Братья

Гримальди воспользовался всеми известными ему приемами и уловками. Он покупал информацию у бывших немецких офицеров за еду, виски, сигареты, опустошая склады армии США, он напропалую флиртовал с секретаршами, которые печатали доклады для его собственных боссов, но самым ценным источником информации для него стал обмен секретами с двумя агентами английской разведки, которых он потчевал крохами сведений о советско-американских переговорах, касающихся будущего разгромленной Германской империи.

После нескольких месяцев кропотливой, почти подпольной работы ему удалось определить место в горах Таубенштайн, где находилось убежище Геллена. Он тайно отправился на озеро Шлеерзее, где захватил этого исхудавшего мастера шпионажа и вывез его в безопасное место. Геллен мог стать бриллиантом самой первой величины в короне Гримальди. Если бы он достиг успеха, его ожидали бы быстрое продвижение по службе, высокий пост и отнюдь не скромная зарплата. И конечно, власть, с помощью которой он мог продолжать играть в свои игры. Не зря же его прозвали Наполеоном.

В своих разговорах с Гелленом Гримальди продемонстрировал трезвую логику и циничный расчет. Он предложил Геллену сделку: гарантии личной безопасности в обмен на сети резидентуры в России. Особо он подчеркнул то обстоятельство, что агентурная сеть не может быть столь уж дорога генералу, коль скоро жизнь его под угрозой. Кроме того, раз Геллен не мог обратиться за помощью к русским, у него не оставалось никакого выбора вообще. Так генерал Рейнхард Геллен, бывший глава гитлеровской разведки, стал главной козырной картой Америки в ее тайной войне против России.

В последующие годы Геллен передал всех бывших агентов нацистской Германии на службу новым хозяевам. Гримальди тоже осел в унылом поселке Пуллахе, где Геллен устроил свою штаб-квартиру. Он был сторожевым псом ЦРУ, заглядывавшим через плечо генерала, надзирающим за проведением операций и внимательно изучающим списки его агентов.

Он знал, что теперь сам стал мишенью номер один для русской контрразведки, которая дорого бы дала за секреты, проходящие через его руки. Однако причиной падения Гримальди стала вовсе не русская разведка. Его погубил Вилли Шиллер, симпатичный и привлекательный мальчишка, которого он встретил в январе 1952 года. У него были округлые бедра, мягкий рот и темные длинные ресницы.

С тех пор, как Гримальди попал на работу в ЦРУ, он был крайне осторожен. В основном ему удавалось подавлять свои сексуальные устремления, если не считать одного маленького приключения, случившегося с ним в Берлине. Если бы руководству стало известно о его гомосексуальной ориентации, его бы вышвырнули из конторы в два счета, так как гомосексуалы считались наиболее уязвимыми объектами для шантажа и, следовательно, доверять им секретную информацию было рискованно.

Он так и не понял, что заставило его тогда потерять голову. Может быть, повинна в этом была его чрезмерная уверенность в себе, может быть, чувственная красота Вилли. Гримальди без памяти влюбился в него и провел несколько незабываемых ночей, упиваясь его покорным мягким телом. Когда юноша в конце концов прервал с ним отношения, Гримальди утратил над собой контроль. Он стал преследовать Вилли, донимать телефонными звонками и ломиться в двери его дома, умоляя вернуться. В дело вмешались родители Вилли, которому было только семнадцать. Они пожаловались в местную полицию.

На следующее утро Гримальди вызвали в Мюнхен, в гостиницу “Вир Ярзейтен”, где в отдельных апартаментах он встретился со своим непосредственным начальником – полковником Джеймсом Макферсоном-младшим. Полковник кипел от бешенства.

– Ты настоящий кусок дерьма, Гримальди, – прошипел он. – Тебе удалось нащупать лучшую в Европе возможность для продвижения, и ты ее проворонил! Отправишься домой ближайшим рейсом. Я думаю, что, как только ты доберешься до Лэнгли, тебя вышвырнут со службы пинком под зад.

