XVII

КУДА НАПРАВЛЯЛАСЬ ЮНАЯ ЦВЕТОЧНИЦА

Вальвер был раздавлен, уничтожен. Глядя безучастным взором вслед юной красавице, он ошеломленно повторял:

— Она не свободна!.. Она не свободна!.. Что она имела в виду?.. И почему она не свободна… раз она не замужем… раз никого не любит… Она сама мне об этом сказала. А раз она сказала, значит, так оно и есть, потому что такое чистое и невинное создание не может лгать… И когда она призналась, что если бы смогла полюбить кого-нибудь, то полюбила бы меня, она наверняка говорила правду! Нет, она не солгала, я чувствую, что она полюбила бы меня… Но тогда что же?.. Почему она не свободна, почему?.. Клянусь Небом, я должен узнать, что скрывается за ее словами, и я это узнаю!..

И он словно безумный бросился на улицу Сент-Оноре. Догнать Мюгетту-Ландыш не составляло никакого труда. До сих пор Вальвер действовал под влиянием внезапных побуждений. Он был слишком растерян, чтобы рассчитывать свои поступки. Но как только он принял решение, он тут же обрел хладнокровие, необходимое для его выполнения. Он начал с того, что по самые глаза закутался в плащ и принялся издалека наблюдать за девушкой. Давно привыкнув к подобного рода маневрам, он был уверен, что останется незамеченным ею.

Мюгетта шла по направлению к Трауарскому кресту. Он быстро понял, что на этот раз она устремилась прямо к цели, не сворачивая и не петляя по улицам, как обычно поступала, когда желала ввести в заблуждение тех, кто захотел бы выследить ее.

Но не только Одэ пришел к такому выводу: еще один преследователь, закутавшись в плащ, шагал за Вальвером; главным объектом его внимания, без сомнения, была девушка. Судя по тому, что ни Вальвер, ни Мюгетта не заметили этого человека, можно было сделать вывод, что и ему не внове подобного рода дела. Этим преследователем был Стокко. Откуда он появился, как оказался здесь, позади юной цветочницы? Не имеет значения. Главное, что он был тут и, подобно Вальверу, следил за ней.

Почему же сегодня наша красавица пренебрегла своими обычными мерами предосторожности? Возможно, она посчитала, что теперь ей нечего опасаться, раз она находится под покровительством всемогущей герцогини Соррьентес. А может, взволнованная признанием Вальвера, она впервые за долгое время позабыла о них. Во всяком случае она, не прячась, дошла до улицы Арбр-Сек, а затем свернула налево и оказалась на площади Трех Марий, находившейся возле начала Нового моста и позже превратившейся в продолжение улиц де ла Моннэ и Пон-Неф.

Она вошла в кабачок, но задержалась там всего на несколько минут. Со двора кабачка она выехала, сидя на спине маленького серого ослика; дабы не потерять равновесие, девушка упиралась ногами в аккуратные деревянные стремена. На шее ослика с двух сторон висели корзины. Одна корзина была пуста, во второй же лежал объемистый сверток. Только проницательный взор влюбленного мог узнать Мюгетту-Ландыш в этой фигуре, закутанной с головы до ног в коричневый плащ с огромным капюшоном, который девушка предусмотрительно надвинула на лицо.

— Вперед, Гризон, вперед, — ласково подбодрила ослика Мюгетта, — мы и так здорово опаздываем.

Гризон прислушался, пошевелив своими серыми ушами, взмахнул хвостом и пустился рысцой.

Не нуждаясь ни в чьих указаниях, он резво побежал по Новому мосту. Ясно было, что он прекрасно знает дорогу.

Весь во власти своих мрачных мыслей, Вальвер, прибавив шаг, последовал за ослом.

Следом за ним, крадучись, словно выслеживающий добычу лис, пробирался Стокко.

Напрасно люди считают осла глупым животным. Напротив, он очень сообразителен и обладает превосходной памятью. У него покладистый нрав, и если с ним обращаться хорошо, он глубоко привязывается к своему хозяину. Гризон, похоже, обожал свою хозяйку, отважно восседавшую у него на спине. Нет сомнений, что она баловала его, и он по-своему выражал ей свою признательность. Словно поняв адресованную ему просьбу, он бодро затрусил по хорошо известной дороге. Погруженная в свои мысли, Мюгетта не утруждала себя ролью погонщика, так как по опыту знала, что во всем может положиться на умное животное.

