Северные огни (№2) - Дом в глухом лесу

Должно вам признать, мистер Боттом, что, при всей моей непригодности к роли приходского благодетеля, я свои обязательства выполняю – в том, что касается денег. Наш замечательный викарий получает свое священническое жалованье всякий квартальный день с тех пор, как здесь обосновался, и хотя на размер его он, возможно, и жалуется прегорестно, уж это – не моя вина. Приход невелик, церковная десятина ровно столько и составляет. Если бы не дополнительные средства из Далройда и еще нескольких усадеб, у нас бы вообще никакого прихода не было. Что до нашего мистера Боттома, так все эти годы он очень даже недурно устраивался: раздобыл себе должность и вцепился в нее мертвой хваткой, прилип, точно репейник к приходской штанине.

– Верно, мне на жизнь жаловаться нечего, мистер Тренч, сэр, – отозвался церковный сторож, ничуть не разобиженный словами сквайра (речи эти он слышал уже не в первый раз), и, потянувшись к старой оплетенной бутыли, предложил джентльменам пропустить стаканчик своего любимого горячительного напитка.

Поначалу гости отказывались; мистер Боттом ревностно служил Вакху, Фуфлунсу древней Этрурии, и Марк, хорошо представлявший себе и качество, и крепость хозяйского грога, шутливо на них посетовав, угощение отклонил. Однако со временем решимости у них поубавилось – легкий сидр из Грей-Лоджа уже не давал о себе знать, – так что гости наконец уступили, и гостеприимный мистер Шэнк Боттом вручил-таки каждому по стакану. Сей же миг обжигающе горячая волна помянутого «гостеприимства» хлынула им в глотки, вскипая, растеклась по членам и затопила мозг. На глазах у джентльменов выступили слезы, а вся хижина в океане гостеприимства словно бы утонула. По счастью, выпитого ими небольшого количества недостало, чтобы закружить их в водовороте и унести прочь.

– Да-а… примечательное снадобье, – только и сумел пролепетать Оливер, откашливаясь и хватая ртом воздух.

– Еще бы нет! И ведь это – лишь малая толика целого, тут уж вы мне поверьте, – захихикал мистер Боттом, многозначительно подмигнув и ткнув большим пальцем куда-то за плечо.

– Наш церковный сторож хранит сей нектар в особой сокровищнице, где его даже викарий ни за что не отыщет, – пояснил Марк. – Ибо да будет тебе известно, что мистер Скаттергуд, при всех своих недостатках, любит время от времени пропустить стаканчик, как славному парню и подобает. И чертовски я за него рад; ведь единственная разновидность духа, в которую стоит верить, – это винный. Ха!

– Да уж, это дело он ценит. Вот и ваш отец таков же был, сэр, как я припоминаю, – улыбнулся мистер Боттом, погружаясь в безмятежные воспоминания о прошлом.

– Выходит, вы хорошо знали мистера Тренча? – осведомился Оливер, опасаясь, что того и гляди потеряет сознание.

– Еще как хорошо, сэр, говорю не без гордости. Мистер Тренч был ко мне весьма добр. Мистер Тренч был добр ко всем к нам – тем, кто состоял при мистере Марчанте.

– При мистере Марчанте?

– При нашем тогдашнем викарии, сэр. Мистер Марчант сменил старого мистера Скрупа; мистер Скруп – мой первый викарий, к нему я поступил на службу, пока еще ходил в учениках при мистере Хардкасле, резчике по камню, что обслуживал приход до меня. Я ведь пяти викариям служил, сэр, не помню, упоминал я уже об этом или нет; точно помню – пяти, и нынешний наш мистер Горацио Скаттергуд – как есть пятый.

– А расскажите-ка, мистер Боттом, – промолвил Оливер, переводя разговор на тему, способную спасти его от захлестывающей волны гостеприимства, – в последнее время вам случайно не попадался ли в деревне незнакомый священник? Престарелый джентльмен с опечаленным лицом и его не менее опечаленная супруга?

