Избранное

Нет, всё же мне безбожно повезло,

Что я нашёл тебя. И мне сдаётся,

Что счастье, усадив нас на крыло,

Куда-то ввысь неистово несётся!

Все выше, выше солнечный полет,

А все невзгоды, боли и печали

Остались в прошлом, сгинули, пропали.

А здесь лишь ты, да я, да небосвод!

Тут с нами все — и планы и мечты,

Надежды и восторженные речи.

Тебе не страшно с этой высоты

Смотреть туда, где были я и ты

И где остались будни человечьи?!

Ты тихо улыбаешься сейчас

И нет на свете глаз твоих счастливей.

И, озарён лучами этих глаз,

Мир во сто крат становится красивей,

Однако счастье слишком быстротечно,

И нет, увы, рецепта против зла.

И как бы ни любили мы сердечно,

Но птица нас когда-нибудь беспечно

Возьмёт и сбросит всё-таки с крыла.

Закон вселенский, он и прост и ясен.

И я готов на все без громких слов.

Будь что угодно. Я на все согласен.

Готов к пути, что тяжек и опасен,

И лишь с тобой расстаться не готов!

И что б со мною в мире ни стряслось,

Я так сказал бы птице быстролётной:

Ну что же, сбрось нас где и как угодно,

Не только вместе. Вместе, а не врозь.

1982 г.

Ты смотришь вдаль чуть увлажнённым взглядом,

Держа бокал, сверкающий вином.

Мы тридцать лет с тобою всюду рядом,

И ничего нам большего не надо,

Чем быть, и думать, и шагать вдвоём.

О сколько в мире самых разных жён?!

Как, впрочем, и мужей, добавим честно!

Ах, если б было с юности известно:

Как звать «ЕЁ»? И кто тот самый «ОН»?!

Ты помнишь: в тех уже далёких днях,

Где ветры злы и каждому за тридцать,

Мы встретились, как две усталых птицы,

Израненные в драмах и боях.

Досталось нам с тобою, что скрывать,

И бурного и трудного немало:

То ты меня в невзгодах выручала,

То я тебя кидался защищать.

Твердят, что в людях добрые черты

Распространенней гаденьких и скверных.

Возможно, так. Да только зло, наверно,

Стократ активней всякой доброты.

Мы верили, мы спорили, мечтали,

Мы светлое творили, как могли.

А недруги ревнивые не спали,

А недруги завистливо терзали

И козни всевозможные плели.

За что ж они так зло мутили воду?

Злил мой успех и каждый шумный зал.

Хор критиков взрывался и стенал,

А ты несла стихи сквозь все невзгоды,

И голос твой нигде не задрожал.

— Ты с ней! Все с ней, — шипели фарисеи,

— Смени артистку, не дразни собак!

Есть сто актрис и лучше и моднее, —

А я шутил: — Ну, коли вам виднее,

То лопайте их сами, коли так! —

Откуда в мире столько злых людей?

Вопрос, наверно, чисто риторический.

К примеру, зависть, говоря практически,

Порой в сердцах острее всех страстей.

И всё же сколько благодатных дней

Стучалось в сердце радостной жар-птицей

В потоках писем и словах друзей,

Стучалось все упрямей и сильней,

И до сих пор стучалось и стучится!

И разве счастье ярко не сияло

В восторгах сквозь года и города?!

Ты вспомни переполненные залы,

И всех оваций грозные обвалы,

И нас на сцене: рядом, как всегда!

В сердцах везде для нас, как по награде,

Всходило по горячему ростку.

Ты помнишь, что творилось в Ленинграде?

А в Киеве? А в Минске? А в Баку?

Порой за два квартала до дверей

Билетик лишний спрашивала публика.

Ты вспомни: всюду, каждая республика

Встречала нас как близких и друзей!

И если все цветы, что столько лет

Вручали нам восторженные руки,

Собрать в один, то вышел бы букет,

И хвастовства тут абсолютно нет,

Наверно, от Москвы и до Калуги!

Горит над Истрой розовый закат,

Хмелеют ветки в соловьином звоне…

Давай-ка, Галя, сядем на балконе

Вдохнуть цветочно-хвойный аромат…

Про соловьёв давно уже, увы,

Не пишут. Мол, банально и несложно.

