История рода Пардальянов (№8) - Тайна королевы

Люинь прекрасно понимал, что король не слушает его. Однако для него это не имело никакого значения, и он продолжал рассказывать, не обращая внимания на настроение своего высокородного ученика. Тем более что и сам он не слышал того, что говорил. Он знал наизусть основы своей науки и, словно попугай, излагал их, унесясь мыслями куда-то очень далеко. Впрочем, он не настолько погрузился в размышления, чтобы не замечать ничего вокруг. Напротив, он весьма внимательно наблюдал за королем и Монпуйаном, а время от времени даже оглядывался по сторонам.

Именно он своим зорким глазом первым заметил толпу, взявшую в кольцо Кончини и его гвардию. Именно до его чуткого слуха долетели грозные выкрики парижан. Люинь привстал в стременах, чтобы лучше разобраться в происходящем, и прислушался. Кровожадная улыбка заиграла у него на губах, в глазах зажглись недобрые огоньки, и он, забыв об этикете, закричал прямо в ухо королю:

— Глядите, сир, глядите же… Там, впереди, шумит ваш народ. Надеюсь, что наставники уже успели сообщить вам, что глас народа — глас Божий. Так прислушайтесь же, сир, к гласу Господню!

Король и Монпуйаном посмотрели туда, куда указывал Люинь. Выкрики толпы зазвучали совершенно отчетливо:

— Смерть Кончини!.. В воду проходимца!..

Король побледнел и принялся кусать губы. Глаза его заблестели, он силился рассмотреть, что же происходит там, впереди. Люинь вперил в него горящий взор, в котором читалось страстное желание получить, наконец, приказ убить ненавистного фаворита королевы. Но юный король молчал; затем он отвел глаза и принял свой прежний отсутствующий вид.

Люинь раздраженно пожал плечами и проворчал:

— Тогда давайте пустим коней в галоп. Может быть, мы еще подоспеем вовремя и узнаем, что там произошло.

Несколько мгновений король колебался, но потом любопытство пересилило, и он, ни слова не говоря, дал шпоры своему коню. Всадники понеслись по улице Сент-Оноре. Однако маленькая кавалькада мчалась недолго, ибо непредвиденное несчастье прервало ее бег: внезапно конь короля споткнулся о какое-то препятствие и упал на колени.

Король был превосходным наездником, но он не ожидал столь резкой остановки. Не удержавшись в седле, он потерял стремена и перелетел через голову лошади.

Драма разыгралась как раз возле позорного столба. Король должен был вот-вот упасть на кирпичный фундамент сего мрачного сооружения. У растерявшихся парижан вырвался пронзительный крик отчаяния: еще секунда — и их король разобьется о камни! Этот жуткий миг показался всем вечностью.

Но вдруг толпа взорвалась радостными воплями. В третий раз за это утро раздался восторженный крик:

— Да здравствует юнец!

Что же произошло, почему горе парижан сменилось бурным ликованием? Дело было в следующем.

Конь короля споткнулся в нескольких шагах от позорного столба, а случаю было угодно, чтобы Одэ де Вальвер устроил свой наблюдательный пункт как раз возле этого места. Как и все вокруг, молодой человек понял, что сейчас король упадет в двух шагах от него и разобьется о кирпичную кладку позорного столба. Недолго думая, он рванулся вперед, одним прыжком оказался там, где должен был приземлиться король, и протянул вперед руки.

Спустя долю секунды Людовик XIII очутился в его объятиях.

Удар был очень силен, так что Вальвер зашатался, как молодой дуб под порывом ураганного ветра. Однако же он не только сам удержался на ногах, но и не выронил свою драгоценную ношу. Что касается Людовика, то он был не столько напуган, сколько удивлен, ибо за краткие мгновения своего вынужденного путешествия по воздуху уже свыкся с мыслью, что ничто не сможет его спасти… Обретя, наконец, равновесие, де Вальвер осторожно опустил юного монарха на землю.