– Священник? Насколько я знаю, нет, сэр, – ответствовал церковный сторож и отхлебнул еще грога. – Никого я не видел, кроме мистера Скаттергуда, ну и миссис Скаттергуд, конечно же. Вот месяц назад был здесь еще мистер Паунд – викарий Тарнли, вместе с дочкой, мисс Паунд, – приезжал на свадьбу к племяннице. А ни о ком больше я и слыхом не слыхивал.

Тогда Оливер описал мистеру Боттому – так точно, как только смог в создавшихся обстоятельствах, – встречу с удрученной четой у Далройдской пристани. По мере того как он говорил, приводя все новые подробности, по лицу церковного сторожа пробежала тень, и еще одна, и еще – каждая темнее, чем предыдущая. Мистер Боттом провел ладонью по губам, по подбородку, по перепачканным щекам; чело его заметно побледнело, глаза вращались, точно на шарнирах, – владелец их напряженно размышлял.

– Эдит? – хрипло прошептал церковный сторож. – Вы твердо уверены, мистер Лэнгли, что старик-священник спрашивал про… про Эдит? Он назвал именно это имя – в точности это?

– Да.

– И ослышаться вы, стало быть, не могли?

– Нет, не думаю. Тот же самый вопрос он повторил дважды, один раз – обращаясь ко мне, и второй раз – к сквайру.

– Вы ведь, сэр, не стали бы меня за нос водить?

– Конечно же, нет, мистер Боттом! А что, это имя для вас что-то значит? Может статься, так звали собаку священника – ретривера или, скажем, терьера?

В ответ церковный сторож не то рыгнул, не то рассмеялся. Вцепившись в стул, чтобы не упасть, он обвел безумным взглядом хижину. Покачал головой, увенчанной накладкой из волос, пробормотал про себя что-то вроде: «Чума и проклятие» и решительно и твердо объявил:

– Нет, сэр, никаких таких собак я не знаю.

– А как насчет тупорылого медведя? – не отступался Оливер. – Медведя, который как-то раз ночью забрел в деревню и перевернул мусорные ящики? Ну, это чудище из Скайлингденского леса. Вам про него что-нибудь известно?

– Вы сказали, тупорылый медведь, сэр?

– Ну да. Его вроде бы Косолапом зовут.

– Так-так… пожалуй, мистер Лэнгли, я и впрямь его видел – вот отсюда, из окошка, – ответствовал мистер Боттом, облизывая губы. Разговор о тупорылом медведе, похоже, взволновал его еще больше. – Вероятно, зверь спустился с гор порыться на кладбище. Да-да, сэр, это именно Косолап и был, вот теперь я вспомнил: он пришел из… из пещер.

– Мы подозреваем, что теперь, когда в Скайлингден-холле вновь поселились жильцы и в усадьбе сделалось людно и шумно, зверя потревожили, спугнули с привычных мест кормежки, и ему приходится искать пропитание в деревне. Сквайр, впрочем, утверждает, что это для медведя крайне нехарактерно – зверь обычно людей избегает, пока еды у него довольно.

– Похоже на правду, сэр, очень может быть, сэр, – ответствовал церковный сторож, весь во власти тревожных мыслей; слова Оливера он по большей части пропустил мимо ушей. Мистер Боттом озирался по сторонам в немой панике, иначе и не скажешь. То и дело взгляд его останавливался на окне, и старик бормотал себе под нос что-то невнятное насчет тех, кто разгуливает себе по белу свету, хотя и не должен бы.

– А вы знаете, что скайлингденское семейство держит сову? Днем птица сидит взаперти в одной из комнат усадьбы, а ночью ее, видимо, выпускают полетать. Мы со сквайром заметили ее краем глаза, а капитан Хой углядел в подзорную трубу. Вам про сову что-нибудь известно, мистер Боттом?

– Сова! – воскликнул церковный сторож, задохнувшись от ужаса.

По всей видимости, это последнее открытие потрясло его сильнее прочих. Он жадно выхлебал грог, плеснул в стакан еще толику из оплетенной бутыли и осушил его одним махом, не удосужившись предложить добавку гостям. Собственно говоря, о присутствии джентльменов мистер Боттом словно бы позабыл.

