Северные огни (№2) - Дом в глухом лесу

Бедняга Чарли Кэмплемэн бесновался и неистовствовал, и наверняка то же самое происходило с монахами встарь: порою кто-нибудь из них, впав в помешательство, удирал из аббатства и спускался в деревню – взгляд блуждает, сам – последний разум утратил. Такой беглец вел бессвязные речи, ругался и бранился… от такого сквернословия того и гляди крыша бы обвалилась, буянил безо всякого повода, как если бы стал свидетелем дьявольского наваждения – вот такого, как эти, и более! Посидит молча с час или около того, а потом как зайдется нечестивым смехом, как замолотит руками в воздухе, тяжело дыша, борясь с тошнотой. Это они в колодце всякого нагляделись и наслушались, вот с катушек и съехали! А Чарли Кэмплемэн, сэры, пришел туда из любви к науке: его занимала история Озерных братьев – руины аббатства неподалеку от Скайлингден-холла и судьба самих монахов. Сперва он обнаружил в крипте лестницу, а потом, спустившись по ней вниз, в глубь земли, добрался до вот этой самой двери и оказался в пещере. В ней иногда селились тупорылые, но в ту пору пещера пустовала. Ох, Господи, когда б все было иначе, сэры, когда б все было иначе!..

– А что мистер Кэмплемэн обнаружил в колодце? – взволнованно полюбопытствовал Оливер.

– Ничего такого, что возможно было бы толком объяснить, сэры, мне, во всяком случае, это не под силу. Как-то раз молодой наследник Скайлингдена проворно выбрался из шахты по веревке, а веревку он крепко-накрепко привязывал вот к этим железным кольцам. Он, как я помню, глядел на часы и даже меня спросил, сколько времени. Еще несколько раз он проделал то же самое: спускался в колодец, вновь поднимался на поверхность и внимательно изучал часы – этакий живчик, что твой барсук! – вот только мне, сэры, он так и не открыл, что за эксперимент ставит; ничего про то сказать не могу. Несколько раз мне приходилось помогать ему спуститься; бесконечно долгие часы проводил он в этих мрачных глубинах, прежде чем возвращался – еще бодрее прежнего. А однажды сказал мне, сэры: дескать, в колодце всякая тарабарщина слышится – «облако голосов», вот как он выразился, – голоса так и роятся вокруг его головы, так и втолковывают ему что-то разом. Вот тогда-то он и убедился, сэры, что в колодце – живые люди.

По спине Оливера пробежала холодная дрожь, лишая его самообладания, так что от следующего вопроса мистер Лэнгли предпочел воздержаться; впрочем, сквайр задал его сам:

– А что, сторож, люди там и впрямь были? Ну, в колодце?

– Сам я не знаю, сэр, были там люди или нет; я ж ни разу не перебирался через борт и вовеки на то не отважусь, даже будь у меня тысяча жизней, даже ради спасения мира, уж будьте твердо уверены! – жарко объявил мистер Боттом. – Недобрая тварь там затаилась, ей ничего не стоит подчинить себе достойного, благородного молодого джентльмена вроде Чарли Кэмплемэна да подбить его на всякую чертовщину.

– И вы полагаете, что мистер Кэмплемэн утратил рассудок оттого, что несколько раз спускался в колодец? – уточнил Оливер.

Церковный сторож закивал.

– И не один бедняга Чарли, сэр, но и она тоже – та, что потом спускалась с ним вместе.

– Она? Вы ведь не про мисс Марчант?

– Про нее, про самоубийцу, сэр. Это случилось полгода спустя после истории с ребенком – месяцев шесть или семь прошло, как я помню, с тех пор, как она вернулась в деревню. В жуткую минуту я это обнаружил: одним холодным ветреным вечером подглядел, как они спускаются по длинной лестнице, уводящей из крипты. Что оставалось делать честному христианину, как не идти за ними следом, сэры? – вот я и пошел. И нашел их вот здесь, в этом самом зале, и принялся умолять Чарли Кэмплемэна, чтобы отослал девчонку, уберег ее от дьяволов, затаившихся в колодце. Но он и слушать меня не пожелал, ведь он уже подпал под власть наваждения, а сама она была вроде бы не прочь составить ему компанию. Вот так, сэры, со временем и ее дьяволы подчинили себе, околдовали, с ума свели, сэры, точно так же, как и высокоученого молодого наследника.

