- Ну, погодите, гады... Ну, погодите... - шептал Большая Елка, едва передвигая ноги.
      Они подошли к дверям.
      - Давай-ка я тебя до машины провожу, - сказал Микки помятому великану. - Отъездился ты на своем автобусе...
      Возвращаясь назад по длинному гулкому коридору, Первый Демократ старался не думать о том, что произошло. На душе его было гадко. У дверей своей приемной он увидел Лихача в окружении городских Начальников. Чуть поодаль толклись члены Высшего Органа.
      - О, хорошо, что ты вернулся, - сказал его Главный Соратник. - А мы тут с товарищами посоветовались... - Лихач указал на кучку членов Высшего Органа. - ...и, понимаешь, есть мнение, что не все у нас в порядке. Имеются некоторые, так сказать, перегибы. Отдельные наши соратники позволяют себе слишком увлекаться перековкой... Вопреки, так сказать, воле народа.
      Он обвел рукой Начальников.
      - Народ не понимает, - вякнул кто-то из-за его спины. - Народу не ясно!
      - Некоторые товарищи подкидывают нам чуждые идеи, - громко продолжал Лихач, - не считаясь, так сказать, с мнением широких руководящих партийных масс... Мы полагаем, что таким товарищам необходимо обдумать свое поведение. И если уж говорить о должностях, то мне, например, не совсем понятно наличие двух Главных Соратников. Тем более что один из них последнее время позволяет себе... Ну, ты знаешь, о ком я говорю...
      Пальцы Микки непроизвольно сжались. Он глянул в сторону членов Высшего Органа. Те отвернулись.
      - Ладно, я подумаю, - тихо произнес Первый Демократ.
      - А чего тут думать? - сказал Лихач. - Зачем кота за хвост тянуть? Старый Друг твой как раз сейчас у тебя в приемной. Может, ты там с ним разберешься, а мы тут подождем? Чтобы не мешать, так сказать. Дело, конечно, тонкое. Никто из нас осложнений не хочет... Но если что, то можно ведь и Высший Орган собрать. Прямо сейчас. Большинство членов здесь.
      Микки постоял, подумал, потом разжал кулак и быстро прошел в приемную. По дороге он задел плечом одного из городских Начальников. Попробовал задеть ещё одного, но тот увернулся...
      Вечером дома Первый Демократ первый раз в жизни выпил подряд, не закусывая, три рюмки вредной жидкости.
      Рикки, придя домой, застала его стоящим в пижаме на балконе под мелким холодным дождем.
      - Ты с ума сошел! - воскликнула она и потащила Первого Демократа обратно в комнату. - Дождь, грипп, простуда! Да ты соображаешь, что делаешь?
      Она уложила Микки в постель, закутала его одеялом и принесла из кухни стакан горячего чая с медом.
      - Рикки, - сказал Первый Демократ, высунув из-под одеяла голову, - ты, случайно, не знаешь, где город такой - Лукичевск - находится?
      - Зачем это тебе? Что ещё за глупости? - Жена села рядом с ним. - На, лучше попей чаю.
      Микки зажал в ладонях горячий стакан и отхлебнул глоток.
      - В Лукичевск хочу, - сказал он задумчиво, - в Лукичевск... Там небось тихо... Там лук растет...
      V
      Пятое лето перековки подходило к концу.
      На мокрых полях большими кучами лежал Solanium Tuberosum.
      На прилавках магазинов стояли одинокие банки рыбных консервов.
      На стенах домов висели порванные плакаты.
      На главной площади Лукичевска толпился народ.
      Сидя у окна в своей комнатке, Кухтик смотрел, как люди, повернувшись к памятнику Автору Идеи, слушали кого-то, стоявшего с той стороны пьедестала.
      Кухтик не видел оратора и не слышал, что тот говорил. Он видел только, как люди на площади принимались время от времени громко хлопать в ладоши. Поначалу наблюдать за толпой у памятника было интересно, но, поскольку, кроме хлопанья, он ничего расслышать не мог, это занятие ему скоро надоело. К тому же Кухтику захотелось есть, а из коридора вкусно пахло жареной картошкой. Он резонно решил, что на площади разберутся без него, и пошел проверить, как обстоят дела с ужином.
      В кухне за столом сидели Колька и Надькин отец. На плите в большой сковородке жарилась картошка с луком, распространяя соблазнительный запах.