– Сова! – повторил он страшным шепотом, точно звук собственных слов, срывающихся с губ, внушал ему неизбывный ужас. – А что… а что это была за сова? – осведомился он, не глядя ни на Оливера, ни на Марка, но отрешенно уставившись в темноту за окном.

– Очень крупная, с золотисто-коричневым оперением, рогатая, с белым лицом, – ответствовал визитер из Вороньего Края. – О, должен признать, ничего необыкновенного в этом нет: я наслышан о людях, что держали сов в качестве домашних любимцев, странные питомцы, что и говорить.

– Так что насчет нашего престарелого священника и его спутницы? – перебил Марк, возвращаясь к первоначальному предмету разговора. – Вы твердо уверены, что никого похожего в округе не встречали?

– Еще как уверен! – Мистер Боттом по-прежнему глядел в окно. – Я ничегошеньки ровным счетом про них не знаю, сэр, и знать не желаю, и… и вам не советую!

Сквайр и Оливер переглянулись. Видно было, что мистер Боттом совершенно не склонен продолжать дискуссию на эту тему или на любую другую, если на то пошло, а намерен лишь поглощать свой нектар да пялиться в окно. Огонь в очаге догорел, и в хижине сделалось совсем темно. Поскольку из поведения хозяина явственно следовало, что он предпочел бы остаться один, джентльмены поднялись, поблагодарили мистера Боттома за гостеприимство и откланялись. Церковный же сторож даже не проводил их до двери – совсем в ином настроении встречал он гостей еще совсем недавно!.. Джентльмены вышли за порог, вскочили в седла, медленной рысью обогнули церковь, выехали на Нижнюю улицу и по ней возвратились на каретный тракт.

Невзирая на остаточный эффект боттомова гостеприимства, друзья зоркости и бдительности не теряли, ибо ночь в горах – время весьма опасное. Сквайр сжимал в руке саблю, а у Оливера в пределах досягаемости были и нож, и рапира. Однако ни один из этих предметов им не потребовался, поскольку ровным счетом ничего неожиданного по пути не стряслось, и путешественники благополучно возвратились в безопасный Далройд. Задав коням корму, друзья поспешили в тепло и уют библиотеки и там удобно расположились в мягких креслах на коврике перед камином. За решеткой уже пылали дрова: незаменимый мистер Смидерз позаботился о том, чтобы растопить камин загодя.

– Нужно ли джентльменам еще что-нибудь? – осведомился преданный слуга, обладатель румяных щек, седых усов и бороды.

– Пока ничего, Смидерз, спасибо, – ответствовал сквайр, лениво, со вкусом потягиваясь в кресле. – Сдается мне, мы вскорости отправимся на покой.

– Как скажете, сэр.

– В общем и целом день выдался долгий и весьма плодотворный, не правда ли, Марк? – улыбнулся Оливер. – Сперва – Скайлингден и семейство Уинтермарчей, потом – капитан Хой, и «Пики», и его потрясающий домик в ветвях, и мистер Шейкер, оттуда путь лег к отменному ужину в Грей-Лодже, и «под занавес» – прелюбопытный визит к церковному сторожу.

– Вы, значит, побывали в мастерской мистера Боттома, сэр? – осведомился дворецкий с доброжелательным любопытством, уже собираясь уходить.

– Именно так, – кивнул Марк. Он заложил руки за голову и, удобно вытянув ноги прямо перед собою, возложил сапоги на каминную решетку. – И престранная же вышла встреча, честное слово!

– Мистер Шэнк Боттом занимает должность церковного сторожа в нашем приходе вот уже много лет, – промолвил мистер Смидерз. – Он еще во времена вашего отца ее исполнял.

– Да, – отозвался Марк, безразлично глядя в пламя. – Во времена моего отца, Смидерз.

Последовала пауза; дворецкий подождал немного, удостоверяясь, что разговор окончен, и убедился, что так.

– Если это все, сэр, тогда желаю вам доброй ночи. И вам тоже доброй ночи, мистер Лэнгли. – С этими словами мистер Смидерз почтительно отбыл восвояси.