– Должно быть, это и впрямь сыграло свою роль в трагедии мисс Марчант, – промолвил Оливер. – Мне часто доводилось читать в городских газетах правдивые сообщения о людях с неустойчивой психикой, что в один прекрасный день кончали с собой.

– Однажды ночью она взяла на берегу ялик – коротышка Кодди Бинкс готов засвидетельствовать, – в лунном свете вывела его на воду, и больше ее на этом свете не видели! Во всяком случае, так утверждают.

– Что вы имеете в виду, мистер Боттом? Последовала неуютная пауза.

– Ничегошеньки-то я об этом не знаю, сэр, – раздраженно бросил церковный сторож, словно досадуя на собственные мысли, – и знать не желаю, да и вам не советую, ни за что и никогда!

При этих словах мистер Боттом заметно разнервничался и забеспокоился; ему явно не терпелось уйти, и, по чести говоря, Оливер был с ним вполне солидарен: в научном рвении он, по всей видимости, далеко уступал молодому мистеру Кэмплемэну, Сквайр возражать не стал, лишь попросил Оливера возвращаться вместе с мистером Боттомом к лошадям, а он, дескать, их вскорости догонит. Веревки, закрепляющие крышку на месте, на его взгляд, слегка ослабли; он затянет узлы покрепче, а спутники его пусть тем временем поднимаются к вершине. Оливер тут же предложил свою помощь; церковный сторож воздержался. Но поскольку ему очень не хотелось отпускать мистера Боттома на крутую тропу одного, мистеру Лэнгли пришлось передумать; так что эти двое вышли из пещеры вместе, и Марк остался один.

Едва безмолвие пещеры сомкнулось над ним, владелец Далройда шагнул к колодцу и при помощи свечи придирчиво изучил крепления. Линь был туго натянут, узлы крепко завязаны: колодец – ровно в том состоянии, в каком они с Оливером его оставили. И это называется «веревки ослабли»!.. Укрепив свечу рядом, Марк принялся отвязывать пару-другую канатов от железных колец. Работал быстро и споро. Сквайр знал: без посторонней помощи он крышку не снимет, но вот отколовшийся фрагмент – дело другое. Распутав крепления, он высвободил и убрал осколок, открыв провал в черную как смоль пропасть.

Держа свечу на весу, сквайр заглянул в шахту. Он еще не позабыл то жуткое ощущение, когда чья-то рука обхватила его за лодыжку, изготовившись сдернуть вниз. Об этом происшествии Марк не сказал другу ни слова; да, по чести говоря, просто не знал, что тут можно сказать. Придется ему разгадывать загадку самостоятельно.

В импровизированном «окошке» царила тишина: взгляд не различал ни неясного вихревого движения, ни дьяволов, только чернильно-черную бездну. Сквайр выждал несколько минут: никаких перемен! Время шло, а все оставалось по-прежнему. Сквайр помешкал еще немного, пока не понял, что долее мешкать не в силах. Он уже собирался укрепить осколок крышки на прежнем месте и уйти, как вдруг слуха его коснулся легкий шорох – чуть слышный, с трудом уловимый звук откуда-то снизу. Марк тотчас же приник ухом к отверстию и насторожился, точно так же, как в первый раз, в обществе Оливера. Медленно и неспешно чуть слышный, с трудом уловимый звук нарастал и креп, набирал силу и мощь, делался все громче, все отчетливее, становился все более внятным… Вот так, постепенно, он оформился в негромкий голос, и голос этот обратился к Марку из бездны.

Пульс достойного джентльмена участился, высокий лоб избороздили морщины: сквайр напряженно прислушивался к тому, что вещал колодец. Застыв на месте, онемев от ужаса, он с нарастающим изумлением внимал каждому слову и несколько раз вглядывался в черный провал: до глубины души пораженный, Марк пытался по возможности разглядеть хоть что-нибудь, любое подтверждение тому, что внушал голос. Сквайр так ничего и не увидел – зато услышал многое. Речи из бездны оглушили его подобно удару грома – так что дыхание перехватило.