      - А вот и третий, - потирая руки, сказал Надькин отец. - В самый раз за чекушкой бежать.
      - Ладно тебе, Петрович, - урезонил его Колька. - Не каждый же день!
      - Так уж и каждый? Почитай, с понедельника ни разу не по-гуляли.
      - Нагуляемся еще, - сказал Колька. - Ты вот лучше скажи, чего насчет выборов этих думаешь? Голосовать-то пойдешь?
      - А чего не пойти? - Надькин отец пододвинул табуретку к столу. - Я всю жизнь эти бумажки бросал. Теперь вот, говорят, вычеркивать там кого-то надо. Но я так думаю - врут. Как его вычеркивать, коли он там указан?
      - Не понимаешь ты, - важно сказал Колька. - Сейчас - демократия. Раньше только Местный Начальник в бумажке стоял. А теперь знаешь, кто с ним вместе?
      Колька посмотрел на Кухтика.
      - И ты, ушастый, тоже небось ни фига не знаешь? А там, между прочим, этот Рогозин - с института. Я к ним раньше в лабораторию часто бегал. Считай, почти что корешили мы. А теперь он Местного скинуть хочет. Точно говорю!
      - Я б Местного, засранца, тоже спихнул, - сказал Надькин отец. - Вон, морду себе наел. А народу выпивки нет, жратвы нет. Талоны второй месяц не отоваривают. Не, скидавать их пора.
      - Так вот поди и вычеркни, - сказал Колька. - Я так точно вычеркну. Я этого, Рогозина, в бумажке оставлю.
      - Ага, ты вычеркнешь, тут тебя и словят.
      - А я левой рукой черкать буду. Хрен разберут.
      - Хитер ты, - сказал Надькин отец. - Надо будет нашим на фанерке подсказать. Пусть их, гадов, всех повычеркивают. Может, эти-то, новые, чего-нибудь насчет жратвы придумают. Ты вот что. Давай-ка фамилии мне пропиши - кого там оставить надо. И ты, малой, не сачкуй. Пойдем, гвоздь им в задницу вставим. Потешимся хоть.
      - Да я чего? - сказал Кухтик. - Я как все.
      - Вот и порешили... - Надькин отец снова потер руки. - Ну, а по такому случаю, может, все ж чекушку раздавим?
      - Ох, горазд ты, Петрович, - засмеялся Колька. - Ладно, давай уж. По рюмашке. За демократию. Пусть хоть эти демократы Мест-ному хвоста накрутят...
      * * *
      Местный Партийный Начальник города Лукичевска стоял на главной площади возле своей служебной машины и наблюдал, как рушится мироздание.
      Кучка никому не ведомых оборванцев, ни на одном из которых не было приличного костюма, толклась у входа в его обитель, явно пытаясь проникнуть внутрь. Здоровенный милиционер у дверей с трудом сдерживал их. Наглецы перли, как на буфет. Они галдели и размахивали перед носом милиционера какими-то бумажками. За-травленный страж порядка с тоской и надеждой глядел через их головы в сторону Начальника.
      Местному Начальнику надлежало дать знак - всего лишь незаметный знак, - по которому здесь, на площади, мгновенно оказалась бы вся лукичевская милиция и разом прекратила бы безобразие. Все, что от него требовалось, это поднять руку или слегка кивнуть головой. Но сделать этого он не мог.
      Он не имел права.
      У него н е б ы л о п р а в а сделать это.
      Не было права, потому что наступил конец света.
      Он закрыл глаза, глубоко втянул ноздрями отравленный воздух, пошатнулся и умер...
      Воскреснув через пару минут, Местный Начальник собрал в кулак всю свою волю, расправил плечи, насколько ему это удалось, и направился к кучке хулиганов.
      - Дорогие товарищи! - громко сказал он, подойдя к ним. - В чем дело, дорогие товарищи депутаты?
      Оборванцы стихли. Некоторые из них даже почтительно отступили. Это придало ему силы.
      - Почему шум? - натужно улыбнувшись, спросил он. - Работать пришли?
      Наглецы смущенно молчали. "Не все потеряно", - решил Начальник, обретая былую уверенность.
      - Что ж это вы? - Он укоризненно покачал головой. - Новая власть, можно сказать, а так себя ведете. Нехорошо, товарищи.