А вот поют под боком у Москвы,

От звёзд до околдованной травы,

И ничего тут сделать невозможно!

Летят, взвиваясь, трели над рекой,

Они прекрасны, как цветы и дети.

Так сядь поближе, и давай с тобой

Припомним все хорошее на свете…

В душе твоей вся доброта вселенной.

Вот хочешь, я начну тебя хвалить

И качества такие приводить,

Какие ну — хоть в рамку и на стену!

Во-первых, ты сердечная жена,

А во-вторых, артистка настоящая,

Хозяйка, в-третьих, самая блестящая,

Такая, что из тысячи одна.

Постой! И я не все ещё сказал,

В-четвёртых, ты, как пчёлка-хлопотунья,

А в-пятых, ты ужасная ворчунья

И самый грозный в доме генерал!

Смеёшься? Верно. Я это шучу,

Шучу насчёт ворчушки-генерала.

А в остальном же не шучу нимало,

Все правильно. Лукавить не хочу.

Но не гордись. Я зря не восхваляю.

Тут есть одно таинственное «но»:

Я свой престиж тем самым подымаю,

Ведь я же превосходно понимаю,

Что все это моё давным-давно.

Закат, неся ещё полдневный жар,

Сполз прямо к речке, медленный и влажный,

И вдруг, нырнув, с шипеньем поднял пар,

А может быть, туман, густой и влажный…

Не знаю я, какой отмерен срок

До тех краёв, где песнь не раздаётся,

Но за спиною множество дорог

И трудных, и сияющих, как солнце.

И наши дни не тлеют, а горят.

Когда ж мигнёт нам вечер глазом синим,

То пусть же будет и у нас закат

Таким же золотым и соловьиным.

Но мы не на последнем рубеже,

И повоюем, и послужим людям.

Долой глаголы «было» и «уже»,

Да здравствуют слова: «ещё» и «будем»!

И нынче я все то, чем дорожу,

Дарю тебе в строках стихотворений.

И, словно рыцарь, на одном колене

Свой скромный труд тебе приподношу!

И в сердце столько радужного света,

Что впору никогда не умирать!

Ну что ты плачешь глупая, ведь это,

Наверно, счастьем надо называть…

1 июня — 1 ноября 1990 г.

Сегодня сон мне снился злой-презлой:

Как будто я строю в былой квартире

И в этом моем бывшем микромире

Опять гремит неукротимый бой.

Здесь, в этом доме много-много лет

Меня хитро и хищно обирали,

Мне с кем угодно вечно изменяли

И лгали так, что даже гаснул свет.

И вот сегодня — новая гроза!

И женщина, красивая и злая,

Сощурив близорукие глаза,

Кричит, себя нарочно распаляя!

Она кричит, чтоб совесть заглушить,

Чтоб оправдать хмельные похожденья,

Запрятать, скрыть любые прегрешенья

И вообще чтобы не дать мне жить.

А я не отвечаю. Не хочу.

Все это абсолютно бесполезно.

Я лишь в кулак собрал себя железно,

Сижу, курю и холодно молчу…

В гостиной буря и посудный звон,

Грохочет стул в падении свободном…

И вдруг внезапно ожил телефон

Заливистым звонком междугородным.

— Алло! Вас вызывает Сахалин! —

И голос твой… из тысяч узнаваем:

— Ну, здравствуй, здравствуй! Ты сейчас один?

Как жизнь? И вообще о чем скучаем?

Читала здесь стихи твои сейчас,

Тебя тут знают, как в Москве, не меньше,

Народу — негде яблоку упасть!

В глазах восторг, особенно у женщин!

Постой, постой! Я что-то не пойму:

Тебя мои слова не окрыляют?

А голос невесёлый почему?

Неужто снова молнии сверкают?

Отсюда я — в Хабаровск и Читу.

Но если хочешь, сокращу гастроли

И прилечу быстрей, чем верет в поле,

Примчусь, переоденусь и приду?

— Спасибо! — говорю. — Держусь как барс.

Трудись спокойно. Нервничать не будем.

