XX

Трудно описать радость, какую испытывали дундарупы, разом завладев двумя такими врагами, как Виллиго и канадец, и потому они теперь шли ускоренным маршем в главную свою деревню, чтобы похвастать своей блестящей поимкой, не стоившей им ни одной человеческой жизни, ни одной жертвы. Впрочем, эти двое пленников отлично знали, что их ожидало в случае, если помощь не успеет подоспеть вовремя, если друзья не смогут освободить их раньше, чем наступит роковой час казни.

После того как любопытство женщин и детей и всех тех, кто знал этих двух пленников только понаслышке, будет удовлетворено, после того как все вволю наглядятся на них, осмотрят и ощупают их со всех сторон, их привяжут к столбу пыток и, наконец, умертвят, применив все ужаснейшие мучения, какие только в состоянии придумать человеческий мстительный и жестокий ум.

Длительность пытки соразмеряется соответственно степени уважения, внушаемого побежденным врагом своею смелостью и мужеством.

В то время Австралия насчитывала еще до 500000 туземного населения, разбросанного на всем протяжении австралийской территории в виде многочисленных мелких племен, насчитывающих от 500 до 600 воинов, что с женщинами, старцами и детьми составляло от 3000 до 4000 душ в каждом племени.

Хотя все эти племена были, несомненно, одного происхождения, все же их нельзя назвать всех одинаково уродливыми и безобразными. Так, например, три главнейших племени, живущие в восточной части Австралии, — племена нагарнуков, дундарупов и нирбоасов — не походят на тех австралийских туземцев, какими их вообще любят изображать. Как мужчины, так и женщины этих племен роста среднего, прекрасно сложены, некоторые даже довольно стройны и вообще представляют собою тип далеко не отталкивающий. Это, вероятно, объясняется тем, что эти племена живут в лучшей части страны, наиболее плодородной и изобилующей разной дичью и плодами, следовательно, хорошо и вкусно питаются, тогда как дикари Нового Уэльса, южной части Австралии, бродящие вдоль песчаного, бесплодного побережья, где они с трудом находят себе пищу, несомненно, вырождаются под влиянием неблагоприятных условий жизни. Эти несчастные дикари, действительно, омерзительны и стоят в своем умственном развитии немного выше животных, так что даже попытки привить им некоторые блага цивилизации всегда оставались бесплодными. Даже если их брать в самом раннем возрасте и воспитывать с величайшим тщанием в течение нескольких лет, обращаясь как можно ласковее и бережнее, все же они воспользуются первым случаем, чтобы сбежать, сбросить с себя всякую одежду и вернуться в свои леса.

Кусок полуразложившегося тюленьего мяса, поджаренные, а часто и живые ящерицы, попугаи и опоссумы, которых они ловят в силки, являются для них лакомыми блюдами. Прибрежные жители питаются исключительно одной рыбой, которую они бьют примитивной острогой, а в лесах они лазают по деревьям и ловят белок и летучих мышей, вампиров, опоссумов и других животных.

Кенгуру, встречающаяся в таком изобилии в восточной части Австралии, является здесь редким кушаньем, ради которого местные жители устраивают настоящий пир.

Питаются они также, когда их одолевает голод, и кореньями разных папоротников, и пауками, и гусеницами, и личинками белых червей, а также и древесной корой, и особого рода глиной, которая хотя и не питает их, но создает иллюзию сытого желудка.

При таких тяжелых условиях эти несчастные худеют до того, что начинают походить на скелеты, обтянутые кожей, и становятся невероятно жалкими и вместе отвратительными. Ведут они бродячий образ жизни, но постоянно толкутся в одной и той же побережной полосе, никогда не углубляясь внутрь материка.

