III

Спустя шесть месяцев после описанных нами событий, 22 марта в 11 часов утра перед домом, где жил капитан Спайерс, в квартале Милон-Бэй, стоял запряженный четверкой дюжих лошадей громадный берлин того типа экипажей, какими обыкновенно пользуются в Америке для далеких путешествий на Дальний Запад. Оба негра, Сэм и Том, сидели на козлах как бы в ожидании своего господина, а крыша кареты была нагружена многочисленными чемоданами, сундуками и тюками, поверх которых лежал, растянувшись, громадный кентуккский дог, отзывавшийся на кличку Стрэнглер (душитель).

Весь одноэтажный дом был освещен, и, судя по хлопотливому движению в окнах, можно было безошибочно решить, что здесь готовились к отъезду. В столовой был сервирован превосходный ужин и чай; за столом сидели Красный Капитан, Самуэль Дэвис, Джон Прескотт, его двое верных друзей и, кто бы мог этому поверить… высокочтимый Джонас Хабакук Литльстон, который в силу особого стечения обстоятельств, о чем мы сообщим впоследствии, очутился в компании этих авантюристов. Пять рослых и сильных матросов, бывших механиков с парохода «Калифорния», безгранично преданных своему капитану, заколачивали какие-то ящики в большой зале нижнего этажа.

— Двадцать минут двенадцатого, — произнес наконец капитан Спайерс, взглянув на часы, — остается еще 7 минут. Поезд только что дал свисток; он несколько запоздал сегодня! Ивановичу трудно будет поспеть сюда раньше половины. Вы исполнили все мои поручения, Дэвис?

— Да, капитан, все!

— И «Таблицу подводных течений»?

— Да, капитан!

— И мой астрономический бинокль?

— Да, капитан!

Эти слова «да, капитан» были единственными, какие когда-либо произносил Самуэль Дэвис в разговоре со своим капитаном. Дэвис был воплощенная дисциплина, и на судне он отдавал все распоряжения по свистку. Никогда не обращался ни с одним словом даже к матросам, исключая даже те случаи, когда приходилось делать им замечания. Передавать их устно виновному было дело мастера, он же сам вписывал все поутру в журнал, и только.

Джон Прескотт, напротив, был невероятно говорлив. Привыкнув, живя в постоянном сообществе безмолвного Дэвиса, говорить один за двоих, он стал совершенно невозможным собеседником ввиду своей феноменальной болтливости.

Из этих двух господ и состоял теперь личный штаб Красного Капитана, причем в самое последнее время он присоединил к ним еще высокочтимого Джонаса Хабакука Литльстона в качестве комиссара по счетной части.

Несколько месяцев тому назад миссис Литльстон переселилась в лучший из миров, и мистер Литльстон перенес это несчастье с величайшим стоицизмом благодаря утешительной мысли, что впоследствии он соединится с ней; но вслед за этим его постиг новый удар. Сменивший старого, новый председатель суда, принадлежащий к демократической партии, заменил мистера Литльстона одним из своих единомышленников, и высокочтимый Джонас Хабакук Литльстон остался не у дел — и без жены, и без места. Джонатан Спайерс, узнав об этом, предложил ему место у себя, которое тот и принял с величайшей радостью, хотя в условии и было сказано, что он обязуется служить капитану по счетоводному делу в течение пяти лет на суше, на море и в воздухе. Слова «в воздухе» были даже подчеркнуты в контракте, но это не испугало высокочтимого Литльстона, и он подписал это условие.

В описываемый нами вечер должно было состояться взаимное представление друг другу трех старших чинов экипажа «Римэмбера», которым отныне суждено было жить вместе на этом судне.

Весь экипаж «Римэмбера» должен был состоять из пяти человек матросов-механиков, о которых уже было говорено выше, обученных и подготовленных самим Красным Капитаном, и поставленного над ними боцмана, или мастера, по имени Холлоуэй, двух негров для личных услуг и китайца Фо, возведенного в должность эконома.

Теперь нам только остается ознакомиться с таинственным «Римэмбером» и его двумя спутниками «Осой» и «Лебедем».

Часы на камине у Джонатана Спайерса показывали ровно 27 минут двенадцатого, когда к его дому подъехал экипаж, из которого выскочил Иванович и поспешно направился в столовую капитана.

— Вы аккуратны! — заметил капитан, пожимая его руку.

