Братья

По ее телу пробежала легкая дрожь – то был трепет радости, предвкушения их встречи. Ей нужно было так много сказать ему, что, когда они встретятся, они, наверное, проговорят не один день.

Как жаль, что их мальчик умер. Саша, должно быть, очень обрадовался бы тому, что у него есть сын. Но сына у него не было, и Нина утаила от англичанина эту подробность. Не скажет она об этом и Саше, если им доведется когда-нибудь свидеться.

* * *

Дмитрий не знал подлинного имени и должности человека, который обучал его “образу действий разведчика-нелегала в западном городе”. Это был представительный, широкоплечий мужчина с львиной гривой седых волос, которые когда-то были светло-русыми. Нос у него был прямой, крупный, а рот упрямый и волевой. Одет он был чаще всего в старый твидовый пиджак поверх черной рубашки, которая была застегнута до самого подбородка. Походка его казалась неуклюжей, обманчиво медленной. Сам Октябрь говорил о нем с необычным уважением, называя его не иначе как Шеф, однако ходили слухи о том, что Шеф – выпускник Лубянской тюрьмы, где он провел чуть ли не десять лет после завершения фантастически сложного задания в годы войны. Нрав у него был угрюмый, сардонический; к тому же он не принадлежал к внутреннему кругу работников отдела и, следовательно, не имел доступа к делам оперативной разработки. До своего заключения в тюрьму он много лет прожил в Западной Европе и теперь готовил специалистов “Управления мокрых дел” к их самостоятельным операциям за рубежом.

– Вашей базой и вашим штабом должно быть кафе, всегда и везде, – поучал он Дмитрия.

Они встретились у подъезда мрачного здания на Балаклавском проспекте, где Октябрь устроил новый штаб Тринадцатого отдела. Дмитрий должен был отправиться за границу на задание, и Шеф был приставлен к нему для тщательной индивидуальной подготовки.

– В Париже, – продолжал он, и Дмитрий обратил внимание на то, что голос у Шефа глухой и что он слегка картавит. – В Париже ты найдешь кафе на углу каждой улицы. Точно также обстоит дело в Брюсселе и в Риме. В Англии, Германии и Соединенных Штатах кафе встречаются не так часто, однако в каждой крупной гостинице найдется подходящий бар или ресторан. Все встречи ты должен назначать в кафе и помни: толпа – твоя лучшая защита. Как только ты окажешься в гуще людей, можешь чувствовать себя в безопасности.

Шеф отвез Дмитрия в село Гавриково под Москвой, где был выстроен учебно-тренировочный комплекс КГБ. Это был обширный полигон в сосновом лесу, окруженный заборами с колючей проволокой и вышками, на которых стояли часовые. Шеф провел Дмитрия в восточное крыло здания, в комнату на первом этаже, которая была точной копией парижского кафе с его увешанными зеркалами стенами, пластиковыми столиками, бильярдом-автоматом и баром с латунной стойкой. Кроме них двоих, в комнате никого не было, однако Дмитрий без труда мог представить себе, как множество мужчин и женщин заполняют его, садятся за столики и как официанты в длинных белых фартуках разносят заказы клиентам.

– Всегда садись спиной к стене, поблизости от служебного входа, – сказал Шеф и кивнул, увидев, что Дмитрий выбрал правильное место. – Никогда не повышай голос, чтобы подозвать официанта, не щелкай пальцами, не хватай его за рукав и не заказывай того, чего нет в меню. Нельзя привлекать к себе внимание.

Он говорил ровным, монотонным голосом, и Дмитрий понял, что работа ему совершенно безразлична. Пустой взгляд Шефа подсказал Дмитрию, что этот человек давным-давно мертв и что тело и мозг его продолжают функционировать только по инерции, в силу привычки. Очевидно, он продолжал исполнять свою работу лишь потому, что шпионаж был единственным ремеслом, которым он владел.

