Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Пожиратели огня

ModernLib.Net / Путешествия и география / Жаколио Луи / Пожиратели огня - Чтение (стр. 36)
Автор: Жаколио Луи
Жанр: Путешествия и география

 

 


Передохнув в плодородной части степи, на границе песков, в одном селе, наши путешественники уже собирались тронуться в дальний путь, как к Свечину подошел сельский староста.

— Ваше сиятельство, — проговорил он, — лучше бы вам не заезжать в пески: не дай Бог, случится буря, вам не сдобровать!..

— Нет, мы должны ехать! — твердо ответил князь.

— Тогда хоть возьмите проводника… У нас есть тут один; зовут его Степан. Он знает эти проклятые пески, как свои пять пальцев!

Свечин посоветовался со своими друзьями и с их одобрения пригласил Степана, почтенного мужика лет 50-ти, но еще бодрого и энергичного.

Руководимые им, путешественники бодро тронулись в путь. Однако на первых же порах представилось одно затруднение, о котором никто раньше не подумал, хотя его и легко было предвидеть: Пасифик, привыкший идти легкой трусцой, не поспевал за горячими степными конями. Что было тут делать?

Умерить аллюр настолько, чтобы Джильпинг мог следовать за остальными, нечего было и думать; при таких условиях потребовалось бы чуть не две недели на то, чтобы добраться до перевоза, а это было все равно что совершенно отказаться от задуманного плана.

Затруднения удачно разрешил сам же почтеннейший джентльмен, из-за которого и произошла заминка.

— Господа, — начал он, — как известно, культурные расы утратили, в смысле физической выносливости и силы, то, что они выиграли в смысле интеллектуальных способностей, а потому для меня столь же невозможно нестись по степи с быстротой двадцати или тридцати верст в час, так жонглировать на площади шестипудовыми гирями!

— Совершенно верно, — согласился князь, — у каждого свои способности, милорд!

— Вы правы, господа, и пэр Англии не должен компрометировать своего достоинства перед лицом всякого сброда!

При этих словах англичанин метнул злобный взгляд на пересмеивавшихся табунщиков, которые не могли удержаться от смеха при воспоминании о том, как досточтимый джентльмен сделал большую половину пути, лежа животом вниз на седле и обхватив обеими руками шею своего осла: пострадавшие седалищные части не позволяли ему принять сидячее положение, что чрезвычайно забавляло остальных наездников.

— Что же вы думаете сделать, милый Джильпинг? — спросил его Оливье.

— Вернуться назад в село; мы еще не так далеко отъехали, а оттуда я отправлюсь прямо к перевозу кратчайшим путем, по почтовому тракту, с одним проводником, в удобном экипаже. Я один ничем не рискую: кто же посмеет тронуть английского подданного?

Проект лорда Воанго встретил всеобщее одобрение. По почтовому тракту от села до перевоза было не более 20 миль, и Джильпинг мог свободно прибыть к перевозу одновременно со своими друзьями.

Немедленно перегрузили багаж Джильпинга на одного из вьючих коней, которого князь предоставил в его распоряжение. Устроившись снова на седле, к которому привязали большую подушку, на спине своего Пасифика, Джильпинг шагом тронулся по направлению к селу в сопровождении Тома, слуги капитана Спайерса, которого он предпочел в качестве проводника любому из табунщиков, предложенных ему князем.

Между тем путешественники, избавившись от заботы о тучном англичанине, снова пустились прежним аллюром по степи.

Оливье чрезвычайно волновался перед отъездом из Астрахани; он получил незадолго перед тем от княжны Марии Феодоровны одну из тех редких записочек, в которых та писала: «Надейся и бодрись». Но последняя записка была более знаменательной; в ней говорилось, что через шесть недель княжна достигнет совершеннолетия и что к этому времени она ждет к себе своего жениха в Петербург, чтобы вместе с ним повергнуть к ногам государя свои мольбы о помиловании ссыльного отца княжны.