Читай мои стихи хорошим людям.

Ведь ты и так со мною всякий час! —

Кладу спокойно трубку на рычаг

И вновь упрямо — к пишущей машинке.

А за стеной кипит скандальный мрак

И брань гремит похлеще, чем на рынке.

Да, здесь любому предадут врагу!

И чем ты лучше, тем измены злее!

Вдруг чувствую: я больше не могу!

И сброшу эту тиранию с шеи!

Довольно! Тихо! Хватит! Пробил час!

От гнева я почти что задыхаюсь.

— Я ухожу! Немедленно! Сейчас!

Встаю. Толкаю дверь… и … просыпаюсь…

Распахнутые окна смотрят в сад…

Листва шуршит под ветром спозаранку.

В цветочный погружаясь аромат,

Свистит на флейте звонкая зарянка…

Стрижи в три чёрных молнии взвились

И режут утро, слившись с синевою.

А две рябинки юных обнялись

И кружат вальс над розовой рекою.

И среди этой дачной красоты

Я вновь живу, от гнева отрешаясь!

А рядом — ты… А рядом дышишь ты,

Во сне чему-то тихо улыбаясь.

И как я рад, что кончилась «война»,

Что разорвал я дьявольские сети!

Что ты давным-давно моя жена,

И женщина, и друг, и все на свете…

И полный этой доброй тишины,

Живу я гордой жизнью человека.

Пусть только вновь не снятся эти сны,

От этих дней и до скончанья века!

13 июня 1993 г. Красновидово

Сквозь звёздный звон, сквозь истины и ложь,

Сквозь боль и мрак и сквозь ветра потерь

Мне кажется, что ты ещё придёшь

И тихо-тихо постучишься в дверь…

На нашем, на знакомом этаже,

Где ты навек впечаталась в рассвет,

Где ты живёшь и не живёшь уже

И где, как песня, ты и есть, и нет.

А то вдруг мниться начинает мне,

Что телефон однажды позвонит

И голос твой, как в нереальном сне,

Встряхнув, всю душу разом опалит.

И если ты вдруг ступишь на порог,

Клянусь, что ты любою можешь быть!

Я жду. Ни саван, ни суровый рок,

И никакой ни ужас и ни ни шок

Меня уже не смогут устрашить!

Да есть ли в жизни что-нибудь страшней

И что-нибудь чудовищнее в мире,

Чем средь знакомых книжек и вещей,

Застыв душой, без близких и друзей,

Бродить ночами по пустой квартире…

Но самая мучительная тень

Легла на целый мир без сожаленья

В тот календарный первый летний день,

В тот памятный день твоего рожденья…

Да, в этот день, ты помнишь? Каждый год

В застолье шумном с искренней любовью

Твой самый-самый преданный народ

Пил вдохновенно за твоё здоровье!

И вдруг — обрыв! Как ужас, как провал!

И ты уже — иная, неземная…

Как я сумел? Как выжил? Устоял?

Я и теперь никак не понимаю…

И мог ли я представить хоть на миг,

Что будет он безудержно жестоким,

Твой день. Холодным, жутко одиноким,

Почти как ужас, как безмолвный крик…

Что вместо тостов, праздника и счастья,

Где все добры, хмельны и хороши, —

Холодное, дождливое ненастье,

И в доме тихо-тихо… Ни души.

И все, кто поздравляли и шутили,

Бурля, как полноводная река,

Вдруг как бы растворились, позабыли,

Ни звука, ни визита, ни звонка…

Однако было всё же исключенье:

Звонок. Прниятель сквозь холодный мрак.

Нет, не зашёл, а вспомнил о рожденье,

И — с облегченьем — трубку на рычаг.

И снова мрак когтит, как злая птица,

А боль — ни шевельнуться, ни вздохнуть!

И чем шагами мерить эту жуть,

Уж лучше сразу к черту провалиться!

Луна, как бы шагнув из-за угла,

Глядит сквозь стекла с невесёлой думкой,

Как человек, сутулясь у стола,

Дрожа губами, чокается с рюмкой…

Да, было так, хоть вой, хоть не дыши!

