Такой народ он почти создал.
      Сменивший Вождя Смелый Соратник вообще не понимал, зачем нужны разные провинции, если есть одна партия. К тому же полезные злаки, которые он без устали сеял, росли везде одинаково. То есть везде одинаково не росли.
      Первый Предводитель, как известно, ничего не делал и с трудом сознавал, где он живет.
      Делегации от разных провинций на Первом Толковище были перемешаны. На Втором же они четко разделились. Все сидели рядом, но голосовали уже не так единодушно, как раньше. Главные Местные Начальники провинций тоже вели себя теперь более самостоятельно. Трое из них, выступая от имени своих "как-бы-вроде-стран", слишком упирали на термин "страна". Микки, правда, не придавал этому особого значения. Его больше волновали другие изменения в зале.
      Перековщики из Центральной провинции образовали нечто вроде клуба. Группа эта была не слишком большой, но действовала довольно слаженно. Среди членов группы Микки заметил и Большую Елку. Они не виделись уже почти год, и тот за это время сильно изменился. В группу перековщиков входили несколько известных ученых и вообще немало умных людей. Видимо, общаясь с ними, Большая Елка здорово поднаторел в вопросах демократии. Речь его стала более гладкой, и в ней начали проскальзывать слова, которые Микки раньше слышал только от Старого Друга. Перековщики - особенно молодые - ходили за ним толпой.
      Поскольку весь ход Второго Толковища, как, впрочем, и Первого, показывали по телевизору, можно было предположить, что популярность Елки среди жителей тоже растет. Микки это слегка настораживало.
      Вдоволь наговорившись с трибуны и наругавшись друг с другом под присмотром Консенсуса, участники Толковища отправились на обед.
      Члены Высшего Партийного Органа и некоторые крупные начальники обедали в отдельном зале. Микки сидел за столиком вместе с Консенсусом и Старым Другом.
      - Что-то скучновато идет Толковище, - сказал Первый Демократ, когда они доели суп.
      - Верно, - усмехнулся Старый Друг. - Даже морду никто никому не набил.
      - Нет, правда. - Микки обратился к Консенсусу: - Вот ты заседание ведешь, а я сижу, как король на именинах. И вообще не ясно, кто я здесь такой? Вроде как главный, а вроде как - нет. В Высшем Партийном Органе там все понятно. Но теперь же и Орган, получается, как бы сам по себе. Формально, во всяком случае. Теперь мне даже к Ронни непонятно в каком качестве ехать. Он - Президент, а я кто?
      - Ну а чего? - сказал Консенсус, ковыряя в зубах. - Давай и тебя Президентом сделаем. Прямо здесь, на Толковище и выберем.
      - Слушай, - поддержал Консенсуса Старый Друг, - а это идея! Ведь тогда тебе и с партией легче управляться будет. Получится, что ты и там главный и вдобавок ещё - Президент. Тогда тебе любая партийная конференция не страшна. Пускай галдят сколько угодно. Президентом-то не они тебя избрали, а стало быть, и снять не смогут.
      - Это надо обдумать, - сказал Микки, которому идея тоже понравилась.
      - А чего думать-то? - Консенсус оглядел обеденный зал. - Здесь весь Высший Орган. Давай сейчас прямо и голоснем. Ты не против?
      - Что, прямо здесь? - спросил Микки.
      - А почему нет? Зачем тянуть? Сейчас я все устрою.
      Консенсус встал и подсел за ближайший столик. Поговорив с сидевшими там членами Высшего Органа, он пересел за другой, потом - за третий. Члены Органа поочередно оглядывались в сторону Микки. Кое-кто порывался встать, но Консенсус дергал его за рукав, усаживал обратно и продолжал что-то объяснять, жестикулируя вилкой, которую прихватил с собой.
      Похоже, ему удалось обо всем договориться. Окончив беседу за последним столиком, он встал и громко обратился к присутствующим:
      - Уважаемые члены! По обсуждаемому вопросу наблюдается полный абзац. То есть я хотел сказать, полный консенсус... Учитывая консенсуальность при соблюдении процессуальности, необходимо соблюсти формальности для подтверждения легитимности... Кто "за", прошу поднять вилки.