– Этот парень, – произнес Марк, по-прежнему глядя в огонь, – знает больше, нежели счел нужным сообщить нам нынче вечером, Нолл.

– Мистер Смидерз? – озадаченно нахмурился Оливер.

– Скажешь тоже! Я про старину Боттома.

– А! Понятно. Да, здесь я с тобой соглашусь. Из моих поверхностных наблюдений следует, что мистер Боттом схож со Слэком по меньшей мере в одном: в склонности к философии.

– Он здорово осторожничает. За этой чумазой рожей скрывается пропасть всяких тайн. Тут он чертовски смахивает на нашего деревенского доктора, вот только физиономия у доктора почище будет. Тем не менее и у этих двоих есть нечто общее.

– Точно так же, как и у тебя с капитаном? – улыбнулся Оливер.

К тому времени сквайр уже избавился от шляпы, открыв лысину для всеобщего обозрения. И хотя суть замечания своего гостя он уловил, Марк слишком погрузился в мысли, чтобы, как всегда, отбрить собеседника какой-нибудь резкостью.

– Должен сознаться, у меня тоже сложилось отчетливое впечатление, что мистер Боттом отлично знает, кто этот старик-священник и где он прячется, – промолвил Оливер, барабаня пальцами по подлокотнику кресла.

Сквайр не ответил ни словом: он по-прежнему сидел, уставившись в огонь, заложив руки за голову, в позе праздного ничегонеделания. На него, по всей видимости, опять нашел приступ хандры.

– Мы все узнаем, Нолл, – тихо пробормотал он спустя некоторое время. – Мы непременно узнаем, что это еще за тайны.

– Эгей! А у меня вроде бы сложилось отчетливое впечатление, что тебя не занимают ни тайны, ни сплетни, – не без удивления ответствовал Оливер.

– Так оно и есть. Мне дела нет до сплетен; вот честное слово, нет. Но пусть меня повесят, если я позволю старику Боттому расхваливать мне в глаза добродетели моего почтенного папаши; я не я буду, если не раскопаю что-нибудь в ответ!

Глава 12

ДЕРЕВЕНСКИЕ ПЕРЕСУДЫ

Мисс Вайолет Кримп была веселой, приветливой, добродушной особой среднего возраста, в самом соку, как говорится, пухленькой, точно куропатка, и почти такой же общительной. Темные ее волосы, уже испещренные кружевными прожилками серебряных нитей под стать паутинке, обрамляли лицо, что любой сторонний наблюдатель назвал бы нежным и хрупким. Хрупким в том смысле, что на него неизменно тратилось такое количество косметики – столько крема-румян тут, столько белой рисовой пудры там, столько всего и повсюду, – что само собою напрашивалось сравнение с миниатюрной фарфоровой куколкой, чьи изящные, тонкие черты того и гляди пойдут трещинами от малейшего неосторожного прикосновения. Тот же самый сторонний наблюдатель не без оснований предположил бы, что на этом сходство не заканчивалось.

Мисс Кримп владела вафельной – сонным заведеньицем, расположенным в самом конце Нижней улицы, на окраине города. Почти всю свою жизнь она провела в заботе о родителях – оба довольно рано перешли на положение беспомощных инвалидов. Вафельная принадлежала отцу Вайолет и по смерти мистера Кримпа перешла к дочери, поскольку мать к тому времени слишком расхворалась, чтобы вести какие бы то ни было дела, не говоря уже о коммерческом предприятии, пусть даже столь сонном. Хотя случилось это много лет назад, мать Вайолет все еще цеплялась за жизнь – в уютной спаленке над общим залом вафельной. Из покоев своих она выходила крайне редко, по причине слабости в ногах и в пояснице, и только опираясь на руку мисс Вайолет или служанки Молли, чуточку подышать свежим воздухом или пройтись несколько шагов по деревенской дороге. Большую часть времени она сидела у открытого створного окна своей комнаты, любуясь чудесным видом на темное озеро и поросшие зеленым лесом горы. Читать она уже не могла, поскольку с годами ясность разума постепенно утрачивала, так что это времяпрепровождение было для нее закрыто. С речью у нее тоже возникла проблема: теперь ей удавалось разве что хихикать, всхрапывать да порою издавать дикие вопли; в результате она нередко прибегала к помощи крючковатой трости и стучала в пол у изголовья кровати, давая понять, что требуется помощь. В общей зале этот барабанный бой слышался вполне отчетливо, и либо Молли, либо сама мисс Вайолет послушно откликались на зов и взбегали вверх по лестнице, дабы позаботиться о старушке.