— Все ли у вас готово? — спросил прибывший. — Вы уже делали испытания с «Римэмбером»?

— Я ожидал только вас! Я уверен в своих вычислениях и хотел, чтобы эти испытания происходили в вашем присутствии!

— Когда мы отправляемся?

— Я к вашим услугам!

— Ну так отправимся сейчас! Мне не терпится узнать, не выкинули ли мы девять миллионов на ветер. Прикажите захватить мой чемодан, дайте мне выпить чашку чая, и я к вашим услугам!

Спустя десять минут громадный берлин, запряженный четверкой добрых коней, уже катился по дороге к Сан-Хосе.

В шести милях от Сан-Франциско, в одинокой долинке, посещаемой только стадами диких коз несколько месяцев тому назад, теперь под громадным дощатым навесом, наглухо сколоченным и закрытым со всех сторон, находился совершенно законченный черный «Римэмбер», гигантское и невероятное чудовище, изобретение гениального человека, который одним полетом вознесся так высоко в область науки, что становилось непостижимо для ума, как мог человеческий мозг породить подобное чудо.

Что же такое представлял собою этот «Римэмбер»?

Это не было судно, предназначенное для океанских плаваний, не был и воздушный шар, не был это и автомобиль, предназначенный для того, чтобы исколесить землю! Нет, это было все, вместе взятое!

«Римэмбер» мог по желанию мчаться по земле с головокружительной быстротой, устремляться в воздушные пространства и нестись по воздуху, как птица, или плыть по волнам океана или под его поверхностью на произвольной глубине и нырять до самого дна морского.

Эта громадная машина, вся из чистейшей стали, обшитая снаружи сплошной броней из полированной меди для предохранения от порчи в воде, имела сто метров длины, двадцать пять ширины и восемнадцать высоты. По внешнему виду «Римэмбер» походил на громадного лосося с сильно развитыми плавниками, которые служили винтом в воде и крыльями в воздухе. Хвост служил рулем в море и винтом-пропеллером в воздухе. Весь этот корпус покоился на восьми парах колес, в 1 метр шириною каждое, чтобы это громадное чудовище не могло уйти в землю. Эти громадные колеса, предназначенные служить на суше и для подводных рейсов, были так умно расположены, что исполняли одновременно роль моторов в воздухе и в море и усиливали действие крыльев и винтов-пропеллеров.

Аппарат приводился в действие не паром, а электричеством, силой, не знающей границ и пределов. Два аккумулятора его, помещавшихся в начале и хвосте «Римэмбера», могли заряжаться таким количеством электричества, что один разряд его мог разом уничтожить целый город, целую армию, целый флот. Самый же «Римэмбер» был неуязвим: ни бомбы, ни гранаты, ни даже торпеды не могли повредить ему, так как, помимо двойной брони и нескольких пластов промежуточных изоляторов, достаточно было только нажать кнопку, чтобы вокруг всего корпуса гиганта развился такой сильный электрический ток, что всякое постороннее тело, входящее в него, какова бы ни была быстрота его движений, моментально обращалось в пыль.

Все изобретенные до сих пор средства атаки и обороны ничего не могли сделать против этого грозного гиганта, властелин которого мог по желанию предписывать свои законы народам и царям.

Он мог пребывать целые годы под водой, если ему это было удобно, так как все предвидевший Джонатан Спайерс снабдил свой «Римэмбер» аппаратом, разлагающим воду и вырабатывающим азот и угольную кислоту в потребном для изготовления воздуха количестве, так что обитатели «Римэмбера» никогда не могли иметь недостатка в воздухе. Внутрь его вело одно входное отверстие, которое могло герметически закрываться, так что туда не проникал даже воздух; очутившись внутри, приходилось дышать только искусственным воздухом.

Четыре громадных иллюминатора, диаметром в метр, давали доступ свету во внутреннее помещение, дозволяя видеть все, что происходило извне. Они были размещены на носу, на корме и по бокам корпуса; а в ночное время и в тех частях, куда не проникал свет извне, все помещения освещались множеством электрических ламп.

В задней части помещалась квартира капитана, состоящая из пяти больших комнат и громадного салона, где было собрано все, что можно было иметь редкого, драгоценного и высокохудожественного в смысле обстановки. Далее шло несколько менее роскошных, но прекрасно обставленных помещений для помощника капитана, лейтенанта Дэвиса, врача и гостей. В центре помещались машины; сюда входил только один Джонатан Спайерс. Все эти машины, до крайности простые, были построены так, чтобы могли исправно функционировать по крайней мере в течение пятидесяти лет. Кроме того, в смежной зале находились дубликаты и трипликаты всех решительно частей этого грандиозного механизма.