Лишь величайшим усилием воли сквайр стряхнул с себя наваждение. Трясущимися руками он поставил на место осколок крышки и затянул веревки; в свете свечи на лбу поблескивала испарина, лицо – тусклое, невыразительное, тяжеловесное – недоверчиво исказилось, а в глазах отражалось потрясенное изумление, столь Марку не свойственное.

Глава 6

КЛАДБИЩЕНСКИЙ ГОСТЬ

Вафля – презабавная штука. Непритязательная смесь из муки, яиц и молока прессуется и запекается между двумя ребристыми пластинами, и то, что получается в результате, состоит по большей части из воздуха. Вот ешь ты вафлю, наслаждаешься ароматом – каковой весьма улучшается благодаря сладкому темному сиропу из кувшинчика и свежему маслу из масленки, – и при этом, строго-то говоря, вафля – это же, по сути дела, воздух. Слишком она легкая и невесомая сама по себе, почти и не подкрепляет, ведь и впрямь состоит почитай что из одного только воздуха, вот и приходится к ней присовокуплять и сироп, и масло, и много чего другого – грецкие орехи, и пекан, и миндаль, и ягоды листвянника; или тонкий ломтик ветчины, или мисочку овсянки с изюмом. Ну, то есть, если ты не задался целью истребить целую гору сухих, ничем не приправленных вафель и поглотить заодно с ними едва ли не всю атмосферу. В этом смысле кушать вафли – все равно что сидеть на воскресной службе в церкви Святой Люсии Озерной и поглощать проповедь, сготовленную молодым очкастым викарием Шильстон-Апкота.

Вот в каком направлении текли мысли миссис Дины Скаттергуд, прелестной рыжеволосой супруги викария, пока та мечтательно созерцала свой завтрак в вафельной мисс Кримп несколько дней спустя после как раз такого воскресного утра. Отчего вафля напомнила ей недавнюю мужнюю проповедь – особенно скучную и бессодержательную и совершенно не подкрепляющую, если не считать приправы в виде анекдота-другого, добавленных, дабы улучшить аромат и разбудить задремавших членов конгрегации, – Дина предпочитала не задумываться. Тем не менее ощущение не пропадало, так что Дина решила про себя непременно побеседовать на этот счет со своей дихотомией, сиречь преподобным супругом, и убедить его состряпать на следующее воскресенье что-нибудь более удобоваримое.

Однако в качестве темы для общего разговора Дина решила мужнину проповедь не предлагать: она слишком хорошо знала, что соседки по столу оценят ее примерно так же, особенно мисс Маргарет Моубрей и мисс Черри Айвз. И хотя Дина считала своим супружеским долгом поправлять мужа всякий раз, как он сворачивал с тропы терпимости и здравомыслия – что, к несчастью, происходило весьма часто, едва ли не каждый день, – она предпочитала не слышать об этих блужданиях из чужих уст, равно как и критики не терпела. В каком-то смысле порицания выдавали ее собственную неспособность наставить мужа на путь истинный, справиться с его пастырскими несовершенствами, бесхребетностью и прочими мужскими слабостями, разнообразными и многочисленными. «На что сдался пастырь, не способный вести свою паству?» – этот вопрос Дина частенько задавала как себе, так и подругам; ибо воистину проповедовал ее супруг отнюдь не как вождь и предводитель. Священник, который для себя самого превращает доктрины и догматы в дурацкое занудство, и другим, конечно же, наскучит до смерти: яркое тому свидетельство – кафедра в церкви Святой Люсии каждым воскресным утром. Если бы преподобный мистер Скаттергуд вложил в проповеди хоть малую толику той энергии, какую тратит на свою виолончель и своего Равиолу, говорила себе Дина, не пришлось бы ей страдать угрызениями совести, разрезая вафлю в заведении мисс Кримп. Миссис Скаттергуд утешилась тем, что подлила еще сиропа в трещинки и изломы печева, добавила еще квадратик масла – и ни словечком не упомянула о достойном викарии Шильстон-Апкота.