И теперь графа невольно занимала мысль, выиграет ли он последнюю ставку в борьбе с ненавистным врагом.

Что касается Красного Капитана и князя Свечина, то они так горели жаждою мести, что только и помышляли о встрече с врагом, решив или погибнуть самим, или уничтожить его.

Между тем наступил вечер. Нужно было дать отдых утомленным лошадям; да и люди притомились. Решили раскинуть палатки. Но тут к князю подошел Степан и с озабоченным видом заметил:

— Я думаю, государь мой, что нам лучше бы не располагаться здесь на ночь, а дать только вздохнуть коням и ехать дальше!

— Почему так? — спросил князь.

— Потому что солнце садится, точно в пожаре! Глядите, по всему небу протянулись багровые полосы; в эту ночь непременно подымется буран, и горе нам, государь мой, если мы очутимся в самом столбе бурана: тогда никто из нас не доживет до утра!

— Ты прав… Но ведь за песками начинаются солончаки, где соль лежит тяжелыми пластами, там мы будем в безопасности!

— Да, только бы нам туда добраться!

— А далеко ли это отсюда?

— Да верст сорок будет; раньше как в четыре часа нам не доскакать, а буран заиграет, быть может, и через час или через два!..

— Хорошо! Попробуем уйти от бурана! — И князь тотчас же распорядился не расседлывать коней, а задать им корму и затем снова — в путь.

Между тем небо становилось все чернее и чернее; что-то мрачное и зловещее чувствовалось в воздухе, и, когда наши путники сели на коней и тронулись вперед, частые молнии пробегали уже по небу. Кони, будто чуя беду, мчались во весь опор, без понукания и хлыста, так что у всадников захватывало дух.

Вдруг легкий ветерок, предвестник грозной бури, пахнул в лицо нашим путешественникам, но вместо прохлады от него повеяло на них палящим дыханием раскаленной печи. То было первое дуновение бурана. Все невольно содрогнулись.

— Степан! — крикнул князь. — Сколько нам еще остается времени?

— С час, не больше, государь мой! — ответил старый табунщик.

Вскоре ветер стал дуть сильнее и порывистее; послышалось какое-то глухое, слабое еще, завывание, словно кто-то жалобно стонал. Но мало-помалу завывание делалось все грознее, и наконец степь наполнилась воем и свистом, словно бушующее море.

С каждой минутой ветер делался крепче, с каким-то диким бешенством он вздымал песок, хотя еще не крутил его в воздухе, не завивал в столбы. Скоро позади путешественников вырос грозный черный песчаный смерч и с невероятной быстротой стал нагонять небольшой отряд, разрастаясь с каждой минутой.

— Бога ради, — крикнул Степан, — понукайте коней! Гоните что есть мочи! Еще одно усилие. Смотрите, буран уже встал!..

Всадники оглянулись. Действительно, на расстоянии менее чем одной версты позади их несся гигантских размеров столб в 50 сажен вышины, подобно туче, застилающей весь горизонт, несся с ужасающей быстротой, но — странное дело — без шума и без свиста… Даже самый рев и вой ветра вдруг смолкли, и наступила жуткая тишина, страшная тишина.

Кони рванулись вперед, напрягая последний остаток своих сил. Мрак и громадное облако пыли были до того густы, что всадники едва могли различать голову своего коня; дышать было положительно нечем; еще несколько минут этой нестерпимой пытки — и кони, и люди должны были пасть от истощения и задохнуться в этом раскаленном воздухе.

Вдруг крик радости огласил воздух: конские копыта застучали по твердой почве солончака.

— Не останавливайтесь! Вперед! Вперед! — гнал товарищей Степан.

Действительно, избежать столкновения с песчаным смерчем было невозможно; оставалось только одно: чтобы столб настиг как можно дальше в песчаной степи, так как, несясь по солончаку, смерч постепенно утрачивает свою силу и, не находя себе пищи в почве, постепенно тает.

