Здесь, на этой помойке!
      Он не мог поверить в свою удачу. Но факт оставался фактом.
      "Она существует! - кричал Иванов-Бермудянский, прыгая по кабинету. Какие Бермуды?! Какие Бермуды?! Вот она! Здесь!"
      Весь день провел он взаперти, лихорадочно выводя на бумаге цепочки бесчисленных формул.
      Вечером академик вышел из института и, настороженно озираясь по сторонам, ещё раз измерил шагами помойку.
      "Триста шестьдесят пять, - пробормотал он про себя. - Так и запишем!"
      С этого дня он регулярно проделывал свой тайный эксперимент.
      Аномалия вела себя странно. Она то уменьшалась за день на несколько метров, то застывала на одной отметке, то возвращалась к своим первоначальным размерам и пребывала в таком состоянии по два-три месяца.
      "Занятно... занятно... - бормотал академик, вышагивая по узкой разбитой дорожке. - Очень занятно!"
      Он ещё многого не мог объяснить себе, но главное не подлежало сомнению: ОНА существует!
      - Она существует! - торжественно произнес академик Иванов-Бермудянский и с нескрываемой гордостью глянул на едва различимый в темноте силуэт своего юного друга.
      Кухтик понял, что имеет дело с законченным психом.
      Еще несколько минут простояли они молча на краю помойки и наконец двинулись дальше.
      - Ну? - спросил счастливый охотник за аномалиями, дойдя с Кухтиком до подъезда дома. - Понимаете ли вы, юноша, к какой великой тайне приобщились сегодня?
      - Я да... Я конечно... К тайне... - пролепетал Кухтик, думая только об одном - как бы скорее унести ноги.
      - Знаете что, - сказал академик. - Почему бы вам не зайти ко мне завтра? Вы, юноша, не скрою, крайне симпатичны мне, и я бы хотел продолжить нашу беседу. Только ради Бога - без церемоний.
      - Завтра... завтра? - У Кухтика похолодела спина.
      - Именно завтра, мой юный друг. Да и вообще - отбросьте вы эту субординацию. Молодежь - вот наша надежда! Дорога к знаниям терниста, мой друг. Но я с радостью помог бы вам ступить на нее.
      Кухтик замычал что-то невнятное и вдруг, вспомнив о спасительной лазейке, выпалил:
      - Так завтра же на картошку всем!
      - Ах да. Да... Я и забыл, - с досадой в голосе произнес академик - На картошку... Жаль. Очень жаль... На картошку... Ну, тогда - послезавтра. Или в любой день. Милости прошу. Только - без церемоний.
      Иванов-Бермудянский сжал в темноте потную Кухтикину ладонь и величаво откланялся.
      - А теперь позвольте оставить вас, мой друг. Пора, знаете ли, домой. Очень рад был встрече. Очень рад.
      Еще раз пожав Кухтику руку, академик зашагал прочь и растворился во тьме. Кухтик остался один.
      "Псих, - произнес он про себя. - Правду Колька сказал. Псих".
      Он посмотрел на мрачные очертания свалки-помойки и пожал плечами: "На что она ему сдалась? Помойка как помойка".
      Кухтик ошибся.
      IV
      Ошибаются все. Каждый ошибается хотя бы раз в жизни.
      Ошибся Автор Великой Идеи, решив, что отнятие может кончиться поделением.
      Ошибся Великий Вождь, увлекшись всеобщим истреблением и не уследив за Смелым Соратником.
      Ошибся Смелый Соратник, не учтя, что можно поскользнуться на берегу пруда.
      Ошибся даже Новый Предводитель. Хотя этот, казалось бы, не мог ошибиться, поскольку вообще ничего не делал.
      И тем не менее Предводитель ошибся. Он понадеялся, что денег от продажи нефти хватит и на строительство ракет, и на то, чтобы более или менее сносно кормить изголодавшихся жителей. На ракеты, разумеется, денег хватало. Но вот на еду оставалось мало. Поэтому волей-неволей приходилось и в собственной стране выращивать кое-какие пригодные для пищи растения. Однако жителям, приученным за долгие годы заниматься только постоянной борьбой друг с другом, трудно было научиться чему-то другому. Те же, кто умел делать что-то другое, были в свое время почти поголовно истреблены.