Нынешним утром, однако, ей не было нужды беспокоиться о мужней репутации в приходе, ибо мысли отдельных ее соседок по столу занимали вопросы куда более зловещего и драматического характера.

– Так вот, как я вам всем уже говорила, ужасный это поступок со стороны мисс Марчант – кончать с собою, – промолвила Черри Айвз, встряхивая блестящими темными локонами. – И для нас всех это несмываемый позор: что за дурной пример она тем самым подала! Вовсе незачем губить свою жизнь из-за джентльмена, которому ты не нужна. Я бы на ее месте никогда так не поступила, равно как и всякая уважающая себя особа. Прошу, поймите меня правильно, я всем сердцем сочувствую бедняжке: страшно подумать, как она терзалась да мучилась! По чести говоря, сдается мне, в тот момент она не вполне понимала, что делает.

– Верно, совсем обезумела от любви, – кивнула мисс Моубрей.

– Или просто обезумела, раз покончила с собой из-за мистера Чарльза Кэмплемэна. Да, он, конечно, был наследником Скайлингдена; но ведь есть и иные, не менее удовлетворительные пути к земному счастью, помимо молодых наследников и усадеб.

– Вопиющая ересь! – с комичным негодованием воскликнула Мэгс. – Возмутительно, одно слово.

– Кажется, я с тобой согласна, Черри, только с одной оговоркой, – промолвила мисс Кримп. – Ты же знаешь, дорогая, невзирая ни на что, деньги и положение в обществе – не пустой звук. Зачастую в сердечных делах именно они все и решают. Ты – счастливица, ты распоряжаешься в отцовской гостинице. У тебя, как и у меня, есть определенные возможности; большинству молодых женщин повезло меньше, так что им средства к жизни обеспечивает замужество.

– Никто, даже сам мистер Доггер, не знает, сколь велико Скайлингденское состояние, – возразила Черри. – Да, конечно же, мистеру Чарльзу Кэмплемэну предстояло унаследовать усадьбу, но из этого отнюдь не следует, что к усадьбе прилагались хоть какие-то деньги. Очень может статься, что престарелый джентльмен, его отец, растратил почти все, что имел, – в Малбери, в Вороньем Крае, да где угодно. Возможно, имелись долги, а если есть долги, стало быть, есть и кредиторы. Кто знает, на что в те времена мог рассчитывать Чарльз Кэмплемэн?

– Не думаю, что это хоть сколько-то соответствовало истине, – возразила миссис Филдинг, хмурясь доброжелательнейшим образом. (Одна только милая, славная тетушка Джейн умела нахмуриться так, чтобы здесь оказался уместен эпитет «доброжелательно».) Вдова отлично понимала, что все ее соседки по столу знают: об истории утопленницы ей много чего известно. Она от души надеялась, что сегодня к ней приставать не станут – не станут нагревать между раскаленными шипастыми пластинами, точно вафлю, как вообразила бы про себя Дина, – однако отдельные замечания никак нельзя было оставить без ответа.

– Не удивляюсь, что такой скандал вышел, – промолвила ее племянница. – Тут поневоле вспомнишь Скайлингден с его летописями злополучных случайностей, необъяснимых утрат и замалчиваемых секретов. Отлично могу понять, как молоденькая девушка, наивная, простодушная, дочка викария, в конце-то концов, утратив надежду заполучить своего избранника, решила, что жизнь ее утратила смысл, будущего нет, и не смогла справиться с отчаянием. Это недуг распространенный, вот только не все при этом бегут топиться.

– Ты себя и мистера Марка Тренча предлагаешь в качестве примера? – улыбнулась Черри, глядя на Мэгс ясным, смелым взглядом. – Кстати говоря, как там у вас двоих дела продвигаются? Мы слыхали, будто давеча утром сквайр пригласил тебя на верховую прогулку вместе с Тони Аркрайтом, доктором Холлом и капитаном Хоем. Вышло ли из этого что-нибудь?

– Вышли мы все – точнее, выехали; и Марк меня вовсе даже не приглашал, – отвечала мисс Моубрей. – Это была идея мистера Аркрайта, и никого другого. Мистер Аркрайт позвал нас на ферму «Лесной холм», полюбоваться на только что народившегося жеребеночка. И какой же он красавчик, скажу я вам!