Кроме того, на полу и на корме «Римэмбера» находились две небольшие каюты, всегда запертые на ключ, куда никто, кроме капитана, не имел доступа и откуда можно было управлять «Римэмбером». Секрет управления Джонатан Спайерс не открывал никому, чтобы в случае, если бы над ним учинили какое-нибудь насилие, его чудесный колосс в чужих руках стал бесполезной громадиной, ни на что не нужной. В обеих этих каютах помещалось по бронзовому ящику с целым рядом занумерованных клавиш, числом около 30, напоминающих клавиши пианино; необходимо было знать значение каждой отдельной клавиши, чтобы приводить в движение ту или другую часть машины, не то при малейшей ошибке могла произойти поломка какой-нибудь существенной части механизма, которая могла остановить всю машину. Само собою разумеется, надо было знать, как управлять колоссом на суше и как в море, в воздухе или под водою; на все требовались свои приемы, своя особая система перевода рычажков и нажатия клавиш. Офицеры, а также матросы были предупреждены обо всем этом заранее; все они отлично знали, что «Римэмбер» раскрывался и закрывался посредством электричества, а потому без воли капитана никто из них не мог ни войти, ни выйти. Однако на случай своей смерти, неожиданной или внезапной, Джонатан Спайерс под клятвой сообщил свой секрет Дэвису, но дальше того не пошел: он хотел только дать людям возможность уйти, не желая их хоронить навсегда в этом металлическом чудовище.

За машинными помещениями были расположены крюйт-камеры, вмещающие свыше тысячи тонн всякого рода консервов, припасов и напитков, так что можно было прокормить весь наличный персонал «Римэмбера» в течение по крайней мере пятнадцати лет. По обе стороны корпуса, то есть по бакборту и по штирборту, были расположены казармы экипажа, служащих и кухня.

Передняя часть «Римэмбера» опять же была вся отведена под личную квартиру капитана, так что последний располагал двумя совершенно одинаковыми помещениями на корме и на носу и переселялся из одного в другое в зависимости от обстоятельств, а главное преимущество этого заключалось в том, что как носовая, так и кормовая каюты управления были совершенно отрезаны от всех остальных помещений его личной квартирой, состоящей и тут и там из пяти больших комнат, совершенно недоступных посторонним лицам.

Красный Капитан, покончив со своими чертежами, планами и вычислениями, построил маленькую модель своего будущего колосса, уменьшенную в 50 раз, и в павильоне над прудом испробовал ее на воде, на суше, в воздухе и под водой. Этот опыт он показал и приезжему русскому офицеру, которого привел в неописуемый восторг, что и побудило последнего дать ему средства и возможность осуществить на деле его мечту.

Но по прошествии шести месяцев отсутствия Иванович возвращался из Петербурга значительно охладевшим к этой диковинной затее. Не то чтобы явно не одобряя его, так как он был другом Великого Невидимого — его коллеги, то есть остальные члены Верховного Совета назвали его фантазером и мечтателем, и в нем самом с течением времени впечатление о виденном им чуде побледнело и несколько изгладилось; кроме того, один очень серьезный ученый, член Парижской академии наук, которому он рассказал кое-что об этом, конечно, только в общих чертах, выслушал его с недоверчивой улыбкой и заявил, что это нечто совершенно невозможное, хотя и не противоречащее явно законам физики.

— Вы видели сами эту модель в действии, говорите вы. — Пусть так, но построить игрушку — это одно, а повторить ее — понятно, совершенно другое!

— сказал ученый.

Словом, Иванович был нервен, тревожен и в продолжение всего пути упорно хранил молчание. Красный Капитан, неприятно задетый его поведением, также делал вид, будто не замечает его присутствия, и сам молчал.

Счастливейшим человеком на этот раз был Джон Прескотт, который имел теперь вместо одного двух воображаемых оппонентов, якобы сговорившихся против него, якобы подавляющих его своим большинством и лишающих его свободы слова и свободы мнений. Дэвис, давно привыкший к его беспричинным нападкам, ограничивался тем, что усмехался время от времени, не проронив ни единого слова, но Литльстон, привыкший к пассивному отношению мистера Дарлинга, которого он распекал вволю в течение многих лет, никак не мог примириться с этими ни на чем не основанными обвинениями и нападками своего нового сослуживца и пробовал протестовать.