И впрямь: смышленый серенький ослик пересек мост, выбежал из города через ворота Дофина и, огибая канавы, добрался до улицы Анфер, оставив позади предместье Монруж. Затем в течение двух часов осел трусил среди полей, никуда не сворачивая и лишь иногда замедляя шаг, чтобы отдохнуть.

Теперь осел бежал по дороге, вдоль обочин которой тянулась живая изгородь из розовых кустов. Розы были самых разнообразных оттенков — от пунцово-алых до нежно-белых. Все поля вокруг, насколько хватало глаз, были засажены исключительно розами, этими поистине королевскими цветами. В воздухе разливалось нежнейшее волшебное благоухание — дурманящий запах цветов в соединении с тончайшим ароматом спелой земляники. И верно: приглядевшись, можно было заметить, что среди розовых кустов ровными рядами тянулись грядки алых ягод, обрамленных яркими зелеными листьями. Мюгетта радостно вдыхала чудесные запахи этих сказочных полей.

На склоне холма раскинулась небольшая чистенькая деревушка, утопавшая в розовых кустах; она, без сомнения, заслужила свое имя Фонтене-о-Роз, что означало «утопающая в розах». На самом краю деревни находился маленький опрятный домик — мы даже не побоимся назвать его кокетливым. Домик этот стоял в саду, где росло множество цветов, среди которых преобладали розы и лилии. Сад был окружен плотной живой изгородью из кустов эглантина, именуемого также дикой лесной розой, или шиповником. По стенам домика карабкались ползучие розы. Все вокруг цвело. Сад, живая изгородь и сам дом очень напоминали один гигантский букет цветов.

Ослик остановился прямо перед калиткой, ведущей в этот цветущий и благоухающий уголок, и звучным ревом известил о своем прибытии.

В домике явно ждали этого сигнала. Еще не заглох звучный ослиный рев, как дверь отворилась и из нее выбежала рослая женщина лет пятидесяти, одетая так, как обычно одеваются зажиточные крестьянки. Она бросилась к калитке и отперла ее.

— Слава Богу! — облегченно воскликнула она. — Как вы сегодня поздно! Я уже стала волноваться за вас.

— Я опоздала не по своей вине, матушка Перрен, — извиняющимся тоном проговорила Мюгетта. — Сейчас я вам все расскажу.

— Главное, что вы наконец здесь, и с вами, хвала Господу, ничего не случилось! — ответила матушка Перрен.

Своими сильными руками она подхватила девушку, приподняла ее, словно пушинку, поставила на землю и звонко расцеловала ее в обе щеки.

— Ну, здравствуй, моя красавица! — радостно произнесла она.

И восхищенно добавила:

— Господи, да ты все хорошеешь и хорошеешь!

— А вы становитесь все сильнее и все добрее, — со смехом отвечала Мюгетта-Ландыш, с удовольствием возвращая поцелуи.

И, так как достойная женщина уже принялась вытаскивать сверток из корзинки, она предостерегла ее:

— Осторожнее, матушка Перрен, осторожнее. Там сладости и кое-какие хрупкие вещицы для моей доченьки Лоизы.

— Будьте спокойны, — смеясь, отвечала добрая женщина, — я сразу догадалась, кому предназначен этот пакет. Как будто я не знаю, что вы живете только ради вашей малышки — самого избалованного ребенка на свете.

— А разве она не заслуживает любви и ласки?

— Ах, конечно, заслуживает, мой бедный милый ангелочек! — убежденно воскликнула матушка Перрен.

— Хорошо, что вы согласны со мной, иначе бы я…

— Что — иначе? — переспросила матушка Перрен, так и не дождавшись конца фразы.

— Иначе я бы спросила у вас, с какой стати вы балуете ее ничуть не меньше, чем я, ее мать, — рассмеялась Мюгетта.

— Ее мать! Вот как она себя называет! — проворчала матушка Перрен.

И громко добавила:

— А все-таки вам бы не мешало иногда подумать и о себе. Ведь вы все, что зарабатываете, тратите на вашу Лоизетту… не считая тех денег, которые вы отдаете мне — тоже для нее.

— Она моя дочь! — повторила Мюгетта-Ландыш, внезапно посерьезнев. — И я не хочу, чтобы ее детство было похоже на мое: голодное, тоскливое и мрачное.