– Мистер Аркрайт?

– Жеребенок! Его Юнием назвали. А потом все тот же мистер Аркрайт предложил проехаться по окрестностям.

– Скажем иначе: сквайр милостиво позволил тебе сопровождать его.

– Ну и нахалка же ты, Черри Айвз, – отпарировала Мэгс, в долгу перед насмешницей не оставаясь. – Ты ведь понятия не имеешь о событиях того дня. Тебя хлебом не корми, дай посплетничать, в отличие от моего кузена; верно, держатели трактиров все таковы. Эта самая верховая прогулка ровным счетом никакого отношения не имеет к нам с Марком лично, вот просто-таки никакого. Мы всего-то навсего проехались по округе, подышали свежим воздухом, полюбовались на роскошные виды, а капитан, воспользовавшись случаем, изложил свою гипотезу касательно геологической истории Одинокого озера и Талботских пиков.

– Мы все живем в кратере вулкана! – воскликнула мисс Кримп: на ее хрупком фарфоровом личике отражалась странная гамма тревоги и комизма. – Капитан Хой так вот прямо и поставил нас в известность во время одного из своих визитов. Боюсь, он до смерти перепугал своими теориями бедняжку Молли и служанок. Хорошо хоть, матушка его не слышала: голос у капитана весьма гулкий, сами знаете… хотя, полагаю, она бы все равно почти ничего не поняла.

– Напротив, думается мне, служанок напугал скорее голос, нежели теории, – расхохоталась мисс Моубрей.

– А что, успел ли капитан влипнуть в очередную неприятность? – полюбопытствовала Черри.

– Его обваренная нога идет на поправку, точно так же, как и пострадавший палец. Однако показалось мне, что на виске у него – свеженький синяк, хотя капитан и прятал его старательно под шляпой.

– Вечно он причиняет урон той или иной анатомической части – а вину возводит на беднягу Слэка.

– С тех пор, как мы с капитаном познакомились, он ни на йоту не изменился, – промолвила мисс Вайолет, намазывая сотовый мед на треугольную гренку. – Настолько поглощен своими многообразными интересами, своими бесчисленными научными изысканиями и целым легионом идей, что в отдельно взятый момент сам не сознает, что делает.

– Отсюда и его неприятности, – кивнула Черри. – Мысли его так и разлетаются во всех направлениях, точно вспугнутая стая птиц.

– Капитан – великий ученый, хотя университетов и не кончал. Как вдумчиво изучает он мир!

– И талантливый архитектор в придачу, кто, как не он, спроектировал древесный домик – этот коттеджик в кронах сосен? – подхватила мисс Моубрей. – Хотя строительством занимались главным образом его арендаторы и жильцы.

– Очень разумный подход, – заметила Черри, снова встряхивая локонами. – Вот только молотка и пилы ему в руках не хватает! Воображаете, чего он натворит?

Все так и покатились со смеху: воистину здорово досталось капитану от языкастых насмешниц! После того беседа ненадолго прервалась: дамы воздали должное вафлям и оладьям и подкрепили силы крепким черным кофе. Прислуживала им одна из девушек мисс Кримп, в то время как сама Вайолет бдительно прислушивалась, не раздастся ли сверху стук крючковатой трости.

– Жаль, что я не знала мисс Эдит Марчант лично, – промолвила Черри, возвращаясь к теме более серьезной. – Хотелось бы мне потолковать с ней с глазу на глаз, по душам, подбодрить ее и поддержать, внушить ей, что следует всегда и во всем полагаться на собственные силы. Она, верно, жизни почти и не знала, раз так легко с нею рассталась, разом зачеркнув все надежды на будущее.

