома? Может быть, от миссис Лейкок. От этой мысли у нее появилось неприятное жжение в желудке, и она принялась дрожащими пальцами поспешно срывать печать с письма.

Она сразу же посмотрела вниз, на подпись. «Адам». Это была его собственноручная подпись, сделанная крупным четким почерком. Она прикусила нижнюю губу и на короткое время прикрыла глаза. Потом снова опустилась в кресло.

«Моя дорогая Флер, – писал он. – Я пишу вам, чтобы сообщить о двух тяжелых утратах в моей семье. Мой брат был убит в драке в Лондоне чуть больше месяца назад. А жена утонула в результате несчастного случая как раз в тот день, когда известие о его смерти дошло до Уиллоуби. Я похоронил их обоих рядом на нашем родовом кладбище».

Флер опустила письмо на колени. Она снова закрыла глаза и прижала руку ко рту. Адам. О бедный Адам!

"Завтра я забираю с собой Памелу, чтобы показать ей континент, – говорилось дальше в письме. – Она безутешна. Она так обожала Сибиллу. Я останусь с ней там на зиму, а может быть, и на весь год нашего траура.

Когда этот год закончится, я вернусь в Уилтшир. Больше я ничего не скажу. Вы должны понять, как труден был для меня прошедший месяц. И я обязан отдать ей год траура, Флер, и, конечно, моему брату тоже.

Я хотел, чтобы вы узнали об этом прежде, чем я уеду. И хочу добавить, что помню каждое слово, которое сказал вам, когда был в Уилтшире".

Флер снова опустила письмо на колени, аккуратно свернула его, и почти хладнокровно заметила, как дрожат ее руки.

Она мертва. Его жена умерла. Он написал, что она умерла по случайности, но в тот самый день, когда получила известие о смерти лорда Томаса. А лорд Томас был отцом леди Памелы. Выходит, она сама лишила себя жизни. Она сама, наверное, бросилась в озеро.

О бедный Адам! Бедный Адам! Как он должен винить себя.

Но Сибилла умерла. И он свободен. И после того, как пройдет год траура, он собирается вернуться в Уилтшир. Через одиннадцать месяцев. В конце сентября.

Нет, она не должна думать об этом. Не должна ничего ожидать. Одиннадцать месяцев показались ей целой вечностью. Все может случиться за это время. Один из них может умереть. Он может изменить своей привязанности. Или встретить кого-то во время своих путешествий. Или остаться там на многие годы. Леди Памела может не захотеть, чтобы он вернулся к ней.

Все может случиться. Одиннадцать месяцев назад она даже не подозревала о его существовании. А теперь ей кажется, что знала его всю свою жизнь. И она будет ждать его, а он так и не вернется.

Флер решила, что не станет больше думать об этом, встала с кресла и снова аккуратно прислонила письмо к вазе. Когда он вернется в конце года, тогда она и услышит, что он ей скажет. И если он не приедет, она не будет разочарована, потому что не ожидала его.

И все же в эту ночь и еще много ночей она мечтала о нем, и ей снился странный сон, будто их разделяет вода. Он был достаточно далеко от нее, чтобы как следует его рассмотреть. Он говорил ей какие-то слова, которые она не могла расслышать.

Она старалась стать хорошей учительницей и отдавала много свободных часов, обучая детей музыке. Частенько навещала скучающих соседей, преимущественно пожилых, которые были рады ей, сама принимала любое приглашение. И когда кузина Кэролайн вернулась домой – Амелия вышла замуж и жила в Линкольншире, – она принимала приглашения, даже зная, что и кузина поедет туда же.

А за дружбу с Мириам Флер держалась, как за якорь спасения.

И все же одиннадцать месяцев казались ей длиннее вечности.

– Папа, скоро мы приедем домой? – спросила леди Памела Кент; она сидела в экипаже напротив отца и поглаживала пальчиком нос собаки.

– Уже скоро, – ответил герцог. – Ты довольна? Мы с тобой увидели много интересного за этот год, не так ли? Может быть, теперь тебе будет скучно дома.