      Члены Высшего Партийного Органа, чуть помедлив, подняли вверх вилки. Старый Друг показал Микки с соседнего столика большой палец.
      - Прошу опустить... Можно доедать котлеты, - торжественно произнес Консенсус.
      После обеда в повестку дня Всенародного Толковища был внесен новый вопрос. Под мудрым руководством Консенсуса, соблюдая процессуальность, консенсуальность, легитимность и все остальное, участники Толковища единодушно проголосовали "за".
      Первый Демократ Микки стал Первым Президентом одной шестой части суши планеты Земля.
      VI
      Большой шар в очередной раз облетел желтую звезду, и на шестой части суши наступила весна.
      С начала Великого Истребления прошло семьдесят три года. С начала перековки - шесть лет.
      Все шло хорошо, за исключением одной мелочи. Жители по-прежнему хотели есть.
      В маленькой прокуренной комнатке на первом этаже лукичевского кастрюльного завода вокруг деревянного, обитого жестью стола сидели четыре человека. Каждый держал в руках по несколько пластмассовых костяшек. Они поочередно с размаху ударяли костяшками по столу, выстраивая из них замысловатую фигуру.
      - А мы вас вот так! - сказал один, стукнув пластмассой по жести.
      - А мы вам пустышечку! - сказал другой, проделывая то же самое.
      - А вот "заячьи ушки"! - произнес третий, пристроив свою костяшку.
      - Проехали, - вздохнул четвертый и постучал по столу согнутым пальцем.
      Стены комнатки были выкрашены потускневшей от времени масляной краской. Цвет краски, возможно, был когда-то зеленым. Возможно - голубым. Или серым. На одной стене висел старый, обтрепанный по краям плакат. Он изображал одетого в комбинезон мужчину, который вытачивал на станке какую-то деталь. В лицо мужчине летели искры, но причинить ему вреда они не могли, потому что бЄльшую часть лица закрывали очки.
      "Береги глаза" - было написано на плакате крупными буквами. "И уши" было приписано внизу карандашом.
      Чуть поодаль висел другой плакат - с фотографиями всех членов Высшего Органа. Ниже плаката на стене гвоздем было нацарапано: "Кузя - козел".
      Противоположную стену украшал длинный лоскут красной материи с белой надписью. Она начиналась словом "Выполним...". Остальные слова закрывал лист фанеры, свисавший с потолка.
      На третьей стене висел огнетушитель.
      - Ты как думаешь, Иваныч, долго ещё эта бодяга с ихней перековкой протянется? - спросил один игрок у другого.
      - Ну! - ответил тот и ударил костяшкой. - Вот тебе трешечка!
      - А я так думаю, что долго, - задумчиво произнес первый игрок. - Пока жратва не кончится.
      - Ничего, - вступил в разговор третий. - Когда лысый изобилие обещал, тоже думали, загнемся. Помню, за хлебом с трех ночи стояли. Однакося пронесло. И теперь пронесет. Точно, Иваныч?
      - Ну! - ответил второй игрок. - Шесть-два!
      - Я вот чего заметил, - сказал четвертый сидящий за столом. - У них как лысый придет, так заваруха начинается. Гляди - Предводитель сидел себе, не выдрючивался, все тихо-мирно было. Талоны регулярно отоваривали. А тут... Пятерка!.. Вот и этого лысого сымут, тогда...
      - Папаня говорит, при Вожде ещё лучше было, - перебил его первый. - Он тоже, между прочим, с волосьями был. Да ещё - усы... Пусто-пусто!
      Первый игрок врезал костяшкой по столу.
      - Ты, Иваныч, что насчет Вождя думаешь? Правду пишут или опять врут все?
      - Ну! - сказал второй. - Вот те на твою пустышечку!
      - Два-пять! - ударил по столу третий. - Говорят, скоро землю обратно взад раздадут. Тогда на картошку гонять не будут.
