— Ах, вот как! Значит, этот мерзавец считает, что я позволю ему делать все, что ему заблагорассудится?.. Пускай, пускай крошка идет на улицу Кассе… Я тоже буду там, захочет того синьор Кончини или нет… И клянусь адом, если он только попробует тронуть ее хоть кончиком пальца — я тут же выпущу наружу его вонючие кишки!..
Кончини прибыл к себе на улицу Кассе. Кипящий от гнева Роспиньяк следовал за ним по пятам. Четверо лейтенантов ехали за своим начальником и украдкой посмеивались. То ли по рассеянности, то ли потому, что иметь под рукой личную охрану никогда не помешает, но Кончини не стал отсылать дворян. Он молча направился по лестнице, устланной толстым пушистым ковром. На этот раз Роспиньяк не только не пошел за ним, но и знаком остановил своих подчиненных. Разумеется, он понимал, что не следует мешать Кончини в столь деликатном деле, как любовное свидание. Повелительным тоном Роспиньяк приказал:
— Идите в кордегардию, господа, и не покидайте ее до моего особого распоряжения.
И он указал на маленькую дверь в конце коридора. Роктай, Лувиньяк, Эйно и Лонгваль даже не подозревали о том, что именно замыслил Роспиньяк. Ни один из них не догадывался, что их начальник готов был заколоть Кончини ударом кинжала, лишь бы только не уступить ему девушку, к которой он испытывал столь же жгучую страсть. Они были уверены, что Роспиньяк смолчит так же, как уже смолчал в Фонтене-о-Роз. Но так как на этот раз жертва, приносимая им, будет еще более мучительной, то они жаждали насладиться зрелищем его душевных мук, кои, несомненно, должны были отразиться у него на лице. Только это неблаговидное желание и побуждало их следовать за своим командиром. Однако их постигло разочарование. Приказ был ясен, и, как и все военные, привыкшие соблюдать строгую дисциплину, они подчинились — с недовольными минами, но без возражений.
С трудом сдерживая рвущуюся наружу ревность, Роспиньяк пошел за Кончини. Он как никогда был готов убить своего господина, если тот осмелится, к примеру, поцеловать юную цветочницу.
Поднявшись на второй этаж, королевский фаворит открыл маленькую дверцу и шагнул за порог. В комнате, обставленной в соответствии с вкусами Кончини, то есть с угнетающей роскошью, находилась маленькая Лоиза вместе с той женщиной, которая взяла ее у Стокко. Отдав женщине несколько кратких приказаний, Кончини тотчас же вышел, даже не взглянув на девочку.
Распахнув соседнюю дверь, он очутился в спальне. Посреди нее возвышалась огромная кровать, водруженная на постамент, к которому вели две ступени: настоящий жертвенный алтарь в храме любви. Опустившись в широкое кресло, он принялся ждать, нетерпеливо постукивая ногой по мягкому ковру, устилавшему пол. Ожидание было долгим, очень долгим — часа два, а может быть, и три. Наконец женщина ввела в комнату Мюгетту-Ландыш и неслышно удалилась, плотно прикрыв за собой дверь.
Девушка была необычайно бледна, однако лицо ее выражало спокойствие и неколебимую уверенность в своей правоте. Она стояла, прижав руку к груди, словно пытаясь утихомирить сильно бьющееся сердце. На самом же деле она лихорадочно сжимала рукоятку маленького острого кинжала, спрятанного у нее за корсажем.
Решилась ли она принести себя в жертву омерзительному негодяю? На этот вопрос мы можем смело ответить: нет. Тогда что же она собиралась делать? Она не знала. С того часа, как Кончини похитил ее маленькую Лоизу, пообещав вернуть ее только в случае, если Мюгетта согласится исполнить его гнусные желания, девушка не переставала ломать голову, как бы ей, сохранив честь, спасти ребенка. Но она ничего не могла придумать. Единственное решение, пришедшее ей в голову, было заколоть себя кинжалом на глазах у Кончини.