Какое-то время растерявшийся король приходил в себя и даже, позабыв об этикете, стоял без шляпы. Вдруг рядом с ним раздался взволнованный голос:

— Надеюсь, вы не ушиблись?

Король тотчас же уловил, что слова эти шли от чистого сердца, и, не обращая внимание на очередное нарушение этикета, ответил:

— Нет, черт побери! Скорее, это я должен задать вам такой вопрос. Я же со всего размаху свалился к вам на руки.

В голосе Людовика звучало искреннее восхищение своим спасителем.

— Я жив-здоров, — ответил Вальвер.

И звонко рассмеявшись, добавил:

— Слава Богу, все обошлось!

— К великому счастью для меня, — улыбнулся в ответ король.

Вот почему в третий раз за утро добрые парижане прокричали «ура» отважному юноше. Этот крик отрезвил Вальвера: он наконец вспомнил, что рядом с ним стоит Его Величество, и, радостно взмахнув шляпой, во всю силу своих легких прокричал:

— Да здравствует король!..

— Да здравствует король!.. — столь же восторженно откликнулась толпа.

Наступила та замечательная минута, воспоминания о которой любой человек, будь он королем или самим императором, хранит всю жизнь, даже если ему доведется прожить дольше библейского Мафусаила. Народ бросился к королю, желая разглядеть его поближе, коснуться рукой, убедиться, что юному монарху не причинили никакого вреда. Парижане так трогательно выражали свою привязанность, так заботливо расспрашивали, не ушибся ли Его Величество, что тот не мог остаться безучастным к выражению народной любви.

— Все в порядке, друзья мои, — обратился он в парижанам, — все в порядке, ничего не случилось…

И с улыбкой, адресованной Одэ де Вальверу, добавил:

— …благодаря вот этому юноше, который, похоже, унаследовал свою силу от самого господина Геркулеса.

Ликующие возгласы заглушили слова короля. Бедный маленький государь, покинутый всеми, даже собственной матерью, чувствовал, как сердце его наполняется нежностью: до сего дня он даже не подозревал, что так горячо любим своим народом. Его детское лицо озарилось радостью; восторгу достойных парижан не было границ.

Свита во главе с Люинем и Монпуйаном приблизилась к королю.

— Ах, сир, как я испугался! — воскликнул маркиз де Монпуйан.

— Если бы с Вашим Величеством случилось несчастье, я бы не сходя с места пронзил себя шпагой! — заявил бледный как мел Люинь; похоже, сейчас он говорил искренне.

Оба королевских телохранителя были потрясены. Скорее всего, они больше испугались за себя, нежели за короля, но внешне спектакль под названием «изъявление нежной дружбы» был разыгран образцово. Король поверил им. Он был растроган.

— Вы настоящие друзья, отважные и верные, — заявил он. — Успокойтесь, мы все отделались легким испугом.

— К счастью! — громко воскликнул Люинь.

И тихо добавил:

— Для меня!..

И тут же распорядился побыстрее оградить короля от излишне пылких выражений восторга его доброго народа. Его Величеству не подобало столь близко общаться с низшими из своих подданных. Королю подвели его коня, и он, словно ничего не произошло, легко вскочил в седло. Но прежде чем тронуться в путь, он поискал глазами Одэ де Вальвера.

Молодой человек, бледный, с просветленным взором, стоял в двух шагах от короля. Он все еще был во власти охвативших его бурных чувств, и время от времени бросал торжествующий взгляд в сторону Мюгетты, которая, как истинное дитя улицы, снова проскользнула в первый ряд зрителей и с немым восторгом взирала на короля. Вальвера она просто-напросто не замечала.

В чем же была причина столь неистового восторга, охватившего молодого человека, и почему он так сильно побледнел? Сейчас мы все вам объясним и сделаем это, придерживаясь раз и навсегда избранного нами принципа беспристрастности, не заботясь о том, уронят или нет эти объяснения нашего героя в глазах читателя.