– На практике ты почти всегда будешь действовать по документам канадского гражданина, – бубнил Шеф. – Мы используем их паспорта, во-первых, потому, что у них пока нет компьютеризованной системы регистрации граждан, а во-вторых, потому, что такой нации, как канадец, в природе не существует.

– Как так? – удивился Дмитрий.

Его наставник закурил сигарету “Ассамблея”. Это была коричневая сигарета с золотым кончиком. Большой и указательный пальцы Шефа были желтыми возле суставов, да и зубы его были испорчены пятнами никотина. Заметив, что Дмитрий наблюдает за ним, Шеф криво улыбнулся и предложил ему закурить.

– Никогда не делай этого на задании, – прокомментировал он. – Никогда не кури необычный сорт сигарет – из-за этого можно попасть в беду. Люди всегда запоминают такие подробности, да и в пепельницах кое-что остается. – Выдохнув струйку дыма, он спохватился: – На чем мы остановились? Ах да, канадцы. Канада населена огромным количеством иммигрантов со всех концов света. Там полно итальянцев, выходцев из Восточной Европы, португальцев, французов, греков. Поэтому никого не удивляет, если канадец не знает английского языка или говорит на нем с трудом. Это ясно?

Дмитрий кивнул. “Ассамблея” обладала острым, приятным вкусом.

– А теперь я отведу тебя в сортир, – сказал Шеф. Дмитрий, сбитый с толку, последовал за ним. Шеф прошел за дверь, на которой висела табличка с надписью “Туалет”, открыл дверцу в одну из кабинок и указал на бачок унитаза. Унитаз был европейской модели, и бачок его был укреплен высоко на стене, соединяясь со стульчаком длинной трубой. Устройство приводилось в действие фарфоровой рукояткой на длинной цепочке.

– Это твой почтовый ящик, – объяснил Шеф, словно не замечая недоумения Дмитрия. – Если хочешь жить, не вздумай прибегать к стандартной чекистской бредятине. Никогда не устраивай тайников в лесу или в поле, под пнями или в дуплах деревьев. Наши люди в Америке не хотят отказаться от этого и поэтому регулярно попадаются с поличным. Собственно говоря, они заслуживают этого за свое скудоумие и упрямство.

Дмитрий хихикнул. Старик явно не стеснялся в выражениях.

Хриплый голос Шефа звучал теперь с явным удовольствием.

– Человек, который, озираясь, крадется в одиночку по лесу, всегда подозрителен. Человек, который едет на машине из своей конторы в лес, на пустырь, всегда вызывает вопросы даже у посторонних. То же самое относится и к тем, кто останавливается на обочине шоссе или в чистом поле. Однако человек, отправившийся отлить в сортир при ресторане, вовсе не выглядит подозрительно и не привлекает к себе никакого внимания. Это ясно? А теперь делаешь так...

Шеф выудил из кармана маленький конвертик, достал из него презерватив и развернул.

– Свое сообщение, микропленку и все прочее кладешь внутрь, для верности завязываешь на два узла и кидаешь в бачок. – Он вскарабкался на стульчак и ловко просунул презерватив под крышку бачка. – Сюда никто не заглядывает, но, если твою посылку случайно обнаружат, то будет довольно трудно найти по ней тебя или твоего связника.

С этими словами Шеф вернулся в комнату, имитирующую кафе.

– Первое, что тебе необходимо, когда попадаешь в крупный город, это его подробная карта, на которой отмечены магазины, станции метро, железнодорожные станции и гостиницы с множеством входов и выходов. Офицер, предупрежденный о твоем приезде, должен подготовить для тебя такую карту еще до того, как ты выйдешь на задание. Эту карту ты обязан тщательно изучить, запомнить и уничтожить. Подобные места мы называем “чистилищами”. Если обнаружишь за собой слежку, направляйся к ближайшему такому месту, входи через одну дверь, выбирайся через другую. Этот ход может спасти тебе жизнь. – Он помолчал, задумчиво глядя на Дмитрия. – Я мог бы рассказать тебе об одной аптеке. Это было в Париже... – Он улыбнулся, и его глаза внезапно ожили, однако до конца он так и не договорил.