      Выращивать полезные растения в достаточном количестве никак не удавалось. Кроме того, выращенное надо ещё умудриться собрать и сохранить. А это было уже совсем непосильной задачей. Приходилось отрывать от работы всех трудоспособных, даже тех, кто добывал нефть, или - что самое ужасное тех, кто делал ракеты. Всех их отправляли на поля собирать урожай.
      Собственно, так делалось всегда, задолго до прихода к власти Нового Предводителя. Он просто вынужден был продолжить традицию, ибо придумать ничего другого все равно не мог.
      В районе, где находился город Лукичевск, из всех пригодных для пищи растений выращивали в основном растение под названием Solanium Tuberosum. В Кухтикиной стране оно называлось "картошка".
      Каждый год - весной, летом и осенью - все сотрудники Института Пространственных Аномалий, а также другие жители Лукичевска - все, кто работал на швейной фабрике, все, кто трудился на фанерном комбинате, и все, кто делал приборы для ракет на кастрюльном заводе, - все должны были регулярно выезжать на поля, чтобы сажать, пропалывать или убирать картошку.
      Конечно, в этой работе участвовали не только они, но и те, кто жил в окружавших Лукичевск деревнях и непосредственно занимался выращиванием Solanium Tuberosum. Но их было совсем немного, так как часть истребили в прежние времена, а часть перебралась в Лукичевск и другие города в поисках лучшей доли. Жить в деревнях было тяжело и скучно, питались их жители в основном вредной жидкостью, сгубившей когда-то купца Лукича, а потому, как правило, пребывали в состоянии, малопригодном для работы.
      В то утро, которое наступило после ужасной для Кухтика ночи, проведенной в обществе Иванова-Бермудянского, он проснулся с головной болью. Всю ночь его преследовали кошмары. Во сне являлся ему чокнутый академик, хватал Кухтика за руку и тащил в страшную пространственную аномалию, похожую на огромную черную дыру. Кухтик вырывался, стонал и натягивал на голову одеяло.
      С трудом встав с постели, он наспех умылся, сжевал два засохших бутерброда, которые не успел съесть вчера на работе, надел старые рваные штаны, заплатанную куртку и отправился в институт.
      Больше всего он боялся встретить у входа своего вчерашнего собеседника. Но того, слава Богу, там не оказалось. На широких ступенях, ведущих к дверям института, стояли человек двадцать сотрудников, одетых подобно Кухтику. Издали их можно было принять за толпу бродяг. Большинство собравшихся были ему незнакомы. "На картошку" сотрудники ездили поочередно, а потому состав постоянно менялся. Лишь Кухтик и лаборант Беня вынуждены были делать это почти каждую неделю. Кухтик - потому что числился ещё учеником и ему приходилось чаще других отбывать трудовую повинность. А Беня - потому что ему вечно не везло в жизни, как сам он объяснил Кухтику.
      Узрев среди тружеников науки, собравшихся на ступенях, невезучего Беню, Кухтик подошел и пристроился рядом.
      - Здравствуй, Кухтик, - сказал Беня.
      - Здравствуй, Беня, - сказал Кухтик.
      - Как дела? - спросил Беня.
      - Да так... вообще, - ответил Кухтик.
      - Это хорошо, - сказал Беня.
      - А как у тебя? - поинтересовался Кухтик, чтобы поддержать беседу.
      - Творим... Творим помаленьку. Хотя и не ведаем что, - философски заметил Беня.
      - Слушай, Беня... - Кухтик оглянулся и перешел на шепот. - А вот ваш академик, он - как?
      - В каком смысле?
      - Ну... ну, в смысле... вообще.
      - Вообще - шизик, - сказал Беня. - А так - ничего.
      Кухтик помолчал, решая, поделиться ли с Беней своими сомнениями в умственных способностях академика или не стоит.
      - Понимаешь, - задумчиво сказал Беня, - я думаю, он им голову морочит.
      - Кому? - не понял Кухтик.