Гримальди слушал, низко опустив голову. Он не знал, что говорить, как оправдаться.

– Не мог бы ты помочь мне, Джим? – наконец выдавил он. – Ты же знаешь, работа в нашей фирме для меня все.

Макферсон покачал головой.

– Я делал все что мог, чтобы спасти тебя, но никто не стал меня слушать. – Он отвернулся, все еще покачивая головой. – Ты дурак, – проскрипел он. – Кретин, идиот чертов.

И все же Макферсон вступился за Гримальди и в конце концов спас его шкуру. Его не выгнали – как-никак он был одним из лучших экспертов своей конторы по советским делам. Однако его карьере оперативника пришел конец, и его сослали на бумажную работу в Вашингтон. В 1957 году его отправили во Францию, еще через пять лет – в Великобританию, и везде он занимал весьма важные и ответственные посты, однако возвращение к оперативной работе оставалось для него неосуществимой мечтой. Скандал в Пуллахе преградил ему доступ к работе, которую он начинал, к контролю и управлению агентурными сетями в России.

Теперь же, осенью 1967 года, почти через пятнадцать лет после скандала в Германии, у него не оставалось ни шансов, ни желания участвовать в оперативных мероприятиях. Время охладило его пыл и стремление к оперативной работе, притупив боль давнего разочарования. Он почти привык к комфорту и удобствам, которые дарило ему более спокойное существование. Теперь он мог позволить себе холить и лелеять свои усы а ля Кларк Гейбл; к тому же Гримальди отрастил длинные волнистые волосы и находил, что кошачьи зеленые глаза удивительно красиво контрастируют с его смуглым цыганским лицом. Неизменной со времен бурной юности осталась любовь к яркой одежде, ювелирным украшениям, изысканной пище и тонким винам. Все это вполне сочеталось с ролью, которую он избрал для себя, – ролью отчаянного авантюриста-аристократа, не чуждого простых земных радостей.

Сегодня ночью на протяжении долгого трансатлантического перелета он прекрасно выспался, пользуясь тем, что был в салоне один. Лишь в дальнем конце прохода между креслами, где мерцал неяркий голубой огонек, клевал носом на своем посту стюард. Но даже во сне завеса тайны, которой был окутан ночной полет, продолжала беспокоить Гримальди. Зачем его вызвали? К чему все эти предосторожности? Судя по всему, в конце этого путешествия его ждало важное задание, вот только какое? Франко Гримальди пережил несколько поворотов в своей карьере и знал, что изменения не всегда бывают к лучшему.

Наконец самолет замедлил движение и остановился. Стюард отпер входную дверь салона и поманил Гримальди рукой. Тот набросил плащ на плечи и шагнул наружу. Утро было премерзкое: низкое темное небо продолжало изливать потоки воды, а ветер дул холодный, порывистый. Складной металлический трап был мокрым и скользким, ветер хлестал его по лицу и трепал длинные волосы. Не успел Гримальди выйти, как тотчас почувствовал на своей коже тяжелые, холодные капли.

На блестящем от дождя гудроне рулежной дорожки, совсем рядом с трапом, его ожидал черный “шевроле”. Гримальди отворил заднюю дверцу, и его обдало теплым воздухом из салона. Он почувствовал приятный аромат крепкого табака, напоминающий ему запах сандалового дерева.

– Входи, Наполеон, – пригласил сиплый голос с сильным акцентом уроженца Новой Англии, и Гримальди удивленно округлил глаза.

– Доброе утро, Джим, – с трудом справившись с собой, проговорил он. – Вот это действительно сюрприз.