Уже когда они покидали секретный объект, Шеф повернулся к Дмитрию и прогудел своим низким, гулким голосом:

– Запомни хорошенько: в бар, ресторан, кафе, гостиницу нужно входить с таким видом, словно они принадлежат тебе лично. Не мнись у порога, старайся выглядеть уверенным. На Западе полицейские не охраняют вход в каждую гостиницу и каждый ресторан, любой человек может войти и выйти, когда ему заблагорассудится. Чем уверенней ты будешь себя вести, тем меньше привлечешь к себе внимания.

* * *

Дмитрий вспоминал рекомендации Шефа три недели спустя, уверенным шагом входя в отделанный никелем и кожей вестибюль отеля “Юниверсал” во Франкфурте. Мягкие брюки пошитого на заказ костюма и тонкая рубашка ласкали его тело. Рассеянно улыбнувшись портье, он задержался у прилавка с сувенирами и, действуя нарочито неторопливо, закурил сигарету. После этого он прошел к лифтам, слегка помахивая кожаным портфелем.

Он прибыл накануне вечером, прямым рейсом “Люфтганзы”. В кармане у него лежал паспорт на имя Тимо Куусинена, гражданина Финляндии. На первом этаже аэровокзала он сел на поезд, который доставил его на Гауптбанхофф – центральную железнодорожную станцию. Привокзальный ресторанчик оказался скудно освещенным небольшим помещением, тесно заставленным деревянными столами, между которыми сновали дородные официантки в белоснежных фартуках и кокетливых наколках. Дмитрий заказал порцию сосисок и пару крепкого пива. Это был его первый ужин на Западе, и он сразу же отметил превосходное качество продуктов, особенно когда погрузил свою ложку в десерт – взбитый шоколадный мусс со сливками. Проглотив кофе, Дмитрий вышел в туалет.

Заперев за собой дверцу третьей от входа кабинки, он встал на унитаз, закатал рукав пиджака, запустил руку в бачок и выудил из воды презерватив, в котором находился ничем не примечательный ключ. Этим ключом он и отпер третью сверху ячейку в привокзальной камере хранения. Внутри оказалась спортивная сумка с комплектом одежды, купленной, судя по ярлыкам, в городе Гамильтоне канадской провинции Онтарио, и канадский паспорт на имя Стефана Наги. В паспорте, однако, не было фотографии. Эта мера предосторожности была предпринята на тот случай, если кто-нибудь посторонний сумеет открыть ячейку камеры и доберется до ее содержимого На дне сумки под одеждой лежали электрический пистолет в кожаном чехле, три ампулы с синильной кислотой и три ампулы с противоядием.

Вывеска на немецком языке на противоположном конце коридора предлагала путешественникам воспользоваться душем всего за четыре с половиной марки. В раздевалке Дмитрий переоделся в канадскую одежду, а пять минут спустя его старая одежда и финский паспорт уже покоились в той же самой ячейке, из которой он извлек спортивную сумку со всем необходимым. Благодаря этому трюку с переодеванием становилось трудно, почти невозможно установить какую-либо связь между финном Куусиненом, прилетевшим во Франкфурт из Москвы, и канадцем, который вышел в город из здания железнодорожного вокзала. Если что-то пойдет не так и Стефана Наги станут разыскивать в связи с его ролью в предстоящей операции, след его оборвется у входа в Гауптбанхофф.

Вечерело, когда Стефан Наги зарегистрировался в “Глобусе”, – потрепанном второразрядном отеле, кишевшем клопами и расположенном в квартале, облюбован ном проститутками и прочей криминальной публикой Квартал этот начинался неподалеку от вокзала и всю дорогу Дмитрий шел пешком. Повсюду ему бросались в глаза рекламные щиты, возвещающие о начале ежегодной Франкфуртской книжной ярмарки. Яркие плакаты расхваливали новинки сезона, бестселлеры и их авторов.