Другого выхода у нее не было, хотя при одной лишь мысли о столь ужасной гибели кровь стыла у нее в жилах. И это вполне естественно: когда ты молод, когда птицы на ветвях поют счастливую песню любви, когда будущее представляется тебе в розовом свете и ты всем своим существом привязан к жизни — и одно лишь упоминание о смерти погружает тебя в пучину отчаяния.
Но в глубине души Мюгетты жила надежда. И хотя она знала, что помощи ждать неоткуда, она все же надеялась. На что? Разве она знала!.. Возможно, на чудо, которое в последний момент спасет ее и Лоизу…
Увидев Мюгетту, Кончини живо вскочил с кресла и галантно поклонился девушке. Глаза его хищно заблестели, в нем вновь проснулось вожделение.
— Я же говорил, что вы придете! — воскликнул он.
И, задыхаясь от страсти, он вперил в нее свой бесстыдный взор; глазами он уже раздевал юную красавицу, предвкушая обладание ее чистым девственным телом. И ничто не подсказало ему, что невинное дитя, кое он осквернял своим плотоядным взглядом, — его дочь. Шагнув вперед, Кончини, казалось ему, уже почувствовал на губах свежесть поцелуя Мюгетты.
Содрогаясь от отвращения, девушка закрыла глаза. Только сейчас она поняла, какую страшную ошибку совершила, добровольно явившись в логово сладострастного развратника. Но изменить что-либо было поздно; она поняла, что погибла. Ее охватил ужас. Все ее спокойствие и решимость мгновенно улетучились, а в мозгу внезапно мелькнула страшная мысль: убить, безжалостно убить омерзительное чудовище, тянущее к ней свои грязные лапы. С того самого дня, как Кончини увидел ее и стал преследовать, Мюгетта презирала королевского фаворита. Сейчас же в ней пробудилась жгучая, смертельная ненависть.
Ее внутренний голос молчал; она не догадывалась, что этот человек, которого она люто ненавидела и которого намеревалась заколоть — отец ей.
Кончини же продолжал:
— Вы пришли. Значит, вы понимаете, чего я хочу от вас в обмен на вашего ребенка. Вы ведь желаете получить его живым и здоровым, не так ли?
— А какую вы дадите мне гарантию, что когда я исполню ваше требование, вы тоже сдержите свое слово?
Вопрос был задан тихо, едва слышно; никто из друзей девушки не узнал бы сейчас ее голоса. Но с виду юная цветочница была на удивление спокойной. Кончини впервые разговаривал с Мюгеттой, поэтому, услышав ее вопрос, он решил, что имеет дело с рассудительной особой, желающей подороже продать свой товар и, как и все торговцы, опасающейся остаться в дураках. Юная цветочница словно не понимала, сколь постыден был подобный торг, а если и понимала, то решила не обращать внимания на такие мелочи.
Если бы Кончини был более наблюдателен, он бы непременно заметил тревожные перемены, происшедшие в состоянии девушки. В самом деле: напряженность позы, взгляд, устремленный в одну точку, внезапно заострившиеся черты нежного лица — все это вместе свидетельствовало о том, что Мюгетта переживала глубокий душевный кризис. Было ясно, что она долго не выдержит подобного напряжения. Силы ее были на исходе. Еще несколько минут — и она упадет без сознания. Можно только удивляться, что ей до сих пор удавалось сохранить присутствие духа.
Только страстное желание убить Кончини поддерживало силы Мюгетты. Со смертью Кончини она связывала свои робкие надежды на удачу. Изо всей силы сжимая рукоятку маленького кинжала, она берегла силы, чтобы вернее нанести спасительный для себя и смертельный для Кончини удар. С напряженным вниманием следя за каждым движением своего мучителя, она была готова воспользоваться первой же его оплошностью, чтобы заколоть его.
Кончини ничего этого не замечал. Внешне девушка была совершенно спокойна, поэтому вельможный развратник поздравил себя с первой победой:
«Per Bacco! Она гораздо лучше справляется со своей ролью, чем я думал! Решительно, этой девице нельзя отказать в уме… Если только не… Почему, черт побери, она постоянно прижимает руку к груди?.. Попробуем приободрить ее».