      - Да кому её раздавать-то? - Четвертый игрок зажал в кулаке две последние костяшки. - Там народу не осталось, такого, чтоб её взял. Наши-то в Малой Лукичевке с утра не просыхают. Сам, что ль, не видел?.. Трешка!
      - А в институте, слышь, кооператив сварганили. Деньгу зашибают. А чего делают - хрен поймешь. Воруют небось... Дубль!.. Как по-твоему, Иваныч? спросил первый игрок.
      - Ну! - ответил Иваныч. - Все воруют... "Рыба"!
      * * *
      - Рыбные консервы тоже кончаются? - спросил Председатель Народного Совета города Лукичевска.
      Кирилл Петрович Рогозин сидел за столом и рисовал на белом листе бумаги черную кошку. Кошка получалась тощей и злой.
      - Кончаются... А с этого месяца талоны на мыло вводим, - вздохнул сидевший перед ним Главный Исполнитель.
      - Ну, а с мукой что? - спросил Кирилл, дорисовывая кошке правое ухо.
      - Муки пока не будет. Еще за прошлый месяц не отоварили, - сообщил Исполнитель.
      Кирилл с тоской посмотрел на него. Главный Исполнитель, он же - бывший Помощник Местного Партийного Начальника, сокрушенно пожал плечами.
      - Положение тяжелое, Кирилл Петрович. Резервы на исходе, поставок не ожидается. Сами знаете.
      - А что на кастрюльном? - Кирилл Рогозин скомкал черную кошку и бросил её в корзину для бумаг.
      - Да все по-прежнему. Новую продукцию не освоить, на старую заказов нет... Простаивают.
      - В министерство звонили?
      - Звонил. Только без толку все. Спасибо, хоть зарплату перечисляют. Вон ЛИПА так вообще скисла - половину сократили. По аномалиям работы закрыты - направление неперспективное. Занимаются кто чем может.
      - А на что живут? - Кирилл поднял голову.
      - Ну, у них там кооператив помещения арендует. "ЛИПА-Сервис". Может, слышали? На арендную плату и живут. Плюс всякая мелочовка.
      - ЛИПА, ЛИПА... - задумчиво произнес Рогозин. - Хорошее было время...
      - Да, это вы верно заметили. Время было хорошее. Многие ещё пожалеют, - внимательно глядя на Председателя Совета, подтвердил бывший Первый Помощник.
      Кирилл усмехнулся и пододвинул к себе пачку бумаг.
      - Время однонаправленно, Александр Иванович. Назад не движется... К счастью.
      - Весьма возможно, - сказал Главный Исполнитель. - Весьма возможно... Хотя как знать? Бывают, говорят, аномалии...
      * * *
      Лукичевский Институт Пространственных Аномалий переживал не лучшие времена. Жизнь, и до того не бившая здесь ключом, за последний год совсем замерла. Сотрудники, придя на работу, разбредались по своим лабораториям и гадали, кого из них сократят в ближайшие недели. Академик Иванов-Бермудянский почти всю зиму болел, а если и появлялся, то только для того, чтобы, запершись в кабинете, с тоскою вспоминать о прошлом. Он доставал из шкафа пожелтевшие и никому уже не нужные тетради с мудреными формулами, раскладывал их на столе и что-то шептал, беседуя сам с собой.
      Призрак аномалии, некогда возникший перед ним и перевернувший всю его жизнь, теперь бесследно исчез. Временами академику начинало казаться, что никакой аномалии никогда и не было.
      Впрочем, не вся ЛИПА пребывала в тоске. Изредка приходя на работу, Бермудянский каждый раз отмечал поразительный контраст между затишьем на трех верхних этажах институтского здания и бурной жизнью на первом этаже. Там, у бывшего главного входа, над которым теперь красовалась вывеска "ЛИПА-Сервис Лтд.", постоянно толклись какие-то молодые люди. Временами они разгружали с подъезжавших машин большие деревянные ящики или, наоборот, вытаскивали эти ящики из стеклянных дверей и куда-то их увозили. Смысл деятельности кооператива, возникшего на первом этаже, был для академика непостижим. Хотя, честно говоря, он никогда и не стремился его постичь. Отношения с кооператорами поддерживал заместитель по общим вопросам. Именно он в свое время придумал сдавать помещения института в аренду и тем самым получать хоть какие-то средства. Бермудянский, всегда впадавший в уныние при необходимости что-либо раздобывать, выпрашивать и "выбивать" для своих исследований, поражался его энергии.