Оказавшись в своей комнате, Дмитрий заказал еще. Два пива и сандвичи с копченой колбасой и ветчиной. Заперев входную дверь, он достал из привезенного с собой конверта собственную фотографию, которую аккуратно вклеил в канадский паспорт. Весь оставшийся вечер и весь следующий день он провел в номере гостиницы, отчаянно сражаясь со стареньким черно-белым телевизором. Программ на немецком языке он не понимал и поэтому крутил обломанную рукоятку до тех пор, пока не настроился на телевизионную сеть армии США. Без особого интереса он посмотрел старую комедию, которая показалась ему скучной и довольно глупой.

Он пообедал в переполненном баре, расположенном на той же улице, где он оказался единственным посетителем, который не сводничал и не продавался. Вернувшись в свой номер, он снова неохотно включил телевизор и с жадностью проглотил две плитки молочного шоколада с орехами. Время от времени он слышал доносящиеся из коридора шаги, хриплые мужские голоса и неестественно громкий женский смех. Определенно, дела в “Глобусе” шли неплохо.

Ближе к вечеру Дмитрий оделся, подхватил свой элегантный портфель и вышел из отеля. Оказавшись на улице, он взял такси.

Из окна машины он видел богатые витрины магазинов, шикарные автомобили и хорошо одетых людей. Продовольственные лавки буквально ломились от изобилия продуктов, и Дмитрий был сражен тем, что любой человек может войти внутрь и выбрать что угодно по своему вкусу, не тратя драгоценное время на стояние в очередях.

Вечер был пасмурный, хмурый, низкое небо затянуло облаками, однако по всей длине Кайзерштрассе сверкали и переливались разноцветные огни неоновых реклам. Одна из них – каскад перемигивающихся огней в форме женского тела – настойчиво приглашала Дмитрия посмотреть стриптиз.

“Это и есть Запад, – подумал Дмитрий внезапно. – Богатый, сытый, загнивающий. И это – Германия. Мы выиграли войну, мы подняли над Берлином наш флаг, а эти гады жируют!”

Входя в отель “Юниверсал”, он столкнулся со светловолосой женщиной в дорогой шубе, подмигнувшей ему с призывной улыбкой. Это потрясло Дмитрия. На секунду он вообразил себя наедине с этой роскошной красавицей в номере отеля, вдали от всех своих забот и тревог.

Однако; оказавшись в вестибюле гостиницы, Дмитрий выбросил из головы все посторонние мысли и сосредоточился на задании. Его целью был человек из номера 1218 по имени Лоуренс Тирни. Американцем он был только по имени и по паспорту. Настоящее его имя было Геннадий Любимов, и когда-то он был заместителем руководителя советского представительства в ООН. Любимов перебежал на Запад полгода назад и предоставил ЦРУ удивительно подробный и полный отчет о проникновении советских разведывательных служб в государственные структуры США.

Октябрь как-то сказал, что Любимов – слишком жадный человек, а жадность, как известно, фраера погубит. Пренебрегая опасностью, он покинул свое убежище, предоставленное ему ЦРУ, и приехал на книжную ярмарку во Франкфурт. Весь долгий путь до Германии он проделал исключительно ради того, чтобы встретиться с берлинским издателем и убедить его в том, что его мемуары вполне достоверны и будут любопытны читателям. Разумеется, при этом Любимов рассчитывал на солидный гонорар.

Дмитрий уже достаточно хорошо изучил методы, которыми пользовался Октябрь, чтобы предположить, что никакого издателя, заинтересованного в любимовских мемуарах, в природе не существует. Лукавый руководитель “Управления мокрых дел” просто выманил Любимова из его норы, помахав у него перед носом правильно выбранной приманкой – деньгами.

– Мне необходимо, чтобы он быт мертв, – сказал Дмитрию Октябрь в аэропорту Шереметьево за несколько минут до того, как Дмитрий поднялся на борт самолета “Люфтганзы”.