      - Как кому? Им... Они ж по простоте душевной все бомбы от него ждут. Как обычно. Оттого - и финансирование, и оборудование. А он им мозги пудрит. Быстро, мол, только кошки родятся... Они там сидят, ждут. Его шибко не дергают, ну и нам не мешают. Так что, в общем-то, он - молодец. Хоть и со сдвигом.
      Рядом загудел мотор, и помятый, скрипящий грузовик, подъехав, остановился у входа.
      - Ну, карета подана, - сказал Беня. - Пошли грузиться...
      Через полчаса, сидя на жестких деревянных скамейках в открытом кузове, они тряслись по узкой пыльной дороге. Беня расположился рядом с Кухтиком. Справа от них, глядя куда-то вверх, сидел мрачноватого вида парень в брезентовой куртке.
      - Знакомьтесь, - сказал Беня, повернувшись к Кухтику и указывая на мрачного соседа, - это Кирилл. Большой человек.
      Парень в куртке глянул на Кухтика, пробурчал что-то и снова устремил взор в небеса.
      - А вот это - Машенька, - представил Беня сидевшую на другой стороне девицу, которую Кухтик видел впервые.
      Девица в отличие от мрачного Кирилла проявила к Кухтику определенный интерес и даже улыбнулась ему.
      - Вы из какой лаборатории? - спросила она, поправляя растрепанные волосы.
      - Я... я... - промямлил смутившийся Кухтик.
      - Товарищ из первого отдела, - ответил за него Беня и сделал важное лицо.
      Девица неожиданно погасила улыбку и как-то странно посмотрела на Кухтика.
      - М-м-м... Очень приятно... - произнесла она, хотя в голосе её особой радости не было.
      - Шутка, - сказал Беня девице. - Шутка, Машенька. Это наш друг, товарищ Кухтик. Специалист по очень тонким материям и очень точным приборам.
      - Балда ты, Беня, - махнула рукой девица.
      - Балда, балда, - весело подтвердил Беня и, обняв Кухтика рукой за плечи, продолжил: - Мы вот все думаем, Машенька. Почему это картошка нынче так плохо уродилась? Не иначе как пространственные аномалии влияют на нашу картошку... А вы как полагаете?
      - Сам ты, Беня, аномалия, - отмахнулась от него девица, глядя при этом почему-то на Кухтика.
      Она опять поправила волосы, и приветливая улыбка вновь появилась на её лице. Кухтик почувствовал, что краснеет, и отвернулся. Нет уж. Он не намерен больше беседовать ни с кем из них. Хватит с него. Это он уже проходил...
      Грузовик фыркнул, подскочил на очередном ухабе и оста-новился.
      Справа от дороги тянулось бесконечное поле. Ряды грядок уходили к дальнему лесу. Возле самого леса виднелся большой покосившийся сарай. По краю поля высились зеленовато-бурые кучи.
      Кухтик почувствовал тошнотворный запах.
      Три года спустя, лежа на своей постели и повернув обтянутый одеялом зад к созвездию Лиры, Кухтик припомнил этот запах и поморщился. Он уткнул нос в подушку и снова перенесся во сне на край бесконечного поля.
      Запах исходил от куч, громоздящихся вдоль дороги.
      - Однако... - задумчиво произнес Беня.
      - Так это ж мы в прошлый раз собирали... - удивленно сказала Машенька. - Ее ж вывезти должны были. Говорили же, срочно, срочно. Мы ж до ночи тогда копали.
      Машенька вопросительно посмотрела на Беню. Будто это он, Беня, обещал ей вывезти кучи картошки.
      - Есть много, друг Горацио, чего... - произнес Беня загадочную фразу.
      Он поднялся со скамейки, переступил через ноги Кухтика, через ноги сидящего за ним парня и, тяжело крякнув, спрыгнул из кузова на землю...
      Прошло четыре часа. Восемнадцать фигурок, согнувшись, медленно двигались вдоль взрыхленных грядок, ковыряли лопатами землю и извлекали из неё серые, перемешанные с чахлой, склизкой ботвой клубни Solanium Tuberosum. Они бросали клубни в дырявые, сколоченные из неструганых досок ящики. Кухтик с Беней, переходя от грядки к грядке, поднимали заполненные ящики, тащили их на край поля, вываливали содержимое на землю и волокли пустые ящики назад.