Они не имеют иного оружия, кроме жалких копий с наконечниками из железного дерева; единственная и вечная их забота — это забота о пропитании. Едва насытившись, они уже начинают готовить припасы для нового изготовления пищи. Каждое из этих племен имеет свое наречие, но никаких религиозных верований; они не имеют даже представления о какой-либо высшей силе, которой они, по примеру африканских дикарей, приписывали бы все непонятные для них явления. Они приписывают все злые веяния — голод, мор, засуху и даже смерть — луне, которая в их представлении есть жилище мертвецов. Мертвецы внушают им невероятный страх; они думают, что по ночам умершие являются с луны, чтобы мучить живых. Кораджи, или колдуны, по их мнению, имеют власть призывать или отгонять «каракулов», то есть выходцев с того света, а также по желанию причинять смерть людям и посылать на них всякие беды и невзгоды.

По их понятиям, болезни, смерть и всевозможные несчастные случаи не естественные явления жизни, а напасть, навлекаемая колдунами. А потому последние являются единственными исключительными индивидами, которым живется сравнительно легко благодаря всякого рода приношениям и дарам, которые каждый туземец считает себя обязанным приносить им из опасения навлечь на себя и на своих близких всевозможные беды и злоключения.

В сущности, это все та же печальная история всех первобытных народов; везде и всюду колдуны жили за счет внушаемого ими страха, эксплуатируя простодушных и наивных людей, легковерных и боязливых; это своего рода власть сильного над слабым, присущая всему человечеству.

Но три вышеупомянутых нами племени стоят на значительно высшей степени развития, и это, быть может, только потому, что условия жизни легче и лучше, что у них есть в избытке всякая дичь, и птицы, и плоды. Эта лучшая пища сразу сказалась на физическом развитии этих племен: их формы и строение тела заметно правильнее и приятнее, чем строение и формы папуасов Меланезии, мало чем отличающихся по своему телосложению от обезьян.

По своему характеру эти австралийские дикари довольно близко напоминают американских краснокожих: тот же бродячий или кочевой образ жизни, те же междоусобные войны, та же охота и рыбная ловля, даже те же скальпы как трофеи войны и та же беспощадная жестокость к пленникам, тот же суеверный страх перед колдунами и та же неподатливость к принятию прогресса цивилизации.

Они также не ассимилируются, а быстро исчезают, уступая натиску белых людей. Поэтому особенно ценно ознакомиться поближе с этими представителями вымирающих племен, которых вскоре совсем не останется на земном шаре. Мы хотим, кроме того, доказать нашим правдивым рассказом, что племена австралийцев, населяющие центральную часть Австралии, совсем были не похожи на жалких обитателей прибрежной части этой страны, что они стояли уже на известной степени развития, руководствовались известными твердо установленными обычаями, традициями и узаконенными постановлениями, словом, имели свою нарождающуюся цивилизацию. Эти племена были также не чужды лучших чувств великодушия, благородства, признательности, даже известного рыцарского чувства и чувства поэзии, которое ставило их, конечно, неизмеримо выше их ближайших сородичей, дикарей Меланезии.

Так, например, нельзя читать без удивления нижеследующие стихи, которые обычно пели по вечерам, танцуя на лугу, молодые девушки и юноши нагарнукского племени:

Джелало лиа лана?

Мангада, мангада!

Джелало иульс лана?

Вугада, вугада!

Ката гаро!

Манга!

Гваб-ба рино Роола.

Яр диг бо, Манга!

Гваб-ба рино Роола.

Ката гаро!

Манга!

Пойдем ли мы плясать?

Пойдем, пойдем!

Пойдем ли мы плясать и петь?

Идем, идем!

Красавица в лесу!

Пойдем!

Цветы и поцелуи там Найдем.

Если сердце есть в тебе, Идем!

Цветы и поцелуи там Найдем.

Красавица в лесу!

Пойдем!

Ну разве это не поэтично? И племена, где распевают такие песни, конечно, не могли быть омерзительными дикарями, мало чем отличающимися от животных.