XVIII

МАМЕНЬКА МЮГЕТТА

Матушка Перрен заперла калитку, и женщины направились в дом.

Вальвер остановился перед этой преградой. Случай, а вовсе не его старания, скрыли его за густой изгородью от взоров обеих женщин, все еще находившихся в саду. Вальвер был бледен. Колени его дрожали, и он, несомненно, упал бы, если бы в отчаянии не вцепился в ветки шиповника. Он не заметил, как руки его мгновенно покрылись глубокими царапинами, оставленными острыми колючками.

Несчастный все слышал. Слова «моя дочь» и «я ее мать» произвели на него действие, подобное внезапному удару тяжелой палицы палача. Он прохрипел:

— Ее дочь!.. Так значит, у нее есть дочь?.. И именно это она хотела сказать, когда уверяла меня, что не свободна?.. Дочь! У нее есть дочь!.. И она утверждает, что не замужем!.. Но если она не замужем, откуда же взялась дочь?.. Значит, у нее был… О, нет, это немыслимо. Она — сама чистота, а я говорю о любовнике! Нет-нет, я не расслышал, я не понял!..

И в эту минуту он услышал, как Мюгетта-Ландыш спросила:

— Так где же она, моя доченька Лоиза? Почему до сих пор не выбежала меня встречать?

— Крошка переволновалась, ожидая вас. Она прекрасно поняла, что вы опаздываете. Я отослала ее играть в сад за домом. Наверное, она не услышала голоса своего приятеля Гризона, иначе давно была бы здесь, — объяснила матушка Перрен.

— Тогда быстрей, — воскликнула Мюгетта, сбрасывая плащ, — быстрей к ней!

И снова Вальвер все слышал. Едва он убедил себя, что плохо понял разговор двух женщин, как его возлюбленная опять произнесла: «Моя доченька Лоиза». Она говорила не слишком громко, но для Вальвера слова ее прозвучали, словно раскаты грома. Он увидел, как обе женщины направились в сад позади дома, и двинулся за ними вдоль изгороди. Он хотел все видеть, все слышать. В душе у него жила отчаянная надежда, что ему вот-вот скажут, будто он ошибся, и хотя слух говорил ему совсем иное, он все еще отказывался верить собственным ушам. Среди кустов шиповника он обнаружил просвет, позволявший ему наблюдать за происходящим, оставаясь при этом незамеченным. Он остановился и принялся смотреть и слушать.

В глубине сада играла грустная девочка лет пяти. Она была необычайно красива. Ее большие глаза вполне могли посоперничать своей голубизной с ясным лазурным небом, сиявшим над головой «милого ангелочка», как назвала малышку матушка Перрен. Мягкие золотые волосы пышным ореолом обрамляли ее хорошенькое личико. Одежда ее отнюдь не подобала девочке из простонародья: Лоиза была одета изящно и даже не без роскоши, так, как одеваются девочки в семьях зажиточных горожан. Да, сомнений на было: когда речь заходила о покупках для ребенка, ничто не казалось ее матери слишком дорогим.

Как мы уже сказали, девочка играла. Вернее, делала вид, что играет, ибо мысли ее — это было совершенно очевидно — находились далеко отсюда. На ее печальном личике то и дело возникала гримаска, говорившая о близких слезах. Однако до сих пор ей удавалось сдерживать рвущиеся наружу рыдания. На коленях у нее лежала кукла, и она сурово грозила ей пальчиком. Упреки, адресованные кукле, выдавали тайные тревоги девочки.

— Вы только посмотрите, — нежным голоском журила она свою безмолвную подругу, — посмотрите, мадемуазель, на кого вы похожи… Маменька Мюгетта рассердилась на вас и не пришла… Ведь она должна была прийти, а вот не пришла… А теперь — так и знайте — маменька Мюгетта не придет вовсе… а все из-за вашего дурного поведения, мадемуазель… Вы доставляете столько хлопот вашей маменьке Лоизе… И ваша маменька огорчается… о-очень… о-о-горчается… ваша… маменька Мюгетта больше не придет… Она больше не вернется…

Слушая наивные жалобы ребенка, Вальвер чувствовал, как сердце его обливается кровью.

Мюгетта-Ландыш также услышала их, и остановилась, растроганная и зачарованная одновременно.