Одэ де Вальвер был истинным авантюристом. Под словом «авантюрист» мы подразумеваем благородного искателя приключений, а вовсе не ту подозрительную личность, которую именуют так сегодня. Напомним, что шевалье де Пардальян и его сын, хорошо знавшие Вальвера, сказали, что тот был беден и приехал в Париж, чтобы разбогатеть; впрочем, он, кажется, забыл об этом, ибо все свое время посвятил сопровождению очаровательной уличной цветочницы. Судя по его костюму, безупречно чистому, но кое-где потертому, а местами и заштопанному, ему давно пришло время ухватить за волосы капризницу-фортуну. Не так уж часто своенравная богиня позволяет это сделать.

Когда Вальвер увидел, что король вот-вот рухнет на каменную кладку к подножию позорного столба, он не раздумывая бросился ему на помощь. В этот момент ни одной задней мысли не промелькнуло у него в голове. Он просто исполнил веление своей благородной и возвышенной души. Благодаря юношеским силе и ловкости ему удалось спасти человеческую жизнь, и в первую минуту он испытал лишь чувство удовлетворения, от того, что совершил добрый и великодушный поступок. Но вскоре его стали обуревать совсем иные мысли. Бескорыстная радость прошла, уступив место розовым надеждам. Одэ де Вальвер говорил себе:

«Страшно подумать — ведь я только что спас короля!.. Господи, какой же я болван — чуть было не забыл об этом!.. Самого короля! Черт побери, я спас короля!.. Один прыжок — и мое состояние обеспечено! Его Величество наверняка не преминет выразить мне свою признательность и обязательно пожалует мне какую-нибудь необременительную должность при дворе!.. А ведь господин де Пардальян убеждал меня, что настоящий искатель приключений никогда не сможет разбогатеть… Оказывается, он ошибался — это же так просто!.. Разбогатев, я смогу заново отстроить обветшавший от времени Вальвер… и женюсь на очаровательной Мюгетте… если, конечно, она согласится. Мы уедем в Вальвер, от которого рукой подать до Сожи и Вобрена, и заживем здоровой сельской жизнью. Я буду ездить на охоту вместе с Жеаном де Пардальяном, ведь после его женитьбы на моей кузине Бертиль де Сожи мы с ним стали родственниками! Черт побери, какая прекрасная жизнь меня ожидает!»

Эти радужные мысли вихрем пронеслись в голове Одэ де Вальвера, и признаться, мы не считаем себя вправе упрекать его.

Хотя упоительные мечты и унесли Вальвера далеко от Парижа, тем не менее он сразу же заметил, что король ищет его взглядом, и поспешил к Его Величеству, уверенный, что сейчас на него немедленно изольется поток королевских милостей. Первые слова короля лишь укрепили эту его уверенность.

— Сударь, — ласково улыбнулся юный монарх, — король Франции обязан вам жизнью. Будьте уверены, что он об этом не забудет. Назовите мне ваше имя, милостивый государь.

Приосанившись, с сияющим лицом и гордостью во взоре, Вальвер ответил:

— Дворянина, к которому Ваше Величество оказали честь обратиться, зовут Одэ, граф де Вальвер.

Король задумался. Он был молод и еще не научился скрывать свои чувства. Юноша был ему симпатичен; выражение лица короля безошибочно свидетельствовало об этом. Напротив, Люинь и Монпуйан пренебрежительно поджимали губы. Они напоминали двух собак, насторожившихся при виде чужака, осмелившегося слишком близко подойти к их кормушке.

Вальвер не обратил на них ни малейшего внимания. Он видел только короля — его ласковую улыбку, его доброжелательный взгляд. И так как и улыбка, и взгляд сулили юноше только монаршую благосклонность, молодой человек говорил себе:

«Он размышляет, какую бы должность при дворе мне предложить!.. Разумеется, он попросит меня проводить его в Лувр!.. Да, вот оно, состояние, вот она, удача!..»