      Приплывшие откуда-то облака начали постепенно заволакивать небо. Вскоре над полем заморосил дождь.
      - Да пошли они все! - вдруг громко сказал мрачный парень в брезентовой куртке, выпрямился, сплюнул на грядку и воткнул лопату в землю. - Пошли они на хрен с их картошкой!
      Кухтик, тащивший тяжелый ящик, остановился и посмотрел на него.
      - Кончай эту фигню! - продолжил тот. - Под дождем, что ли, мокнуть? Пошли в сарай!
      Согнутые над соседними грядками спины распрямились. Над полем повисло молчание.
      - Ты что, Кирилл? - произнесла стоявшая невдалеке Машенька. - Ты что?.. Опять скандал будет...
      Мрачный Кирилл посмотрел на нее, ещё раз сплюнул на грядку и молча зашагал к лесу.
      Все стояли, глядя вслед возмутителю спокойствия. Кухтик, год назад сдававший в школе экзамен по истории, понял, что назревает момент, который в учебнике назывался "революционная ситуация". Это ему не нравилось. Если верить книжкам, такие ситуации обычно кончались не очень хорошо. На всякий случай он сделал вид, что ничего не слышит.
      - А что? - прозвучал чей-то голос. - Чего, действительно, мокнуть-то? Ну, не сожрут они нас, в самом-то деле... Ну, скажем - дождь... И вообще кушать пора. Что, мы перерыв устроить не можем?..
      Сзади подошел Беня с пустым ящиком. Он остановился возле Кухтика, огляделся кругом и неожиданно весело крикнул:
      - Кончай базар! Пошли сушиться!
      Беня подтолкнул Кухтика в спину. Тот споткнулся и шагнул вперед.
      Через секунду все удивительно дружно побросали на землю лопаты, и грязная толпа двинулась по полю к сараю. Кухтик замыкал шествие. Честно говоря, неожиданный перерыв был очень кстати. Спина болела, в ботинках хлюпало, и он с удовольствием думал о том, что сможет наконец сесть, вытянув промокшие ноги на сухом сене. Лишь одна мысль не давала ему покоя. Он опасался по возвращении встретиться в институте со своим ночным собеседником. Новая лекция об аномальной помойке пугала его. Как себя вести и о чем говорить с чокнутым академиком, Кухтик не представлял.
      * * *
      У Иванова-Бермудянского тем временем были совсем другие заботы. Хотя нельзя сказать, что он забыл о любознательном юноше. Напротив, именно встреча с Кухтиком подвигла его на решительный шаг, к которому он готовился уже много месяцев.
      Академик отважился наконец открыть свою тайну научному миру. Восторг, с которым внимал ему в ночной тишине его юный друг, убедил Иванова-Бермудянского, что время пришло. (Каким образом разглядел он этот восторг, сказать трудно.)
      В то утро, когда Кухтик отправлялся на картофельные поля, академик Иванов спешно паковал чемодан, собираясь лететь в столицу.
      Еще не наступил полдень, как он добрался до ближайшего аэропорта и взял билет на столичный рейс. А спустя ещё час академик сидел в салоне самолета, мчавшего его к грядущей славе.
      Иванов-Бермудянский держал на коленях папку с текстом будущего выступления и мысленно представлял себя на трибуне перед огромным залом. Он уже видел изумленные лица посрамленных коллег и слышал собственные слова, обращенные к ним.
      "Много лет назад, - скажет он этим жалким завистникам, не оценившим его прозорливость, - много лет назад после долгих и мучительных раздумий, в результате кропотливой работы мне удалось раскрыть загадку, над которой безуспешно билось не одно поколение моих предшественников..."
      (А в первом ряду будет сидеть эта бездарность Соколов-Сидоров, готовый лопнуть от зависти. И пусть лопнет.)