Твой образ… Без телесности и речи…

И… никого… ни звука, ни души…

Лишь ты, да я, да боль нечеловечья…

И снова дождь колючею стеной,

Как будто бы безжалостно штрихуя

Все, чем живу я в мире, что люблю я,

И все, что было исстари со мной…

Ты помнишь ли в былом — за залом зал…

Аншлаги! Мир, заваленный цветами,

А в центре — мы. И счастье рядом с нами!

И бьющийся ввысь восторженный накал!

А что ещё? Да все на свете было!

Мы бурно жили, споря и любя,

И все ж, признайся, ты меня любила

Не так, как я — стосердно и стокрыло,

Не так, как я, без памяти, тебя!

Но вот и ночь, и грозовая дрожь

Ушли, у грома растворяясь в пасти…

Смешав в клубок и истину, и ложь,

Победы, боль, страдания и счастье…

А впрочем, что я, право, говорю!

Куда, к чертям, исчезнут эти муки?!

Твой голос, и лицо твоё, и руки…

Стократ горя, я век не отгорю!

И пусть летят за днями дни вослед,

Им не избыть того, что вечно живо.

Всех тридцать шесть невероятных лет,

Мучительных и яростно-счастливых!

Когда в ночи позванивает дождь

Сквозь песню встреч и сквозь ветра потерь,

Мне кажется, что ты ещё придёшь

И тихо-тихо постучишься в дверь…

Не знаю, что разрушим, что найдём?

И что прощу и что я не прощу?

Но знаю, что назад не отпущу.

Иль вместе здесь, или туда вдвоём!

Но Мефистофель в стенке за стеклом

Как будто ожил в облике чугонном,

И, глянув вниз темно и многодумно,

Чуть усмехнулся тонгогубым ртом:

«Пойми, коль чудо даже и случится,

Я все ж скажу, печали не тая,

Что если в дверь она и постучится,

То кто, скажи мне, сможет поручиться,

Что дверь та будет именно твоя?..»

1 сентября 1997 г. Москва

Перед гранитной стелою стою,

Где высечена надпись о тебе.

Где ты сейчас: в аду или в раю?

И что теперь я знаю о тебе?

Сейчас ты за таинственной чертой,

Которую живым не пересечь,

Где нынче вечно-тягостный покой

И не звучит ни музыка, ни речь…

Уж ровно год, как над тобой — трава,

Но я, как прежде, верить не хочу.

Прошу: скажи, ты слышишь ли слова,

Что я тебе в отчаяньи шепчу?!

Стою как возле вечного огня.

Уж ровно год нас мука развела.

Как ты его, Рябинка, провела

Там, в холоде и мраке, без меня?

Но я приду и вновь приму, любя,

То, что когда-то было мне дано,

Ведь все, что там осталось от тебя,

Другим уже не нужно все равно…

А ждать не трудно. В это верю я,

Какой там год суровый ни придёт —

С тобой там мама рядышком моя,

Она всегда прикроет, сбережёт…

Нам вроде даже в числах повезло,

Ведь что ни говоря, а именины.

Апрель. Двадцать девятое число.

Сегодня именинницы Галины…

Ты нынче там, в холодной тишине…

И не помочь, хоть бейся, хоть кричи!

А как ты птиц любила по весне…

И яркие рассветные лучи…

На даче, в нашем сказочном раю,

По-прежнему под шумный перезвон

Они все прилетают на балкон

И ждут хозяйку добрую свою…

Перед гранитной стелою стою,

Прости мне все, как я тебе прощу.

Где ты сейчас: в аду или в раю?

А впрочем, я надежды не таю:

Мы встретимся. Я всюду отыщу!

29 апреля 1998 г. Москва

МИНИАТЮРЫ

От слов о любви звенит голова.

Они и красивы, и очень хрупки.

Однако любовь — не только слова,

Любовь — это, прежде всего, поступки.

И тут никому не нужны лазейки.

Доказывай чувства и — весь секрет.

А вот если дел за словами нет,

Любви вашей стоимость три копейки!

1995 г.

Берёзка, река, под окном смородина,

Друзей — будто звёзд бесконечный свет…

Когда тебя знает и помнит Родина,

То большего счастья на свете нет!

1995 г.