      Еще секунда, и оборванцев можно было бы брать голыми руками. Но секунды этой у него не оказалось. Из притихшей толпы вышел невысокого роста человек в свитере и протянул Местному Начальнику клочок бумаги.
      - Будьте добры, - сказал он, - дайте указание пропустить депутатов в здание. И объясните, пожалуйста, вашему уважаемому милиционеру, что и он, и все его коллеги будут отныне выполнять только распоряжения законной городской власти. З а к о н н о й...
      Начальник сразу узнал главаря шайки. Точнее, он узнал его ещё раньше, как только подъехал к зданию на машине. Это был тот самый Кирилл Рогозин, имя которого значилось в одном бюллетене с его собственным именем. Местный Начальник обычно употреблял много нецензурных слов. Но запас их был все же маловат, чтобы описать те чувства, которые он испытывал, стоя лицом к лицу с этим мерзавцем.
      - Здравствуйте, товарищ Рогозин, - расплылся Начальник в улыбке. - А я, грешным делом, не признал вас. Очень рад видеть! Поздравляю с заслуженной, как говорится, победой...
      - Спасибо, - сдержанно произнес мерзавец.
      - А милиционер... милиционер тут ни при чем. Ошибка, знаете ли. С кем не бывает?
      Местный Начальник сделал шаг к входу и гостеприимно вытянул руку.
      - Заходите, товарищи, заходите. Будьте как дома. Принимайте, так сказать, бразды!
      Начальник ещё шире оскалил зубы в улыбке. Глаза его застлал туман.
      Мир снова закачался и рухнул. Связь времен порвалась...
      * * *
      Кандидат физико-математических наук, бывший научный сотрудник Лукичевского Института Пространственных Аномалий, бывший грузчик лукичевского универмага, а ныне Председатель Народного Совета города Лукичевска Кирилл Петрович Рогозин вошел в свой кабинет.
      Большую часть кабинета занимал длинный стол. По обе стороны его выстроились красивые стулья с гнутыми спинками. Замыкал композицию второй стол, приставленный к первому. На этом, втором, столе Кирилл разглядел три телефона, настольную лампу, хрустальный стакан, из которого торчал десяток отточенных карандашей, и перекидной календарь. На стене в дальнем конце кабинета был прикреплен бронзовый барельеф, изображавший голову Автора Великой Идеи. На противоположной стене, над входом в кабинет, висел портрет Первого Демократа.
      Подойдя поближе к своему рабочему месту, Кирилл Рогозин потрогал массивное, обитое черной кожей кресло. Кожа была гладкой, приятной на ощупь. Кресло, неожиданно отреагировав на прикосновение, чуть отъехало и слегка развернулось. Кирилл опустился в него и откинулся к мягкой спинке.
      Сидеть было удобно.
      Он выдвинул ящик стола и начал разбирать бумаги. Большинство из бумажек начиналось словами: "Учитывая возникшие сложности..." Сложности возникали в области строительства, водопровода, транспорта, канализации, отопления, снабжения, образования и многого другого, что касалось жизни города Лукичевска. Особенно плохо обстояли дела с продовольствием, с медицинским обслуживанием, с поставками топлива, с ремонтом автобусов, с уборкой улиц, с починкой крыш, с асфальтированием дорог, с работой бани, с доставкой почты и ещё кое с чем. Были трудности с подготовкой к зиме, с весенними паводками, с летней засухой и с осенними заморозками.
      В остальном все было хорошо.
      Председатель Народного Совета закрыл очередную папку и зажмурился. В голове звучала одна фраза, произносить которую вслух не хотелось. Он сидел, зажмурившись, до тех пор, пока легкий шум в приемной не заставил его открыть глаза.
      Дверь скрипнула, и в кабинет вошел незнакомый Кириллу человек. Посетитель был высок, подтянут, одет в строгий темный костюм.
      - К вам можно? - мягким голосом спросил он.
      Кирилл поднялся.
      - Да, конечно.
      Посетитель плотно прикрыл за собой дверь и подошел к столу.
      - Разрешите сесть?
      Кирилл сделал приглашающий жест, подождал, пока посетитель сядет, и сам опустился в кресло.
      - С кем имею честь?
      - Первый Помощник Местного Начальника, - представился гость. - Если не возражаете.