Роковой момент был уже близок, и каждый невольно спрашивал себя, что с ним будет, когда его вместе с конем накроет песчаный смерч. Последний был теперь уже не более как в 15 саженях от них; еще несколько секунд, и все будет кончено.

— Накройте себе головы башлыками! — снова крикнул Степан.

Едва успел он произнести эти слова, как страшная, ослепительная молния разом озарила степь, и оглушительный удар, потрясший самую почву, разразился над ошеломленными всадниками, которые вместе с конями скатились на землю, смешавшись в одну груду, как опрокинутые детской рукой оловянные солдатики.

Каким-то невероятным чудом весь запас электричества разразился в смерче и моментально разбил его в каких-нибудь двадцати шагах от наших путников. Теперь образовалась высокая песчаная насыпь, высотою в 10-15 сажен. Если бы путники были настигнуты этой грозной массой песков, то, конечно, никто из них не уцелел бы.

Несмотря на всю силу толчка, наши путешественники мало-помалу очнулись, стали подыматься на ноги, и оказалось, что, кроме легких контузий, никто серьезно не пострадал. Когда князь Свечин и Оливье сделали перекличку, то на нее откликнулись все их товарищи.

Если бы досточтимый Джильпинг не расстался с ними заблаговременно, то, конечно, не мог бы угнаться за ними в этой бешеной скачке и неминуемо стал бы жертвой бурана, вместе со своим неразлучным Пасификом. Но, к счастью, этого не случилось…

Спустя два дня маленький отряд князя Свечина добрался наконец до перевоза. Путники с наслаждением приняли предложение Черни-Чага остановиться у него в избе и отдохнуть с дороги, поистине трудной и утомительной.

Как читатель знает, старый перевозчик был телом и душой предан Ивановичу и по просьбе последнего обязался захватить в плен графа Оливье и его друзей, чтобы затем доставить их под надежным конвоем на суд Невидимых в монастырские подземелья. Теперь путешественники сами отдались в руки хитрого старика, и тому стоило закрыть все входы и выходы своего дома, похожего на крепость, чтобы Оливье и его друзья очутились, как в мышеловке.

План был так прост, что не мог не удаться.

Но случай и тут спас князя и его друзей.

Проходя по двору, он заметил, что какой-то странник все время бродил около избы, видно стараясь привлечь внимание молодого князя. Наконец он сделал знак и, достав из-за пазухи какую-то записку, проворно положил ее под камень у самых ворот, а сам, не оглядываясь, быстро направился к берегу реки, где вскоре скрылся в прибрежных камышах.

Заинтересованный поведением странника, Свечин понял, что оставленная под камнем записка предназначалась ему.

Он ленивой поступью прошелся по двору и, выйдя за ворота, скрытый от всех забором, быстро нагнулся и, приподняв камень, схватил записку. Затем, внимательно осмотревшись по сторонам, он развернул записку и прочел:

«Доверьтесь вполне тому страннику, который передаст вам эту записку: он из наших. Действуйте решительно, мы вас ждем. Митька».

Не давая себе труда разгадать смысл этих слов, князь взглянул в ту сторону, где скрылся странник, и увидел руку, махавшую высоко над камышами.

Князь все тем же ленивым, беспечным шагом направился к берегу.

— Остановитесь здесь, ваше сиятельство, — вдруг раздался подле него голос, — здесь нам всего удобнее поговорить! Сделайте вид, будто любуетесь видом за рекой!

В этом месте трава и ковыль росли так густо, что Свечин не мог видеть своего собеседника.

— Кто ты такой и что значит эта записка, которую я только что прочел?

— Вы можете вполне положиться на меня: я уже более месяца, как слежу здесь за всем, что здесь делается, по приказанию Хашим-баши, — отвечал странник. — Я знаю все тайные замыслы Невидимых. Атаман ждет вас в полусутках пути отсюда; это он вручил мне эту записку, чтобы вы вполне поверили мне.