      "Именно тогда, дорогие коллеги, - скажет притихшему залу Иванов-Бермудянский, - я задал себе вопрос: что же, собственно, кроется за так называемой загадкой Бермудского треугольника? Не секрет, что многие вообще не склонны были считать эту тему достойной внимания. Но бескорыстный труд в поисках истины никогда не бывает прост и не всегда находит понимание у современников. (Не всегда, дорогие коллеги. Да-с! Не всегда.) И лишь мысль о том, что рано или поздно мне удастся раскрыть тайну и тем самым внести скромный вклад в сокровищницу науки, согревала и поддерживала меня все эти годы..."
      (А что внесли в сокровищницу вы, коллега Соколов-Сидоров, кроме своих жалких интриг? Какая мысль согревала вас, кроме мысли, как бы скушать академика Иванова?)
      "Много ли было известно об этом загадочном феномене? - продолжит он. Нет, не много. Хотя факты о бесследном исчезновении в упомянутом "треугольнике" крупных материальных объектов должны были бы заставить нас задуматься. Мы - материалисты, друзья мои. И мы просто обязаны искать научное объяснение таким фактам. Ведь игнорирование, а тем более замалчивание данной проблемы являлось, по сути дела, не чем иным, как вольным или невольным одобрением бесчисленных идеалистических толкований "Бермудского чуда"..."
      (Одобрением, дорогой Соколов-Сидоров. Одобрением!)
      "Мысль о возможности существования параллельных пространств высказывалась давно. Однако экспериментально подтвердить эту идею не представлялось возможным. И вот я задумался: не является ли уже упомянутый "Бермудский треугольник" свидетельством наличия в данном районе некой локальной области? Некой, так сказать, "пространственной аномалии", поглощающей, а точнее, перемещающей в иное, параллельное пространство любой оказавшийся там объект?.."
      (Моя мысль не умещается в вашем мозгу, уважаемый коллега Соколов-Сидоров? Немудрено, батенька. Учитывая ничтожность этого мозга.)
      "Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что подобные утверждения требуют экспериментальной проверки. Однако, как вы понимаете, проведение столь сложных экспериментов, тем более в столь отдаленном районе, явилось бы крайне тяжелой задачей. И тогда я рискнул предпринять поиски пространственных аномалий в других точках. И я... нашел!.. Я нашел ещё одну пространственную аномалию!.. Я нашел её не просто где-то. Я нашел её на территории нашей страны, дорогие коллеги!.."
      (Кого там хватил удар в первом ряду?)
      Академик Иванов-Бермудянский закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Гром аплодисментов послышался ему в гуле самолетных моторов. Он несколько минут вкушал сладость своего триумфа, затем разомкнул веки и посмотрел в окно салона. Под крылом самолета бесконечной чередой тянулись лохматые облака. Где-то там внизу шел дождь...
      * * *
      Дождь шел над картофельным полем, стуча каплями по крыше большого сарая. Внутри же сарая было тепло и сухо. В разных углах его лежали на мягком сене усталые сотрудники Института Пространственных Аномалий. Руки, лица, одежда их были перемазаны землей и полусгнившими стеблями Solanium Tuberosum. До Кухтика сквозь дремоту доносился негромкий разговор. Беня беседовал с мрачным незнакомцем - Кириллом. Начало разговора Кухтик прослушал. Да и продолжение было ему не очень понятно.
      - Ну это же смешно, - говорил Беня Кириллу. - Конечно, я понимаю - все очень благородно, очень возвышенно и прочая, и прочая, и прочая. Но результат-то тебе известен.
      - А я лично и не жду результата, - отвечал Бене мрачный Кирилл. - Во всяком случае, в обозримом будущем. Можно, разумеется, отсидеться. Но тут уж - каждый сам выбирает. Как говорится: "Едем дас зайне", дорогой. Каждому - свое.
      - Ага, ага - это мы уже слышали: "Лучше зажечь одну свечу..." - и так далее... Только им на твою свечку...
      - Так это не для них свечка, старичок. Это - для себя свечка. Ну, и для того, кто в этой свечке нуждается.
      - А многие ли в ней нуждаются, уважаемый? Многим ли, кроме вас, это надо? И не сами ли вы заметили: "Едем дас зайне..." - продолжал Беня непонятный для Кухтика разговор.