– Я не могу дождаться, когда окажусь там, – ответила она. – Папа, а почему мы хотим навестить мисс Гамильтон?

Она снова станет моей гувернанткой?

– А ты хотела бы этого? – спросил он – Да, – ответила она, немного подумав. – Но я опасаюсь, что она снова уйдет. – Она вдруг посмотрела на него встревоженным взглядом:

– А ты не уедешь, папа, верно?

Когда мы приедем домой, ты не уедешь в Лондон и не оставишь меня одну?

Старые страхи. Многие недели после смерти матери она почти каждую ночь с плачем просыпалась в ужасе от того, что ее бросили одну. Перед этой поездкой он старался проводить с Памелой каждую свободную минуту. Долгое время он брал ее к себе в постель на ночь, чтобы она чувствовала его руки и слышала его голос, когда просыпалась.

– Я больше никуда не поеду, – сказал он. – Но если понадобится, то обязательно возьму тебя с собой.

– Думаю, что Тимоти Чемберлен и остальные дети очень выросли, – сказала она.

– Наверное, так оно и есть, – сказал он. – Ты тоже вытянулась, может быть, это от континентального воздуха?

Она посмотрела на него и засмеялась.

– А что, если мы не будем брать мисс Гамильтон в Уиллоуби в качестве твоей гувернантки? Что, если мы заберем ее как твою новую маму?

Она с недоумением взглянула на него:

– Но у меня есть мама.

– Да. – Он понимал, что ему следовало начать этот разговор как-то иначе. Но он не мог найти ни подходящих слов, ни смелости. – Да, у тебя есть мама, Памела, и она будет для тебя дороже всех на свете, пока ты не вырастешь и у тебя не появится своя собственная семья. Но так как мама не может быть больше с тобой, не хочешь ли, чтобы около тебя был кто-то, кто делал бы то же, что делала она?

– Мисс Гамильтон? – с сомнением спросила девочка.

– Она тебе нравится, ведь так?

Памела заколебалась.

– Да, но она ушла и даже не попрощалась, лапа.

– Это не ее вина. Она обязательно сделала бы это, если бы имела такую возможность. Но ей надо было убежать от злого человека, Памела, и у нее не было случая попрощаться со всеми. Я верю, что она любит тебя.

– Но если она станет моей мамой, значит, она должна быть твоей женой, папа. Как тебе это понравится?

Он очень серьезно посмотрел на нее:

– Мне это очень понравилось бы.

– И ты не причиняешь себе неприятности, делая все это ради меня? – спросила она, отворачиваясь и наморщив носик, потому что собака попыталась лизнуть ей лицо.

– Нет. Я хочу именно этого, Памела. Ты же видишь, я люблю мисс Гамильтон.

Она оттолкнула собаку с непривычной для нее грубостью.

– Но ты ведь любишь меня! – возразила она.

– Конечно, люблю. – Он пересел на ее сиденье и взял девочку к себе на колени. – Ты моя дочь. Мой первый ребенок и самый любимый. Ничто не изменит этого, Памела. Ты всегда будешь самой первой девочкой во всей моей жизни.

Но можно любить не только одного человека. Ведь ты любила маму и меня тоже любила, не так ли?

– Да, – с сомнением протянула она. – И еще я люблю Тини.

– Ну вот, а я люблю тебя и люблю мисс Гамильтон. И если она выйдет за меня замуж и у нас появятся другие дети, я их тоже буду любить. А ты будешь их старшей сестрой и всегда особенной для меня.

– И она поедет с нами прямо сейчас? Я хочу показать ей Тини. Она будет удивлена, когда увидит, как она выросла. А я расскажу ей, что меня не укачивало на корабле. Ничего только не говори ей, папа. Я хочу сама.

– Договорились, – согласился он, прижимаясь щекой к ее головке. – Но я еще не просил ее стать моей женой, Памела. Может быть, она откажет мне. Возможно, она вполне счастлива, что учит детей в школе и живет в своем коттедже.

Но я спрошу ее. – Он хмыкнул. – Ты ничего не спрашивай.

Это сделаю я сам.