      Гость улыбнулся. Кирилл Рогозин тоже улыбнулся.
      - Рад познакомиться, - сказал Первый Помощник.
      - И я рад, - сказал Председатель Совета.
      - Осваиваетесь на новом месте?
      - Помаленьку.
      - Я, собственно, пришел передать вам поздравления от Местного Партийного Начальника. Он готов принять вас в любое удобное для вас время. Как вы насчет завтрашнего утра?
      Кирилл Рогозин, выдержав короткую паузу, снова улыбнулся гостю.
      - Боюсь, что ближайшие дни заняты. Но если у Местного Начальника какие-то проблемы, я готов принять его. Тоже, разумеется, в любое удобное время.
      Гость чуть заметно вскинул брови. Кирилл улыбнулся ещё раз и добавил:
      - Кстати, ваш шеф уже меня поздравлял. Но все равно - передайте ещё раз, что я тронут.
      Первый Помощник, склонив голову набок, с любопытством рассматривал Председателя.
      - Кирилл Петрович, - сказал он, - а вам не кажется...
      - Нет, мне не кажется, - ответил Кирилл, не дослушав вопроса. Извините за бестактность, но я действительно очень занят. Вы можете передать вашему начальству, что Народный Совет готов с ним сотрудничать. Мы, так сказать, полностью открыты для контактов. В интересах дела, разумеется... У вас ещё будут какие-нибудь вопросы?
      Посетитель укоризненно посмотрел на него.
      - Ну, это вы как-то уж чересчур, Кирилл Петрович. Как-то чересчур...
      - А именно? - Кирилл Рогозин изобразил удивление.
      - Простите, а ваша секретарша где? - неожиданно спросил гость. Что-то в приемной я её не заметил.
      - Она уволилась, - ответил Кирилл. - Временно обхожусь без нее. Вас это как-то смущает?
      - Меня? Нет... Боюсь только... - Первый Помощник Местного Начальника помолчал в раздумье. - ...боюсь только, как бы за ней другие не последовали. По собственному желанию, так сказать... Вы уж простите, что вторгаюсь в вашу компетенцию. Просто хотел предупредить. Чиновники - народ сложный. Могут помочь, а могут...
      - Вы меня, случайно, не пугать пришли? - улыбаясь, спросил Кирилл.
      - Ну, зачем же так? Какой вы, право, колючий... А если я просто помочь хочу? Поделиться, так сказать, опытом... Бумажки, знаете ли, имеют свойство пропадать. Причем почему-то - самые важные... Распоряжения имеют свойство не выполняться... Вы с этим не сталкивались?
      Кирилл выдавил из себя ещё одну улыбку.
      - Не сталкивался. И надеюсь, не придется. Что же до чиновника, то и он не вечен. Не мне же вам объяснять.
      - Вот тут вы ошибаетесь, Кирилл Петрович, - ласково возразил Первый Помощник. - Чиновник вечен. Это начальники приходят и уходят. А они остаются... Или новых думаете набрать? Так ведь долго обучать придется. К тому же, извините, откуда у вас уверенность, что ваши лучше окажутся?
      - Благодарю за заботу, - сказал Кирилл. - Надеюсь, как-нибудь разберемся.
      - Естественно. Я не сомневаюсь. - Помощник провел ладонью по полированной крышке стола. - Вот только я бы на вашем месте все же подумал о надежных исполнителях. Вы ж, так сказать, законодательная власть. Кто-то же должен будет и исполнителями командовать. А это, поверьте мне, дело сложное. Утонуть не боитесь?
      Кирилл откинулся в кресле.
      - Прямой вопрос можно? - спросил он.
      - Разумеется.
      - Вы это - о себе? У вас там что, сокращения намечаются?
      Первый Помощник вопреки его ожиданиям ничуть не смутился. Лишь слегка пожал плечами.
      - Что ж, откровенность за откровенность. Я вам, Кирилл Петрович, искренне сочувствую. Телега, в которую вы, извиняюсь, впряглись, мне хорошо знакома. И состояние этой телеги - тоже... Думаете сами ею править? Попробуйте.
      - Вы очень заботливы, - поклонившись гостю, произнес Кирилл. - А кто, позвольте спросить, её - эту телегу - до такого состоя-ния довел?