— Ах ты, маленькая, — запричитала добрая матушка Перрен, — слышите, как она воркует? Вы любите ее от всего сердца, и она отвечает вам тем же. Бегите скорей, успокойте ее!

— Лоиза! — тихо позвала Мюгетта. — Малышка моя Лоизетта!

Ребенок настороженно вскинул головку, и тут же хорошенькое личико озарилось радостью, а в прозрачных голубых глазах засветилась нежность. Одним прыжком девочка вскочила на ноги; кукла покатилась по земле, но она даже не заметила этого. Раздался пронзительный крик: в него была вложена вся страстная детская любовь:

— Маменька Мюгетта!..

И быстро, как только позволяли ее маленькие ножки, она побежала навстречу девушке, бросилась в ее раскрытые объятия, сжала ее своими ручонками и принялась покрывать поцелуями.

— Маменька Мюгетта!.. Это ты!.. — повторяла она. — Маменька Мюгетта!.. Ты пришла!..

— Дочь моя, — шептала восхищенная Мюгетта, — моя милая доченька!.. Моя чудная, милая Лоизетта!.. Так, значит, ты любишь свою маменьку Мюгетту? Скажи мне, сокровище мое, как ты любишь свою маму?

Ребенок обхватил девушку за шею, прижался щекой к ее щеке, затем пылко поцеловал ее и произнес:

— Я от всего сердца люблю мою добрую маменьку Мюгетту!

Вот какую картину увидел из своего укрытия Вальвер. Силы его были на исходе, он не мог больше ни слушать, ни смотреть. Шатаясь, словно пьяный, путаясь в кустах и натыкаясь на деревья, он бросился прочь, даже не подумав, в какую сторону ему надлежит держать путь.

А если бы он остался долее, то стал бы свидетелем вот какого разговора.

Когда радостные крики немного поутихли, Мюгетта-Ландыш и матушка Перрен уселись на скамейке в саду. Малышка Лоиза взобралась на колени к той, кого она называла своей «маменькой Мюгеттой».

— Посмотри, какие подарки я тебе принесла, — обратилась Мюгетта к ребенку.

Матушка Перрен принялась распаковывать привезенный девушкой сверток. Мюгетта извлекла оттуда сухое печенье, пакетик круглых конфет, целую гору сладостей и множество маленьких игрушечных фигурок. При виде всех этих чудес ребенок охнул от восторга и, выражая свою благодарность маменьке Мюгетте, принялся обнимать и целовать девушку.

Мюгетта смеялась счастливым смехом, наслаждаясь наивной радостью девочки, ребенок же, сгорая от любопытства, сам принялся рыться в свертке, казавшемся ему неисчерпаемым источником сокровищ.

— А это что? — спросила она.

— Это, — улыбнулась Мюгетта, — четыре бутылки вина для матушки Перрен.

И обращаясь к почтенной женщине, произнесла:

— Стаканчик вина после каждой трапезы придаст вам сил. Сегодня вечером мы откроем одну бутылку, и нам хватит ее до завтра. Я собираюсь ночевать здесь, матушка Перрен.

Столь подробные разъяснения понадобились для того, чтобы пресечь поток благодарственных речей со стороны растроганной женщины. Едва умолкла Мюгетта, как заговорила крошка Лоиза:

— Ты хочешь сказать, что я буду спать вместе с маменькой Мюгеттой на большой кровати?

— Да, моя милая.

— А это что? — продолжала любопытная девчушка.

— Это тоже для матушки Перрен.

— Для меня?! — сдавленным голосом воскликнула почтенная матрона. — Такой красивый шелковый платок!.. Из настоящего шелка!..

— Да, для вас, — ответила Мюгетта, накидывая платок на шею раскрасневшейся от радости матушки Перрен.

— Какая ты красивая, матушка Перрен! — восхищенно воскликнула Лоиза.

— Ах, мадемуазель, это уж слишком, право слово, слишком! — отнекивалась добрая женщина.

Наконец подарки были розданы. Малышка Лоиза тут же побежала под навес, где ослик Гризон вовсю уплетал в изобилии положенную ему в кормушку вкусную еду. Девочка и ослик были старыми друзьями, поэтому едва завидев малышку, Гризон перестал есть, повернул голову и, подтверждая свои дружеские чувства, приветствовал ее радостным ревом. Девчушка принесла своему приятелю горсть только что полученных ею лакомств, которые тот принялся с аппетитом жевать, от удовольствия поводя своими мягкими серыми ушами. Маленькая Лоиза была очень доброй девочкой.