      "Редкий юноша, ну просто редкий, - думал академик, глядя из окна кабинета на заместителя, который у подъезда беседовал с высоким незнакомым мужчиной. - И откуда только такие берутся?.."
      * * *
      - Редкий тюфяк, ну просто редкий, - говорил заместитель по общим вопросам своему собеседнику. - Уперся, как баран, в эти аномалии. А здесь же - золотое дно! Половину оборудования можно спокойно загнать. У меня покупатель есть... А цветные металлы? Да их здесь... А помещения!..
      - Не суетись, Игорь. Не суетись. - Бывший Помощник Мест-ного Партийного Начальника, а ныне Главный Исполнитель тронул за рукав пылкого молодого человека. - Всему свое время. Скажи лучше, как в кооперативе дела? Деньги перевели?
      - Перевели, все нормально. Там ещё сделочка одна намечается - по столичным каналам. Где-то на пол-лимона. Вчера утром факс послали. И насчет совместного я уже прокачал. Америкашки отвалили, будем немцев клеить. Как только ответ придет, я сообщу. Подпись твоя потребуется.
      - Ладно, - сказал Главный Исполнитель, - приноси.
      - Ну, а у вас что нового? - спросил заместитель. - Как там твой Рогозин в Совете? Не мешает?
      - Не мешает, Игоречек, не мешает. Сидит, в бумажки зарылся. Как, впрочем, и весь Совет. Это им, Игоречек, не на митингах выступать.
      - Мм-мда... Я, честно говоря, не думал, что он тебя назначит. Этот же Рогозин с Местным - как кошка с собакой.
      - А у него что, большой выбор был? Ну, вначале поломался немного, потом позвонил. Власть, мой дорогой, - штука сложная.
      - Сам-то Местный что делает?
      - Ничего. Как обычно.
      - Встречаетесь?
      - Иногда принимаю. - Главный Исполнитель рассмеялся. - Шучу, конечно. Так, перезваниваемся. Толстяк ситуацию прощупывает, запасной аэродром ищет. Только поздно спохватился. Раньше соображать надо было. Скоро поезд совсем уйдет.
      - Думаешь?
      - Я не думаю, Игорек. Я - знаю... Ну, хватит о политике. Вон твой академик выполз.
      * * *
      Академик Иванов-Бермудянский, потупив голову, стоял на краю помойки. Когда-то здесь начался его путь к постижению великой тайны. Здесь он и закончился.
      Просматривая утром в кабинете свои старые записи, академик снова - в который раз - вспоминал те сладостные дни, когда был полон надежд и вынашивал грандиозные планы. Он вспомнил бесконечные эксперименты на свалке-помойке, вспомнил, как дрожащей рукой заносил в тетрадку магические числа - 392, 380, 370, снова 392...
      Все это было в прошлом. Уже который год ничего таинственного помойка собой не представляла. Вернувшись к прежним размерам, она замерла в таком состоянии и превратилась в обычную, поросшую кустами пустошь, заполненную мусором и битым кирпичом. Она словно издевалась над ним.
      Бермудянский иногда ещё пробовал украдкой считать шаги, добираясь до института по старой разбитой дорожке, где давно уже никто не ходил. Но результаты теперь можно было не записывать. Одно и то же проклятое число получалось каждый раз. Одно и то же...
      Академик пытался пересилить себя, навсегда забыть обо всем и отказаться от бессмысленного занятия. Но помойка притягивала его, как магнит. Всякий раз, вышагивая по злополучной тропе, Бермудянский, твердил про себя: "Один, два, три, четыре... сто один, сто два, сто три..."