      - Знаете что, уважаемый Кирилл Петрович... - Первый Помощник почти с любовью посмотрел на него. - Самым простым для меня было бы посмотреть, как она вас раздавит... Но я - прагматик. И как прагматик готов предложить вам свою помощь. Власть, Кирилл Петрович, - штука тонкая. Поверьте мне.
      - То-то вы за неё так держитесь, - бросил Кирилл, сорвавшись.
      - За неё все держатся, - спокойно ответил гость. - Только вот её не всякий удержит... Впрочем, не смею больше занимать ваше время.
      Он медленно поднялся со стула, аккуратно придвинул его и, достав из кармана листок бумаги, положил на край стола.
      - Приятно было познакомиться. Если все же у вас возникнут проблемы с кадрами, то здесь - мой телефон... Домашний... По служебному - не стоит.
      Первый Помощник Местного Партийного Начальника попрощался кивком головы и вышел из кабинета.
      Кандидат физико-математических наук, бывший научный сотрудник Лукичевского Института Пространственных Аномалий, бывший грузчик лукичевского универмага, а ныне Председатель Народного Совета города Лукичевска Кирилл Петрович Рогозин отодвинул кипу неразобранных бумаг и устремил взгляд в пространство.
      Соотношение пространства и времени слегка нарушилось. Наблюдалась некая аномалия. Пространства было много. Времени - мало.
      Он оттолкнулся ногой, развернул кресло, и взгляд его уперся в покрытую дубовыми панелями стену. Сверху, над коричневатыми разводами дуба, блестела намертво прихваченная к стене бронзовая голова Автора Великой Идеи.
      * * *
      - ... учение которого остается для нас путеводной звездой и заветам которого мы будем следовать, постоянно совершенствуясь, обновляясь и перековываясь, - произнес Микки и закончил доклад.
      Он подождал, пока стихнут аплодисменты, и сошел с трибуны. На сцене главного зала в этот раз сидело гораздо меньше народу, чем обычно. И зал, перед которым он выступал, тоже выглядел несколько иначе, чем во время памятной ему партийной конференции.
      Завершался первый день Первого Всенародного Толковища. В столицу съехались делегаты из всех провинций страны. Идея подобного Толковища принадлежала не Микки и родилась совершенно случайно. Еще перед началом выборов он созвал на совещание членов Высшего Партийного Органа, среди которых был и его давний - ещё со времен института - приятель. Приятель занимался юридическими вопросами, придумывал разные законы и слыл в этом деле большим докой. Микки знал также, что в свободное время тот сочиняет стишки, подписываясь странным псевдонимом Лукьян.
      На совещании обсуждался вопрос о работе будущих Народных Советов. Особенно волновался по этому поводу Лихач.
      - Затея с выборами всегда казалась мне сомнительной, - заявил он, мельком взглянув в сторону Первого Демократа. - Но теперь говорить об этом поздно. Что сделано, то сделано... Однако ж мы не можем допустить всяких неожиданностей. Необходимо твердое партийное руководство. И я хочу понять, каким образом партия будет руководить Народными Советами, коли она теперь формально руководить ими не будет? О какой, извиняюсь, демократии в таком случае может идти речь?
      Он снова посмотрел на Первого Демократа. Тот молчал. Молчали и остальные.
      - А консенсус на что? - вдруг спросил институтский прия-тель Микки.
      Лихач строго глянул в его сторону.
      - А вот выражаться не надо.
      - Я не выражаюсь, - ответил приятель. - Я говорю - консенсус всегда поможет.
      - Кон-сен-сус?.. Это ещё кто такой? - Лихач повернулся к нему. - Он что, из Местных?
      - Позвольте объяснить, - сказал приятель и встал со своего места. Консенсус - слово научное. Означает достижение согласия по какому-либо вопросу при отсутствии согласия по каким-либо частностям, что позволяет достигнуть общего понимания при отсутствии частного понимания и рассматривать вопрос в целом, не рассматривая частные вопросы, то есть достигнуть взаимоприемлемого решения при невозможности принять однозначное решение и согласовать различные точки зрения при невозможности выработать единую точку зрения, изъять из рассмотрения взаимоисключающие моменты, сосредоточившись на рассмотрении основополагающих тезисов, то есть принять решение без голосования, учитывая достигнутое согласие в результате...
      У Лихача начался нервный тик.
      - Стой! - заорал он. - Передохни!