Король и впрямь промолвил:

— Господин граф де Вальвер, вы поедете вместе со мной.

С этими словами он сделал знак одному из пажей, тот спешился и подвел своего коня Вальверу; молодой человек легко вскочил в седло.

— Поезжайте слева от меня, граф, — приказал король.

Граф Одэ де Вальвер, опьяненный радостью и законной гордостью, занял указанное ему королем место. Он не заметил исполненного ненависти взгляда, которым наградил его маркиз де Монпуйан: маркизу пришлось посторониться и занять место в свите позади короля. В довершение ко всему де Люинь Наградил своего вечного соперника столь нежной улыбкой, что тот почувствовал себя окончательно посрамленным. Люинь торжествовал, ибо с появлением нового фаворита его положение нисколько не изменилось. Повторим, однако, что де Вальвер не придал никакого значения этой игре взглядов и улыбок.

Сопровождаемый восторженными криками толпы маленький отряд поскакал к Лувру. Вальвер, желая подчеркнуть, каким важным лицом он стал, завидев Мюгетту-Ландыш, тотчас же снял шляпу, дабы приветствовать ее. Поспешим сказать, что подобный поступок не произвел на девушку ни малейшего впечатления. Она вообще не заметила влюбленного, потому что вместе с парижанами от всего сердца кричала: «Да здравствует король!»

— Я и не думал, что мой добрый народ так любит меня! — радостно воскликнул король, еще не привыкший к столь бурному изъявлению верноподданнических чувств.

— И это лишний раз доказывает, сир, что когда вам будет угодно отдать приказ уничтожить вашего врага, народ, духовенство и дворяне немедленно встанут на сторону Вашего Величества, — подхватил де Люинь; обернувшись к Вальверу, он добавил:

— Не так ли, господин де Вальвер?

— Разумеется, — ответил Вальвер. — Долг каждого подданного идти за своим государем, даже если тот выступает один против всех. Но, сударь, вы меня удивляете. Разве у короля есть враг?

— О Господи, да откуда вы свалились? — расхохотался Люинь.

И, опомнившись, тут же поправился:

— Простите, я забыл, что вы новичок при дворе… по крайней мере пока.

Но Вальвер не слушал Люиня; он был сражен известием, что у короля есть некий неведомый недруг.

— Но почему же Его Величество не отдает приказа о немедленном аресте этого человека?!

Король не проронил ни слова. Губы его были плотно сжаты, на лбу залегла горестная складка. Он слушал дворян, но на лице его читалась твердая решимость не вмешиваться в их беседу. Впрочем, он вовсе не собирался одергивать Люиня, который сделал весьма прозрачный намек на Кончини. Однако, несмотря на свое решение, король не смог удержаться, услышав искреннее возмущение Вальвера:

— Арестовать Кончини!.. Это гораздо проще сказать, чем сделать, сударь. Да и кто возьмется исполнить такой приказ?

Людовик показался Вальверу сильно напуганным, и юноша еще больше изумился. Не таким представлял он себе короля и уж во всяком случае ожидал от него совсем других слов. Однако, немного подумав, он сообразил, что король Франции еще совсем мальчик.

«Ах, бедный малыш! — подумал он с нежной жалостью. — Он, наверное, пока не знает, что король повелевает всеми, что он — единственный человек в государстве, которому никто не смеет перечить. Черт побери, надо втолковать малышу его права! Надо подбодрить его!..»

И с неподражаемым спокойствием Одэ громко произнес:

— А, так вы изволите говорить об этом мошеннике-итальянце?.. Но, да простит меня Господь, неужели король имел в виду именно его, когда уверял, что никто не посмеет поднять руку на этого мошенника… даже по приказу нашего государя?

Король смущенно кивнул.

— Так вот, — решительно произнес Вальвер, — король ошибается. Если Его Величеству угодно будет приказать, я за шиворот приволоку в Лувр связанного по рукам и ногам итальянца и швырну его к подножию трона Его Величества.