На протяжении многих лет мисс Кримп лелеяла тайную мечту: бежать за пределы сонного своего заведеньица, больше того – за пределы самого Шильстон-Апкота и Талботшира в целом, и хотя бы раз побывать за горами. Если уж совсем начистоту, она предпочла бы переехать навсегда и поселиться в одном из тех волшебных мест, что зовутся городами, причем самый волшебный из них – это, конечно же, Вороний Край. Вороний Край! Что за чудесные, экзотические видения, исполненные красоты и светского блеска, возникали в ее воображении при одном лишь звуке этого имени! Вороний Край, бурлящая метрополия, где полным-полно народу, совершенно не похожая на Шильстон-Апкот; место, где можно познакомиться и пообщаться с множеством новых, таких занятных, таких очаровательных людей, где ее уделом станут бесчисленные развлечения, новые и занятные, в любое время дня и ночи, к вящему ее изумлению. До сих пор, однако, в осуществлении своей мечты мисс Кримп не преуспела. Однажды много лет назад ей случилось побывать с отцом в Малбери, главном городе графства; однако же теперь она чувствовала себя обманутой – было это так давно, что Вайолет уже и не помнила толком, на что Малбери похож и что она там видела. По чести говоря, ей казалось, будто обманули ее дважды: ведь как раз из-за отца и его болезней ей так и не посчастливилось туда вернуться. А теперь вот между мечтой и ею стояла недужная старушка-мать.

Порою мисс Кримп мерещилось, что она того и гляди взорвется, рассыплется, разлетится на куски при мысли о том, что мечте ее, по всей вероятности, сбыться так и не суждено. Она настолько свыклась со своей жизнью, с ее ритмами, с ее успокаивающей, размеренной правильностью, под стать смене времен года; слишком уж она стара для перемен! Винила ли она родителей – или себя самое? Какие страсти, какая борьба таились под этой хрупкой фарфоровой маской? Однако остерегитесь, не делайте опрометчивых выводов насчет истинной сути и свойства сокровеннейших чувств мисс Кримп! Родителей она любила до безумия; именно эта исключительной силы привязанность и удерживала ее крепко-накрепко в Шильстон-Апкоте и стенах вафельной, эта любовь и сделала ее узницей.

Некогда у мисс Кримп был ухажер, и ему едва не удалось сманить ее с собой. Этот молодой джентльмен, исполненный собственных надежд и грез, направил свои устремления на огромную, бурлящую метрополию; но тут вмешался отец девушки – на том дело и кончилось. Мистер Кримп принадлежал к тому типу мужчин, которые питают враждебное недоверие ко всем прочим представителям своего пола: он счел, что незачем такого рода вещам портить жизнь его дочери и отнимать дочь у отца. После его смерти, когда на плечи мисс Кримп легло тяжкое бремя дополнительных обязанностей и трудов, она постепенно отучилась думать о своем ухажере либо об ухажерах вообще; так что теперь сего джентльмена в ее жизни не наблюдалось – причем очень давно. Мисс Кримп уже и не помышляла о том, чтобы расставлять сети кому-либо, тем паче что и подходящих кандидатов почти не осталось. Иногда, когда у Вайолет выдавалась свободная минутка-другая, ее пухленькую фигурку можно было заметить на галечном пляже неподалеку от сонного заведеньица: склонив голову к дереву и обняв руками ствол, она глядела в сторону гор или, запрокинув голову к небесам, любовалась на парящую сойку и гадала, каково это – обрести свободу. В такие моменты на ресницах у нее поблескивали слезы, а по хрупкому фарфоровому личику пробегала дрожь, будто оно вот-вот пойдет трещинами – как если бы перед глазами Вайолет проносились призраки безжалостно загубленного времени и утраченных возможностей.