      Это было постыдно и глупо. Это было, в конце концов, смешно.
      Все! Сегодня он в последний раз пройдет здесь. И пройдет как нормальный человек, без этих дурацких фокусов. Он просто ступит на эту заваленную мусором дорожку и обычным шагом пойдет домой вдоль обычной помойки...
      "Один, два, три, четыре, пять..."
      Идиотизм. Полный идиотизм!
      "...Двести двадцать один, двести двадцать два, двести двадцать три..."
      Вы, батенька, в маразм впадаете. У вас, батенька, с мозгами не все в порядке.
      "...Триста одиннадцать, триста двенадцать, триста четырнадцать, триста пятнадцать..."
      Молитесь Богу, уважаемый, что вас никто не видит... Позорище!
      "...Триста двадцать шесть, триста двадцать семь. Стоп!!"
      Вот так, оказывается, сходят с ума...
      Иванов-Бермудянский сделал последний, ТРИСТА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ шаг и остановился.
      Этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда!
      Медленно, пытаясь унять стучавшее в ребра сердце, он повернулся.
      "Спокойно... Только спокойно..."
      Академик несколько раз глубоко вдохнул, сжал пальцы и осторожно, как по минному полю, двинулся назад по узкой тропе.
      Он шел, воровато оглядываясь.
      "...Триста двадцать... триста двадцать три... триста двадцать четыре... триста двадцать семь!"
      Случайно выглянув из окна, заместитель директора Института Пространственных Аномалий увидел у главного подъезда своего шефа. Тот тщетно пытался вскарабкаться по ступенькам. Академика шатало из стороны в сторону. Сделав пару нетвердых шагов, Бермудянский запрокинул голову, взмахнул руками и повалился на землю.
      - Врача! Машину! - заорал заместитель и бросился вниз по лестнице...
      * * *
      - Машина ждет, - сказал секретарь.
      Он повременил, ожидая, не будет ли ещё распоряжений, и исчез, неслышно прикрыв за собой дверь. Микки тяжело поднялся с кресла.
      Все было плохо. Все было очень плохо.
      Первый Демократ вышел из кабинета, миновал приемную, прошагал по длинному коридору и спустился по лестнице. Пройдя через огромный вестибюль дворца, он мельком глянул на охранника, вдохнул прохладный весенний воздух, немного постоял у подъезда и сел в машину.
      Груз неразрешимых проблем давил на Президента одной шестой части суши. Только сегодня утром Микки два часа выслушивал своего Главного Министра, который плаксивым голосом зачитывал ему длинный перечень бед и несчастий.
      Все шло из рук вон плохо.
      Ко всем прежним проблемам прибавилась ещё одна. Возможно - самая опасная.
      Не было согласия между провинциями. Осмелевшие Местные Начальники все чаще намекали, что их провинции хотят жить отдельно. Сами жители в провинциях тоже начали устраивать митинги и требовать отделения. При этом те "как-бы-вроде-страны", где жили чуть лучше других, заявляли, что отделяются, потому что не хотят жить хуже. А те, где жили хуже, заявляли, что отделяются, потому что хотят жить лучше. Местные же Начальники понимали, что сами они, отделившись, будут наверняка жить лучше. Не придется ни с кем делиться.
      Все провинции обвиняли Центральную и вспоминали о том, как Великий Вождь уничтожил тысячи жителей в их городах и селах. Хотя в её селах и городах он уничтожил не меньше.
      Центральная провинция тоже бурлила. Недавно состоялись выборы в провинциальное Народное Толковище. Затея эта поначалу не предвещала никаких осложнений, и Высший Партийный Орган против выборов не возражал. Там, посовещавшись, решили, что одним Толковищем больше, одним меньше - невелика разница.
      Народное Толковище Центральной провинции избрало свой Верхний Совет. И тут начались сюрпризы.