Джеймс Макферсон, его бывший босс в Германии, поднялся довольно высоко и теперь являлся заместителем директора ЦРУ по стратегическому планированию. Это означало, что в иерархии фирмы он был третьим человеком после самого директора и его заместителя по оперативной работе. Гримальди никак не ожидал, что такая шишка лично приедет встречать его, и поэтому устроился на заднем сиденье, чувствуя некоторую неловкость и скованность.

– Как долетел? – небрежно поинтересовался Макферсон. Ответа он не ждал. – Как там в Лондоне? – Непокорный вихор на макушке совсем поседел, но все так же победно торчал вверх, придавая его благородным чертам лица озорное мальчишеское выражение.

Второй человек, сидевший за рулем машины, обернулся, и его лицо, худое и костлявое, исказилось в кривой улыбке. В светлых водянистых глазах застыло холодное, оценивающее выражение, которое Гримальди помнил очень хорошо.

– Добрый день, дорогой друг, – проговорил водитель по-французски с сильнейшим акцентом.

– Хэлло, Уолт, – отозвался Гримальди, с трудом скрывая свою неприязнь. – Теперь возишь босса, как я погляжу? Я всегда знал, что когда-нибудь и ты получишь повышение.

Улыбка на лице Уолта Рейнера исчезла. Гримальди терпеть не мог помощника Макферсона, который был просто самодовольным ничтожеством. Несколько лет назад Рейнер приобрел дурную привычку разговаривать с Гримальди на своем школьном французском, причем находил это очень смешным.

– Мы решили не брать с собой водителя, – пояснил – Макферсон. – О нашей встрече никто не должен знать.

– Почему? – удивился Гримальди. Если они приехали на машине, значит, аэродром находится где-то неподалеку от Лэнгли Вудс. – К чему вся эта секретность?

Макферсон вынул изо рта трубку и посмотрел в окно.

– Я предпочел бы поговорить об этом за завтраком в каком-нибудь укромном местечке.

– А я предпочел бы поговорить об этом сейчас, – негромко, но твердо отозвался Гримальди. – Я уже по горло сыт тем, что мною помыкают сплошь и рядом, Джим. Должен заметить, что я уже вырос из коротких штанишек и мне не нравится, когда мне приказывают бросить свою работу посреди ночи и пролететь пять тысяч миль, не объясняя зачем. Так что давай обойдемся без завтрака и поговорим.

Макферсон ответил не сразу. Некоторое время он сосредоточенно изучал мокрый мундштук трубки, затем бросил взгляд на Рейнера. Тот пожал плечами. В наступившей нежданной тишине барабанная дробь дождевых капель по крыше машины поднялась до сердитого, оглушительного стаккато. Наконец Макферсон повернулся к Гримальди.

– Ну хорошо, – согласился он, и его аккуратно вылепленное, тонкое лицо внезапно посерьезнело. – Нам нужно, чтобы ты отправился в Москву.

На долю секунды Гримальди потерял дар речи, недоверие смешивалось в нем с нарождающейся радостью.

– В Москву? Но зачем?

– Мы хотим, чтобы ты вышел на связь с агентом, – ответил ему Макферсон, пристально разглядывая Гримальди своими карими глазами.

Франко Гримальди не отвел взгляда.

– Я уже пятнадцать лет не был на оперативной работе, Джим, и весь пропах нафталином. Мне казалось, что у вас должны быть в Москве более квалифицированные сотрудники.

– Так оно и есть, – согласился Макферсон. – Но этот агент требует особого подхода. По всем статьям это выдающийся человек.

– Ну-ка, постой-постой... – пробормотал Гримальди и выпалил вопрос, который вертелся у него на кончике языка: – Но почему я?!

Рейнер и Макферсон обменялись улыбками.

– Мы, конечно, никогда бы не сделали этого по собственной воле, будь уверен, – весело сообщил Рейнер. – У нас было много кандидатов, но он попросил, чтобы это был ты. Понятно?