Вот-вот должен был начаться рассвет, а они стояли на морозе, на гудронированной взлетной полосе. Порывистый ветер развевал черный плащ Октября и трепал длинные седые волосы, обрамлявшие его худое лицо наподобие белого сияния.

“Вот так, наверное, выглядит смерть”, – подумал Дмитрий, разглядывая похожее на череп лицо командира и учителя, его жестокий рот и запавшие глаза, в которых пылала неумолимая решимость.

– Я хочу, чтобы он был мертв, – повторил Октябрь. – И не только потому, что он предал. Пусть это будет уроком всем, кто задумывается о предательстве.

– Вы пытаетесь реанимировать “Смерш”, – заключил Дмитрий.

Октябрь схватил его за плечи своими костлявыми руками.

– Твой отец был офицером “Смерша”, не забывай этого!

“Никогда не забуду!” – думал Дмитрий, входя в лифт отеля “Юниверсал”. Вслед за ним вошел бородатый еврей с пейсами и в большой черной шляпе. Правоверных иудеев Дмитрий видел до этого только один раз в жизни.

“Жиды пархатые! – подумалось ему. – Всюду они! Они тоже выиграли последнюю войну вместе с узкоглазыми японцами и разжиревшими немцами”

Он вышел на десятом этаже и поднялся по служебной лестнице еще на два этажа. Прежде чем выйти в коридор, он с трудом затолкал в портфель свои теплый плащ и пиджак, а поверх рубашки накинул белую куртку с эмблемой отеля Ее он тоже обнаружил в сумке, хранившейся на вокзале. Раздувшийся портфель он оставил в чуланчике, где находилось пожарное оборудование.

Наконец он вышел в слабо освещенный коридор. Стены были выкрашены в теплый коричневато-бежевый цвет, а толстый ковер на полу глушил шаги. Навстречу ему попались двое мужчин, которые негромко смеялись над чем-то, и Дмитрий вежливо им поклонился. Справа от него была комната 1216, слева – 1215. Сердце забилось чуть быстрее, а в животе Дмитрий почувствовал знакомую пустоту.

Он постучал в номер 1218.

– Кто? – подозрительно спросили из-за двери.

– Проверка оборудования мини-бара.

– В этом нет необходимости, я им не пользуюсь.

– Прошу прощения, – сказал Дмитрий, стараясь, чтобы его английский звучал с немецким акцентом. – Я обязан проверить, таковы правила нашего отеля.

Последовала долгая пауза.

– Хорошо, подождите минуту, – сказал человек за дверью, подавляя вздох.

Дмитрий стоял перед коричневой блестящей дверью и сжимал в кармане электрический пистолет. Ампула с антидотом была наготове в левой руке. “Сейчас Любимов откроет дверь, – прикидывал Дмитрий. – Делаю шаг внутрь, стреляю в лицо ампулой с ядом – и все”. При мысли об этом он вспомнил острый запах газа-противоядия и конвульсии пса, застреленного им в Юрлове.

Дверь отворилась. Мужчина средних лет в шелковом халате мрачно уставился на Дмитрия. У него были грузная фигура, широкое лицо с мясистыми, рыхлыми щеками, крашеный каштановый вихор волос на макушке и седые бакенбарды. В пальцах его дымилась сигарета.

– Герр Тирни? – вымолвил Дмитрий мгновенно пересохшим ртом.

Мужчина кивнул, подозрительно глянув на опущенную в карман правую руку Дмитрия.

– Прошу прощения за беспокойство... – начал Дмитрий, и его жертва отступила в сторону, давая ему пройти.

– Постарайтесь закончить поскорее, – нетерпеливо сказал Любимов. – Я очень занят.

Дмитрий подобострастно поклонился и закрыл за собой дверь. Справа, как раз над мини-баром, он заметил фотографию двух борцов. Они сжимали друг друга в объятиях, напрягая мощные мускулы.