Кончини позвонил. Дверь открылась, и на пороге появилась женщина, охранявшая Лоизу. Фаворит приказал:
— Как только эта сударыня выйдет из комнаты, вы отдадите ей ребенка, находящегося сейчас на вашем попечении. Вы будете повиноваться ей так же, как повинуетесь мне: пока она находится в этом доме, вам надлежит исполнять все ее приказания. А теперь уходите.
Женщина поклонилась и, прошептав: «Слушаюсь, монсеньор», удалилась.
— Вы удовлетворены? — поинтересовался Кончини.
Затем успокаивающим тоном прибавил:
— Судите сами: если вы сдержите свое слово, у меня не будет никаких причин обманывать вас. Я не желаю зла этому ребенку, ведь не людоед же я, черт побери! И тем не менее если вы требуете иных гарантий, говорите. Я готов исполнить любые ваши условия.
Слышала ли она его? Поняла ли его слова? На этот вопрос мы можем ответить утвердительно, потому что, поколебавшись, она медленно покачала головой.
Кончини неторопливо приблизился к ней и своим звучным голосом произнес как можно ласковее:
— Послушайте, чтобы завлечь вас к себе, я решился на отвратительную низость. Однако вы сами повинны в этом: я просто без ума от вас, вы же убиваете меня своей суровостью. Но вы сами согласились на мои условия, сами явились ко мне; значит, никто не посмеет утверждать, что Кончини прибегает к насилию, когда хочет поцеловать хорошенькую девушку. Я верю вам. Дайте мне слово, что вы добровольно вернетесь ко мне, и я сейчас же отпущу вас вместе с ребенком. Я буду терпеливо ожидать, когда вам будет угодно вновь посетить меня. Видите, я больше не угрожаю, не ставлю условий, а смиренно молю вас сжалиться надо мной. В залог же я прошу у вас всего один поцелуй, один поцелуй ваших чудесных губок. Согласны вы на такое предложение?
Девушка молчала. Безучастное выражение ее лица насторожило флорентийца. Сделав вид, что он принял ее молчание за согласие, Кончини с очаровательнейшей улыбкой на губах двинулся к ней; протянув руки, он собрался заключить ее в объятия.
Мюгетта решила, что долгожданный миг настал. Она стояла, не шелохнувшись, не пытаясь увернуться. Как только Кончини подошел к ней почти вплотную, она резко выхватила из-за корсажа кинжал и изо всей силы ударила его в грудь.
Вслед за ударом, который Мюгетта полагала смертельным, раздался громкий злорадный смех. Ехидный голос Кончини с сильным итальянским акцентом пророкотал:
— О, горе мне, ты захотела убить своего Кончино!
Кончини был подозрителен от природы. Все время, пока Мюгетта молча стояла посреди комнаты, он исподтишка следил за ней. Заметив, как она выхватила кинжал, он легким движением торса уклонился от удара. Перехватить своей сильной рукой хрупкое запястье, вырвать из слабой руки Мюгетты оружие и отбросить его на другой конец комнаты было для него делом одной секунды. Затем, отпустив кисть девушки, он схватил ее за плечи, с силой сжал их и хриплым голосом прорычал:
— Наконец-то ты в моей власти!.. И хочешь ты того или нет, но теперь ты моя!..
Кончини крепко держал свою жертву. Не было никакой надежды вырваться из его рук, сжимавших девушку, словно железные тиски. Искаженное вожделением отвратительное лицо итальянца склонилось над Мюгеттой: насильник хотел сорвать с ее губ поцелуй, который она отказалась ему подарить.
Еще миг — и честь ее будет безвозвратно погублена. Девушка ощутила, как внутри у нее все оборвалось. В ужасе выбросив вперед руки, словно устремляясь навстречу невидимому защитнику, она в отчаянии закричала. Этот вопль можно было сравнить только с криком смертельно раненной птицы:
— Одэ!.. Одэ!..
Внезапно Кончини почувствовал, как девушки обмякла в его руках. От удивления он разжал объятия, и безжизненное тело Мюгетты рухнуло на пушистый ковер, смягчивший падение. Видя, что девушка, бледная, словно мертвец, недвижно лежит на полу, Кончини в растерянности выругался:
— О дьявол!.. Неужели она умерла?