В берлине пассажиры разместились по чинам. В самом купе заняли места только капитан и Иванович, в ротонде находились лейтенант, врач и бухгалтер, а в задней части — мистер Холлоуэй и его пять подчиненных, то есть матросов-механиков; Том, Сэм и Фо поместились с кучером на переднем сиденье.

Таким образом, у Прескотта под рукой оказались обе его жертвы, и не было никакой возможности уйти от него.

— Но послушайте, милостивый государь, дайте мне сказать хоть одно слово! — запротестовал выведенный из терпения Литльстон.

— Клянусь честью! — воскликнул громовым голосом врач. — Вы не переставали все время громоздить вздорные доказательства и ни к чему не годные аргументы, поддерживаемые Дэвисом, и теперь еще хотите лишить меня права возражать вам! Вы злоупотребляете вашим большинством!

— Но мистер Прескотт…

— Вы хотите заглушить голос правды и здравого смысла…

— Но послушайте…

— А-а… вы… вы продолжаете спорить и опровергать. Но ведь это же насилие: только из свободного обмена мыслями вытекает истина, а вы зажимаете мне рот на каждом слове, не даете высказаться, лишаете меня слова… Нет, это возмутительно…

Доведенный до отчаяния Литльстон кончил тем, что последовал примеру Дэвиса и заснул под говор своего словоохотливого спутника, который все еще продолжал говорить и доказывать, убеждать и возражать своим воображаемым собеседникам.

Когда же экипаж подъехал к долине Los Angelos, где, по распоряжению капитана, кучеру приказано было остановиться, Прескотт, любезно помогая Литльстону выйти из берейта, с самой добродушной улыбкой заявил:

— Наконец-то вы сдались, милейший; это, конечно, доказывает вашу справедливость. Но я бы рекомендовал вам поменьше горячности в спорах: когда людям предстоит жить вместе, приходится делать друг другу маленькие уступки… А главное, не поддавайтесь влиянию Дэвиса: ведь он воплощенное противоречие!

До места назначения оставалось еще полмили, но тяжелый берлин не мог со всем своим грузом свободно двигаться по этой вновь проложенной, неукатанной дороге, и потому пассажирам пришлось выйти из экипажа.

Наступала решительная минута, и хотя Джонатан Спайерс был уверен в себе, но тревожное настроение духа его спутника невольно сообщалось и ему. Что, если в самом деле после стольких лет неусыпного труда, стольких мук и безумных затрат ему суждено потерпеть неудачу на глазах у этого Ивановича, который и теперь уже сомневался в нем, и в присутствии всего экипажа, слепо верившего в него, как дикари в свой фетиш! И Джонатан Спайерс нащупал рукою в кармане свой револьвер: он внутренне поклялся в случае неудачи похоронить себя вместе с своим изобретением. Какой грандиозный саркофаг этот «Римэмбер»! Какая царская могила!..

IV

Когда пешеходы, а за ним шагом подвигавшийся берлин подошли к громадному дощатому сараю, где находился механический колосс, капитан приказал сгрузить с экипажа всю кладь и багаж, а берлину вернуться обратно в Сан-Франциско. Едва только экипаж скрылся из виду, как вся внутренность сарая ярко осветилась электричеством, и глазам присутствующих предстал невероятный, сказочный гигант «Римэмбер» с двумя своими спутниками «Лебедем» и «Осой» по бокам, подобный гигантскому кашалоту, выброшенному на берег.

«Оса» и «Лебедь» были уменьшенные до 15 метров копии «Римэмбера» во всех его деталях: тот же способ управления, те же машины, тот же механизм; в случае несчастья они могли вполне заменить «Римэмбер», тем более что каждый из них обладал достаточной силой, чтобы уничтожить целый флот или целую армию. Но управлять ими также мог только один капитан Спайерс.

Иванович при виде этих двух миниатюр гиганта самодовольно улыбнулся: он рассчитывал добиться от Спайерса, чтобы тот доверил ему управление одним из них.