— Что же ты мне скажешь?

— Черни-Чаг предатель, ваше сиятельство! Это приспешник Ивановича, самый преданный его клеврет на всем Урале!

— Я так и думал!

— Он недаром предложил вам гостеприимство: вас хотят схватить и выдать Ивановичу!

— Ты в этом уверен?

— Клянусь всем святым, что говорю истинную правду!

— Я верю. Но что же ты мне посоветуешь сделать?

— Уезжайте, ваше сиятельство, уезжайте сейчас; изба Черни-Чага, как вы сами видите, точно крепость, и при малейшем подозрении все выходы будут разом закрыты. Кроме того, все здешние крестьяне на стороне ваших врагов. Скорее на коней, а когда Черни-Чаг и его молодцы увидят вас с оружием в руках и на конях, то со своими кольями и рогатинами не посмеют пойти на вас!

— Это все, что ты имеешь мне сказать? — спросил князь.

— Как только вы и ваши табунщики будете все в сборе, скачите вверх по реке. В нескольких саженях отсюда я буду ждать вас, чтобы привести к атаману!

— А как тебя звать?

— Захар!

— Хорошо, Захар, я тебя не забуду!

— Спешите, сударь, спешите, не то будет поздно: Черни-Чаг, ушедший на село собирать мужиков, каждую минуту может вернуться.

Зашелестели трава и тростники, и князь увидел, как его собеседник, согнувшись дугой, бегом бросился к реке, затем побежал вверх по течению. Тогда князь поспешно вернулся в избу, разыскал Степана и в кратких словах изложил ему положение дела в присутствии молодого графа. Решено было уехать, не теряя ни минуты: старый табунщик взялся оседлать коней, не возбудив ни в ком подозрения. С этой целью он пошел в общую заезжую избу, где находились табунщики, и стал сердито пробирать их за то, что они до сих пор еще не купали лошадей, затем погнал их на реку. Здесь, в густых камышах, люди поспешно оседлали коней, а Степан все ходил и ворчал, чтобы отвлечь от них внимание домашних Черни-Чага.

Тем временем Оливье и граф мимоходом предупредили своих друзей, прося их быть наготове каждую минуту вскочить на коней, в полном вооружении, по возможности неожиданно для Черни-Чага и его людей. Повозка была выведена и запряжена, люди готовы, когда князь со своими друзьями вошел в общую избу. Бегло окинув взглядом своих табунщиков и опросив, все ли в сборе, князь вышел на крыльцо. Из-за кустов вывели и подвели его коня. Князь поднял вверх свой хлыст; то был сигнал к отъезду. В один момент все были в седле.

— Вперед, — скомандовал князь, — покажем этим негодяям, что мы их не боимся!

Едва только путешественники выехали из ворот, как по дороге из села показался Черни-Чаг. Завидев князя и его людей, он весь вспыхнул от злобы и, забыв всякую осторожность, крикнул своим людям:

— Чего вы зеваете! Запирайте ворота! Живо!..

Услыхав эти слова, князь дал шпоры коню и решительно подскакал вплотную к перевозчику.

— Что? — грозно крикнул он. — Что это значит?! Да разве ты смеешь помешать нам уехать, когда нам вздумается?..

Голос его дрожал от бешенства.

Перевозчик понял свою ошибку и тотчас поспешил исправить ее.

— Как, ваше сиятельство на коне, в такое время? — воскликнул он с самым неподдельным изумлением. — Верно, мухи доняли вас… ну, я и приказал закрыть ворота…

При такой наглости князь подумал, что лучше оставить дело так; быть может, теперь, когда замысел его не удался, перевозчик призадумается открыто выступить против них и заявить себя сторонником Ивановича, и потому молодой князь, сделав вид, что поверил Черни-Чагу, сказал:

— Если так, то нам надо извиниться перед тобой, старик, что мы так внезапно вынуждены покинуть твой гостеприимный кров! Но мы только что получили вести, которые заставляют нас сейчас же продолжать путь!