В замешательстве он смотрел на распростертую у его ног Мюгетту, не решаясь дотронуться до нее. Впрочем, изумление его было недолгим. Опустившись на колени, он приложил руку к груди девушки. Сердце слабо билось.
«Она всего лишь в обмороке!» — успокоился Кончини.
И тут этот баловень фортуны, этот красавчик, этот дамский любимец почувствовал себя глубоко уязвленным. Его самолюбию было нанесено страшное оскорбление! Скрежеща зубами от ярости, он выкрикнул:
— Как! Значит, я настолько ей противен?.. Неужели одно лишь мое прикосновение вызывает в ней такое отвращение, что она готова лишиться жизни, лишь бы избежать его?.. Проклятье!
Догадка эта, вместо того чтобы охладить его пыл, вновь пробудила в нем животную страсть. Долгим и томным взором поглядел он на потерявшую сознание несчастную. Внезапно глаза его засверкали, губы искривила дьявольская усмешка, он вскочил и, заикаясь, прохрипел:
— Что ж, так даже лучше!.. Я буду последним глупцом, если не воспользуюсь этой возможностью!..
Своими сильными руками он обхватил недвижную Мюгетту и, словно перышко, поднял ее. Крепко прижимая драгоценную ношу к груди, он направился к гигантской кровати…
В эту секунду дверь с грохотом распахнулась и в комнату ворвался растрепанный и растерзанный Роспиньяк; в руке он сжимал кинжал. Вскинув руку с зажатым в ней грозным оружием, он бросился на ничего не замечавшего Кончини…
А следом за Роспиньяком, словно болид или шаровая молния, влетел…
XXXIV
МАЛЕНЬКИЙ ОСОБНЯК КОНЧИНИ
Наконец в разговоре Пардальяна и Вальвера настал закономерный момент, когда молодому человеку больше нечего было рассказать своему старшему товарищу. Пардальян получил ответы на все свои многочисленные вопросы; любопытство его было полностью удовлетворено.
Отметим, что всегда сдержанный Пардальян и на этот раз ограничился несколькими комплиментами в адрес прекрасной невесты Вальвера. Но надо сказать, что он с первого взгляда почувствовал искреннюю симпатию к юной цветочнице. Сообщать же Вальверу о том, что Мюгетта-Ландыш — дочь Марии Медичи и Кончино Кончини он счел несвоевременным. И на это у него имелись весьма веские основания.
Завершив свой рассказ, Вальвер предложил:
— Время еще не позднее, да и дни сейчас длинные. Гренгай наверняка уже привел вашу лошадь; мне же потребуется не более пяти минут, чтобы забрать своего коня из конюшни «Золотого льва». Не хотите ли, сударь, совершить небольшую прогулку в Фонтене-о-Роз? Вы увидите Лоизу и убедитесь, что это самая очаровательная малышка, о которой только можно мечтать.
— А вы будете иметь возможность полюбоваться на свою милую, — ласково улыбнулся Пардальян.
Вальвер покраснел. Помолчав, он с присущей ему искренностью ответил:
— Черт побери, сударь, поставьте себя на мое место.
— О, в моем возрасте это трудно сделать, — отшутился шевалье.
Внезапно посерьезнев, он продолжал:
— Вы правы. Мне необходимо посмотреть на этого ребенка и поговорить с девушкой. Все, что вы мне рассказали, подтверждает ваши догадки о том, что эта девочка — моя давным-давно потерянная внучка. Но мне бы хотелось самому во всем убедиться, прежде чем сообщать эту радостную новость ее родителям. Ее мать, еще не оправившаяся от тяжелой болезни, не перенесет, если мы ошибемся и окажемся жертвой злой игры случая. Итак, едемте в Фонтене-о-Роз к маленькой Лоизетте… и очаровательной Мюгетте. Идите за конем, Вальвер, я жду вас здесь.
Одэ де Вальвер не заставил просить себе дважды. Торопливо вскочив, он бегом бросился в гостиницу «Золотой лев», чтобы забрать оттуда свою лошадь. Быстрым шагом пересек он общий зал постоялого двора. Эскаргас почтительно приветствовал его, но ничего не сказал: он совершенно забыл о данном ему поручении.