      - А не вас ли, дорогой Вениамин Израилевич, поперли с третьего курса института за подобные свечки? - спросил Беню Кирилл и зашелестел соломой, видимо, поворачиваясь к нему.
      - Меня не за свечки поперли, - быстро ответил Беня. - Меня, Кирилл Петрович, поперли, как вам известно, за желание родителей покинуть пределы любимой страны и переселиться на историческую родину.
      - Ужасное преступление, - сказал Кирилл. - Ужасное! Но вы-то, насколько я помню, не собирались последовать их примеру. Да и родичи ваши в результате остались на месте. Не так ли?
      - Ну... - протянул Беня. - Меня же, в общем-то, восстановили... На заочном, правда...
      - Да, да, восстановили. Конечно. Виноват! И даже любезно дали возможность пристроиться лаборантом в этом центре мировой науки. Гуманно, очень гуманно... Мы нынче, знаете ли, вегетарианцы. Мы мясо не едим. Врагов народа не кушаем.
      Кухтик хотел было открыть глаза. Вопрос о мясе заинтересовал его. Но лежать на теплом сене было так уютно, а шевелиться или даже поднимать веки так тяжело, что он остался лежать, как лежал.
      - Слушай, Кирилл, - продолжал между тем Беня. - Ну, ладно. Со мной все понятно. А скажи мне, пожалуйста, каким образом они тебя-то сюда пустили? С твоими-то диссидентскими перлами?
      - Хм!.. - усмехнулся невидимый Кирилл. - Не меня они пустили, батенька. Не меня. Они нашему дорогому шефу карт-бланш выдали. Очень их, как я понимаю, его великая идея заинтересовала. А тут можно на многое глазки закрыть. Лишь бы толк был... Они ж ему прямо сказали: "Бери всех, кого сочтешь нужным. Любого. Плевать на все грехи и на все пункты анкеты. Только б пахали".
      - Это что ж, он тебе сам рассказал? - ехидно спросил Беня.
      - Представь себе - сам. Старикан со мной тут как-то воспитательную работу проводил. По просьбе соответствующих товарищей, полагаю. Ну, чтоб я не очень разлагающе влиял на здоровый коллектив. Воспитатель с нашего гения - ещё тот, как ты понимаешь. Юлил, юлил два часа. "Учитывая ваши знания... Ценные кадры... Хотелось избежать осложнений..." и тому подобное. А потом в порыве откровенности признался: мне, мол, позволили брать кого захочу, без всяких ограничений. Так что вы уж не подводите старика. Сдерживайтесь, мол, дорогой... Просто слеза прошибла.
      - А что, Кирилл, - спросил Беня, - диссертация твоя действительно имеет отношение к этим аномалиям?
      - Они полагают, что - да. Хотя моя тема имеет к этим аномалиям такое же отношение, как эта гнилая картошка к их продовольственной программе, ответил Кирилл и ещё раз повернулся на сене.
      - Так ведь и картошку кто-то убирать должен, - сказал Беня.
      - Беня, не притворяйся бЄльшим дураком, чем ты есть, - сказал Кирилл.
      - Ну, это, знаете ли, вопрос сложный. С одной стороны... - начал было Беня.
      Но тут из другого угла сарая донесся шум. Там громко зазвучали чьи-то голоса, потом зашуршало сено в других углах, и голос Машеньки произнес:
      - Нет, правда! Зачем снова неприятности? Договорились же - отдохнем и доделаем. Там и осталось немного.
      Кухтик понял, что отдых заканчивается. Он нехотя открыл глаза, сладко потянулся и медленно встал со своего ложа.
      - А вот и конец дискуссии, - раздался рядом голос Бени, обращенный, надо полагать, к Кириллу. - Вставайте, граф. Вас ждут великие дела!
      Кухтик обернулся и увидел, что Беня уже поднялся, а его собеседник, все ещё лежа на сене, осматривается вокруг.
      - Да какого черта! - неожиданно злобно и громко произнес Кирилл. - Да фигня же все это. Поймите вы - фигня! Ну хоть бы толк был. Так нет же никакого толка! Опять же сгниет. Всем же понятно. Бред же, бред!..