Однажды рано утром, когда над Одиноким озером клубился туман, мисс Кримп вышла из кухни и обнаружила в общей зале только что прибывших мисс Маргарет Моубрей и миссис Филдинг. Вскорости после того к ним присоединилась юная Черри Айвз из «Герба» и миссис Дина Скаттергуд, рыжеволосая супруга викария. Раз в неделю эти дамы являлись в сонное заведеньице позавтракать вафлями, яичницей, горячими гренками с медом, листвянниковыми оладьями и крепким черным кофе, обменяться последними новостями и потолковать о том о сем – о чем бы уж там ни охочи порассуждать повсюду в мире дамы-провинциалки.

Дамы уселись за свой обычный столик, а мисс Вайолет, дабы пообщаться свободно с подругами, временно передоверила свои обязанности одной из служанок. Стол стоял близ обширного каменного камина, в углу как уютном, так и укромном. По правде говоря, вафельная мисс Кримп, подобно самой хозяйке, была просто-таки воплощением уюта, аккуратности и порядка, несмотря на дремотную сонность; недостатки ее в численности значительно уступали достоинствам. Стены, за исключением темных дубовых балок и панелей, были оклеены веселенькими обоями в цветочек и увешаны идиллическими лесными пейзажами. Там же стоял огромный старомодный буфет, высокий шкаф с выдвижными ящиками и шифоньер, все – из розового дерева, весьма ценимые мисс Кримп, а до нее – ее матушкой, в ту пору, когда рассудок дамы еще не помутился. На узкой полочке вдоль одной из стен, под самым карнизом, выстроились в ряд керамические блюда – декоративная коллекция, собранная некогда дедом мисс Кримп по отцовской линии, торговцем посудой. Неким неуловимым образом эти блюда, красующиеся под потолком точно бессчетные внимательно наблюдающие лица, напоминали мисс Кримп о ее затворническом положении; ведь их свезли в Шильстон-Апкот со всей страны – от Саксбриджа и Солтхеда на севере до Ричфорда и Канделбери на востоке и Вороньего Края и Фишмута и далекого Нантля на юге, – так что они-то побывали во всех тех недосягаемых волшебных местах за пределами гор, увидеть которые своими глазами мисс Кримп было не суждено.

Мисс Дина Скаттергуд, обладательница огненно-рыжей шевелюры и проницательных голубых глаз, в определенных отношениях являла собою полную противоположность мисс Кримп. В отличие от Вайолет миссис Скаттергуд в молодости изрядно попутешествовала, а познакомившись со своим будущим мужем и сочетавшись с ним браком, еще какое-то время переезжала от места к месту, побывав в трех приходах трех разных графств, где преподобный мистер Горацио Скаттергуд получал повышение за повышением, от младшего священника до викария, прежде чем, два года назад, обосновался в Шильстон-Апкоте. Миссис Скаттергуд, прелестная, жизнерадостная, находчивая молодая дама, хорошо изучила внешний мир; всеми этими ее свойствами мисс Кримп втайне восхищалась – и немало им завидовала. Но, конечно же, в этом мисс Вайолет никогда бы не призналась своим товаркам и менее всего – Дине, ибо любила ее всем сердцем и ни за что не стала бы обременять ее или кого-либо другого собственными разочарованиями. И все-таки чего бы мисс Кримп ни отдала, лишь бы обладать долей жизненного опыта Дины, лишь бы увидеть своими кроткими глазами тот мир за пределами гор, что наблюдали Динины проницательные голубые очи, – даже если это означало бы впрячься в брачное ярмо с чопорным занудой-священником!

– И вовсе никакой он не зануда, — промолвила Дина касательно преподобного спутника жизни в посеребренных очках в то самое мгновение, как тот же самый эпитет возник в мыслях мисс Кримп.

Вайолет опешила; обратив хрупкое фарфоровое личико к прочим сидящим за столом дамам, она поинтересовалась, не требуется ли им еще что-либо из снеди и напитков – теперь, когда на столе появились вафли, и яичница, и гренки, и оладьи, и кофе; и в результате отослала одну из служанок на кухню за маслом и топлеными сливками.