Однако Эскаргас был исполнительный малый. При виде Вальвера в голове его, несмотря на обилие винных паров, зашевелились смутные воспоминания. И хотя как всякий влюбленный, спешащий на свидание с любимой, Вальвер почти бежал по улице, достойный провансалец сумел догнать его.
— Постойте, господин граф, — остановил он Вальвера, — у меня к вам есть поручение.
— Какое поручение, милейший Эскаргас?
— А вот какое: некая почтенная крестьянка сидит сейчас у вас дома. Она просила меня сказать, что приехала прямо из… ах, дьявол!.. что за негодная память!.. никак не вспомню название этой злосчастной деревни! Подождите-ка… что-то с розами… да, черт возьми, в этом названии были какие-то розы…
— Фонтене-о-Роз! — взволнованно воскликнул Вальвер.
— О! Вы угадали с первого раза! — восхитился Эскаргас.
И продолжал:
— Так вот, она приехала из этой самой деревни Фонтене-о-Роз, чтобы поговорить с вами о малютке… Подождите, о мадемуазель… черт, и тут какие-то цветы…
— Мюгетта-Ландыш! — сдавленным голосом прошептал Вальвер.
— Вот-вот, именно Ландыш! — обрадовался Эскаргас. — Я же говорил, что там снова был какой-то цветок!.. Не хочу вам льстить, но… О силы небесные! Его уже и след простыл!., ах, дьявол меня раздери!..
Действительно, Одэ де Вальвер уже не слушал его. Он мгновенно понял, что с его возлюбленной Мюгеттой случилось несчастье и она послала кого-то сообщить ему об этом. Весь во власти страшных подозрений, Вальвер как сумасшедший бросился домой; к счастью, бежать ему было недалеко.
Эскаргас в растерянности стоял посреди улицы. Как и все южане, он обладал весьма проницательным умом, а потому ему оставалось только укоризненно бурчать себе под нос:
— Ах, дьявол, похоже, и впрямь случилось что-то серьезное… как он заспешил!.. Кажется, я был не прав, что сразу не рассказал ему об этом… лихорадка меня забери!
Через несколько секунд Одэ де Вальвер уже был на улице Коссонри. В несколько прыжков он преодолел лестницу и вихрем ворвался в свое жилище. Матушка Перрен терпеливо ожидала. Достойная женщина уже кусала себе пальцы от нетерпения, однако ни за что на свете она не оставила бы свой пост. В нескольких словах она поведала молодому человеку о случившемся. Чувствуя, что потеряно слишком много времени, она изложила ему только самую суть дела и дала необходимые указания.
Выслушав ее, Вальвер помчался словно стрела, выпущенная из лука. Кубарем скатившись по лестнице, он бросился в конюшню, накинул уздечку на своего коня и, забыв о седле и стременах, вскочил ему на спину, всадив шпоры в бока благородного животного. Заржав от боли, конь галопом поскакал в сторону моста Менял.
Началась бешеная скачка по городу. Вслед не разбиравшему дороги Вальверу летели возмущенные вопли, проклятия и брань. Только по счастливой случайности он никого не раздавил: заслышав громкий топот копыт, прохожие стремительно разбегались в разные стороны. Чудом Вальвер не сломал себе шею. Он равно не понял, каким образом, подъезжая к улице Кассе, сумел избежать столкновения с носилками, медленно пересекавшими улицу. Едва он свернул в сторону, как перед мордой его разгоряченного коня вновь возникло препятствие: какой-то субъект отчаянно размахивал руками и во всю глотку выкрикивал имя Вальвера.
И снова произошло чудо: наш юный герой сумел узнать Ландри Кокнара. Верный слуга, отчаявшись отыскать своего хозяина, принял поистине героическое решение попытаться самому спасти ту, кого он называл «своей крошкой».
Узрев своего храброго оруженосца, Вальвер придержал коня и хриплым голосом скомандовал:
— Прыгай!..