Бранить дураков мы никак не должны.

Ведь если б глупец не рождался

И были бы все абсолютно умны,

То кто б тогда умным считался?

1991 г.

Бывает ли в мире любовь сильней

Вот этой вот страсти пылкой?

Он всею душой был привязан к ней

И счастлив был с нею, и только с ней,

С любимой своей бутылкой…

1995 г.

Бывает ли женщина в жизни хоть раз неправа?

Безумству вопроса нам следует лишь подивиться.

Спросивший такое не просто болван-голова,

Но хуже гораздо: практически самоубийца!

1992 г.

Будь добрым, не злись, обладай терпеньем.

Запомни: от светлых улыбок твоих

Зависит не только твоё настроенье,

Но тысячу раз настроенье других.

1986 г.

Будь скромен и не жди от вечности

Ни постоянства, ни сердечности.

Ведь даже самых сильных мира,

Что к славе яростно рвались,

На время возведя в кумиры,

Она затем швыряла вниз.

1991 г.

В армии ходит шутка: «Жить на планете сложно,

А сердце стремится к радостям, отсчитывая года».

Женщин на свете много, и всех соблазнить невозможно,

Однако стремиться к этому мужчина должен всегда.

1993 г.

В женщине качеств — полным-полно:

Хитрость, любовь, красота, веселье.

Женщина в сущности — то же вино:

Пить хорошо. Тяжело похмелье.

1991 г.

В замке у английской королевы

Муж не бегал никогда налево.

Сделайте меня таким же мужем —

Я бы тоже вёл себя не хуже.

И не только не бежал налево,

Но не тронул б даже королевы!

1993 г.

Как настоящая жена

Она всю жизнь была верна

Знакомым, мужу своему,

Друзьям. И больше никому.

Да, никому на свете, кроме

Мужчин в огромном нашем доме.

Конечно, это очень сложно,

Но при желанье — все возможно!

1994 г.

Ты служишь имени моему.

Спасибо! Но был бы я рад вполне,

Когда бы и в день, и в ночную тьму

Служила бы ты не столько ему,

Сколько бы лично мне!

1992 г.

Весна — это свет и в любовь окно.

И выше нет в мире авторитета.

Её воспевают в стихах поэты

И тянут художники на полотно.

Весна — расслабление и порыв!

И нет ни вредней её, ни полезней.

Она — обостренье всех чувств людских

И, к сожаленью, вещей иных,

Она — обострение всех болезней…

1994 г.

Если враг на тебя нацелит рога,

Обозлён твоей славой иль знаний кругом,

Чем смести эту ненависть, как снега?

Надо сделать врага другом.

1992 г.

В мире столько всяческого зла,

Значит, надо помнить постоянно:

Никогда не поздно и не рано

Совершать хорошие дела.

И чтоб сердцу не было морозно,

Сколько бы ты бед ни натворил —

Никогда не рано и не поздно

Повиниться честно и серьёзно

В зле, что ты когда-то совершил.

1991 г.

После первой страстной ночи

Оба любят очень-очень.

После третьей — лишь на треть.

Ну, а суток через двести

До того им трудно всесте,

Впору просто умереть.

Значит, чтоб любовь не стыла,

Сберегите ваши силы,

Рассчитайте их на то,

Чтоб скупее тратить счастье

И хватило вашей страсти

Лет, как минимум, на сто.

1994 г.

Вор в магазин в полночный час забрался,

Но вышел вон, не взявши ничего.

Быть может, он патрульных испугался

Иль совесть вдруг замучила его?

Нет, все не так. Могу сказать заране,

От совести тот вор не изнемог.

Но в магазине было столько дряни,

Что даже вор позариться не мог.

1990 г.

Восточная мудрость гласит от века

О том, что без принципов проще жить

И все человечество легче любить,

Чем рядом конкретного человека.

1994 г.

В роддоме вышел факт невероятный:

Рождаться начал маленький пострел.

Но тут на нашу жизнь он посмотрел,

Махнул рукою и полез обратно…

1992 г.

Всем людям, почти как печать к рождению,

Даются эмоции, гены, кровь.

Однако же есть тут одно деление:

Возвышенным людям дана любовь,

Тупицам — способности к размножению.