— И вы осмелитесь сделать это? — воскликнул король; в глазах его зажегся огонек надежды.

— Как только король соизволит повелеть мне, — твердо ответил Вальвер.

— Вот видите, сир, — вмешался Люинь, — не я один советую вам проявить твердость. Вы были несправедливы, заявив, что никто не осмелится арестовать Кончини, ибо я уже давно предлагал вам сделать то же, что только что предложил вам этот молодой человек.

— Вы правы, мой отважный Люинь, беру свои слова обратно, — извинился Людовик XIII.

— Но, сир, — нетерпеливо перебил его Люинь, нередко позволявший себе вольности в обращении с королем, — что же ответит король господину графу де Вальверу?

— То же, что я всегда отвечал тебе, — угрюмо буркнул король. — К чему арестовывать Кончини, если королева, в чьих руках находится регентская власть, тотчас же освободит его?

И юный монарх разразился саркастическим смехом.

— Это другое дело, — все так же невозмутимо заметил Вальвер, — однако королева-регентша не может помешать дворянину вызвать господина Кончини на поединок и убить его. Я, например, был бы не прочь бросить перчатку в физиономию этого мерзавца, а потом всадить ему в грудь шесть дюймов стали.

— Очень может быть, — ответил король, — но королева-регентша почти наверняка прикажет отрубить голову тому, кто осмелится убить Кончини.

И он печально прошептал:

— Нет-нет, надо набраться терпения и ждать. Через несколько месяцев я стану совершеннолетним… И буду властвовать!..

Слова эти были произнесены таким тоном, что Люинь не осмелился настаивать. Вальвер же, изумленный тем, как быстро он сумел завоевать расположение короля, сделавшего ему такие важные признания, приосанился.

Дорога в Лувр была коротка. Через несколько минут они уже подъезжали к королевскому дворцу. Остаток пути прошел в молчании. Вальвер, все более утверждаясь во мнении, что ему наконец удалось поймать свою птицу счастья, гордо поглядывал по сторонам. Ему повезло: по дороге он встретил обоих Пардальянов, которые по-прежнему бродили по улицам Парижа. Вальверу необычайно польстило их изумление при виде провинциального кузена, гарцующего на породистом коне подле короля.

Людовик остановился шагах в двадцати от ворот Лувра, куда Вальвер намеревался въехать победителем.

— Сударь, — ласково произнес он, — благодарю вас, что вы проводили меня до самого дворца. Оставьте себе этого коня на память о нашей встрече. И запомните: если вам захочется увидеть меня, будь то днем или ночью, приходите в Лувр, или в любой иной дворец, где я буду находиться. Вы назовете свое имя, и вас тотчас же проводят ко мне. А теперь — до свидания, граф!

С этими словами король пришпорил коня и легким аллюром въехал под массивную арку ворот свой парижской резиденции.

VII

СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Одэ де Вальвер застыл, словно пригвожденный к месту. Подобной развязки он не предвидел. Сладостные мечты мгновенно рассеялись, как дым. А так как в них он уже успел залететь достаточно высоко, то падение было отнюдь не из приятных. Некоторое время он стоял, совершенно ошеломленный, не зная, что предпринять. Затем его возмущение вылилось в поток яростных ругательств:

— Чума всех забери, дьявол и преисподняя, гром и молния!..

Облегчив таким образом душу, он постепенно успокоился и горестно и презрительно проворчал:

— Увы! Я начинаю думать, что господин де Пардальян все-таки был прав! Похоже, что фортуна — это капризная и жестокая богиня, которая только и делает, что дразнит вас, заманивает в свои объятия, а затем ускользает, оставив вас с носом.

И тут же с несокрушимой уверенностью, присущей молодости, он заключил:

— А все-таки в следующий раз она от меня не уйдет!.. Будь у нее на голове хоть одна волосинка, я вцеплюсь в нее и не отпущу, пусть даже мне придется задушить эту легкомысленную даму в своих объятиях!