В этой песне слышится что-то нежное, красивое, как бы отголосок нравов, не лишенных известной утонченности, и чувств, не чуждых поэзии. Но европейцы, ворвавшись в их жизнь в лице беглых каторжников, преступников и авантюристов худшего типа и дав волю своим худшим инстинктам и наклонностям, поспешили эксплуатировать честность, доверчивость и добросовестность этих дикарей, проявили на них свою жестокость и несправедливость и вместо цивилизации привили им свои отвратительные пороки и полную деморализацию.

При первом появлении европейцев в центральной части Австралии в уме туземцев сложилась о них следующая красивая легенда: не видав судов, на которых прибыли эти белые люди, они решили, что они спустились к ним с луны, чему придавал известное вероятие и самый цвет кожи незнакомцев. Луна же, по мнению этих туземцев, представляет собой жилище умерших воинов, нечто вроде австралийской Валгаллы. Поэтому они приняли их за своих давно умерших предков, вернувшихся на землю после того, как им удалось похитить тайну громов небесных в образе усовершенствованного огнестрельного оружия. В силу этой легенды туземцы вначале смотрели на европейцев с благоговейным трепетом и относились к ним, как к божествам.

Какое громадное влияние могло бы дать это наивное и поэтичное сказание честным, порядочным и добронамеренным европейцам на умы пораженных удивлением туземцев! В ту пору австралийцы с радостью подчинились бы требованиям европейцев и были бы самыми деятельными пособниками в деле разработки почвы, корчевания лесов, охраны стад, стали бы работниками на фермах, словом, рабочей силой, с помощью которой без труда можно было бы преобразовать всю страну и все ее население.

Но вместо того все подонки английского общества, выброшенные сюда и обеспеченные в полной безнаказанности, воспользовались своим авторитетом для насилий, грабежей, жестокостей и даже убийств по самому незначительному предлогу. Не осмеливаясь оказывать сопротивления этим английским скотинам, несчастные туземцы бежали в глубь лесов, в самые непроходимые дебри, скрываясь от жестокости и издевательств белых людей. Но когда однажды в схватке один из туземцев случайно убил англичанина и для них стало ясно, что эти белые люди также могут умереть, престиж европейцев сразу упал. Австралийцы осмелели, и началось взаимное истребление, одинаково ожесточенное и беспощадное с обеих сторон.

Позднее, когда явились честные колонизаторы с самыми благими намерениями и хотели исправить содеянное зло, то было уже поздно: туземцы изверились в европейцах и видели в них беспощадных и жестоких врагов, а потому поджигали фермы, разгоняли и перебивали стада, избивали скваттеров и их семьи.

Тогда пришлось организовать для защиты поселенцев целые экспедиции, и во имя цивилизации пошла настоящая резня, настоящая охота за чернокожими, причем беспощадно избивали старцев, женщин и детей, все во имя того бесчеловечного закона, придуманного бессердечными и бессовестными людьми, закона, который гласит, что люди, противящиеся цивилизации сильнейшего, должны или ассимилироваться, или исчезнуть, и что краснокожие уроженцы Америки и чернокожие австралийцы должны уступить место белой расе.

Закон истребления и избиения слабейшего сильнейшим является, говорят, результатом борьбы за существование, и этот умилительный закон даровала нам Англия; в силу его она угнетает Ирландию, избивает сипаев, новоисландцев и австралийцев и кричит: «Дорогу британскому спруту!», потому что весь мир недостаточно велик для его щупалец.

В отместку за их жестокости туземцы в свою очередь не щадили попадавшихся в их руки европейцев, причем, однако, оказывали им честь, равную своим воинам, и привязывали их к столбу пыток, давая им этим возможность выказать свое мужество среди самых ужасных мучений.

Именно в этой области Центральной Австралии, где живут нагарнуки, дундарупы и нирбоасы, встречаются великолепные леса казуаровых деревьев, colidris spiralis, других разновидностей эвкалиптов и всевозможных видов дерев. Здесь же растут в диком состоянии многочисленные виды съедобных растений, например, капустные пальмы, таробананы и др. Флора здесь тоже отличается необычным богатством, а потому остается только пожалеть, что первые европейцы не сумели воспользоваться добрым расположением туземцев для колонизации этой прекрасной, богатой страны и развили в них только инстинкт кровожадности и всякие пороки.