Совершенно неожиданно Дмитрий вспомнил непроглядную черную ночь в каменоломне, крепкую хватку Кузьмы Бунина и сильную боль от удара железной трубой. И еще он вспомнил наслаждение, испытанное в тот момент, когда он своими собственными руками лишил своего врага жизни.

Он разжал в кармане руку, сжимающую рукоятку пистолета и уронил ампулу с антидотом. Развернувшись, он бросился на Любимова, протянув согнутые пальцы к его горлу. На мгновение Любимов опешил, сбитый с толку неожиданным нападением, однако почти сразу пришел в себя и нырком ушел в сторону. Дмитрий врезался в изящный стул и полетел на пол вместе с обломками злосчастной мебели.

Любимов схватился за телефонный аппарат. Дмитрий покатился по ковру и оборвал шнур, затем проворно вскочил на ноги. На этот раз ему удалось схватить своего противника за талию. Любимов вскрикнул от страха, бешено лягаясь ногами и колотя Дмитрия по лицу. Дмитрий почувствовал во рту металлический привкус крови. Разбитая скула саднила, а крик жертвы оглушительно звенел в ушах.

Предатель визжал как поросенок, которого режут, но Дмитрий уже сжал его заплывшую жиром шею. Одним быстрым движением, приведшим его в совершенный, неописуемый восторг, он сломал шею изменника. Под пальцами хрустнул позвонок, и грузное тело обмякло в его руках.

На следующее утро, проведя в “Глобусе” еще одну ночь, на этот раз с несовершеннолетней проституткой, светленькой, веснушчатой и тонкой, финн Тимо Куусинен вылетел рейсом внутренних авиалиний Франкфурт – Берлин, а там пересел на самолет компании “Финэйр”, следующий рейсом №118 до Хельсинки с остановками в Праге и Москве.

Электрический пистолет и одежда канадца Стефана Наги вернулись в камеру хранения на франкфуртской железнодорожной станции, а ключ от ячейки, в презервативе из особо прочного латекса, покоился на дне смывного бачка в мужском туалете на вокзале Гауптбанхофф.

* * *

По дороге домой Дмитрия немного беспокоило, как отреагирует Октябрь, когда он доложит, что не застрелил Любимова, а ликвидировал его голыми руками. Однако Октябрь, казалось, вовсе не был расстроен тем, что Дмитрий отступил от буквы приказа.

Он принял Дмитрия в своем мрачном кабинете, заставил сесть в единственное кресло для посетителей, а сам принялся ходить вокруг него, слушая доклад. Вопросы, которые он изредка задавал, отнюдь не звучали враждебно, напротив, Дмитрию показалось, что внезапный приступ жестокости нисколько не удивил Октября.

– Что ты чувствовал, когда убивал его? – спросил Октябрь, в упор разглядывая Дмитрия.

Тот не произнес ни слова, только открыто заглянул в глаза учителя, и на изнуренном лице старого чекиста мелькнула слабая улыбка.

– Тебе понравилось, – заключил он. – Это славно. Это очень, очень хорошо.

Однако самый главный сюрприз ждал Дмитрия, когда Октябрь рассказал ему правду о его жертве.

Заговорщическим шепотом, странно поблескивая глазами, Октябрь сообщил Дмитрию, что Любимов никогда не был изменником. Его “измена” была поставлена и тщательно отрежиссирована Московским центром. Любимов оказался на Западе в качестве двойного агента, и сведения, поставляемые им ЦРУ, на три четверти состояли из умело подобранной дезинформации.

– Потом произошла заминка, – рассказывал Октябрь, без устали шагая вокруг Дмитрия; длинноногий и длиннорукий, он напоминал паука, плетущего свои смертоносные сети. – Американцы почуяли, что потянуло гнильцой, и кто-то в Лэнгли предположил, что Любимов – подсадная утка и что его предательство – “чекистский спектакль”.

– У них были какие-то доказательства? – перебил Дмитрий.