Он развернул коня и поскакал на улицу Сент-Оноре, чтобы отыскать очаровательную цветочницу. Вскоре, забыв о своей неудаче, он, словно ребенок, радовался при мысли о том, что стал обладателем великолепного скакуна, чьи достоинства и недостатки он намеревался тщательно изучить. Однако не успел он отъехать на порядочное расстояние от дворца, как вновь увидел обоих Пардальянов. Несомненно, любопытство привело их в окрестности Лувра. Деваться было некуда. Вальвер спешился и двинулся к ним навстречу.

Позади Пардальянов маячил какой-то тип, одетый в невообразимые лохмотья; голову его украшало сооружение, более напоминавшее воронье гнездо, нежели шляпу. Длинный и тощий, он кутался в драный плащ. Заметив Одэ де Вальвера, человек остановился, почтительно снял шляпу и с неподражаемой улыбкой изогнулся в почтительнейшем поклоне. Движения его были не лишены изящества. Однако он понимал, что тот, к кому относилось его приветствие, вряд ли заметил его. Поэтому он отошел в сторону, вновь закутался по самые уши в плащ и принялся ждать. Пока он проделывал вышеописанные действия, мы успели разглядеть его лукавую физиономию, живые бегающие глазки и хитрую улыбку — словом, узнали в оборванце Ландри Кокнара.

— О! Да это же кузен де Вальвер! — приветливо улыбаясь, воскликнул Жеан де Пардальян. — Так это вы стали новым фаворитом короля? Вы, кажется, ехали по левую руку Его Величества?

Жеан де Пардальян говорил достаточно громко; со своего места Ландри Кокнар слышал все.

«Отлично, — сказал он себе, — значит, дворянина, который спас меня дважды — сначала вырвав из когтей Кончини, а затем подарив мне этот кошелек, чьего содержимого мне хватит, чтобы прожить добрых две недели, — зовут господин де Вальвер. Он кузен Жеана де Пардальяна, с которым я был знаком несколько лет назад, когда его прозвищем было — Жеан Храбрый. Неплохо, этого мне пока вполне достаточно».

И Ландри Кокнар медленно двинулся по направлению к улице Сент-Оноре.

На вопрос Жеана де Пардальяна Одэ де Вальвер лишь неопределенно махнул рукой; лицо его выражало крайнюю досаду. Наблюдая эту сцену, Пардальян-старший еле заметно улыбнулся, но промолчал: на этот раз он избрал себе роль стороннего наблюдателя. Сделав вид, что он не заметил гримасы Одэ, Жеан, движимый дружеской заботой, а отнюдь не праздным любопытством, продолжил свои расспросы.

— Это ваша лошадь, кузен?

— Да, кузен.

— Отличный скакун, — заметил Жеан, великолепно разбиравшийся в лошадях.

И по-прежнему дружелюбно, с нескрываемой радостью добавил:

— Так, значит, граф, вам удалось настичь свою фортуну? Расскажите же нам обо всем, и мы порадуемся вместе с вами. Мы только что видели, как вы ехали в эскорте короля.

— Тем более, — вступил в разговор Пардальян-старший, — что, проезжая мимо нас, вы бросили на меня торжествующий взгляд, в котором читалось: «Вот видите, старый ворчун!..»

— Ну что вы, господин де Пардальян! — запротестовал Вальвер, питающий искреннее уважение к шевалье.

— Так ваш взгляд выражал нечто иное? — лукаво улыбнулся Пардальян. — Прекрасно, беру свои слова обратно. Вы посмотрели на меня, желая убедить в том, что поймать свое счастье вовсе не так трудно, как я утверждал.

И внезапно он спросил сурово:

— Неужто вы осмелитесь возразить мне?

— Вы правы, сударь, — признался Вальвер, — и я прошу простить меня за мою самоуверенность.