— Помилуйте, ваше сиятельство, вам ли передо мной «извиняться?! Ваша воля остаться и ваша воля уехать… Оно, конечно, жаль, что вы нашего хлеба-соли не откушали… Но, видно, не судьба…

— Да, на этот раз никак нельзя; но на обратном пути мы твоего хлеба-соли отведаем, а теперь прощай!

Князь пришпорил коня и выехал со двора, а за ним и остальные. Черни-Чаг раболепно кланялся господам, а затем, злобно хмурясь, прошел в избу.

Руководимые Захаром, наши путешественники в ту же ночь добрались до лагеря Митьки, где все до последнего закутали свои лица черными тряпками, как у Черных всадников. В наскоро созванном совете, ввиду необычайных обстоятельств, решено было немедленно атаковать монастырь, прежде чем Черни-Чаг успеет известить Ивановича о случившемся.

И спустя несколько минут маленький отряд Черных всадников, мнимых и действительных, несся уже по направлению к развалинам монастыря.

XXIII

Орфей-Джильпинг.

А Джильпинга все еще не было. Что же делал этот благородный лорд в то время, когда его друзья шли навстречу опасности?

Не беспокойтесь, читатель, Джон Джильпинг не посрамил своего имени.

Благополучно возвратившись в село вместе с Томом, он терпеливо выждал, пока пронесся ураган, чуть было не погубивший его друзей, затем, взяв опытного проводника, направился прямым путем к перевозу.

Целебная мазь из бараньего сала, яичных желтков и каких-то трав поправила поврежденные части тела британского подданного; последний значительно повеселел и, взобравшись на спину своего возлюбленного Пасифика, не спеша двинулся в путь.

Первую ночь пришлось ночевать в открытой степи, и Джильпинг уснул сном праведника в своей маленькой походной палатке, но каково было его изумление, когда, проснувшись поутру, он узнал, что его проводник исчез!

Однако, вспомнив, что в Австралии с ним и не то еще бывало, храбрый британец не упал духом, а, плотно позавтракав запасами из своей дорожной сумки, развернул карту уральской степи и с помощью своего компаса точно определил направление, каким они должны были следовать, чтобы добраться до перевоза.

Но этим приключения их не кончились.

Они успели уже отъехать довольно далеко от последней стоянки, как вдруг Том, немного было поотставший, стал указывать мистеру Джильпингу на что-то.

— Что там такое? — спросил Джильпинг. — Что тебя так напугало? — И вдруг и сам чуть не остолбенел от ужаса: три громадных косматых медведя быстро приближались к ним, тихо ворча и мотая своими косматыми головами.

Том в испуге взобрался на вьючную лошадь и ускакал в степь. Пасифик же насторожил уши и скорее с любопытством, чем со страхом, уставился на медведей.

Не успел Джильпинг опомниться, как все медведи были уже подле него: инстинктивно он поднял свой кларнет, бывший у него в руках, и вдруг медведи, находившиеся уже в нескольких шагах от него, поднялись на задние лапы и стали, точно солдаты на часах. Тогда Джильпингу пришла гениальная мысль: он поднял к губам свой кларнет и принялся наигрывать шотландский национальный танец; медведи немедленно пустились в пляс, соразмеряя свои движения с темпом танца.

Достопочтенный мастер Джильпинг готов был уже приписать это магическому влиянию своей музыки, но при ближайшем осмотре оказалось, что медведи были снабжены ошейниками и скованы между собой довольно длинной цепью. Очевидно, это были выдрессированные животные, вероятно принадлежавшие какому-нибудь бродячему поводильщику, застигнутому в степи недавним бураном, и хозяин их, вероятно, погиб под песком, а животные, предуведомленные своим инстинктом самосохранения, сумели спастись и теперь бродили по степи, связанные своей неразрывной цепью. Завидев Джильпинга, они побежали к нему, обрадованные тем, что снова обрели общество человека, к которому они привыкли и без которого чувствовали себя одинокими в этих уральских степях.