Поздоровавшись с Гризоном, Лоиза вернулась к своей кукле, подняла ее с земли, поинтересовалась, не ушиблась ли та, и повела «свою дочку» смотреть подарки. Вместе с куклой она забралась на край скамейки, где сидели Мюгетта и матушка Перрен. Увидев ее, почтенная женщина заметила:

— Посмотрите, какая умница! Она ни на шаг от вас не отходит. Надо же, как она вас любит!

— Иначе и быть не может, — взволнованно отозвалась Мюгетта. — Я ведь живу только для нее. Да, матушка Перрен, только для нее: сегодня утром я отказала отважному и честному дворянину, просившему меня стать его женой.

— Дворянину!

— Графу, матушка Перрен, настоящему графу.

— И вы отказали?.. Из-за Лоизы?..

Мюгетта кивнула. Матушка Перрен внимательно взирала на нее. Девушка, казалось, не испытывала ни сожаления, ни раскаяния, но достойной матушке Перрен нельзя было отказать в известной проницательности. Она прекрасно поняла, что за невозмутимостью девушки скрывается буря чувств, и решила испытать Мюгетту:

— А он молод, этот граф?

— Вряд ли ему больше двадцати.

— Красив?

— По-моему, да.

— Богат?

— Нет. Но у него блестящее положение, он состоит на службе у знатной испанской принцессы, которая чрезвычайно щедра со своими людьми.

— И вы не любите его?

Задав нарочито небрежным тоном сей вопрос, добрая крестьянка исподтишка наблюдала за девушкой. Мюгетта ответила просто:

— Нет, я его не люблю.

И мечтательно прибавила:

— И все же никто мне не кажется более достойным любви, чем этот граф де Вальвер… Его зовут Вальвер… Одэ де Вальвер… Одэ.

— Красивое имя, — заметила матушка Перрен, и в глазах ее запрыгали лукавые искорки.

— Вы тоже так считаете? — простодушно откликнулась Мюгетта. — Я впервые заметила, как свежо и как сладостно звучит это имя — Одэ.

— Видите ли, — с преувеличенно серьезной миной ответила матушка Перрен, и глаза ее заблестели еще ярче, — рано или поздно приходит такая минута, когда вдруг начинаешь делать поразительные открытия. Так вы сказали, что этот отважный дворянин достоин того, чтобы его полюбили?

— Если бы я могла полюбить, я бы полюбила только его, — призналась Мюгетта-Ландыш. — О! Он дерзкий и бесстрашный, хотя выглядит робким и застенчивым; он невероятно силен, хотя и похож на юного хрупкого пажа.

И Мюгетта коротко поведала о подвигах Вальвера: вызволение Ландри Кокнара из лап клевретов Кончини, спасение короля от неминуемой смерти, урок, преподанный Роспиньяку и его приятелям, ничего не было ею забыто.

— Господи Иисусе! — восхищалась матушка Перрен. — Да этот дворянин — настоящий паладин былых времен! И вы утверждаете, что не любите его?

Увидев, что девушка вновь отрицательно покачала головой, она продолжила:

— Ладно, не беда, это придет.

И не удержавшись, хитро рассмеялась:

— А может, и уже пришло, только вы еще об этом не подозреваете.

— Что? — растерялась Мюгетта. — Что придет, что уже пришло, о чем я не подозреваю?

— Да полюбите вы его, разрази меня гром!

На этот раз Мюгетта покраснела, опустила голову и умолкла.

— У меня нет от вас секретов, добрая моя Перрен, — наконец прошептала она.

— И правильно, потому что хоть я и простая крестьянка, но у меня есть кое-какой опыт в таких делах и дурного я вам не посоветую. Да что говорить, мадемуазель, вы же знаете — я за вас в огонь и в воду готова…

— Знаю, добрая моя Перрен. Вы всегда любили меня, и я тоже всей душой привязана к вам. Поэтому я скажу вам откровенно: не знаю, как оно сложится дальше, но с недавнего времени — а особенно с сегодняшнего утра — я думаю об этом молодом человеке гораздо больше, чем мне бы того хотелось.