      Приятель замолк.
      - Ты это... Ты проще давай. - Лихач залпом выпил стакан воды, после чего лицо его перестало дергаться. - Говоришь - без голосования? Это хорошо. Ну, а конкретно-то чего предлагаешь? Только без науки своей. По-простому.
      - Проще говоря, я предлагаю такую схему. Поскольку нельзя гарантировать, что повсюду в Народные Советы выберут сознательных жителей, то надо придумать такой орган, который бы над всеми ними стоял. Ну, скажем, Съезд такой. Чтоб, значит, все съезжались. Только не часто... И назвать его - Съезд этот - Народное Толковище. Или ещё лучше - Всенародное.
      - На фига? - недовольно спросил Лихач. - Нам что, Советов мало?
      - Но я же говорю - на местах в Советы ещё непонятно, кого выберут. Хотя, конечно, большинство Местных Начальников пройдут. И много сознательных жителей - тоже. Однако кое-где возможны отклонения. На Толковище же всех скопом соберем, и там сознательные наверняка в большинстве окажутся. Набьем в зал тысячу человек или около того. Если кто из несознательных возникать будет - голоснем, и делу конец.
      - Неплохо, - одобрил идею Лихач. - Но только что ж, всю эту кодлу в столице держать? Всех не прокормишь. А потом каждый ещё машину потребует. Знаю я их.
      - Ну, зачем же держать, - возразил Миккин приятель. - На Съезде этом, то есть на Толковище, можно выбрать, скажем, Верхний Совет. Ну, такой, чтоб здесь, сверху сидел. Туда уж мы постараемся в основном сознательных пропихнуть. Они-то и будут постоянно заседать и решать все вопросы. Этим и машины выдать можно. Не жалко... Ежели ими умело руководить, неприятностей не случится. А коли и в Верхнем Совете заминка произойдет, всегда консенсусом надавить можно... Я так полагаю.
      Лихач встал и подошел к выступающему.
      - Молодец, - сказал он. - Это ж надо! Ну, ты - башка!
      Он оглядел присутствующих на совещании Начальников и закончил:
      - Хорошее дело. Предлагаю одобрить... А его, - указал Лихач на приятеля Микки, - предлагаю назначить этим самым Верхним Советом командовать. Надо, чтоб за него там все проголосовали... Возражения есть?
      Возражений не было.
      Лихач удовлетворенно хмыкнул и потрепал автора предложения по плечу.
      - Ну, башка! Консенсус ты наш хитрозадый!
      Тот зарделся и скромно потупил очи.
      Теперь, сидя в президиуме, Микки видел, насколько Консенсус оказался прав.
      Зал был набит до предела, ораторы выступали один за другим, но направлять работу Толковища в нужное русло особого труда не составляло. Впрочем, ещё будучи Местным Начальником, он понял, что любое собрание, где присутствовали больше ста человек, можно при желании повернуть в любую сторону. Важно только позволять ораторам до хрипоты спорить друг с другом, время от времени поддерживать то одних, то других, не выражать явно своих симпатий и давать им самим запутаться. После этого следовало предложить нужное тебе решение, представив его как компромисс между спорящими. Если кто-то не соглашался и начинал возражать, машина запускалась по второму кругу. Потом - еще... Больше трех раз, как правило, никто не выдерживал.
      Толковище в этом смысле вело себя идеально. Большинство участников, как и предполагалось, составляли Местные Начальники и вполне сознательные жители. Поведение их было легко предугадать. Впрочем, были и другие, менее предсказуемые. В основном это касалось тех жителей, кто искренне уверовал в перековку. В зале также сидели редакторы голосильных газет и кое-кто из перековавшихся руководителей. В дальнем ряду Микки заметил Большую Елку, тоже избранного депутатом, несмотря на все усилия столичных Начальников.
      Конечно, те, кто верил в перековку, являлись вроде бы союзниками Первого Демократа. Но Микки не собирался особенно раздувать их энтузиазм. Сцепись они с Местными Начальниками и сознательными жителями, добром бы это не кончилось. В первую очередь - для него. Он слишком хорошо помнил недавнюю конференцию партии в этом зале.