У среднего медведя, кроме того, была еще обмотана вокруг шеи длинная цепь, за которую, вероятно, водил по городам свою бурую тройку погибший поводильщик.

Отскакав на некоторое расстояние, Том остановился и глядел издали, что будет дальше. Джильпинг, оглянувшись, стал звать его назад, угрожая в случае неповиновения своей магазинкой.

— Ну же, слезай с коня, — крикнул ему лорд Воанго, — трус ты этакий! Разве не видишь, что нет никакой опасности!

С этими словами мистер Джильпинг схватил лошадь под уздцы, а Том, соскочив на землю, поспешно спрятался за спину Пасифика.

По приказанию добродушного ученого Тому пришлось раскрыть один ящик с сухарями и предоставить содержимое в распоряжение медведей, которые принялись уписывать это угощение с величайшим аппетитом. Ласка со стороны мистера Джильпинга настолько расположила косматых плясунов в его пользу, что когда он стал дружеским тоном уговаривать их, после угощения, отправляться, куда им будет благоугодно, то они в свою очередь отвечали ему самым ласковым рычанием, что никуда они от него уходить не желают. Когда Джильпинг снова взобрался на своего Пасифика, чтобы продолжать путь, трое медведей побежали за ним следом, останавливаясь, когда он останавливался, и ускоряя аллюр, когда он его ускорял.

Напрасно Джильпинг старался обмануть непрошеных попутчиков хитростью, сбив их со следа, или увернуться от них тем или другим путем. Это удавалось ему лишь на минуту, затем медведи опять уже бежали за ним следом, как верные собаки.

Такая привязанность была поистине трогательна. Но так не могло долго продолжаться. Джильпинг должен был спешить на выручку своих друзей, и медведи могли только стеснить его; кроме того, он вынужден был кормить их бисквитами, сухариками и печеньем, а пополнять эти запасы в степи не из чего было.

Что же было делать?

Джильпинг решил пуститься на хитрость.

С наступлением ночи наши спутники по обыкновению разбили палатку и расположились на ночлег. Затем, когда Джильпинг убедился, что медведи, свернувшись клубочком, заснули крепким сном, он сделал знак Тому, который был уже заранее предупрежден и держался наготове, чтобы тот сложил палатку, навьючил ее на коня, а коня взял под уздцы и тихонько, крадучись отвел его в сторону. Сам Джильпинг с теми же предосторожностями отвел Пасифика, и, только когда они были уже довольно далеко от медведей, они побежали изо всех сил.

В продолжение целых четырех часов, поминутно оглядываясь, чтобы убедиться, не гонятся ли за ними медведи, скакали наши путники; наконец, убедившись, что медведи остались далеко позади, они снова разбили палатку и расположились отдохнуть до утра. С восходом солнца мистер Джильпинг был уже на ногах. По его расчетам, они должны были в этот же день, еще перед наступлением ночи, прибыть к перевозу. Том еще спал.

— Вставай, лентяй! — крикнул добродушный ученый. — Долго ли ты будешь спать?

С этими словами он вышел из палатки, но едва переступил порог, как чуть было не лишился чувств от изумления: все три медведя, свернувшись клубочком, мирно спали у самой его палатки, бок о бок с кротким Пасификом.

Джильпинг был тронут до слез.

— Ну, что делать, — сказал он, — видно, уж так надо. Сидя на Пасифике и сопровождаемый Томом, который будет вести за собой этих трех медведей, я совершу весьма торжественный въезд в свой милый Лондон! — И он самодовольно улыбнулся при этой мысли.

XXIV

Конец поединка. — Подземелья монастыря. — Охота на человека. — Адская машина. — Взрыв. — Час возмездия.

Иванович и Холлоуэй прибыли в монастырь за несколько дней до назначенного дня торжественного собрания Невидимых.