— Я и говорю вам, что это придет, непременно придет, — ликовала матушка Перрен.

— Это было бы большим несчастьем, — вздохнула Мюгетта.

— Почему? — возмутилась добрая крестьянка. — Неужто из-за малышки Лоизы?

И ворчливо прибавила:

— Какой смысл жертвовать собой ради ребенка, который вам никто! Ведь Лоизетта же не ваша дочь.

— Это правда. Но я люблю ее, как если бы она и вправду была моей дочерью. Я стала ее приемной матерью.

— Бросьте! Любите ее, сколько вам будет угодно, милочка, она того вполне заслуживает, но только и о себе не забывайте. Вспомните, что у этого ребенка, возможно, есть и мать, и отец, и они до сих пор разыскивают его. Кто вам сказал, что они никогда не встретятся со своей дочерью! Вполне возможно, что однажды они придут и потребуют у вас свое дитя. Ну, и что же вы станете делать? Подумайте-ка хорошенько: что вы им скажете?

— Тогда мне придется расстаться с Лоизой. Это настоящее преступление — не вернуть ребенка плачущей матери.

Мюгетта говорила просто и не без запинки. Было ясно, что слова ее идут от чистого сердца и что именно так она бы и поступила. Однако девушка страшно побледнела: было видно, что ее страшит даже мысль о возможной разлуке с ребенком, которого она любила больше жизни. Маленькая Лоизетта была так дорога ей!

Матушка Перрен горестно покачала головой и проворчала:

— Ах ты Господи, да я знаю, что вы вернете ее родителям. Вы слишком честны, чтобы попытаться спрятать от них девочку, значит, вы ее вернете. И останетесь одна, и вместо того, чтобы радоваться, — а ведь вы так любите смеяться! — будете сидеть да проливать слезы. Так неужели же вы хотите погубить вашу юность?

Маленькая Лоиза по-прежнему играла с куклой, которую она называла своей «дочкой». Она была настолько поглощена игрой, что, казалось, не слышала ни единого слова из беседы двух женщин. Однако внезапно она встала и порывисто бросилась в объятия удивленной Мюгетты. Дрожащим от слез голосом девочка прокричала:

— Я хочу всегда быть с тобой! Я не хочу идти к своим родителями. Я их не знаю, они злые, я ненавижу их!

— Лоиза! Лоиза! — воскликнула растерявшаяся Мюгетта. — Пожалуйста, не говори так больше! Это очень плохо!.. Если ты будешь повторять плохие слова, я рассержусь и не стану тебя больше любить.

Обычно подобная угроза действовала безотказно, но сейчас она не произвела своего обычного действия. Лоиза забралась девушке на колени, повисла у нее на шее и зарыдала.

— Вот видишь, они и вправду злые, раз из-за них ты не хочешь меня любить, — всхлипывала она.

И с гневом добавила:

— Они плохие, потому что хотят забрать меня у тебя!.. Плохие, потому что хотят, чтобы ты осталась одна и все время плакала… Матушка Перрен только что это сказала, я сама слышала. Я не хочу уходить с ними. Я их ненавижу… ненавижу.

— Замолчи, — в ужасе крикнула Мюгетта, глядя на пришедшего в исступление ребенка, — замолчи немедленно.

И девушка нежным и мелодичным голоском принялась объяснять Лоизе, почему она должна любить и уважать своих непонятно где обретавшихся родителей. Дитя слушало с поразительным для его возраста вниманием, а по завершении речи Мюгетты малышка покачала головкой в знак несогласия и, еще крепче обняв Ландыш, пролепетала:

— Я готова любить и уважать их, раз ты так хочешь, но только я не желаю расставаться с тобой. Я хочу всегда быть с моей маменькой Мюгеттой, всегда, всегда!..

— Увы, милая! — вздохнула Мюгетта чуть не плача. — Право на их стороне, и нам останется только склониться перед их волей.

Девочка ответила не сразу. Вертикальная складка, внезапно пересекшая ее чистый лоб, показывала, что она мучительно размышляет. Ее маленький детский мозг лихорадочно работал. О чем же мог думать этот белокурый голубоглазый ангелочек? Вскоре Лоиза поведала о своих мыслях. Природная смекалка подсказала ей правильный ход: она принялась ласкаться к своей обожаемой маменьке, видимо, собираясь сказать ей что-то важное. Гладя лицо девушки своими белыми пухлыми ручонками, она прижалась к нему щекой и осыпала поцелуями — нос, лоб, глаза, щеки… Вкрадчивым голоском малышка начала:

— Маменька Мюгетта, если бы ты только захотела… я знаю как сделать так, чтобы мы никогда не разлучались.