– Нет, но раз уж они начали сомневаться в его словах, то можно было быть уверенным – они будут проверять и перепроверять всю информацию, которую он им передавал. Между тем операция с Любимовым была одной из самых трудных и дорогостоящих. Несколько лет мы подготавливали почву, а теперь все наши усилия могли пойти псу под хвост.

Он помолчал.

– Чтобы спасти проект, нам во что бы то ни стало нужно было убедить Лэнгли в том, что Любимов действительно был предателем и что все его сообщения – истинная правда. Какое доказательство может быть более убедительным, чем убийство предателя агентами КГБ?

Дмитрий почувствовал в груди леденящий холод.

– Вы хотите сказать, – заговорил он, – что я убил одного из наших людей? Одного из своих товарищей-чекистов?

Октябрь остановился и посмотрел на него.

– Именно так. Зато теперь американцы поверят каждому его слову. – От его кривой улыбки кровь стыла в жилах. – Или тебе его жалко?

“Не его, – хотел сказать Дмитрий. – Не его, а себя и всех остальных, которые тоже могут оказаться втянутыми в твою игру, Октябрь”.

– Скажите, – медленно проговорил Дмитрий, – вы намеренно приказали убрать одного из наших лучших людей?

Октябрь кивнул.

– Откуда мне знать, – продолжал Дмитрий, – что завтра или через год вы не принесете меня в жертву в одной из своих шахматных партий?

Старик хихикнул, и на его лице появилась хитрая улыбка.

– В том-то и дело, сынок, что ты никогда не можешь быть в этом уверен.

Когда Дмитрий уже был у дверей, собираясь уходить, Октябрь сказал ему в спину:

– Ты, безусловно, понимаешь, что я пошутил?

– Безусловно, – отозвался Дмитрий.

Хриплый смех Октября, напоминающий кашель чахоточного больного, звучал у него в ушах даже после того, как он вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.

* * *

В последующие годы Дмитрий убил еще четырех человек: двоих в Мюнхене, одного в Нью-Йорке и одного в Мадриде. Трое из них были известными диссидентами, один – американским агентом, который уже готов был проникнуть в СССР под видом испанского коммуниста, героя гражданской войны.

Дмитрий быстро познакомился с западным образом жизни и легко привык к нему. Никто из богатых бездельников, кочующих по миру в погоне за удовольствиями, не путешествовал по Европе и Северной Америке столько, сколько пришлось Дмитрию Морозову Он, однако, вел скромный, почти аскетический образ жизни. Европа предлагала столько удовольствий и соблазнов, что у любого русского, особенно у такого, как он, отягощенного памятью о голодном и холодном детдомовском детстве, могла запросто закружиться голова. Именно поэтому Дмитрий не мог себе позволить ни малейшего отклонения от своих строгих правил. Он ежедневно рисковал жизнью и прекрасно понимал, к чему может привести самая ничтожная его ошибка. Ему было известно, что начинается все с повторного посещения одного и того же ресторана с хорошей кухней, одного и того же ночного клуба или отеля-люкс, а заканчивается тем, что его тело изрешеченное пулями, найдут однажды утром в придорожной грязи. Любое нарушение правил работы могло привести его к гибели.

Особенно отчетливо Дмитрий понял это после печального опыта в Лиссабоне в 1972 году. В столицу Португалии его послали, чтобы ликвидировать лидера латышских эмигрантов, который предпринимал попытки создать правительство в изгнании. Однако когда Дмитрий прокрался в его номер, то столкнулся с телохранителем своей жертвы, о котором не знал. Ему едва удалось спастись, и он отделался только пулей в плече. По возвращении Дмитрия в Москву Октябрь предупредил его, что ему никогда больше нельзя появляться в Лиссабоне. Что касается незапланированной встречи с телохранителем, Октябрь объяснил ее несчастливым стечением обстоятельств.

Однако Дмитрий лучше знал, в чем тут дело. Если бы он более тщательно изучил привычки своей жертвы, а не наслаждался омарами с пивом в “Каскэ” в ночь своего прибытия, то не носил бы теперь в десяти сантиметрах от сердца расплющенную пулю калибра 7,65.