Всегда осторожный до крайности, Иванович заранее предусмотрел всякие возможные в данном случае случайности и неудачи; он позаботился даже обеспечить себе бегство на случай неудачи.

А для более верного успеха дела они с Холлоуэем решили закончить свои подвиги устройством адской машины в подземельях монастыря, куда и хотели заманить своих врагов.

Близость Ивановича к капитану Спайерсу ознакомила его со многими познаниями в области электричества, и потому он подумал именно об этой великой силе для осуществления своего страшного замысла. Когда план был выработан, то для Холлоуэя, специалиста этого дела, было чистой шуткой осуществить задуманное. Изготовленный снаряд был заблаговременно отправлен в монастырь с доверенным слугой, так что обоим соучастникам преступления по приезде в монастырь оставалось только установить адскую машину в наиболее подходящем месте.

Когда оба преступника прибыли к монастырю, оттуда из уцелевшей кельи вышел какой-то человек.

— А, это ты, Кузьма? — спросил Иванович.

— Да, сударь, я!

Это был доверенный человек, один из тех простолюдинов-фанатиков, которыми пользовались для своих целей Невидимые; он и доставил сюда изготовленную Холлоуэем адскую машину.

— Прибыл кто-нибудь из наших братьев? — спросил его Иванович.

— Нет, я еще никого не видал.

— Странно, — заметил Иванович несколько озабоченный, — а между тем на всем пути мы слышали, что странники оповещали жителей о предстоящем собрании Невидимых!

— У нас еще три дня времени до назначенного срока, сударь, и, вероятно, никто не хочет прибыть сюда раньше времени.

— Возможно! Ты знаешь выход из подземелья, что находится в десяти верстах отсюда, к западу?

— Знаю!

— Проводи туда наших двух казаков с лошадьми, оставшихся у ворот, и скажи им, чтобы они ни под каким видом не смели отходить от этого места!

— Слушаю! А мне самому прикажете вернуться?

— Да, может быть, ты понадобишься нам! А теперь скажи, где ты положил тот предмет, который мы поручили тебе доставить сюда!

— У самого входа в подземелье.

— Хорошо! Теперь иди, исполни мое приказание и не забудь вернуться под вечер; я тебя буду ждать!

Среди развалин монастыря уцелело несколько келий; Кузьма привез сюда съестных припасов, вина, и благодаря этому Иванович и его товарищ могли не без удобства провести здесь несколько дней.

Когда Кузьма вернулся, Иванович решил осмотреть подземелья, чтобы выбрать удобное место для установки адской машины. На всякий случай решено было установить ее в эту же ночь и по первому сигналу произвести взрыв; надо было предвидеть возможность прибытия графа Оливье и его друзей ранее, чем Черни-Чаг, в случае неудачи возложенного на него поручения, успеет дать знак об этом.

Однако, несмотря на все эти меры, Ивановича смущало то безлюдье и одиночество, в каком он очутился здесь. Ни один из членов его общества еще не явился на условное место встречи; от Черных всадников также не было никаких вестей. Что могло означать это молчание?

Надо было спешить: с минуты на минуту могли явиться его непримиримые враги.

Захватив с собою фонарь, все трое спустились в подземелье через пещерную церковь. Спустившись по лестнице ступеней двадцать, Иванович вдруг остановился и, невольно вздрогнув, спросил:

— Вы ничего не слышали?

— Мне кажется, что-то шумит! — отвечал Кузьма.

— Э, полно, — проговорил Холлоуэй, — просто камень скатился с обрушившейся стены к моим ногам!