Макферсон начал излагать факты еще в машине, а продолжил в обитом пластиком кабинете придорожного ресторанчика “Денни”, где Гримальди, обрадованный новостями, согласился остановиться и позавтракать. Разговор их закончился в небольшой квартире в деловой части Вашингтона, которую заранее приготовила для него фирма.

– Пока назовем нашего русского друга Панама, – предложил Макферсон, и Гримальди согласно кивнул.

Макферсон рассказал, что русский был завербован в Вене три недели назад. Он сам вышел на контакт с сотрудником ЦРУ в американском посольстве Бобом Колье-ром, что свидетельствовало о его значительной информированности. Он послал супруге Кольера дюжину роз, однако в конверт цветочника ухитрился подсунуть записку с просьбой о встрече и инструкциями о том, как ее провести. Они встретились в автомобиле, припаркованном на стоянке возле Музея изящных искусств, и там русский сообщил, что является полковником советской военной разведки. В Москве он работал в Кремле и имел доступ к самой секретной документации, а в Вену прибыл для того, чтобы получить информацию от агента, который внедрился в ближайшее окружение одного из лидеров европейских государств.

– Мы полагаем, что это либо герр Эрхард, либо дорогой генерал де Голль, – вставил Рейнер и разочарованно смолк, увидев, что его откровения не произвели на Гримальди абсолютно никакого впечатления.

Русский сообщил, что готов стать перебежчиком. Макферсон рассказал также, что всю свою жизнь он был убежденным коммунистом, но теперь все его мечты рухнули. На вопрос Кольера, как же это произошло, русский, поколебавшись, все рассказал.

Его сестра была крупным ученым и работала в Мичуринском институте в Волгограде. Ей удалось доказать, что знаменитая теория наследственности, разработанная пресловутым генетиком Лысенко, была чистой воды обманом и надувательством. О своем открытии она доложила директору института и вскоре была арестована и отправлена в психиатрическую лечебницу, в которой и находится до сих пор.

– Моя сестра не сумасшедшая, – заявил русский Кольеру, – а режим, который бросает своих ученых в психушки, не имеет права на существование.

Затем Макферсон рассказал, что Кольер сразу понял огромные потенциальные возможности нового агента-инициативника. Действительно, человек, вращающийся в высших кругах советской разведки, был настоящей находкой. Естественно, Кольер не хотел, чтобы Панама перебежал немедленно, было бы гораздо лучше, если бы он вернулся в Кремль, продолжая работать на ЦРУ. Стремление отомстить могло сделать его самым ценным агентом, которого ЦРУ когда-либо имело в Москве.

Во время второй встречи русский вел себя более раскованно и даже открыл Кольеру свое имя. ЦРУ произвело некие секретные проверки, навело справки и убедилось, что он говорит правду. Кольер попытался уговорить русского остаться на своем месте, предложив ему щедрое вознаграждение и чин полковника американской армии. По истечении десяти лет, может быть, даже раньше, он обещал переправить русского в США и обеспечить ему счастливую беззаботную жизнь под чужим именем. Панама согласился, выдвинув кое-какие встречные условия. В настоящий момент он уже вернулся в свою кремлевскую “берлогу”, ожидая, пока к нему выйдут на связь.

– Я встречался с Панамой лично, – сказал Макферсон. – Джим Нолан, шеф нашего русского отдела, предложил мне самому возглавить эту работу, и я вылетел в Вену. Никакая конспирация мне не помогла... – Он слабо улыбнулся. – Русский знал обо мне все. Он даже показывал Кольеру мою фотографию.

– А тебе не приходило в голову, что он может быть подставлен? – спросил Гримальди. – Двойные агенты – излюбленный метод работы КГБ. Они натыкали своих двойников по всей Европе еще в 1945 году, и мы радостно поглотали всю их наживку. Если мы польстимся на этого молодчика, он будет кормить нас ржавой селедкой на протяжении целого десятилетия.