Соседки вполголоса согласились с Черри, в особенности мисс Кримп, лучше прочих понимавшая, как много истины заключено в словах девушки. Она скользнула взглядом по драгоценной матушкиной мебели розового дерева, что украшала общую залу, – по шифоньеру, по старомодному буфету, по высокому шкафу с выдвижными ящиками, а затем по керамическим блюдам, выстроившимся вдоль в ряд на полочке подобно наблюдающим лицам: эту коллекцию собрал в дальних краях ее дед, торговец посудой. Вот и у мисс Кримп некогда были возможности уехать из Шильстон-Апкота и повидать широкий мир за горами, да только закончились они ничем – отчасти в силу ее собственной робости и пассивности, отчасти в силу вмешательства других. Слишком часто в своей жизни уступала она власти обстоятельств. Ах, если бы в весеннюю пору ее юности рядом оказалась бы такая девушка, как Черри, что потолковала бы с ней по душам, подбодрила бы ее и поддержала!

– Может статься, она бы и раздумала кончать с собою, – продолжала между тем Черри, разумея, конечно же, дочку покойного викария. – Пожалуй, отыскался бы способ остановить бедняжку, открыть ей глаза. Ох, ни минуты не сомневаюсь, что со временем мне это удалось бы. – с помощью доброты, увещеваний, дружеского участия!

– То было бы возвышенное, благородное деяние, мисс Черри, – подала голос миссис Филдинг. – Но, боюсь, несчастная девушка была не в том состоянии, когда прислушиваются к голосу здравого смысла!

– Что вы имеете в виду, тетушка? – полюбопытствовала Мэгс. – Вы и вправду думаете, что мисс Марчант была не в себе?

– В ту пору считали, будто она и впрямь повредилась рассудком, – тихо проговорила тетушка Джейн. Всю свою жизнь она терпеть не могла эту тему – эту ненавистную, отвратительную тему! – и сейчас чувства ее нимало не изменились. При одной лишь мысли о событиях далекого прошлого холод пробирал ее до костей. Но возврата назад не было: миссис Филдинг сама завела о том речь, так что ей волей-неволей пришлось призвать на помощь все свое мужество. – Мисс Марчант в деревне появлялась все реже и реже. Со временем ее отец счел необходимым запирать девушку в доме, поручив заботам служанки. К несчастью, однажды ночью она сбежала, а последствия вам известны. Должно быть, мучилась она ужасно – в этом своем невменяемом состоянии, хотя сама я в подробности никогда не вдавалась – из уважения к семье и к отлетевшей душе бедняжки.

– Что же ввергло ее в состояние невменяемости? – задала Черри риторический вопрос. – Любовь к молодому наследнику Скайлингдена и упрямое нежелание жить дальше без него. Она-то надеялась в один прекрасный день войти в Скайлингден-холл его женой и законной хозяйкой усадьбы, вот только мечте этой не суждено было сбыться. Возможно, мистер Кэмплемэн ее высмеял и унизил: чтобы деревенская девчонка, дочка викария, да осмелилась полюбить Кэмплемэна! Возможно, она впала в ярость; возможно, именно это и лишило ее душевного равновесия и подтолкнуло к самоубийству. Будь я там, я сумела бы помочь бедняжке и предотвратила бы катастрофу. Как мне с детства внушал отец, в жизни есть только две важные вещи: труд и добрые дела. И в этом я с ним всецело солидарна.

– До чего ты в себе уверена, милая, – подивилась вслух мисс Вайолет. – Ты говоришь так, словно и в самом деле лично знала дочку викария Марчанта.

– Мне кажется, я понимаю, что она была за девушка, – объявила Черри безо всякой заносчивости, безо всякого чувства превосходства, как нечто само собою разумеющееся. – Мне и впрямь ее очень-очень жаль, но, право же, таких девушек здесь, в горах, на каждом шагу встречаешь. В Тарнли, в Джее, даже в Кедровом Кряже, где живет мой дядя; девиз у них один: «лови-хватай!» У этих девиц нет иной цели в жизни, кроме как подцепить себе мужа; эти девицы ни о труде, ни о добрых делах и не задумываются; рассчитывать на себя даже и не пытаются, собственными дарованиями не гордятся. Для таких преуспеть означает лишь сунуть голову в брачное ярмо. Спасибо, меня отец воспитал совсем иначе! И я уверена: матушка моя, кабы мы ее не утратили, когда мне только шесть исполнилось, поддержала бы его всей душою.