      Председателем Верхнего Совета неожиданно стал Большая Елка. Как это произошло, никто не мог объяснить. Перековщики составляли в Толковище не такую уж большую часть. Но Местные Начальники, уже плохо соображавшие, что происходит, не сумели во-время объединиться и протащить кого-то из своих. Елка же развил бурную деятельность, сплотил перековщиков вокруг себя, задурил Начальникам головы, пару раз грохнул кулаком с трибуны, и те, услышав привычный звук, окончательно растерялись.
      Все это Первый Демократ наблюдал сам, сидя на Толковище Центральной провинции в качестве почетного гостя.
      На пост заместителя Большой Елки выбрали никому не извест-ного провинциального профессора, фамилию которого Микки не запомнил. Сам Елка называл его Булатиком. Никто из Начальников профессора тоже не знал. Но поскольку тот производил впечатление тихого и мирного человечка, многие понадеялись, что он сможет хоть как-то сглаживать Елкины безумства.
      Однако этим сюрпризы не исчерпывались. На том же Толковище, пока Начальники ещё не пришли в себя, Елка протащил решение о выборах Президента Центральной провинции. Причем выбирать Президента предлагалось всем жителям, а не только участникам Толковища. Разумеется, и снять его в случае чего те не смогли бы.
      Было совершенно ясно, что Елка сам постарается стать Президентом. Получить такой подарок никому не хотелось. Местные Начальники, и без того волком смотревшие на Первого Демократа, теперь совсем потеряли голову. Высший Партийный Орган, срочно созванный по случаю выборов, повелел лечь костьми, но не допустить Елку к власти. На Микки вылили ведро помоев. Единственным, кто защищал его, был Старый Друг. Даже Консенсус быстро переметнулся на другую сторону.
      По решению Высшего Органа Микки приказал стать кандидатом в президенты Центральной провинции своему Главному Министру. Тот похныкал, но согласился. На пост заместителя президента выдвинули одного из генералов. Он должен был ездить вместе с министром по стране, выступать вместе с ним на митингах и следить, чтобы тот не расплакался на трибуне.
      Но выбор оказался неудачным. Елка, недолго думая, тоже взял себе в заместители генерала. Бравый вояка, которого звали Усач и который кроме роскошных усов имел ещё голосище под стать своему шефу, понравился жителям больше, чем генерал Главного Министра. Да и сам министр по сравнению с Елкой выглядел хиловато.
      На предвыборные митинги собирались толпы народа. Повсюду пестрели плакаты и лозунги. Жители устраивали шествия, размахивали флагами и несли транспаранты со словами: "Большой стране - Большую Елку!"
      В результате Начальники проиграли.
      Елка стал Президентом.
      * * *
      Сидя в машине, по дороге на дачу, Микки листал свой очередной доклад. Завтра ему снова предстояло выступать. Но на сей раз не на Толковище и даже не на партийной конференции. Высший Орган постановил созвать в столице внеочередной Партийный Сходняк. Обычно такие сходняки устраивались раз в пять лет. Но теперь ситуация изменилась. Окончательно измученные перековкой Местные Начальники забросали Высший Орган письмами. Они требовали немедленно созвать всех в столицу и разобраться с тем, что происходит в стране. Предлагалось также вызвать на сходняк Елку и приструнить его. Как-никак он был не только Президентом Центральной провинции, но и членом партии, а стало быть, в первую очередь подчинялся ей. Полез же Елка в президенты не только не по приказу Высшего Партийного Органа, а вопреки его воле. Такие шутки не прощались никому.
      Представив себе, что ждет его завтра, Микки закрыл глаза...
      Машина пронеслась по столичным улицам, выехала на загородное шоссе, свернула к большому лесу, миновала несколько постов охраны и, скрипнув тормозами, мягко остановилась.
      Первый Президент разлепил сомкнутые веки и увидел стоя-щую рядом с машиной жену. На Рикки было новое платье.
      - Ну, как дела? - спросила она, помогая ему выбраться наружу.
      - Послушай, - устало сказал Микки, - у нас выпить ничего не найдется?..