Все были глубоко взволнованы. Джонатан Спайерс нажал пружину, открывавшую входной люк, и матросы с помощью негров в глубоком безмолвии стали переносить на «Римэмбер» все тюки, ящики, чемоданы и остальной багаж, доставленный сюда на берлине.

Когда это было сделано, Красный Капитан с помощью весьма простого механизма откинул на землю всю переднюю часть сарая и произнес при этом, обращаясь к Ивановичу:

— Когда прикажете? Можно хоть сейчас тронуться!

В этот решительный момент к нему вернулось обычное самообладание.

— Я к вашим услугам, приказывайте! — отозвался русский.

Все вошли в «Римэмбер», и входной люк захлопнулся, совершенно разобщив внутреннее помещение с внешним воздухом. Джонатан Спайерс был доволен: очевидно, воздушный аппарат действовал прекрасно; всем дышалось хорошо, легко: воздух был чист, свеж и приятен.

— Пожалуйте! — пригласил капитан Ивановича и прошел вместе с ним в каюту управления на носу «Римэмбера».

Тотчас же громадной силы рефлектор, направленный через иллюминатор наружу, залил ярким светом всю окрестность впереди, так что, несмотря на позднее время, без труда можно было различить малейший листочек, как в ясный полдень.

Затем, опустив руки на бронзовые клавиши аппарата управления, Джонатан Спайерс с наружным равнодушием привел в действие аккумуляторы и цилиндрические пистоны, приводящие в движение колеса, и с неподражаемой уверенностью произнес:

— Мы трогаемся!

Иванович, весь бледный от волнения, ощущал легкое, едва заметное содрогание колосса, а в последующий за сим момент «Римэмбер» понесся вперед с невероятной быстротой, снося на своем пути, как соломинки, целые кусты, камни, обломки скал, холмы и пригорки, пролагая себе ровную дорогу на своем пути и устраняя без малейшего усилия все препятствия. Это было что-то невероятное, и Иванович не хотел верить своим глазам.

Громкие «ура» огласили «Римэмбер». Джонатан Спайерс сиял: это был момент его триумфа.

— Капитан, вы велики, как Бог! — воскликнул совершенно преобразившийся Иванович.

Но это было еще далеко не все.

Гигант несся все быстрее и быстрее, повинуясь, как живое существо, малейшему желанию капитана; пробежав расстояние в пять или шесть миль в промежуток времени вдвое кратчайший, чем бы это сделал курьерский поезд, пущенный полным ходом, «Римэмбер» вдруг поднял нос кверху, как птица, готовящаяся взлететь, расправил свои крылья и стал плавно подыматься, постепенно ускоряя движение, пока наконец, достигнув очень значительной высоты, не понесся по воздуху над уснувшим городом Сан-Франциско. Некоторые полуночники, бродившие еще в это время по улицам города, приняли это механическое чудовище за черное облако, проносившееся по поднебесью и имевшее форму большой рыбы. Желая увековечить свой полет над городом в памяти его жителей, Джонатан Спайерс осветил раз пять-шесть весь «Римэмбер» ослепительным электрическим ореолом, причем все очертания его резко вырезались на темном фоне ночного неба.

Все метеорологические обсерватории отметили это странное явление, и на другой день во всех американских газетах появилось сообщение, что в прошедшую ночь наблюдали на небе полет громадного раскаленного болида, имевшего форму рыбы. Только старушка Европа не поверила этому сообщению, приписав его продукту воображения досужих янки.

Пронесясь с невероятной быстротой над индейской территорией, «Римэмбер» продолжал держать курс над Сонорой и обширными равнинами Северной Мексики. При восходе солнца пассажиры воздушного судна могли увидеть над собой уже озера Тэцкуко и Кеочимилько, а между ними, в глубине долины, город Мехико с его многотеррасными крышами, белыми стенами и верандами, на которых еще спали люди. Но «Римэмбер» только пронесся мимо, следуя далее в направлении Кордильер; затем Красный Капитан направил его к высочайшей вершине Анахуак, горе Цитлатепетль, на которую механическое чудовище стало медленно опускаться и наконец коснулось земли на высоте 5308 метров над уровнем моря. Таким образом, «Римэмбер» в одну ночь сделал по суше и по воздуху 1200 километров без малейшего усилия.

— Ну, что вы теперь скажете? — обратился Джонатан Спайерс, впервые после отправления, к Ивановичу. — Выброшены ли даром деньги Невидимых?