Удовлетворившись этим объяснением, Иванович стал молча спускаться в подземелье. Дойдя до конца лестницы, они остановились. Здесь стоял длинный ящик, вмещавший в себя адскую машину. Холлоуэй и Кузьма взяли его и понесли за Ивановичем, которому эти подземелья, по-видимому, были хорошо знакомы. Они спустились еще ниже, в просторный погреб, черное отверстие которого, словно раскрытая пасть, сияло перед ними. Некогда это отверстие в глубине погреба замаскировывалось громадной каменной глыбой, подобной тем, из каких состояли стены этого погреба. Камень этот, очевидно, вращался на могучем шарнире, но с течением времени железо перержавело, и теперь камень беспомощно лежал на земле, загромождая собою проход в бесконечно длинную подземную галерею, служившую некогда убежищем монахам в грозную пору татарских набегов.

Едва только все трое вошли под сырые своды галереи, как какая-то четвертая тень, отделившись от стены, стала крадучись следовать за ними, все время держась в тени. Вслед за нею показалась и другая фигура.

Иванович со своими пособниками пробыл около часа в подземелье, и когда они вышли оттуда, то лицо его дышало свирепой радостью…

Затем, прежде, чем расстаться, полковник обратился к своему приятелю:

— Итак, решено: при первой тревоге мы поспешим в подземелье, чтобы обмануть наших врагов, которые, конечно, кинутся за нами. Кузьма сначала будет противиться их угрозам и, только чтобы спасти свою жизнь, укажет им, где мы схоронились! В тот момент, когда эти простофили ворвутся в погреб, где подземные ходы расходятся на две стороны, мы, воспользовавшись их минутным раздумьем относительно направления, по которому им идти, соединим провода адской машины и уничтожим их всех разом… Опасно ли будет для нас с вами произвести этот взрыв?

— Не беспокойтесь, любезный мой Иванович, — сказал янки, — в этом отношении вы можете быть вполне благонадежны! Мой снаряд обратит в пыль все, что только будет находиться вокруг него на расстоянии не более 25 сажен! Как вам известно, установив снаряд, я провел от него провода на расстоянии 100 сажен, а на таком расстоянии нам положительно не грозит никакой опасности… Не падайте духом, мой друг! Куда девалась ваша неукротимая энергия, которая так восхищала меня раньше?!

— Признаться, Холлоуэй, я положительно не могу совладать с какими-то мрачными предчувствиями, которые осаждают меня! Мы здесь одни, а между тем сотни людей должны были собраться сюда по моему зову; что это значит, я не знаю, не понимаю, но что-то говорит мне, что какая-то сила, неведомая мне, становится поперек всех моих планов. Ни одного из моих приверженцев нет здесь… Черни-Чаг не подает признаков жизни, тогда как он должен был осведомлять меня обо всем, что происходит кругом нас. А Хашим-Баши, который должен был быть на месте раньше нас, где он? Его тоже нигде не видали! Вы видите, что мои страхи не напрасны… А это безлюдье кругом, эта торжественная, мертвая тишина среди развалин! Она давит меня…

— Все это плод воображения: у вас расходились нервы, и больше ничего! Допустим даже, что все наши планы рухнут, что все принятые нами меры ни к чему не приведут, я во всяком случае ручаюсь, что снаряд-то не подведет нас, и наши противники найдут себе могилу под развалинами монастыря!

— Хотелось бы, чтобы это было так, но мне не верится: что-то томит и гложет меня, как гробовая доска!

После этого приятели расстались, чтобы немного уснуть до утра. Только Кузьма остался на страже.

Между тем в это самое время две какие-то тени беззвучно выскользнули из пещерной церковки и понеслись по степи.

Эта ночь прошла мучительно для Ивановича: он как будто чувствовал, что возмездие близится и что ничто не в силах отвратить страшного наказания за все его бесчисленные злодеяния. Подобно приговоренным к смерти, которых почти всегда приходится будить, когда наступит роковой момент, Иванович под утро забылся тяжелым сном, еще более мучительным даже, чем самая бессонница. По временам неясные звуки и стоны вырывались из его уст; он простирал вперед руки, как бы отгоняя от себя страшные видения — длинные вереницы загубленных им людей…


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37