– Все может быть, – согласился Макферсон, – но интуиция мне подсказывает, что этот парень намерен работать честно. – На несколько долгих минут он погрузился в молчание и наконец сказал: – Как бы там ни было, но мы хотим, чтобы именно ты отправился в Москву и держал там руку на пульсе. У тебя достаточно опыта и отличное чутье на двойников, если он вдруг таковым окажется.

– Он уже передал что-нибудь в качестве доказательства своих намерений?

Макферсон кивнул.

– Пару сообщений мы уже получили. В одном из них было содержание докладной записки в Политбюро генерал-майора Пугачева.

– Это один из заместителей министра обороны?

– Да. Речь идет о ядерной программе русских. В записке говорится, что испытания были приостановлены с тех пор, как в мае прошлого года ракета СС-20 взорвалась на Байконуре прямо на стартовом столе. Погибло больше ста человек.

Гримальди вытащил из кармана плоский золотой портсигар и достал тонкую черную сигару.

– Это достоверно?

– Мы специально послали туда наш 5К-71, – вставил Рейнер. – Его чуть не сбили, но пилоту удалось справиться с заданием. Он привез нам с полдюжины фотографий. Земля вокруг стартового стола обожжена в радиусе двух сотен метров, повсюду валяются искореженные обломки. Вот так-то!

За спиной Рейнера зазвонил телефон, и он снял трубку.

– У нас были с ним две обстоятельные встречи, и, должен сказать, он мне понравился, – откровенно признался Макферсон и внезапно улыбнулся. – Ни за что не угадаешь, о чем он попросил в первую очередь!

Гримальди искоса посмотрел на него.

– Сдаюсь. Рассказывай.

За спиной Макферсона Рейнер шепотом разговаривал по телефону, поглядывая на Гримальди.

– Он попросил, чтобы ему показали его полковничий мундир, – с торжеством объявил Макферсон и добавил, искусно копируя сильный акцент русского: – Если вы сделать меня полковник, я хочу увидеть моя форма. После этого он снова заговорил нормально:

– Пришлось сгонять Кольера в Рамштейн, на нашу авиабазу, чтобы привезти оттуда полковничью форму. Надо было видеть, как наш русский вертелся перед зеркалом, примеряя на себя мундир. Он выглядел самым счастливым человеком на земле.

Когда Макферсон спросил русского, как он собирается передавать добытую информацию, то был очень удивлен, услышав ответ.

– Он спросил о тебе, – сообщил Макферсон. – Говорит, что вы встречались с ним в Берлине после войны. По его словам, он давно знает, что ты служишь в разведке, и хочет работать именно с тобой. Его фамилия Калинин.

Гримальди, потрясенный, уставился на начальника.

– Черт меня возьми! – пробормотал он. – Олег Калинин, черт меня возьми совсем... – Нахмурившись, он подозрительно оглядел Макферсона с ног до головы.

– Надеюсь, вы не вздумали меня разыграть? Макферсон покачал головой.

– Все равно я не могу в это поверить, – упрямо тряхнул головой Гримальди, а память уже уносила его в черные развалины послевоенного Берлина. – Он сделал это, – прошептал он, удивленно покачивая головой. – Он сделал это, и ему удалось выжить!

Углубившись в воспоминания, он не сразу понял, что Макферсон обращается к нему.

– Что мне хочется узнать, – говорил тот, – так это почему после стольких лет он спрашивает именно о тебе.

– Мы вместе проводили несколько операций, – осторожно сказал Гримальди. – Разыскивали нацистских преступников.

Лицо Калинина всплыло из глубин памяти таким, каким он впервые увидел его тем вечером, в помещении берлинской комендатуры. Это было как раз накануне Нюрнбергского процесса, когда русские и американцы на короткое время объединили свои усилия в охоте за нацистскими преступниками. Многие из тех, кого они разыскивали, заранее подготовили фальшивые документы и легли на дно. Одни скрывались в горных деревушках и лесных чащобах, другие растворились в безликих толпах голодных солдат вермахта, которые бродили по развалинам великого рейха, разыскивая и не находя свои разрушенные дома и семьи. Именно в этот момент Гримальди получил приказ явиться в русскую комендатуру Берлина для встречи с капитаном Калининым.