– Договорились, – согласилась дочь и соскользнула с его колен к собаке, которая разлеглась на противоположном сиденье.

Герцог откинулся на подушки и наблюдал за ними. Очень может быть, что Флер ответит отказом. А возможно, она уже замужем за своим Дэниелом или за кем-нибудь из соседей.

И нечего уж так надеяться.

Год или, вернее, одиннадцать месяцев назад, когда он наконец пришел в себя от кошмара этих двух смертей – брата и жены, он написал ей то самое письмо, не ожидая ответа, потому что чувствовал себя обязанным посвятить этот год трауру. Он мог позволить себе только то короткое письмо.

Но эти одиннадцать месяцев показались ему бесконечными. Они с Памелой много ездили и встречались со многими людьми. И им казалось, что прошло куда больше года, с тех пор как они уехали из Англии.

Он помнил слова, которые Флер сказала ему, да и как он мог забыть их? Помнил он и то, с какой страстью она отдалась ему в ту ночь, после которой они расстались. Он много раз в своем воображении восстанавливал подробности той ночи. Тогда он так верил в ее любовь, и в свою тоже. Но прошло столько времени, и теперь он был не так уверен.

Может быть, ее любовь не так постоянна, как его. Она ведь сначала ненавидела и отталкивала его и имела на то веские причины. И только в последние дни, когда они ездили искать могилу Хобсона, она немного привыкла к нему, сначала они подружились, а потом стали любовниками.

И в той ситуации понятно, как они оказались в объятиях друг друга.

Но ее чувства могли угаснуть. Он должен быть готов к тому, что она охладела к нему.

Он прикрыл глаза и отдался убаюкивающему движению экипажа. Флер. Он увидит ее завтра, если только она никуда не уехала. Как жаль, если она уже не любит его…

Прошло больше года, точнее, пятнадцать месяцев с той минуты, когда он поцеловал ей руку, попрощался и сел в этот самый экипаж, чтобы уехать от нее. Это было так давно…

* * *

Флер учила младших детей читать, а у Мириам был в это же время урок географии для более старших.

Но нельзя сказать, чтобы ученики являли собой образец внимания, и Флер улыбнулась, привлекая внимание самого маленького мальчика. Она видела, что дети только и ждут момента, когда закончатся утренние занятия и они смогут поиграть во дворе, прихватив с собой свои завтраки. Стоял конец сентября, и у них оставалось не так много времени порезвиться на воздухе перед наступлением ненастной погоды и холодов.

Они с Мириам часто сопровождали детей на прогулке, к ним нередко присоединялся Дэниел, который вел уроки закона Божьего и доктор Уезералд, который оказывал Мириам подчеркнутые знаки внимания в последние недели, хотя та утверждала, что они всего-навсего друзья. Но Флер неизменно замечала, как подруга краснеет при этих словах.

Вообще говоря, детям не нужно было столько сопровождающих, думала Флер, но им самим доставляло удовольствие погулять на свежем воздухе в конце дня.

Раздался стук в дверь. Флер улыбнулась и покачала головой, видя, как дети провожают глазами Мириам, которая направилась к двери.

– Скажите, пожалуйста, можно ли видеть мисс Гамильтон? – послышался вежливый детский голосок.

Флер резко повернулась на стуле.

– Боюсь, что здесь нет особы, которая бы носила такое имя, – сказала Мириам. – А вы?..

– Памела! – Флер вскочила со стула и бросилась к девочке, протягивая руки. – Я здесь. О, как вы выросли и как приятно вас видеть. – Она нагнулась, чтобы обнять девочку, но тут же заметила высокую темную фигуру на фоне экипажа, украшенного гербом, – Папа сказал, что это воздух континента помог мне так вырасти, – заявила леди Памела. – А моя Тини в экипаже, мисс Гамильтон. Подождите, вы еще увидите, как она выросла! Она уже не маленькая. А я не страдала от морской болезни, когда мы плыли из Франции, как многие леди.

Флер наклонилась к ней:

– Я очень горжусь вами. А теперь вы едете домой?