– Брак – это священный союз, самим Небом налагаемые узы, и, стало быть, любому мужчине и любой женщине к такой цели стремиться не зазорно, – возразила Дина; как супруга викария она, конечно же, иного мнения придерживаться и не могла. – Нет ничего дурного в том, чтобы подыскать себе спутника жизни, и создать семью, и видеть, как любовь супругов друг к другу отражается в лицах детей. Твои родители – наглядный тому пример.

– Верно, ровным счетом ничего дурного здесь нет, – разгорячившись, отвечала Черри. – Вот только не следует предаваться этому со всепоглощающей страстью, как некоторые. Напротив, молодую женщину следует поощрять к тому, чтобы развивала свои таланты и способности.

– Каковые она не преминет использовать, чтобы привлечь будущего мужа, – улыбнулась мисс Кримп.

– Что тоже в общем-то не так плохо, – добавила Дина. – Уж такова роль женщины в обществе, самой природой ей уготованная.

– И тем не менее жаль мне, что я не была знакома с мисс Марчант, – не отступалась Черри, возможно, слегка смущенная тем, какой отклик вызвали ее убеждения. – Уж я бы ее убедила в том, сколь пагубен ее образ мыслей. Я бы объяснила ей, что чувство к молодому мистеру Кэмплемэну, пусть и крайне сильное, не должно возобладать над любовью и уважением к себе самой. Я бы уговорила ее не жертвовать видами на будущее из-за джентльмена, которому до нее и дела нет. Надо радоваться тому, что у нас есть, и не плакать о том, чего у нас нет и чего мы заполучить не можем. Да, я отлично знаю, что за девушка была мисс Марчант.

– В самом деле, надо наслаждаться жизнью, пока есть возможность, – вздохнула мисс Кримп, уютно покивав. – Чем старше становишься, тем быстрее летит время. Чем дороже тебе каждый день, тем стремительнее он проходит. Помню, в детстве я о времени вообще не задумывалась и хода часов не отслеживала.

– К сожалению, время не считается ни с детьми, ни с нами, – посетовала тетушка Джейн, на миг задержав взгляд на своих морщинистых, увядших руках, которые некогда были гладкими и прекрасными, под стать лицу. – Время невозможно остановить, точно часы с боем, хотя и хотелось бы. Оно идет само по себе, независимо от нас и наших целей.

– Время несется мимо нас, точно бурная река. Дни неумолимо поспешают вперед один за другим, и ничего тут не поделаешь. Но отчего так заведено? Отчего дням позволено мчаться столь стремительно, как вы думаете? – осведомилась мисс Вайолет совершенно по-Слэковски.

– Ну не чудесно оно было бы, – улыбнулась Мэгс, – если бы такой чудовищной вещи, как Время, на свете вообще не существовало бы, и все мы жили бы себе спокойно, нисколько не меняясь с каждым часом и с каждым днем, оставаясь в точности такими же, как сейчас?

– Ты описываешь обещанную Господом вечность, – отозвалась Дина, супруга викария до мозга костей.

– Да, наверное.

С вечностью прихожане Шильстон-Алкота уже отчасти соприкасались, размышляла про себя Дина; кто, как не ее супруг, приобщал паству к вечности со своей кафедры каждым воскресным утром? Миссис Скаттергуд тотчас же устыдилась своих мыслей – и с хрустом сжевала последний кусочек вафли, выдавив из него ненавистный воздух.

Оставшуюся часть дня мисс Моубрей и миссис Филдинг провели в обществе деревенских друзей и знакомых, заглянули в коттеджики и лавки на Нижней улице и на окраине и наконец направили свои стопы домой, в Грей-Лодж. По дороге они миновали древний крест на ярмарочной площади, с подножием и ступеньками из доброго талботширского камня, затем – общинный выгон и колодец, где дамы задержались утолить жажду. Наконец они добрели до церкви Святой Люсии и домика священника, и узенькой тропки, что вилась через кладбище и выводила из низины к каретному тракту поблизости от входа в Грей-Лодж. День уже клонился к вечеру и сгущались сумерки – в горах темнеет довольно рано, едва солнце спрячется за высокой грядой Талботских пиков.