Рослый, красивый, с широкими скулами и волосами песочного цвета, с ямочкой на подбородке и поистине детским любопытством, сверкавшим в живых темных глазах, капитан Калинин разрушил все представления Гримальди о советских офицерах. Он ожидал увидеть стандартного русского – упрямого, флегматичного, подозрительного и враждебного. Молодой офицер с заразительным беззаботным смехом произвел на него сильное впечатление. Олег Калинин был откровенным, раскованным до непочтительности и очень горячим: их первый же вечер завершился грандиозной дракой с британской военной полицией в печально известном баре “Фетт Мадхен”. Гримальди сам не заметил, как поддался очарованию своего нового знакомого. К тому же во многих отношениях русский являлся отражением его собственной сущности: был азартен, честолюбив и величественно-равнодушно относился к армейской иерархии званий и должностей. Кроме того, было в его взгляде, в его улыбке, в легком прикосновении руки нечто такое, что мог понять только Гримальди.

Через два дня они стали любовниками. Никогда больше Гримальди не чувствовал столь сильной любви к другому человеческому существу, в которой смешались физическое удовлетворение, единение умов и душевная гармония. И хотя их отношения продолжались всего несколько месяцев, для Гримальди они остались самой большой в его жизни любовью. Иногда по ночам он грезил о своем русском друге, просыпаясь от желания коснуться его гладкой кожи и ощутить тепло его тела.

– Олег был авантюристом, искателем приключений, – громко сказал Гримальди, вопрошающе глядя на Макферсона. “Неужели он знает? Неужели догадывается?” – пытался понять он.

– Русский, – продолжал он, – коммунист, офицер КГБ, и при том он был игроком, преступником по натуре.

Макферсон, сидя напротив него на диване, продолжал пить маленькими глотками свой черный кофе, внимательно поглядывая на Гримальди поверх золотого ободка чашки.

Франко Гримальди тоже взял себе чашечку, но не ради кофе, а ради удовольствия от того, что ему прислуживает Рейнер.

Именно Калинин был человеком, разбудившим в душе Гримальди интерес к России – загадочной и могущественной империи, которая поклялась уничтожить его собственную страну, одновременно отчаянно пытаясь подражать ей; к ее народу – к людям, которые могли быть приятными и сентиментальными, преданными друзьями, оставаясь одновременно безжалостным и коварным противником.

– Мы были весьма заинтересованы проектом наци, – продолжал Гримальди. – Калинин прилично говорил по-английски, знал несколько слов по-немецки. Третьим с нами был британский эксперт Тони Вайткомб. Он родился в Берлине и бегло говорил по-немецки. Нам троим удалось раскрыть несколько секретных маршрутов, какими гитлеровцы пользовались, чтобы выбраться из Германии.

Гримальди невольно улыбнулся.

– Жаль, что ты не видел нас тогда. Мы радовались как школьники, когда нам удалось раскрыть первый план – “Паук”.

Макферсон слегка приподнял брови.

– По-немецки это называлось “Die Spinne”, – объяснил Гримальди.

В самом деле, эта организация подобно пауку раскинула свои сети во многих странах, переправляя нацистских преступников из южных районов Германии и Австрии в Испанию и итальянские портовые города.

– Была еще одна организация “Die Schleuse” – “Шлюз”, которая проложила тропу через Германию и Австрию в Геную и Неаполь. Оттуда нацисты перебирались на кораблях в Аргентину. Но самые опасные преступники бежали от возмездия через “Одессу”, – сказал Гримальди и пояснил: – “Одесса” – это сокращенно “Organization der Ehemaligen SS Angehorigen”, то есть Ассоциация бывших эсэсовцев.