Но она ни за что в жизни не решилась бы поднять взгляд на человека, стоявшего чуть поодаль.

– Да, – ответила леди Памела. – Я не могу дождаться этого. Но папа захотел заехать сначала сюда. Я не могу сказать, почему он так решил. Я хотела сказать вам только о том, что не страдала морской болезнью на корабле.

Флер засмеялась и вдруг услышала детские голоса. Она взяла Памелу за руку, и они вошли в классную комнату.

– Это леди Памела Кент, – сказала Флер детям. – Памела едет домой, она целый год путешествовала по континенту. А это мисс Бут, Памела.

Девочка вежливо улыбнулась Мириам, присев в реверансе, проговорила:

– Доброе утро, ваша светлость. Дети, пожалуйста, поклонитесь его светлости герцогу Риджуэю.

Флер вздрогнула и обернулась к двери. И тут же почувствовала, что вот-вот лишится чувств.

Казалось, герцог стал еще выше ростом, взгляд его черных глаз – еще более пронзительным, а шрам на щеке… Он был ужасным…

«Но может, я просто забыла, как он выглядит?» – подумала Флер. Она вдруг почувствовала, что снова боится этого человека.

– Доброе утро, ваша светлость, – пробормотала она, приседая в реверансе.

Герцог чуть наклонил голову и улыбнулся.

– Доброе утро, – сказал он. – Весьма сожалею, что вынужден прервать ваши занятия, но я надеюсь, что дети на меня не в обиде.

Дети весело засмеялись. Было очевидно, что занятия действительно закончились. Девочки разглядывали Памелу, восхищаясь ее модным платьем, а та, в свою очередь, с интересом поглядывала на них. Мальчики же во все глаза смотрели на герцога, беседовавшего с Мириам, рядом с ними стояли доктор Уезералд и Дэниел.

– Папа, можно я пойду поиграю с детьми? – неожиданно спросила Памела. – Пожалуйста, разреши мне.

– Но ты одета совсем не для игр, – с улыбкой заметил герцог.

– У меня есть другие платья, – заявила девочка. – Я могу переодеться. О, пожалуйста, папа! Прошу вас, мисс Гамильтон.

Мириам вопросительно посмотрела на подругу.

– Но, Памела, только папа может сказать вам «да», – сказала Флер, с улыбкой глядя на хорошенькое личико своей бывшей ученицы. – Хотя я знаю, вам будет очень весело с детьми.

Минуту спустя леди Памела уже бежала к экипажу, а взрослые, посмеиваясь, смотрели ей вслед.

– Я за ней присмотрю, ваша светлость, не беспокойтесь, – с улыбкой сказала Мириам. – К тому же со мной мой брат и доктор Уезералд, они помогут мне. Трое взрослых – это более чем достаточно. Так что ваша помощь, Изабелла, нам не понадобится. Вы уж лучше займитесь его светлостью, думаю, он хотел бы с вами побеседовать.

Флер хотела что-то сказать, но передумала. Она молча смотрела на герцога. Наконец дети, сопровождаемые тремя взрослыми, высыпали во двор, и они остались вдвоем в классной комнате, – Мисс Бут – очень добрая леди, – сказал герцог, глядя ей вслед. – Думаю, Памела надолго запомнит этот день.

– Да, я рада за нее, ваша светлость.

– Вы сказали «ваша светлость»? – спросил он, пристально глядя на нее.

Она промолчала.

– Флер, может быть, пойдем куда-нибудь? Может, к вам домой?

– Да, – кивнула она. – Это совсем близко.

Они вышли из школы и направились к коттеджу. Шли не прикасаясь друг к другу и не говоря ни слова.

Глава 28

Флер поставила на полку книги, которые принесла с собой. Герцог бросил на стол шляпу и перчатки. Затем они прошли в небольшую гостиную, в углу которой стояло фортепиано.

Герцог по-прежнему молчал. Казалось, Флер вовсе не обрадовалась ему. Она взглянула на него с тревогой.

– Не угодно ли вам присесть, ваша… – Флер осеклась и указала на кресло.