1990 г.

Всем хоть раз, да изменяли жены.

А ему — ни разу. В чем секрет?

А секрета никакого нет:

Он был холост. Вот и все резоны…

1993 г.

В талантливых строчках всегда стократно

И мыслей, и чувств полыхает свет,

А там, где ни чувств и ни мыслей нет —

Стремятся писать непонятно.

1994 г.

В трамваях, на улицах — всюду подряд

Висит и гремит безобразный мат.

Но только не гневайтесь так сурово —

Теперь это — «гласность», «свобода слова»!

1990 г.

В трудный час, покидая отеческий кров,

Беглецы за границу несутся.

Называют все это «утечкой мозгов».

Только вдруг это все лишь утечка глупцов,

А мозги-то как раз остаются?

1990 г.

В чем главный критерий таланта писателей?

Количество знаний, наград, должностей?

Количество книг иль хвалебных статей?

Нет! Просто, наверно, число читателей

1986 г.

— Вы поэт. Говорят, вам нельзя без любовных терзаний.

Как вам часто для творчества пылкие встречи нужны?

— Я б хотел столько нежных поклонниц и тайных свиданий,

Сколько я их имею по мненью моей жены…

1991 г.

Герой не тот, кто поднял сгоряча

Громадный груз или построил дом.

В героях нынче тот, кто, не крича,

Использовал доверье силача,

Усевшись прочно на него верхом.

1992 г.

Гласность в печати, на радио гласность,

И было б все это, наверно, славным,

Когда б ни другая явилась крайность:

Слишком уж многое стало явным.

В газетах, в кино и в журнальном творчестве

Столько прорезалось наглых лиц,

Циников, выскочек и тупиц,

Что волком завыть временами хочется!

1991 г.

Глядеть надо в оба — твердят нам всегда.

Все так, но одно только здесь учти:

Глядеть надо в оба, туда и сюда,

А дальше — где лучше, туда и иди.

1986 г.

Говорят: «Нет дыма без огня».

Ерунда! В твоих лукавых фразах

Столько было дыма для меня…

А вот настоящего огня,

Кажется, и не было ни разу…

1992 г.

Говорят, что богатство — ужасно большое зло,

Оно, как и бедность, уродует людям душу.

Я скажу откровенно и истины не нарушу,

Что на холод и бедность мне в жизни не раз везло.

И теперь, чтоб вопрос справедливости честно решить,

А не праздновать вечно с любыми невзгодами братства,

Пусть меня огорчат, подарив хоть однажды богатство,

Ибо верю: я зло это твёрдо смогу пережить!

1992 г.

Говорят, что есть в лесу

Белоснежная ворона.

Все вороны ту красу

Объявили вне закона.

Но, однако, для мужей

Этих яростных ворон

Птица та, что всех белей, —

Вожделенный сон.

1992 г.

Говорят: «Лиха беда — начало!»

Муж стоит с улыбкой на лице:

После свадьбы было три скандала.

Если впрямь лиха беда — начало,

Что же будет, господи, в конце?!

1994 г.

Россия! Что было с тобой вчера?

Летела ты вдаль, словно птица-тройка!

Но предали честь твою «кучера»

Под чьи-то команды из-за «бугра»,

Пока не швырнули под вопль «Ура!»

В пропасть по имени «Перестройка».

1993 г.

Грустно-грустно и чуть устало

Ты ушла в закатную тьму

И на все мои: почему?

Ни словечка мне не сказала.

Только ветер шепнул морозно:

— Не ищи в ней причину зла!

Если б ты пожелал серьёзно,

Нет, не как-нибудь, а серьёзно,

Никуда б она не ушла…

1986 г.

Кто придумал на свете такую разницу:

Вот ты входишь в любовь, словно в светлый храм,

А любимая сердце вручает там,

Где какой-нибудь тип, как последний хам,

Этим сердцем почти вытирает задницу.

1995 г.

Да, меньшие братья нам преданно служат от века.

Однако жестокого сколько ещё вокруг?

Мы часто твердим, что собака — друг человека.

Но вот человек. Он всегда ли собаке друг?

1990 г.