– Нет, не зануда, – повторила миссис Скаттергуд, хмуря брови, – хотя дома викарий порою бывает ужасным догматиком. Стоит ему вбить что-либо себе в голову – например, как следует поступать в таком-то и таком-то случае, не важно, прав он или нет – а зачастую он абсолютно не прав, – так потом упрямца ни за что не переубедишь. О да. В личной жизни он замечаний и поправок не терпит, видите ли. Мы в домике священника всякий день на эту тему спорим, я и он.

– Дорогая моя, священникам как раз и полагается быть догматиками, – возразила мисс Кримп. – А то они все, чего доброго, основали бы свои собственные религии и вместо привычных доктрин проповедовали бы что в голову взбредет.

– Пожалуй, оно бы и недурно, – предположила Черри Айвз, глядевшая на мир ясно и смело. – А то порой мне кажется, что в жизни чересчур много скучных догматов и проповедей – просто никакого терпения на них не хватит. Уж такие они монотонные, такие заунывные, такие уныло однообразные!

– Ох, мисс Черри! – воскликнула миссис Филдинг, слегка шокированная еретическими речами дочки трактирщика; при том, что ее собственная племянница так и прыснула себе под нос.

Воистину эти еженедельные сборища в вафельной славились по меньшей мере своей открытостью!

– Да, – тихо заговорила мисс Кримп под влиянием внезапно пришедшей в голову мысли. – Да, и в самом деле так в некотором роде. Сплошное однообразие. Хотя, по чести сказать, определение «догматик» как-то не слишком подходит к добросердечному мистеру Скаттергуду – каким его знаю я.

Говорливая Дина того, что замечено было касательно ее преподобного супруга, словно не услышала, но жизнерадостно продолжала:

– Наверное, мне следует надеяться на то, что однажды он переменится или по крайней мере захочет перемениться. То-то я бы порадовалась!.. Вот только до сих пор супруг меня на этот счет разочаровывал. Ибо суть проблемы, понимаете ли, в том, что самые свои догматические убеждения викарий неизменно оставляет для жены. Да, он может стойко придерживаться того или иного мнения по какому-либо тонкому вопросу из области веры, философии или приходских дел, но стоит ему оказаться среди паствы – и выстоять он не в силах; против собственной воли он уступает, сдается, подстраивается под взгляды других, точно дерево, что гнется под ветром. А в защиту свою говорит, что «навязывать» убеждения тем, над кем он поставлен пастырем, и самонадеянно, и отчасти немилосердно. Но на что годен пастырь, не способный вести за собою? Ему должно научиться отстаивать свои права! В самом деле, он порою меня просто озадачивает, если не бесит; уж я-то его знаю, я это все наблюдаю изо дня в день! Это он только в домашних делах самоутверждается – в обращении со мною. Со всей очевидностью, крепость его хребта меняется в зависимости от круга общения. Мужья – это воплощенная дихотомия[20], скажу я вам! Как я такое выношу, просто не знаю!

– А как насчет тебя, Мэгс? – осведомилась Черри, переводя разговор в родственное русло. – Ты-то своей «дихотомией» до сих пор не обзавелась. Ты это за счастье почитаешь или за невезение? Как у вас там дела со сквайром?

– Никаких таких «дел», как ты изволишь выражаться, у нас нет, – отозвалась мисс Моубрей, слегка зарумянившись.

– Но он же очевидная для тебя партия. О-очень дальний родственник, просто-таки седьмая вода на киселе, так что в этом отношении никаких преград быть не должно. Он тебе идеально подходит. Так почему ты до сих пор не вышла за него замуж?

– Я до сих пор не вышла за него замуж по одной простой причине: он мне этого не предлагал.

– Тогда что же не так?

– Да все так.

– И сколько же лет это все длится? – сочувственно осведомилась мисс Кримп, у которой любая беседа на тему брака неизменно вызывала самый живой отклик.