Они трое, продолжал рассказывать Гримальди, были молоды, исполнены энтузиазма и желания рисковать. Переодевшись в гражданское, они внедрились в организацию бывших членов СС, причем Тони Вайткомб выдавал себя за сержанта из Баварии, а Гримальди – за бывшего коллаборациониста-француза. Калинину повезло гораздо меньше. Его снабдили документами офицера армии генерала Власова, но они ничем не могли ему помочь. С русскими никто не хотел связываться.

Вайткомб и Гримальди побывали на нескольких конспиративных встречах членов ассоциации в Берлине. Дважды им удавалось обнаружить местоположение штаба “Одессы” – в первый раз в отделении одного из госпиталей, где якобы лечили опасные инфекционные болезни, а во второй раз – на заброшенном хуторе возле дороги на Дрезден.

Рассказывая об этом, Гримальди вновь почувствовал острое разочарование, как будто это случилось только вчера.

– Мы так гордились, докладывая о своем успехе, однако все наши достижения утонули в канцелярщине и волоките. Информация уходила из координационного центра, как вода сквозь решето, поэтому, когда наши спецподразделения прибыли на место, обнаружилось, что птички разлетелись. Для меня и Калинина это было чересчур, – продолжал Гримальди. – Мы не могли стерпеть такой нерасторопности и посредственности. Наши командиры не сумели завершить операцию, и мы решили сделать это сами.

– Узнаю старину Гримальди, – ввернул Рейнер. Макферсон не проронил ни слова, пристально глядя на Гримальди.

– У меня был план, – сказал тот.

Он предложил товарищам разрушить сеть ассоциации изнутри. Притворившись беглецами, они собирались обратиться в “Одессу” за помощью. Пройдя тайными тропами этой организации, они в конце концов окажутся в итальянском порту – конечном пункте назначения. Оттуда они сообщат в Берлин и смогут координировать разгром “Одессы”.

Поначалу все шло хорошо. Комитет по спасению бывших эсэсовцев в Берлине подверг их суровой проверке, но они выдержали это “поджаривание на медленном огне” и получили “добро”.

– Во всяком случае нам так казалось, – заметил Гримальди с горькой улыбкой.

– Вы действовали под той же легендой? – перебил Макферсон.

– Да, – кивнул Гримальди. – Все выглядело достаточно правдоподобно. Даже с Калининым не возникло никаких проблем. Руководители “Одессы” возражали против присутствия русского на своих собраниях, но были вовсе не против того, чтобы он бежал вместе с нами. Как известно, власовцы отличались особой жестокостью во время восточной кампании.

Он помолчал, закуривая очередную сигару.

– И вот мы оказались на маршруте...

Им потребовалось двенадцать дней, чтобы пересечь Германию и Австрию. Они ночевали в горных пещерах, на хуторах, в монастыре и один раз в доме какого-то мелкого полицейского чина. Наконец им осталось последнее испытание – переход итальянской границы. Последнюю ночь они провели в избушке лесника неподалеку от Юбер Гургль, а ранним утром добрались до того места на итальянской границе, где их должен был ждать проводник из Мерано.

Гримальди отлично помнил, при каких обстоятельствах он в последний раз видел Олега. Это было на рассвете, перед самым восхождением на перевал Бреннер. Калинин был напряжен, но весел, темные глаза победно поблескивали из-под козырька кепки, а руки были засунуты в карманы толстой коричневой куртки. Рядом с ним, за невысокой каменной грядой, пригнулся Тони Вайткомб в старой, потрескавшейся кожанке, мешковатых бриджах и шипованных альпийских ботинках. Их маленькие фигурки были едва заметны на фоне высоких Тирольских Альп, вершины которых были скрыты облаками, а отвесные склоны образовывали тесные долины, тонущие в утреннем тумане.