— Извинение принято, — снова улыбнувшись своей лукавой улыбкой, ответил Пардальян. — Раскаявшийся грешник — грешник только наполовину. Тем не менее вы заслуживаете наказания. И чтобы преподать вам урок, я сам расскажу, что же с вами произошло.

— Я слушаю вас, сударь.

— Вы спасли юному Людовику жизнь. Король захотел «по-королевски» наградить вас. Он оказал вам честь и пригласил вас проводить его до Лувра, вы же, разумеется, решили, что ваша будущность уже обеспечена. Отсюда и тот взор, которым вы меня наградили. Доехав до ворот дворца, король сказал вам несколько любезных слов и отпустил на все четыре стороны. Я ни минуты не сомневался, что дело завершится именно так, а посему последовал за вами до самого Лувра, чтобы утвердиться в своих догадках. И оказался прав.

— Так все и было! — воскликнул восхищенный проницательностью шевалье Вальвер.

— Простите, — продолжил Пардальян, — я кое-что забыл: король был щедр и подарил вам эту лошадь. Вместе с упряжью приличный барышник даст вам за нее не меньше ста пятидесяти пистолей.

И со своей неподражаемой улыбкой прибавил:

— Сто пятьдесят ливров! Для начала это не так уж плохо! Клянусь Пилатом, вряд ли маленький король оценивает себя дороже.

И став снова серьезным, заявил:

— А теперь, мой мальчик, расскажите нам все подробно.

Одэ де Вальвер добавил к рассказу Пардальяна недостающие детали. Он сдержанно поведал, каким образом ему удалось спасти короля; и его скромность не ускользнула от обоих Пардальянов, слушавших молодого человека чрезвычайно внимательно. Вальвер посмеялся над своими радужными мечтаниями, рассказывая о том, как он решил, что король в награду пожалует ему какую-нибудь придворную должность. Он в точности передал разговор о Кончини и слова, сказанные ему королем при прощании.

Оба Пардальяна слушали юношу с неослабным вниманием. Было ясно, что они искренне привязаны к молодому человеку. Сам же Вальвер относился к Пардальяну-старшему с поистине сыновним почтением. С Жеаном он чувствовал себя куда свободнее и держался с ним как со старшим братом.

— Не отчаивайтесь, Вальвер, — утешил его Жеан, как только тот завершил свой рассказ, — в следующий раз вам непременно повезет.

— Надеюсь, сударь, — с улыбкой ответил Вальвер.

— А кстати, — внезапно спросил Пардальян-старший, — с чего это вы желаете смерти Кончини? Что он вам сделал?

— Но, сударь, — не моргнув глазом, ответил Вальвер, — разве не он преследовал мою кузину Бертиль де Сожи и моего кузена Жеана де Пардальяна, ее супруга? Мне кажется, этого вполне достаточно, чтобы возненавидеть его.

— Согласен. Но ведь наверняка у вас имеется и собственный повод для ненависти?

На этот раз Вальвер покраснел. Заметив его смущение, оба Пардальяна переглянулись и украдкой улыбнулись друг другу. Однако Вальвер быстро взял себя в руки.

— Действительно, сударь, у меня вышла ссора с его людьми.

И, повернувшись к Жеану, добавил:

— Мне еще предстоит свести счеты с господами Лонгвалем и Роктаем. Среди гвардейцев Кончини я также узнал Эйно.

— Старые знакомые, с которыми я пока еще не успел сквитаться, но непременно сделаю это — рано или поздно, — холодно произнес Жеан; тон, которым были сказаны эти слова, не предвещал ничего хорошего упомянутым выше лицам.

Пардальян-старший был нелюбопытен и вопросов больше не задавал. Однако он не преминул преподать юноше еще один урок:

— Вы хотите убить Кончини и потому решили вызвать его на поединок. Что ж, с этим я могу согласиться. Но арестовать его?! Как вам, графу де Вальверу, могла прийти в голову подобная мысль? Арест — это дело полиции, а не дворянина!