Ландри Кокнар мгновенно оказался на крупе лошади позади Вальвера. Будто не чувствуя на себе двойной тяжести, она вихрем понеслась вперед. В эту минуту на улице вновь появились те самые носилки, в которые Вальвер только что едва не врезался. Они неспешно двигались в ту же сторону, куда мчались Одэ де Вальвер и Ландри Кокнар. К этому времени конь графа уже свернул в улицу Кассе и в несколько скачков достиг двери маленького особняка Кончини. Молодой человек резко натянул поводья.
Спрыгнув на землю, Вальвер принялся барабанить в дверь, выкрикивая одно лишь слово:
— Мюгетта!..
В отличие от Вальвера, Ландри Кокнар вполне сохранил присущий ему разум, а посему тихонько попытался урезонить хозяина:
— Потише, сударь! Если вы будете продолжать стучать как оглашенный, они решат, что на них напали бандиты и ни за что не откроют дверь!..
Одэ признал замечание справедливым. Хотя и высказанное с некоторым запозданием, оно тем не менее помогло Вальверу взять себя в руки и вновь обрести хладнокровие, утраченное им после получения горестного известия. А ведь сейчас Вальверу были нужны все его силы, все его самообладание.
К счастью, несмотря на поднятый графом страшный шум, дверь все же отворилась. Вальвер и Ландри Кокнар вихрем влетели в вестибюль. Именно в эту секунду до них отчетливо донесся отчаянный вопль Мюгетты.
— Я здесь! — громогласно ответил Вальвер.
И вместе с Ландри Кокнаром устремился наверх, туда, откуда донесся голос. Привлеченные шумом Эйно, Лувиньяк, Лонгваль и Роктай вышли из кордегардии. Узнав Вальвера, они с громкой бранью бросились ему навстречу, преграждая путь. У них не было времени даже обнажить шпаги.
Опустив головы, Вальвер и Ландри Кокнар двинулись вперед. Получив мощный удар в грудь, двое клевретов Кончини тут же очутились на полу. Одним из них был Лонгваль, к которому Ландри Кокнар питал особую ненависть. (Напомним, что в начале нашего повествования он вместе с Роктаем тащил мэтра Ландри на виселицу.) Двое других также отлетели в стороны, встретившись с крепкими кулаками защитников Мюгетты.
Путь был свободен. Вальвер, обгоняя мэтра Кокнара и перескакивая через четыре ступеньки, взлетел на второй этаж. Слуга следовал за ним, стараясь не упустить из виду Роктая и Эйно. Оправившись от полученных ударов, эта парочка с громкими воплями вновь бросилась следом за нашими героями.
— Стой! Стой!.. Держи их!.. — орали клевреты.
Видя, что Роктай значительно опередил своего приятеля, Ландри Кокнар нарочито замедлил ход. И когда Роктай уже готов был схватить его за шиворот, он резко развернулся и нанес своему преследователю великолепный удар, от которого тот не удержался на ногах и покатился по лестнице, увлекая за собой Эйно.
Ландри Кокнар приветствовал неудачников победоносным кличем:
— Гип-гип, ура!
И в два прыжка нагнал Вальвера, который как раз в эту секунду следом за Роспиньяком ворвался в спальню Кончини.
Словно молния, Вальвер налетел на барона, занесшего сверкающую сталь над Кончини. Роспиньяк ударил в пустоту. Стальные кулаки Вальвера обрушились на капитана и замолотили по нему, словно по соломенному чучелу. Затем мощный пинок в зад швырнул начальника гвардии Кончини прямо к ногам влетевшего в комнату Ландри Кокнара.
Не давая Роспиньяку времени опомниться, Ландри Кокнар, визжа, как стадо свиней на бойне, принялся столь же энергично молотить свою жертву, так что несчастный барон скоро потерял сознание. Увидев, что его противник распростерт на полу, Ландри Кокнар схватил его за ноги, выволок из спальни и, заметив дверь, ведущую в чулан, втащил туда. Затем, не переставая голосить нечто неразборчивое, он повернул ключ в замке, стремительно вернулся в спальню и также запер за собой дверь.