– Я немного отстал от них, чтобы упаковать в рюкзак немного еды, и торопился нагнать их до того, как проводник из Мерано появится из леса...

Внезапно Гримальди увидел, как Тони зачем-то вскидывает вверх руки. Только в следующую секунду, когда он услышал выстрелы. Гримальди понял, что смешные движения товарища были предсмертными конвульсиями. Олег тоже стал валиться вперед и, дрыгая ногами, исчез за каменной изгородью. Никакой проводник из Мерано их вовсе не ждал, вместо этого они попали в коварную западню.

Гримальди метнулся вправо, к зазубренному скальному выступу на склоне горы. Пули свистели у него над головой, а одна звонко отрикошетила от валунов. Очутившись в безопасности за камнями, он на секунду остановился, чтобы перевести дух. Лицо его горело словно в огне, а к спине липла мокрая от пота рубашка. “Я должен вернуться, должен спасти Олега!” – подумал тогда Гримальди, но он не был даже вооружен и не мог сражаться в одиночку с безжалостными снайперами. К тому же он никак не мог подавить страх. Всю дорогу до деревни он бежал бегом, а там разыскал бургомистра и заставил его дозвониться в штаб союзных войск.

– Тело Тони Вайткомба так и лежало у невысокой каменной стены. Ему в спину попало сразу несколько пуль, он умер почти мгновенно. Калинин же загадочным образом исчез. Мы нашли пятна крови и следы, по которым прошли всего триста метров...

Следы крови привели их к спуску в узкий овраг с отвесными глинистыми склонами. Один из альпинистов, державший на коротком поводке рвущуюся в погоню собаку, обнаружил следы ног еще трех человек, но не мог сказать точно, шли ли они, как и спасательная группа, по следам крови или же просто несли с собой раненого. Следы эти, однако, исчезли возле ручья, текущего по дну оврага.

– С тех пор я ни разу больше не видел Олега Калинина, – сказал Гримальди. “Хотя в мыслях я тосковал о нем все эти годы”, – закончил он про себя.

– Итак, ты потерпел неудачу, – подвел итог Макферсон.

С улицы донеслась сирена полицейской машины.

– Да, – признал Гримальди. Таков был кровавый конец его плана покончить с “Одессой”. Месяцы тщательной подготовки, сбор разведывательной информации, личный риск, наконец, – все закончилось расстрелом у перевала Бреннер, а воспоминания об охватившей его панике, о том, как он в ужасе бежал по горной тропе, о трясущихся руках, горьком привкусе во рту и холодной испарине на лице преследовали его еще долгие годы.

– И никто не обвинил тебя, когда ты вернулся? – поинтересовался Макферсон. – Я бы тут же, не сходя с места, отдал тебя под трибунал.

Гримальди раздавил окурок сигары в поцарапанной пепельнице в форме кленового листа.

– Через месяц я уже доставил им Геллена, выложил на серебряном блюдечке, так что об инциденте на перевале решили не вспоминать.

– А убийцы? Их так и не нашли?

– Нет, – ответил Гримальди. – Я составил подробный список всех мест и людей, у которых мы останавливались, и наши люди прошли по всему маршруту. – Он глубоко вздохнул. – Они ничего не нашли. Все агенты “Одессы” как сквозь землю провалились. Эсэсовская организация наладила новые тайные тропы и благополучно функционировала на протяжении еще нескольких лет.

Он встал и подошел к окну. Внизу на улице двое латиноамериканцев в ярких ветровках грузили в старый голубой “шевроле” многочисленные чемоданы. Обернувшись к Макферсону, Гримальди сказал:

– Может быть, Калинин сам расскажет, как ему удалось спастись.

– Он был твоим другом, не так ли? – холодно осведомился Макферсон. – Почему ты не пытался узнать, что с ним случилось?

Гримальди почувствовал в горле неприятную сухость. Тени прошлого снова ожили в его памяти.