Поднимаясь по тропке, дамы вдруг заметили, что на кладбище кто-то есть. В тени вековых деревьев, среди причудливо покосившихся надгробий – ни дать ни взять корабли, бороздящие бурное земляное море! – у одной из могил застыла одинокая фигура со склоненной головой и скрещенными на груди руками. Над могилой высился один из самых внушительных памятников, увенчанный скульптурным изображением ангела: ангел словно размышлял над участью усопшего, чей прах покоился под плитой. Разумеется, в появлении незнакомца не было ровным счетом ничего примечательного; родственники и друзья покойных на кладбище – частые гости. Внимание Мэгс и миссис Филдинг привлекло скорее то, сколь странно повел себя данный конкретный скорбящий: в следующий миг он развернулся и, вытянув руки в стороны, двинулся спиной вперед вокруг могилы – осторожно, шаг за шагом. Человек обошел могилу один раз, другой и третий; дамы наблюдали за ним не без страха, но и не без досады, ибо к тому времени на погосте почти совсем стемнело и опознать скорбящего никак не удавалось даже на расстоянии столь близком.

– Кто это? – спросила Мэгс у тетушки. – И что он такое затеял?

Глава 7

СМУТНО ЗНАКОМЫЙ ГОЛОС

– Ох, надо остановить его! – Тетя Джейн, трепеща от волнения, схватила племянницу за руку.

– Что он такое вытворяет? – осведомилась Мэгс, заинтригованная тетушкиным восклицанием ничуть не меньше, нежели странным поведением незнакомца. – И зачем его останавливать?

По настоянию вдовы они свернули с тропинки и бросились наперерез через кладбище к одинокой фигуре: чужак как раз дошел до середины очередного круга. Поспешая вперед, миссис Филдинг объясняла на ходу, что существует старинное народное поверье: ежели обойти могилу таким образом двенадцать раз подряд, то возможно вызвать в мир дух усопшего и вновь наделить его голосом.

Незнакомец обошел памятник в пятый раз и двинулся по шестому кругу.

– Думаете, это могила Марчантов – старика викария и его супруги? – осведомилась Мэгс, приятно взволнованная тем, что тетушка доверила ей еще один секрет. – Те призраки, что Марк с мистером Лэнгли якобы видели у Далройдской пристани… Думаете, их именно этим способом и призвали?..

Миссис Филдинг, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, ничего не ответила. Однако, приблизившись, дамы осознали, что эта могила никак не может принадлежать злосчастным Марчантам, скончавшимся от разбитого сердца: их надгробие было куда скромнее, да и располагалось у самой церкви. А одинокая фигура, по-прежнему двигающаяся вокруг могилы спиной вперед, при ближайшем рассмотрении превратилась в джентльмена в темной визитке, черном шейном платке, крапчатых брюках, лакированных сапогах с коротким голенищем и спортивной шляпке с загнутыми вверх полями – джентльмена с невыразительным тяжеловесным лицом, усами и бакенбардами и рядом посаженными маленькими узкими глазками. Монумент, вокруг которого кладбищенский гость описывал круги, оказался одним из надгробий талботширских Тренчей, а сам визитер – не кем иным, как нынешним сквайром Далройдским.

Примерно тогда сквайр и заметил появление кузины. Поначалу он твердо вознамерился продолжать обход, игнорируя дам совершенно в духе Марка Тренча, и так и поступил, однако более двух кругов не выдержал. Две пары женских глаз, неотрывно следящие за ним сбоку, ужасно его отвлекали; настолько, что он даже споткнулся. (Непростое это дело – ходить спиной вперед вокруг надгробия по неровной кладбищенской земле, вытянув руки в стороны, да еще в сгущающихся сумерках. Не верите? Попробуйте однажды сами – в полутьме, на свой собственный риск!) В результате сквайру пришлось прервать свое странное занятие, по крайней мере на время. Мэгс подумала было, что ее кузен пьян, но тут же осознала, что такое невозможно: иначе куда бы ему проделывать этакие акробатические трюки вокруг могилы, не теряя равновесия! По всей видимости, Марк себя не помнил от досады: ему помешали, не говоря уже о том, кто именно; в довершение неприятностей у него слегка закружилась голова.