Кончини не заметил, как в комнату ворвался Роспиньяк. Он был уверен, что никто не осмелится беспокоить его в собственной спальне. К тому же он находился в состоянии такого сильнейшего возбуждения, что не слышал ничего, кроме гулких ударов своего сердца. Он глядел на красавицу — и кровь закипала у него в жилах, а в голове так шумело, что он не слышал даже звуков борьбы.
По тем же причинам Кончини не заметил, что едва не погиб от кинжала Роспиньяка. Только ступив на возвышение, он внезапно осознал, что у него за спиной творится нечто странное. Нахмурившись, он опустил Мюгетту на кровать и обернулся. Это произошло в ту самую минуту, когда Роспиньяк оказался во власти Ландри Кокнара, осыпавшего его, словно отбивную котлету, стремительными кулачными ударами. Кончини тотчас же узнал своего бывшего доверенного слугу. Узнал он и выросшего у него на пути Одэ де Вальвера. От изумления итальянец застыл на месте.
Вальвер понял, что прибыл как раз вовремя, чтобы не дать свершиться ужасному преступлению. Он облегченно вздохнул, словно с плеч его свалилась безмерная тяжесть. Возможно, Мюгетта ощутила присутствие своего возлюбленного, и, как бы желая успокоить его, рука ее плавно приподнялась и вновь упала на покрывало…
Двое мужчин застыли друг напротив друга. Кончини никак не мог оправиться от удивления. Вальвер боролся с желанием отвесить королевскому фавориту сильнейшую оплеуху. За это время Ландри Кокнар успел выволочь из спальни безжизненное тело Роспиньяка, вернуться и запереть за собой дверь.
Наконец Кончини опомнился. Увидев, как Ландри Кокнар поворачивает ключ в замке, он понял, что звать на помощь бесполезно. Сейчас он мог рассчитывать только на себя. Ему нельзя было отказать в храбрости, однако его шпага, которую он, к несчастью, уже успел отстегнуть, лежала на полу возле двери. Правда, при нем еще оставался кинжал. Крепко сжимая его рукоятку, он спустился с помоста и остановился, хмуря брови. В то же мгновение Вальвер также вытащил кинжал. Как только он убедился, что с Мюгеттой ничего не случилось, он снова превратился в спокойного и уравновешенного человека. На смену волнению пришел безудержный гнев, смертельная ненависть, которую он испытывал к стоящему перед ним мерзавцу. Вальвер побледнел; пот крупными каплями катился у него по лбу; сдавленным голосом он произнес:
— Один из нас должен умереть!.. И это будешь ты, Кончини…
Слова Вальвера прозвучали, словно смертный приговор. И хотя итальянец никогда не был трусом, по спине у него пробежал холодок: страх пасть от руки убийцы давно уже отравлял ему жизнь. Стуча зубами, он с трудом выговорил:
— Эти двое вооруженных до зубов негодяев явились сюда, чтобы убить меня!.. А у меня нет даже шпаги!
Кончини вовсе не хотел оскорбить Вальвера — он просто высказал вслух свои мысли. Однако его реплика задела юношу за живое. Резким движением он сорвал с пояса шпагу и бросил ее Ландри Кокнару.
— Если тебе дорога жизнь, — повелительно крикнул он, — оставайся на месте, что бы ни произошло!
Но Ландри Кокнар совершенно не собирался исполнять полученный приказ. Охваченный страшным возбуждением, он подскочил к Вальверу и дрожащим голосом поинтересовался:
— Сударь, вы действительно решили убить этого человека?
Презрительным жестом он указал в сторону Кончини, изумленного столь неожиданным вмешательством. В эту минуту все трое были так взволнованы, что не заметили, как Мюгетта открыла глаза и, превозмогая слабость, села на кровати.
Вопрос Ландри Кокнара был столь же странен, сколь странным было и охватившее его волнение. Вальвер не знал, что и подумать. Помолчав, он яростно взглянул на своего оруженосца и сурово спросил:
— А почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Потому, — ответил Ландри Кокнар уже совершенно спокойно, — что этот человек давно принадлежит мне… И я прошу вас, сударь, оставить его в живых, чтобы я мог иметь счастье убить его собственной рукой.