      - Ну вот, опять ты за свое... - вздохнула Машенька, уже стояв-шая у дверей сарая.
      Она укоризненно посмотрела на лежащего в углу Кирилла. Множество голосов поддержали её, и цепочка темных фигурок потянулась к выходу.
      Кухтик покидал сарай последним. На пороге он оглянулся и увидел, как злой, угрюмый Кирилл поднялся, отряхнул с перепачканной куртки прилипшее сено и медленно двинулся вслед за всеми.
      Над полем по-прежнему висели низкие тучи. Из них на длинные грядки по-прежнему лил мелкий, противный дождь.
      * * *
      Низкими плотными тучами было затянуто небо над столицей, когда самолет, в котором сидел Иванов-Бермудянский, наконец приземлился. Академик отстегнул ремень и стал ждать, пока истомившихся пассажиров выпустят из салона.
      Не выпускали долго. Откуда-то сверху тоскливый голос стюардессы время от времени произносил: "Просим всех оставаться на своих местах... Просим оставаться на местах... Скоро будет подан трап". Вентиляцию в салоне, естественно, отключили, и академику стало душно. Желание славы, ещё недавно переполнявшее его, сменилось желанием глотка свежего воздуха. "Все относительно..." - произнес про себя академик, повторив мысль другого великого ученого, высказанную задолго до этого.
      Наконец к самолету подкатили долгожданный трап, и вскоре Иванов-Бермудянский, выйдя из здания аэропорта, уже открывал дверцу стоявшего на стоянке такси.
      Учитывая важность проблемы, он обязан был сначала ознакомить со своим докладом руководство страны. Лукичевский институт создавался по личному распоряжению Предводителя, а стало быть, именно он или кто-то из его сподвижников должен был в первую очередь узнавать о любых открытиях, сделанных там. Правда, ни сам Предводитель, ни кто-либо из его окружения уже несколько лет почему-то никак не проявляли себя. Академик регулярно посылал в столицу отчеты о проделанной работе и о своих грандиозных планах, но никакой реакции на эти отчеты не было. Впрочем, занятый поисками аномалии, он не придавал этому особого значения. Деньги для института поступали исправно (этим занимались в столице совсем другие чиновники), а работать ему никто не мешал.
      Еще из Лукичевска Иванов-Бермудянский послал в столицу телеграмму о своем предстоящем визите. И теперь, прежде чем посрамить коллег, ему следовало отчитаться перед начальством.
      Такси подкатило к высокому зданию в центре столицы. Академик, выйдя из машины, очутился перед огромными, украшенными деревянной резьбой дверьми. Открыть их ему было явно не под силу. Однако этого и не потребовалось. Стоявший у подъезда охранник в военной форме, ознакомившись с документами, нажал неприметную кнопку. Через минуту из дверей вышел другой охранник, как две капли воды похожий на первого. Он взял документы и вновь скрылся за вратами с деревянной резьбой. Прошло ещё несколько минут, врата каким-то чудом опять распахнулись, и академик вошел в отделанный мрамором вестибюль. Там его встретил молодой человек в элегантном сером костюме, предложил обождать и, забрав папку с докладом, растворился.
      Прождав в компании стоявшего рядом охранника ещё час, академик был наконец допущен к начальству. По широкой лестнице его препроводил вновь возникший из воздуха элегантный молодой человек. Отвыкший за долгие годы жизни в провинции от таких церемоний, Иванов-Бермудянский испытывал некоторое смущение.
      Он ожидал встретиться если не с самим Предводителем, то с его сподвижником, отвечающим за науку. Однако в просторном кабинете, куда он вошел, за большим дубовым столом сидел совершенно не знакомый академику человек.
      - Пятый Помощник Третьего Заместителя, - представился он и, не поднимаясь, указал рукой на одно из двух стоявших перед столом кресел.
      Академик подошел и сел. Кресло было столь мягким, что голова Иванова-Бермудянского оказалась на уровне крышки стола. Смотреть на начальство полагалось снизу вверх.