Остальные его операции были успешными. Он никогда не пользовался оружием и никогда не жалел свои жертвы, как никто и никогда не жалел его самого. Только самая последняя его жертва – хрупкая, как статуэтка, эстонка – на мгновение возбудила его желание, и он прижимал ее тело к себе на секунду дольше, чем обычно, прежде чем сломать ей шею.

Дмитрий также принимал участие в похищении Эрнста Мюллера, заместителя директора секретной службы Западной Германии, и переправлял его в ГДР. Мюллер оказался для Штази настоящим кладом. Прежде чем его ликвидировали, он сообщил бесценную информацию о совместных операциях Пуллаха и Лэнгли в странах Варшавского Договора.

За успехи в работе, увенчавшиеся успешным похищением Мюллера, Октябрь перевел Дмитрия на должность руководителя оперативной работой в Западной Европе. В этой должности Дмитрий и появился в Париже, работая под “крышей” высшего должностного лица Торгпредства.

Однажды он поздним вечером был в своем парижском кабинете, когда в дверь кто-то постучал. Подняв глаза от документов, Дмитрий увидел перед собой рослого красивого, элегантно одетого мужчину. Это был полковник ГРУ Олег Калинин.

Глава 10

Аэропорт Ла Гардия скрывался под снегом, однако посадочная полоса была чисто убрана, и посадка прошла гладко.

“Командир самолета, экипаж и тридцать три тысячи акционеров Северо-Американской авиакомпании благодарят вас за полет на нашем лайнере”, – произнес голос в динамиках. Алекс закрыл томик избранных стихов Дилана Томаса, отметив закладкой место, где остановился. Книгу пламенного валлийца он положил в сумку. В последнее время, после многих лет изучения русской поэзии, он заново открывал для себя творчество английских и американских мастеров романтической школы. Талант Томаса, жизнь которого завершилась столь трагическим образом, буквально загипнотизировал его, а одно из стихотворений напомнило о матери: “Мертвы влюбленные, но их жива любовь, и смерть вовек се не победит”.

Клаудия, одетая в светлый вышитый полушубок из овчины, в белые джинсы и сапожки на высоких тонких каблуках, ждала его у входа в здание аэропорта. Привстав на цыпочки, она махала ему рукой, и один из пассажиров, обгоняя Алекса, завистливо пробормотал:

– Почему это некоторым достается все самое лучшее!..

– Боже мой, я все время забываю, насколько ты красива, – прошептал Алекс, обнимая ее.

– Где уж тебе помнить, – поддела Клаудия. – Красотки из Провиденса небось не давали тебе прохода!

Она крепко поцеловала его, затем схватила за руку и потащила за собой.

– Идем! – сказала она, и на ее левой щеке появилась крошечная, нежная ямочка. Рукой она поправила свои пышные черные волосы. С неба снова посыпался снег, и крупные снежинки расцветали на ее волосах словно маргаритки.

– Возьмем такси, я плачу! – объявила она не терпящим возражений тоном.

Уже сидя в салоне автомобиля, Алекс хотел поинтересоваться, чем вызвана эта внезапная щедрость, однако Клаудия сама засыпала его вопросами. Останется ли он в Провиденсе после того, как получит докторскую степень? Может быть, он хочет остаться преподавать в Университете Брауна? Как насчет Колумбийского университета? Остается ли в силе приглашение из Стэнфордского университета? Алекс ответил, что нет, оставаться в Брауне он не хочет, не хочет и преподавать в Колумбийском университете. Что касается Стэнфорда, то их предложение остается в силе, но все будет зависеть от одной вещи.

– От какой? – спросила Клаудия.

– От тебя, – напрямик ответил Алекс.

Похоже, Клаудия ждала этого вопроса. Устроившись поудобнее на сиденье, она словно горностаевую мантию накинула на плечи свой полушубок и принялась рассказывать о своих приключениях, не переводя дыхания и не давая ему вставить ни слова.