      * * *
      Партийный Сходняк шумел третий час подряд. Во всем, в чем можно было обвинить Первого Демократа, его уже обвинили. Во всем, в чем нельзя, тоже.
      Микки глядел в бушующий зал и считал про себя: "Раз, два, три..." Досчитав до тысячи, он начинал сначала. Когда-то же Начальники должны были устать.
      Но они не уставали. Трибуна сотрясалась от грохота кулаков...
      Микки видел сидящих в зале министров, которых тоже вытащили сюда, чтобы те могли наблюдать показательную порку. Зрелище производило на них сильное впечатление.
      Главный Министр тихо скулил в углу. Министр внутренних дел - третий, которого он уже назначал на этот пост, - сидел, подергивая большими ушами, без конца вытирал платком лысину и согласно кивал каждому новому оратору. Фамилия его была Пугач. Сейчас сам он был запуган до полусмерти.
      Министр по слежке за жителями - некий Крючок, регулярно писавший доносы на своего предшественника и наконец получивший его место, что-то строчил в блокнотик. Он вытягивал шею, зыркал по сторонам и всем своим видом выражал полное одобрение всего чего угодно.
      И только новый министр финансов - толстый, благодушный и вечно пьяненький Павлуха, - как ни в чем не бывало, развалился в кресле, время от времени громко пукал, громко же - на весь зал - извинялся и делал вид, что ни хрена не понимает.
      Микки уже дважды приходилось выходить на трибуну и объяснять свое поведение. Он признавал ошибки, осуждал промахи, соглашался с критикой, обещал исправиться и больше всего жалел, что забыл дома свою старую дудку. Впрочем, сейчас она ему вряд ли бы пригодилась. Сходняк жаждал крови.
      И тут Первому Демократу неожиданно помог Консенсус, который до того активно поддержал Местных Начальников, выступил с обличительной речью и призвал Микки покаяться. Теперь Консенсус во второй раз попросил слова и напомнил присутствующим, что им предстоит разобраться ещё с одним вопросом, а именно - с поведением Большой Елки.
      В ту же секунду Микки оставили в покое. Елка был более лакомым куском. Кроме того, он имел наглость не явиться на открытие сходняка и сообщил по телефону, что задерживается, решая какие-то свои, президентские дела.
      Начальники стали судить отступника заочно. Все те же ораторы повторили все те же обвинения, только теперь уже по новому адресу. Они трудились целый час, сменяя друг друга. Когда очередной обвинитель выдохся, на трибуне появился Лихач.
      Он начал издалека.
      - Друзья! Уже седьмой год страна живет в условиях так называемой перековки. Я вынужден признать, что сам был одним из тех, кто вначале поверил в благие намерения авторов этого начинания и их, с позволения сказать, друзей... - Лихач многозначительно посмотрел в сторону президиума, где рядом с Микки сидел Старый Друг. - И что же мы видим теперь? Борьба за трезвость, друзья мои, единственное наше достижение, и та была искажена, извращена, изменена, измельчена, истолчена, изговня... В общем, лишена своего прогрессивного смысла. Но этого нашим перековщикам и их друзьям показалось мало. Особенно - их друзьям... Они затеяли пагубную игру в так называемую демократию. Что это такое, не было известно никому, кроме их самих и их друзей. Особенно - их друзей... Народ в лице своих начальников решительно отверг чуждое начинание, поддержанное разве что кучкой отщепенцев и их друзьями. Особенно - их друзьями...
      Лихач перевел дух. Зал благоговейно молчал.
      Неожиданно за спинами сидящих раздался громкий стук. Все обернулись. В проходе у раскрытых дверей стоял Большая Елка.
      Седой великан с перебитым носом спокойно прошел между рядами кресел, поднялся на сцену, приблизился к трибуне и остановился возле нее. Лихач попятился, отпрыгнул назад, прошмыгнул за его спиной, споткнулся о ступеньки, скатился вниз и быстро пополз к ближайшему свободному креслу.