Таким образом, канадец и его спутники очутились в руках людей, не знающих ни жалости, ни пощады и озлобленных недавними экспедициями, предпринятыми против них сиднейским правительством. Племя дундарупов славилось особенно своим пристрастием к грабежам и убийствам; они почти исключительно жили грабежом и хищением стад и другого имущества фермеров, и, быть может, потому с дундарупами всего больше сходились лесовики, всегдашние участники в грабежах и постоянные, верные союзники дундарупов в экспедициях такого рода. Преследуемые наравне с дикарями, эти лесные бродяги сделались с течением времени их естественными союзниками из бывших врагов и жили в мире с туземцами. Что же касается нагарнуков, то, живя в местности, изобилующей дичью, рыбой и всякими плодами, они жили почти исключительно только охотой и рыбной ловлей и не имели надобности грабить фермы или нападать на торговые караваны, а потому нагарнуки пользовались репутацией наиболее миролюбивого племени, которому многие скваттеры и колонисты, пасшие свои стада по соседству с ними, поручали даже охрану своего имущества и скота.

Дундарупы почти постоянно враждовали с нагарнуками и потому охотно дружили со всякими лесными бродягами, рассчитывая на их помощь и содействие против нагарнуков.

Для дундарупов пленение канадца и Виллиго явилось необычайным, можно сказать, почти невероятным счастьем: эти двое всегда поспевали первыми на защиту каждой осажденной грабителями фермы, и много раз все такие попытки заканчивались ничем, потому что нагарнукский вождь и его приемный брат отбивали нападение.

Все почти скваттеры и фермеры, обитавшие в 400 или 500 милях от Сиднея или Мельбурна, ежедневно требовали себе из этих крупных центров большие транспорты товаров и припасов, и тогда целые караваны повозок, в 20 и более, отправлялись из Сиднея и Мельбурна на фермы под конвоем достаточного числа смелых и решительных людей, способных в случае надобности отстоять караван от нападения. Обратно этот карабан, сдав по принадлежности требуемые товары, возвращался нагруженный сельскими продуктами, которые в свою очередь находили сбыт в городах.

Когда фермы бывали переполнены запасами, утварью и инвентарем, аппетиты грабителей разгорались с особенной яростью, и горе тому хозяину, который не озаботился обнести свои строения достаточно высокой и крепкой стеной, которая могла бы предохранить его от грабежа и поджога! Ввиду этого все австралийские фермы строились на манер крепостей и обносились настоящими укреплениями, канавами, крепкими стенами, снабжались непомерно высокой сторожевой башней, откуда в случае нападения давали знать громкими звуками призывного рога, и тогда люди с окрестных ферм, а чаще всего Виллиго или Дик со своими молодцами спешили на помощь осажденным.

Благодаря вмешательству этих двух героев, подобного рода разбойнические нападения все реже и реже удавались или обходились разбойникам так дорого, что они надолго зарекались повторять свои попытки.

Поэтому поимка Виллиго являлась настоящим торжеством для дундарупов, а пленение канадца не меньшим торжеством для лесовиков, которые в одинаковой мере боялись и ненавидели его как своего злейшего врага.

Канадец, зная, какая участь готовилась ему в случае, если какое-нибудь чудо не вырвет его из рук врагов, спокойно мирился с предстоящими муками, уверенный, что рано или поздно ему не избежать этой участи, и потому немного раньше или немного позже, не все ли равно? Но он не мог без волнения думать, что подобная участь ожидает и молодого графа, и потому все время придумывал всевозможные планы бегства или спасения хотя бы только его одного.

Нагарнукский вождь шел гордо и уверенно, как победитель, вызывающе глядя на своих врагов, и в своей экзальтации охотно запел бы сейчас свою предсмертную песню, чтобы показать этим подлым дундарупам, которых он презирал до глубины души, как умеют умирать воины его племени.