Она была прекрасна, как и прежде. Герцог вспомнил, что у него перехватило дыхание, когда он увидел ее. Нет, пожалуй, стала еще более привлекательной…

Он вдруг устыдился своего безобразного шрама, и ему захотелось повернуться к ней так, чтобы она не видела его.

– Я позвоню, чтобы нам принесли чаю и чего-нибудь перекусить, – сказала Флер. – Сейчас как раз время ленча.

Я думаю, что вы отправились в путь сразу же после завтрака и уже успели проголодаться, не так ли?

– Я не голоден, – сказал он. – А вы.., счастливы здесь?

Мне кажется, у вас в школе весело. А этот коттедж довольно уютен, он гораздо больше, чем я предполагал.

– Да, – улыбнулась она. – Я счастлива. Я занимаюсь делом, которое мне нравится, и меня окружают друзья.

– Очень рад за вас, Флер. Мне хотелось убедиться в том, что у вас все хорошо. Поэтому я и заехал сюда.

– Благодарю вас, – кивнула она. – Это очень любезно с вашей стороны. Вам, наверное, не терпится попасть домой после столь длительного отсутствия?

– Да, очень хочется оказаться дома.

И все-таки он не был готов к такому приему. Он знал, что Флер его не ждет, но думал, что она встретит его иначе.

Сумеет ли он прожить без нее? Как теперь сложится его жизнь?

Флер… Герцог не представлял свое будущее без нее. Напрасно он целый год старался убедить себя в том, что забыл ее, что сумеет прожить в одиночестве.

Флер пересекла комнату и села в кресло. Она не знала, о чем сейчас говорить, и вместе с тем боялась обидеть герцога освоим молчанием.

Почти год она внушала себе: он не приедет, он забыл о ней и очень жалеет о тех словах любви, которые сказал ей.

Но в этот последний месяц она каждый час ожидала его появления, хотя и старалась убедить себя в том, что герцог уже никогда не приедет.

А теперь он стоял в ее гостиной, стоял, заложив руки за спину. Герцог хмурился, оглядывая комнату, и казалось, он думал лишь о том, как бы побыстрее уехать к себе в Уиллоуби.

Он приехал просто из чувства долга, потому что пообещал ей. Адам и это его проклятое чувство долга! Она снова возненавидела его, и ей вдруг захотелось, чтобы он оказался как можно дальше от нее.

– Вас не тревожил Броклхерст? – спросил он неожиданно.

– Нет, – ответила Флер. – Я ничего не слышала о Мэтью, хотя, по слухам, он где-то в Южной Америке или в Индии. Кузина Кэролайн здесь, но, мне кажется, она собирается поехать на зиму к своей дочери.

– А преподобный Бут и его сестра? Они по-прежнему ваши друзья, не так ли? Я рад этому, – Да, они прекрасные люди, – кивнула Флер.

Ей очень хотелось, чтобы леди Памела не уходила играть с детьми. Тогда бы герцог уехал, и она постаралась бы забыть о нем, чтобы спокойно прожить остаток жизни.

И герцог тоже жалел о том, что позволил дочери играть с детьми. Если бы он не отпустил ее, они могли бы сразу же уехать.

– Спасибо вам за фортепиано – сказала Флер. – У меня раньше не было случая поблагодарить вас. Вы предполагали, что его поставят в школе, но Мириам с Дэниелом решили, что здесь оно лучше сохранится.

– Вы же знаете, что это подарок только для вас одной.

Флер покраснела, потупилась. Руки ее лежали на коленях, и герцог заметил, что она с силой сжала кулаки, так что побелели костяшки пальцев.

Он прошелся по комнате. Затем подошел к фортепиано и коснулся одной из клавиш.

– Хороший тон?

– Это прекрасный инструмент, – ответила Флер. – Моя самая дорогая вещь.

Он улыбнулся и посмотрел на вазу, стоявшую на фортепиано. Рядом с ней лежало его письмо, адресованное Флер.

– Но ведь это мое письмо к вам, – сказал он, протягивая к конверту руку.

– Да. – Флер снова покраснела.