— Но, — робко возразил Вальвер, всегда высоко ценивший наставления шевалье, — если бы такой приказ отдал король?

— Есть приказы, которым истинный дворянин не подчиняется никогда, даже если их отдает сам король, — отрезал Пардальян.

Одэ де Вальвер поклонился, давая понять, что полученный урок не пропал даром. Но Пардальян еще не сказал своего последнего слова. Внезапно он остановился и, придав своему лицу безразличное выражение, столь хорошо знакомое нашему читателю, произнес:

— Подумать только, король был так любезен, что обещал принять вас в любой час, когда вы сами того пожелаете. Черт побери, такой милости удостаивается далеко не каждый. Попробуйте-ка навестить его… Может быть, на этот раз вам повезет больше и вы получите от него более существенное подтверждение его признательности, нежели лошадь ценой в полторы тысячи ливров.

Умело скрывая свое любопытство, Пардальян принялся ждать ответа. И он не замедлил последовать.

— Вы смеетесь надо мной, милостивый государь! — возмутился Вальвер. — Теперь моя очередь сказать вам: фи, сударь!

В глазах Пардальяна заиграли веселые искорки: он выяснил все, что хотел. Они вернулись на улицу Сент-Оноре. Вальвер, искавший глазами Мюгетту, был рассеян и отвечал обоим Пардальянам невпопад. Отец и сын незаметно переглянулись; на губах их появилась улыбка — насмешливая и одновременно снисходительная.

Вальвер не нашел Мюгетту, зато заметил двух здоровенных верзил, своим заносчивым видом напоминавших записных бретеров, а своими опрятными костюмами из фламандского сукна — слуг из хорошего дома. Указав на них Жеану, молодой человек сказал:

— Мне кажется, сударь, что это Гренгай и Эскаргас. И они вас разыскивают.

Жеан живо обернулся. Гренгай и Эскаргас тут же метнулись к нему и, не доходя нескольких шагов, вытянулись, держа руки по швам, словно солдаты, ожидающие приказаний своего командира. С тех пор, как мы познакомились с ними в одном из наших предыдущих романов, они ни капельки не изменились. Пожалуй, только немного потолстели. Разбогатев, они не стали ни неблагодарными, ни забывчивыми… Как и прежде, они были беззаветно преданы тому, кого некогда называли «вожаком», а затем «господином Жеаном». И оба по-прежнему испытывали величайшее почтение к шевалье де Пардальяну. Можно даже сказать, что они просто обожали этого необыкновенного человека.

На немой вопрос Жеана оба храбреца отрицательно замотали головами. Жеан тяжело вздохнул.

Одэ де Вальвер, сгоравший от нетерпения пуститься на поиски своей возлюбленной, воспользовался подходящим случаем.

— Я покидаю вас, — промолвил он.

И быстро добавил:

— Если, конечно, вам не нужна моя помощь. Я буду счастлив сделать все, что в моих силах.

— Нет, благодарю, мой мальчик, — ласково ответил Пардальян-старший. — Ступайте же, я вижу, вас ждут неотложные дела, — лукаво улыбнувшись, напутствовал он Вальвера.

Трое мужчин обменялись крепкими рукопожатиями. Одэ дружески распрощался с обоими Пардальянами, и они расстались. Однако вскоре Вальвер в растерянности остановился. Конь, которому он только что так радовался, стеснял его. И самом деле, не мог же он выслеживать женщину, ведя за собой на поводу коня.

— Черт побери, — воскликнул он, поразмыслив, — думаю, что Эскаргас и Гренгай согласятся позаботится о моей лошади!

Быстро вернувшись туда, где он оставил обоих Пардальянов и их преданных почитателей, молодой человек спросил у бравых молодцов, не возьмут ли они на себя труд отвести его коня в гостиницу. Как он и предполагал, они охотно согласились.

— Всегда к вашим услугам, господин граф, — заверил его Гренгай, который, будучи парижанином, считал себя большим знатоком общения с высокородными особами.