Главная гордость всех туземцев, глубоко презирающих жизнь, — это уметь хорошо умереть, и, когда воина привязывают к столбу пыток, его малодушие ложится позором на все его племя, тогда как его мужество и стойкость покрывают его новой славой и создают ему еще лучшую репутацию.

Поэтому стоицизм, с каким военнопленные переносят самые страшные мучения, граничит с невероятным. Были случаи, что такой страдалец в течение нескольких дней кряду смеялся и пел в то время, как женщины и дети беспрерывно поджаривали его тело горячими головнями, вырывали у него ногти, отрезали заостренными кремнями одну за другой все фаланги пальцев на руках и на ногах. А когда раненый готов был лишиться чувств от непомерной потери крови, то раны его прижигали раскаленными докрасна камнями, так что мясо шипя запекалось, и кровотечение останавливалось. Наконец, под вечер второго или третьего дня, смотря по желанию мучителей, но непременно в самый момент окончательного заката солнца, когда заканчивалась эта кровавая оргия и тело жертвы обыкновенно представляло собой уже почти бесформенный, окровавленный торс, все еще сохраняющий остаток жизни, так как мучительницы все время тщательно остерегаются повредить какой-нибудь из жизненно важных органов и тем самым причинить преждевременную смерть, несчастного добивали.

Не странно ли, что этот страшный обычай «столба пыток» встречается почти у всех народов? Он еще и сейчас в обычае у некоторых племен американских краснокожих и в Австралии и исчезнет разве только вместе с последним аборигеном. У туземцев Новой Гвинеи он также в обычае, равно как и у прежних полинезийцев. А в наше время китайцы, именующие европейцев варварами, подвергают своих пленных ужаснейшим пыткам.

XXI

Канадец хорошо знал, что его ждет, но уже давно примирился с этой участью. Он уже однажды был привязан к этому столбу у нирбоасов и был обязан своей жизнью все тому же Виллиго, который подоспел как раз вовремя с сотней своих воинов. С того времени он запасся у одного знакомого аптекаря двумя маленькими пузырьками сильнодействующего яда, с которым никогда не расставался. В крайнем случае благодаря этому снадобью он мог разом проститься с жизнью, безболезненно и легко. На этот раз он решил в случае надобности поделиться своим запасом с молодым графом и Лораном, потому шел весело и бодро, как на прогулке.

Французы же совсем не подозревали о грозившей им участи; конечно, они понимали, что жизни их грозила опасность, знали, что благодаря вмешательству невидимых врагов их не пощадят, но им даже в голову не приходило, что эти подкупленные дундарупы могут обращаться с ними, как со своими военнопленными.

Надменный, вызывающий вид Виллиго и небрежная безучастность Дика также немало способствовали их успокоению. Старый траппер пользовался каждым случаем, чтобы поддержать их мужество и словом и взглядом обнадежить их, хотя внутренне он говорил себе:

— Если Коанук или Нирроба не придут вовремя с достаточным числом воинов, то мы погибли!

Дундарупы не опасались этого. Главные силы шли на землю нагарнуков, которые, разумеется, все усилия должны были употребить для отражения нашествия. Поэтому отряд, ведший пленников, мог вполне считать себя вне всякой опасности.

Вскоре показалась и деревня. Население встретило страшных пленников, Дика и Виллиго, с криками злобного торжества. Беглые каторжники и их вождь, лазутчик Невидимых, пришли в деревню раньше и успели распространить радостную весть.

Женщины, старики, дети осыпали пленников бранью и насмешками. Виллиго равнодушно и спокойно переносил невзгоду; Дик возбуждал всеобщее удивление своим громадным ростом. Бандиты держались поодаль, словно совестясь своего союза со свирепыми дикарями.

В числе негодяев находился один человек с маской на лице.

Канадец и его спутник переглянулись между собой.

— Кто бы это мог быть? — подумал каждый из них, и у каждого пробежала в голове одна и та же мысль.