— Как же это, моя милая?

Ребенок внезапно стал серьезен.

— Да вот как, — произнесла Лоиза. — Ты хорошо знаешь Одэ?

— Одэ! — удивленно повторила Мюгетта. — А кто этот Одэ?

— Одэ, о котором ты только что разговаривала с матушкой Перрен… Понимаешь, маменька Мюгетта, я играла со своей дочкой… но я все слышала, каждое ваше словечко! Каждое-каждое!

Волна чувств вновь захлестнула маленькую Лоизу.

— Мне так нравится Одэ!.. Я так люблю его!

— Но ты даже не знаешь этого господина! — предостерегающе воскликнула Мюгетта.

— А я все равно его люблю! — настойчиво повторила Лоиза и объяснила: — Я люблю его, потому что ты его любишь! Лоиза любит всех, кого любит ее маменька Мюгетта.

— Да кто тебе сказал, что я люблю его? — краснея, возмутилась Мюгетта.

— Ты сама сказала.

— Никогда я этого не говорила!

— Ты не говорила, но я же видела, что тебе очень хотелось так сказать. И он тебя тоже любит. Лоиза любит всех, кто любит ее маменьку Мюгетту. А я люблю его, потому что он тебя защитил. Так, вот: раз он тебя любит и хочет, чтобы ты стала его женой, тебе надо ответить «да». Тогда я стану его дочерью. А ты сказала, что он очень сильный, значит, он сможет защищать нас двоих. И нас больше никто не сможет разлучить. Видишь, как все просто. Скажи ему «да», маменька Мюгетта, скажи «да», умоляю тебя!

— Ах, ты маленький ангел Господень! — громогласно заявила матушка Перрен. — Клянусь Небом, она нашла замечательное решение. Прислушайтесь же, мадемуазель, к голосу невинного младенца!

— Ах, вот как? — оборонялась Мюгетта. — Значит, теперь вы вдвоем на меня набросились?..

— У вас все равно нет другого выхода. Сам Господь вложил в уста ребенка мудрые не по годам речи. Этот граф Вальвер отважный человек. Он удочерит девочку и станет ее защитником. И если ее родители найдутся, если они захотят забрать ее домой… что ж, у вас останутся замечательные дети, которых подарит вам ваш супруг; они смягчат вам расставание с Лоизеттой. А если родители ее не найдутся, таким образом вы подарите ей отца. Уж поверьте мне, это кое-что значит. Поймите же, мадемуазель, это самое простое и лучшее решение: оно принесет счастье не только вам, но и всем нам.

— Вы сами не знаете, что говорите, — промолвила Мюгетта.

И не без грусти добавила:

— Подумайте немного, моя добрая Перрен, забудьте на минутку о своей слепой любви ко мне. Разве благородный граф де Вальвер может жениться на девушке без роду и племени, на скромной уличной цветочнице? Это совершенно невозможно. С моей стороны было бы просто безумием думать об этом.

— А почему бы и нет? — с прежним упорством отозвалась добрая старуха. — Кто вам сказал, что вы не благородного происхождения? Может быть, ваши родители еще более знатные вельможи, чем этот граф де Вальвер! Вот вы запрещаете мне называть вас «мадемуазель», и я пытаюсь вас слушаться, но у меня ничего не получается, словно это слово само срывается у меня с языка. Я же прекрасно вижу — да это и любому видно! — что вы совсем не такая, как я. Вы не знаете своего имени, но вы еще вовсе не так стары, чтобы навсегда отказаться от попытки узнать, кто ваш отец и ваша мать.

— Мой отец!.. Моя мать!.. — мечтательно прошептала Мюгетта.

— Может, они разыскивают вас повсюду, и в один прекрасный день вы с ними встретитесь? Знаете, что я вам скажу? Я уверена, что вы найдете своих родителей, и тогда откроется, что вы по своему положению стоите даже выше, чем де Вальвер. Так что вполне возможно, что это граф, сам того не зная, делает превосходную партию, женясь на вас.