      - К сожалению, Предводитель и его сподвижник в настоящее время заняты неотложными делами, - сказал Пятый Помощник Третьего Заместителя и подвинул к себе лежавшую на столе папку с докладом. - Но мы тут вкратце ознакомились... И должен вам сказать, что мне лично не совсем ясно... То есть, с одной стороны, конечно, нельзя не признать... Но с другой - нельзя не отметить...
      Он раскрыл папку и рассеянно перевернул несколько листков.
      - Вот вы тут пишете насчет аномалии... Мысль сама по себе, конечно, интересная. Но... - Пятый Помощник помолчал, потом снова закрыл папку. - В общем, все это надо обдумать... Потребуется время... Ну, скажем, к началу следующего квартала...
      Академик попытался привстать с кресла, но не сумел и снова утонул в нем.
      - Простите... Я рассчитывал... - начал было Иванов-Бермудянский.
      - Нет, нет, - перебил его Пятый Помощник. - Работа, без сомнения, интересная, но как бы это вам объяснить...
      Помощник поднялся из-за стола, обошел его и сел во второе кресло, напротив академика.
      - Чаю не хотите? - неожиданно спросил он.
      - Чаю?.. - Академик не нашелся, что ответить.
      - А впрочем, как хотите.
      Пятый Помощник внимательно посмотрел на него, опустил голову и задумался.
      - Я, видите ли, полагал... - хотел продолжить свою прерванную мысль академик, но собеседник снова не дал ему договорить:
      - Послушайте, товарищ Иванов. У нас тут... В общем, у нас тут ряд новых проблем возник... Вот, предположим, эти ваши аномалии... Нельзя ли их использовать... Ну, скажем, при бомбометании в горных условиях.
      - Что? - не понял академик.
      - Я говорю - бомбежки. В горах. С самолетов, - удивился его непонятливости Пятый Помощник. - Нельзя ли как-нибудь так устроить, чтобы с помощью этих ваших аномалий ликвидировать, так сказать, некое пространство... Ну, пусть небольшое. Ну, там пару кишлаков каких-нибудь или этих - как их? - аулов... Вы понимаете?
      - Я, собственно, не совсем... - произнес Иванов-Бермудян-ский, искренне пытаясь сообразить, о чем идет речь.
      - М-мда... - протянул Пятый Помощник с явным огорчением. - Значит - не совсем... Жаль. Очень жаль...
      - Возможно, произошло некоторое недоразумение, - сказал совершенно сбитый с толку академик. - Речь идет в некотором роде о фундаментальном открытии. Мне бы хотелось донести, так сказать, до сведения научной общественности...
      - Мда... Мда, - задумчиво произнес не слушающий его собеседник. - Ну, а как, скажем, с медицинской точки зрения?.. Тут тоже, понимаете, есть затруднения... Вот, скажем, чтобы память подправить. Или насчет маразма... Или вот от инсультов-инфарктов... У вас там как? Ничего не предвидится?
      Полностью обалдевший академик сидел, утонув в кожаном кресле, совершенно ничего не соображая.
      Пятый Помощник Третьего Заместителя посмотрел на своего собеседника и все понял. Он встал, откашлялся и медленно зашагал по кабинету.
      - А чем вы вообще занимаетесь там, в этом вашем институте? раздраженно спросил он после долгого молчания.
      - Мы... занимаемся... фундаментальными исследованиями в области пространственных аномалий, - чуть слышно выговорил академик.
      - А н о м а л и и, значит, - с расстановкой произнес Пятый Помощник.
      Он подошел к столу, повернулся в сторону академика и вдруг со всего размаху грохнул кулаком по массивной дубовой крышке.
      - Аномалии!.. Страна на них валюту тратит, понимаешь. Хрен знает сколько лет пользы от них ждет. А они... Аномалии!.. Да что вы вообще там делаете, в этой вашей "липе" занюханной?! Вам что, категорию зря давали? Льготы вам зря давали? Надеялись на них, понимаешь. А с них - что с козла молока!.. У нас тут проблем - лопатой не разгребешь, а они там хрен знает чем занимаются... Все! Никаких льгот, никаких категорий!.. Все! Можете идти... Вас вызовут.