– По правде говоря, – промолвила Мэгс, немножко смущаясь, – по правде говоря, мой кузен слишком давно живет-поживает себе в Далройде, в уюте и покое, вместе с гнедым конем и терьером, арендаторами и лесами – у него просто-напросто нет ни времени, ни желания обзавестись таким докучливым существом, как жена. Сознаюсь, возможно, некогда и был в истории такой момент, когда все обстояло иначе, но момент сей давно миновал.

– Значит, ты ни на что не рассчитываешь?

– Ровным счетом ни на что, мисс Вайолет. Скажу больше: а из-за чего переживать? Мне-то что за дело? В конце концов, у меня есть моя дорогая тетя Джейн, и быстроногая Далила, и прелести особнячка Грей-Лодж и нашего цветочного садика. Ни в деньгах, ни в чем ином я со всей определенностью не нуждаюсь. А еще у меня есть вы и наши еженедельные беседы – чтобы ум оттачивать! Есть и изумительные чудеса природы, что нас окружают, – девственные угрюмые чащи, прогалины и лощины, воспаряющие к небесам горы и загадочные озера. Чего еще желать от жизни?

– И в самом деле чего? – спросила от себя мисс Кримп, на мгновение позволив себе порыться на задворках сознания, где хранились ее потаенные желания и страсти, и все это время отлично зная ответ.

Со временем компания изрядно разошлась во мнениях касательно выгод положения мисс Моубрей.

– Что до меня, так я с тобою целиком и полностью согласна, – промолвила Черри, энергично кивая (ее темные блестящие кудряшки так и запрыгали в воздухе). – Нет ни малейшей причины сокрушаться о том, что тебе не досталось «дихотомии».

– Так твои вопросы – это всего-то навсего проверка! – улыбнулась Мэгс.

– Конечно. Вот у меня никакой «дихотомии» тоже нет, как все отлично знают, и я этому только рада. Сокрушаться? Еще не хватало: времени и без того не хватает! Нет ни малейшего смысла губить свою жизнь из-за таких пустяков, как вот та бедняжка, которая взяла да и утопилась в озере!

– Что еще за бедняжка? – озадаченно переспросила Дина. – Мы с викарием ни о чем таком не слышали. В деревне что-то случилось?

– Не тревожьтесь, это история многолетней давности, мой отец с приятелями вчера вечером в «Гербе» перешептывались, – ответила Черри. – Джентльмены меня даже не заметили, а у меня-то ушки на макушке! Я об этом происшествии впервые услышала. Дело было лет тридцать назад, по всей видимости, когда все они, молодые ребята, только-только школу окончили. Надо же, мой отец, Ним Айвз, тоже когда-то в мальчишках ходил! Просто вообразить не могу, честное слово!

– Забудь про отца, – нетерпеливо оборвала ее мисс Моубрей. – Расскажи лучше про девушку-утопленницу! Кто она такая?

– Да деревенская девушка, все вздыхала и чахла по молодому джентльмену, а когда поняла, что он ей не пара – или, может, он сам ее отшил, – вышла на лодке в озеро и бросилась в воду, тем самым с жизнью покончив решительно и бесповоротно. Позор! Уж будьте уверены, имени Черри Айвз вы в сходной истории не услышите! Да и ты, Мэгс Моубрей, запомни столь прегорестный пример женской слабости! Это нам всем урок!

– Неужто правда? – осведомилась Дина, оборачиваясь к собеседницам в поисках подтверждения. – Неужто история столь печальная случилась в самом деле? Миссис Филдинг, я по вашему лицу вижу: вы что-то знаете. Это правда – то, что рассказала Черри?

Все глаза обратились к тете Джейн. В лице ее, некогда красивом, сейчас отражалась целая гамма противоречивых эмоций: нерешительность, вина, горе и едва ли не страх. От природы замкнутая – что, впрочем, ее нисколько не портило и на добродушии ее никак не сказывалось, – вдова несколько помешкала, прежде чем ответить. Она намазала маслом вафлю, обмакнула ее в темный сироп, аккуратно разрезала на кусочки – выгадывая время, в то время как ее так и захлестывал поток воспоминаний. Наконец миссис Филдинг выпрямилась, пригубила кофе и приготовилась рассказывать.