      - Значит, так, - произнес Елка в полной тишине. - Вы тут можете базлать, коли делать нечего, а у меня - дела. И насчет партии особенно не беспокойтесь. Мне это теперь без надобности. Вот - билетик возьмите.
      Большая Елка вынул из кармана партийный билет и положил его на стол президиума.
      - Ну, все, ребята. Покедова! - сказал он. - Я работать пошкандыбарил.
      Великан протопал по сцене, спустился в зал и пошел обратно к дверям. Проходя мимо съежившегося Лихача, он на секунду остановился и ласково сказал ему:
      - А ты, чмо, сиди, не чирикай. Голосишко надорвешь.
      Елка фыркнул и двинулся дальше. Двери за его спиной захлопнулись.
      Спустя час Первый Демократ сидел в своем кабинете, тупо глядя в окно и прижав ладони к пульсирующим вискам. То, что началось на Толковище после ухода Елки, ему вспоминать не хотелось. До сих пор он только однажды видел такое - когда сам вытащил Елку на заседание Высшего Партийного Органа, где того мордовали столичные начальники под руководством Лихача. Теперь Микки испытал все это на своей шкуре.
      Но ему предстояло испытать ещё кое-что.
      Первый Демократ тер виски ладонями, пытаясь не смотреть в сторону дверей кабинета. Сейчас они должны были открыться и в них должен был появиться Старый Друг, которого Микки только что вызвал.
      Он не испытывал желания кого-то вызывать и вообще кого-либо видеть. Но желание его не имело значения. Его обязали вызвать.
      Старый Друг вошел и остановился на пороге.
      - Вот... - сказал Микки и замолчал.
      Никакой реакции не последовало.
      - Вот, значит. Такие вот дела...
      Старый Друг не хотел ему помогать. А мог бы и помочь. По старой дружбе.
      - Ну, в общем, сам знаешь... Надо тебе... того... на время... пока не уляжется... Понимаешь?
      Ответа он не дождался.
      - Словом, я пока тут один, без тебя... А ты... Ты это... Звони...
      Больше говорить было нечего. Старый Друг постоял, потом медленно подошел к столу.
      - Хочешь, я скажу тебе кое-что? - спросил он. - Всего три слова?
      Микки опустил голову.
      Друг наклонился к нему и сказал всего три слова. В последнем слове было всего три буквы.
      - Зря ты так, - сказал Старый Друг...
      * * *
      Друг Беня записался на прием к другу Кириллу.
      Друг Кирилл, несмотря на занятость, принял друга Беню.
      - Здравствуй, - сказал Беня, войдя в кабинет Председателя Народного Совета города Лукичевска.
      - Бенька! Охламон! Это ты? - Кирилл поднялся, обогнул председательский стол и подошел к нему. - Объявился!
      - Объявился, - сказал Беня.
      - Ну что? Поцелуемся, что ли?
      - Я вообще-то не Предводитель... Но давай поцелуемся.
      Они обнялись, потом сели рядом у длинного стола, примыкавшего к председательскому.
      - Чаю хочешь? - спросил Кирилл.
      - А у вас тут и чай дают?
      - Дают, дают.
      Председатель Совета вызвал секретаршу. Молоденькая девушка заглянула в кабинет, кивнула, исчезла и через минуту вернулась, неся поднос, на котором стояли два полных стакана и блюдце с пе-ченьем. Поставив поднос на стол, она снова кивнула и снова исчезла.
      - Жанночку из второй лаборатории помнишь? - спросил Кирилл, указывая на дверь. - Вот теперь здесь работает.
      - Так ты скоро весь институт сюда перетащишь, - поддел его Беня.
      - Я не перетаскивал. Сама попросилась. У вас же там сокращения.
      - Угу, - сказал Беня и взял с блюдца печенье.
      Друзья посидели молча и попили чаю.
      - Ну, и как ты тут?.. - спросил Беня, прервав молчание.
      - Как видишь.
      Беня оглядел кабинет.
      - Красиво... Солидно, во всяком случае.
      - Слушай... - Кирилл Рогозин отставил стакан. - Будешь издеваться - по шее получишь.