— Капитан, — воскликнул с непритворным восхищением полковник, — я приветствую в вашем лице величайшего гения, какого только породило человечество! Повелевайте, и я буду вам повиноваться; я сочту за счастье быть последним слугой такого человека, как вы!

— Нам остается еще испытать «Римэмбер» в море, — сказал капитан, — но мне нужно немного отдохнуть, прежде чем продолжать наш путь. «Римэмбер» может, конечно, лететь в указанном направлении без надзора, но в этом первом нашем перегоне я не хотел ни на минуту предоставить его самому себе; мне хотелось убедиться, насколько он послушен, теперь я в этом убедился!

Экипаж и все остальные поспешили также принести свои горячие поздравления капитану и свои уверения в безграничной преданности ему.

После непродолжительной стоянки, во время которой все успели позавтракать благодаря предусмотрительной заботливости Фо, «Римэмбер» снова поднялся к облакам.

Он продолжал следовать по направлению к Кордильерам, проносясь последовательно над рядом маленьких центральноамериканских республик, начиная с Гватемалы, Гондураса, Сан-Сальвадора, Никарагуа, Коста-Рики, Панамы и др. Трудно себе представить более живописную и разнообразную панораму, чем та, какая представилась нашим путешественникам, расположившимся у громадных иллюминаторов «Римэмбера».

За Панамой в обширной долине, носящей название Кампо делла Конституцион, так как именно здесь все организаторы pronunciamiento (то есть государственных переворотов) давали решительную битву, отворяющую им ворота столицы, можно было видеть две армии в 3000-4000 человек каждая, готовые вступить в бой между собой. То было уже седьмое пронунсиаменто в этом году.

— Вот момент испытать «Римэмбер» в качестве орудия войны! — сказал Красный Капитан со странной, загадочной усмешкой на лице.

— Да! — согласился Иванович. — Это избавит их от надобности убивать друг друга. Но на чью сторону думаете вы встать?

— Конечно, на сторону правительства! В таких случаях надо всегда становиться на сторону существующей власти! — отозвался капитан.

— Почему?

— Да потому, что из десяти раз девять революция смещает правительство как раз тогда, когда представители его уже достаточно отъелись, чтобы начать быть довольно честными гражданами, а тут приходится снова откармливать их заместителей… Понятно, все это всею тяжестью ложится на несчастный народ!

— Вы, как вижу, глубокий мыслитель!

— Вовсе нет, я просто не верю в честность людей, стоящих у власти, и в особенности в честность политиканов.

— Но как мы распознаем правительство и инсургентов?.. Слышите?!

В этот момент при посредстве акустической трубы, концентрировавшей все звуки, раздававшиеся на земле, они явственно услышали крики: «Да здравствует конституция!» — одновременно раздавшиеся из обоих враждующих лагерей.

— Ну, так не станем их разбирать! — сказал Красный Капитан, и в тот же момент «Римэмбер» стал слегка наклонять вперед свой нос.

— Ballone! Ballone! — раздалось среди испано-американцев, и несколько орудий открыло огонь по направлению «Римэмбера».

— Теперь мы действуем на основании законной самозащиты! — проговорил Иванович.

Капитан только усмехнулся. Механический колосс продолжал опускаться к земле, слегка наклоняя вперед нос. Вдруг лицо капитана озарилось дьявольской улыбкой: раздался оглушительный выстрел, яркое пламя охватило на мгновение весь корпус «Римэмбера» и озарило ослепительным светом всю окрестность от края до края горизонта, и затем все приняло свой обычный вид; только на поле сражения, изрытом и потрескавшемся, как после сильного землетрясения, не осталось ни одного живого существа. Не уцелел ни один человек, который мог бы рассказать о случившемся. Так как все генералы, не состоящие на службе, и все государственные люди, оставшиеся за штатом, все адвокаты, не имеющие клиентов, словом, все главари революции, находились тут же, среди своих солдат, которых они воодушевляли своими речами, то вышло, что Панама на этот раз была разом избавлена от этих вредных общественных деятелей, этих самозванных «спасителей отечества», вследствие чего эта бедная маленькая страна, где спасителями родины являются обыкновенно интриганы, выжидающие удобного случая расхитить казну и повторяющие этот эксперимент чуть ли не каждые шесть месяцев, на этот раз погибли все до одного, и маленькая республика могла зажить мирной, тихой жизнью по крайней мере в течение десяти лет.