Слова эти были произнесены с такой ненавистью, что не только Кончини, но и Вальвер и Мюгетта содрогнулись от ужаса.
— Кончини должен умереть от моей руки, — не терпящим возражения тоном заявил Вальвер.
— В таком случае, сударь, — продолжал настаивать Ландри Кокнар, — разрешите мне сейчас занять ваше место и первым начать поединок. Если синьор Кончини убьет меня, делайте с ним все, что пожелаете.
Голос оруженосца звучал сухо и торжественно. Вальвер вновь вперил свой ясный взор в Ландри Кокнара и несколько раз покачал головой в знак несогласия. Вслух же он сказал:
— Дворянин всегда и везде идет первым. Если я буду убит, ты займешь мое место. И прекратим этот разговор. Еще одно слово — и для начала я убью тебя.
— Я признаю ваше право, — печально согласился Ландри Кокнар, — но вы скоро пожалеете, что не уступили мне свое место.
И холодно поклонившись, он небрежной походкой направился к двери, держа под мышкой шпагу своего хозяина.
Пока Ландри Кокнар спорил с Вальвером, Кончини производил странные перемещения. Как мы уже сказали, он спустился с помоста и стоял как раз возле изголовья кровати. Затем он постепенно стал передвигаться к ее изножью. Видимо, он придавал большое значение этому несложному маневру, ибо, исполнив его, удовлетворенно улыбнулся. Измерив на глаз расстояние, которое надо было преодолеть, чтобы полностью обогнуть кровать, он осторожно пошел вдоль помоста, дабы поскорее достичь противоположной стороны ложа — вернее сказать, стены у его изголовья.
Однако Вальвер не дал ему идти дальше. Повернувшись к своему врагу, он, с трудом сдерживая ярость, проговорил:
— Даю тебе слово, что Кокнар вступит в поединок только после моей гибели… если, конечно, тебе удастся убить меня. У тебя есть кинжал, у меня такое же оружие. Это будет честный бой, один на один, как и подобает мужчинам. Защищайся.
А так как Кончини не отвечал (он все еще не оставил намерения обогнуть помост), Вальвер грозно воскликнул:
— Защищайся же, или, клянусь Господом, я убью тебя!
На этот раз Кончини принял вызов и встал в позицию. Противники обменялись ненавидящими взглядами: в каждом читалось страстное желание убить соперника.
Кончини первым бросился в наступление и яростно взмахнул кинжалом. Но удар был нанесен не для того, чтобы поразить Вальвера, а для того, чтобы освободить себе проход, ибо итальянец тут же совершил виртуозный прыжок в сторону, к вожделенной стене.
Отразив удар; Вальвер отскочил вправо, так что Кончини вновь оказался один на один со своим соперником. Но Вальвер медлил с ответным ударом. Он разгадал намерение противника, и теперь в голове его тревожно билась мысль:
«Интересно, какой подлый трюк собирается выкинуть этот негодяй? Куда это он пробирается?..»
Кончини взмахнул кинжалом — так же, как в прошлый раз, чтобы получить свободу маневра. Воспользовавшись ею, он вновь прыгнул влево и, оказавшись по другую сторону кровати, начал быстро пятиться назад. Таким образом он через несколько мгновений должен был оказаться возле стены, которой касалось изголовье кровати. Наконец-то Вальвер все понял и в голове его пронеслось:
«Там есть потайная дверь, и через нее он надеется бежать!.. Если я позволю ему сделать это, я погиб, и она вместе со мной!..»
Приняв решение, он мгновенно исполнил его. Пригнувшись, он бросился на Кончини и сжал его в своих стальных объятиях.
Несколько минут Вальвер и Кончини яростно топтались на месте, пытаясь поразить друг друга. Сильные руки в смертельной хватке сдавливали противника, стремясь задушить его. Тускло поблескивали лезвия кинжалов: словно две змеи, они искали место, куда нанести свой гибельный укус. Внезапно раздался ужасающий вопль, и флорентиец упал. Упершись коленом в грудь соперника, Вальвер одной рукой сжимал его горло, а другую — с кинжалом — занес высоко вверх, чтобы нанести удар прямо в сердце.