До сих пор у пленников были связаны только руки; теперь им окончательно связали и ноги и бросили их всех в одну хижину. Последнее время перед казнью им сочли возможным позволить провести всем вместе.

— Вот и конец драмы! — сказал Оливье, когда дверь хижины захлопнулась.

То были первые слова, которыми обменялись пленники по приводе их в деревню дундарупов.

— Простите меня, граф, — пролепетал упавшим голосом Лоран. — Этого не случилось бы, если бы не глупое приключение со мной. Оно вас задержало…

— Пустяки, Лоран, я не хочу этого слышать. Если б я не затащил тебя в Австралию, жил бы ты себе преспокойно дома. Я опять во всем виноват, а не ты; я это знаю и чувствую. Что вы скажете, Дик?

— Скажу, что, по моему убеждению, Коанук явится сюда раньше двух часов.

Но канадец сам себя обманывал. Слишком слаба и ничтожна была у него, в сущности, эта надежда на нагарнуков, хотя, с другой стороны, можно было быть уверенным, что они долгом чести сочтут употребить все усилия, чтобы спасти Виллиго, его названого брата, и обоих товарищей последнего.

Виллиго ничего не говорил. Он сидел в углу и напевал себе под нос унылую песню. Он приготовлялся спеть ее, когда будет умирать среди мучений.

Вдруг среди ночной тишины раздался голос, заставивший пленников вздрогнуть.

— Граф Лорагюэ д'Антрэг, — сказал этот голос, — видите ли вы теперь, как бесполезно бороться с Невидимыми? Вы теперь окончательно в нашей власти. От вас зависит спасти свою жизнь и жизнь ваших товарищей. Вы знаете, на каких условиях… Завтра на рассвете я приду к вам за последним ответом. Ваша участь в ваших собственных руках!

— Не отвечайте, молчите, — поспешно шепнул графу старый траппер и продолжал громким, звучным голосом: — Слушайте, вы, человек в маске! Я, Дик Лефошер, по прозванию Канадец, объявляю войну не на живот, а на смерть всем вашим Невидимым, этой трусливой, поганой орде, которая умеет наносить удары лишь из-за угла!

На это был ответом ехидный, шипящий смех. Оливье стал припоминать, где он слышал этот смех, но никак не мог припомнить.

Затем все стихло, только в деревне звенели песни дундарупов, которые на радости перепились туземного хмельного напитка и орали во все горло воинственные песни, предвкушая зрелище казни пленников.

Виллиго тоже пел вполголоса, прославляя свое храброе племя и подвиги предков.

Оливье под конец заснул, положив голову Лорану на колени. Усталость взяла наконец свое. Верный слуга графа тоже погрузился в дремоту. Бодрствовать остался один Дик.

Он все думал и думал о средствах к спасению.

Когда он услыхал пение туземцев, сопровождаемое топотом пляски, то почувствовал неизъяснимую радость. Он понял, что дундарупы сильно перепились и после оргии, наверное, будут крепко спать.

У него зародился в голове план. Он жалел, что его нескоро еще можно будет привести в исполнение, но стал все более и более убеждаться, что смелый план его вообще исполним.

Только бы поскорее перепились дундарупы, поскорее бы завалились спать! Со стороны пленников они не опасались ни малейшей попытки к бегству. Разве пленники не были крепко связаны кенгуровыми ремнями, разве не были отобраны у них ружья?

На этой уверенности диких и строил канадец, между прочим, свой план.

Желая посмотреть, что именно делается у дундарупов, Дик осторожно подполз к двери хижины.

Дикари и бандиты плясали в безобразно пьяном виде. Они уже доплясывали, так сказать, последние силы; многие из пирующих уже лежали на земле в глубоком сне. Хижину караулили только два молодых воина с пиками; невдалеке прохаживался замаскированный человек с винтовкою за плечами. Видя, что нельзя добиться никакого толку от своих ошалевших союзников, он решился караулить пленников сам.

Канадец даже улыбнулся: до того он был обрадован тем, что ему удалось увидеть, — и стал спокойно дожидаться удобной минуты.