      Микки позволял рьяным сторонникам перековки высказываться до тех пор, пока Начальники не принимались шипеть, а сознательные жители по их команде не начинали выкрикивать гневные протесты. Тогда он прерывал оратора и объяснял, что тот глубоко не прав, не до конца понимает сложность момента и сильно заблуждается. "Хотя в целом, - говорил Микки, - оратор, возможно, прав, за-блуждается, без сомнения, из лучших побуждений и момент в основном понимает правильно". Затем Микки приглашал на трибуну кого-нибудь из особенно закостенелых Начальников и давал ему вдоволь наговориться.
      Так продолжалось часа три. Под конец все устали, и Первый Демократ зачитал решение Всенародного Толковища, подготовленное Высшим Партийным Органом. В решении одобрялась перековка, прославлялась партия, отвергалась поспешность, осуждалась медлительность, подтверждалась незыблемость и выражалась уверенность.
      Перед голосованием Микки сообщил, что внизу, в буфете, уже накрыты столы.
      Решение приняли с ходу...
      * * *
      Минуло ещё полгода. Месяцы сменяли друг друга, и Первый Демократ не успевал перелистывать календарь. События развивались стремительно. Давно уже заседал в столице избранный Толковищем Верхний Совет, где Консенсус проявлял чудеса изворотливости, сдерживая Местных Начальников и не давая слишком буянить активным перековщикам. Жители в разных концах страны, не отрываясь, смотрели по телевизору передачи об этих заседаниях за неимением других развлечений. Многие даже забывали отоварить талоны.
      Самих талонов, к сожалению, с каждым месяцем становилось все больше. По ним выдавали уже не только мясо, но и другие продукты, которые недавно ещё можно было просто купить в магазине. Правда, не всегда и не везде. Голосильные журналисты обсуждали странную закономерность, при которой повсеместное увеличение свободы сопровождалось повсеместным уменьшением количества колбасы. Лихач, который, бросив бороться с жидкостью, теперь надзирал за газетами, пытался по мере сил приструнить журналистов. Но было поздно. Плотину прорвало. Голосиловка развивалась уже сама по себе. Голосили все кому не лень и обо всем, о чем вздумается. Каждое утро Микки убеждался в этом, открыв свежий номер столичной газеты.
      И в это утро, как обычно, придя в кабинет, он сел за стол и начал читать одну из газет, заранее принесенных секретарем. В глаза ему бросилась большая статья, занимавшая целую полосу. Прочитав начало статьи, Первый Демократ почувствовал легкую тревогу. Прочитав статью до половины, он забеспокоился ещё больше. Дочитав до конца, Микки нажал на столе кнопку и вызвал секретаря.
      - Полчаса я никого не принимаю, - сказал он. - Если будут спрашивать меня нет.
      Секретарь кивнул и скрылся за дверью.
      - Так, - сказал сам себе Микки. - Началось...
      В статье, которую написала якобы какая-то никому не известная старушка, разносились в пух и прах вся перековка, все перековщики и все те, кто затеял это грязное дело. Слог у старушки был отменный. Чувствовалась рука мастера.
      Микки некоторое время походил по кабинету, потом снова сел за стол, поразмыслил и снял телефонную трубку. Он набрал номер Старого Друга, которому не звонил уже много месяцев - с тех пор, как отстранил его от работы по требованию Лихача.
      - Приезжай, - сказал он. - Надо потолковать.
      Старый Друг не стал задавать никаких вопросов. Через полчаса он был уже в кабинете Первого Демократа.
      - Читал? - спросил Микки, указав на газету.
      - Читал.
      - В других газетах есть?
      - А как же?
      У неведомой старушки оказались на редкость большие связи.
      - Лихач? - спросил Микки.
      Старый Друг молчал.
      - Ну виноват я, виноват! - Микки отшвырнул газету. - Век теперь дуться будешь?
      Старый Друг опять ничего не ответил.
      Первый Демократ подождал минуту, затем наклонился над столом и вызвал секретаря.
      - Лихача ко мне! - сказал Микки.
      - Он занят. Звонил, сказал, что до обеда его не будет.
      - До обеда? Не будет?.. Сейчас он у меня пообедает!..
      Микки выпрямился, и кулак его, описав дугу, грохнул по крышке стола.
      - Вызвать!..
      * * *
      Второе Всенародное Толковище недосчиталось в президиуме одного человека. Место по правую руку от Первого Демократа занимал Старый Друг. По левую сидел Консенсус. Лихач отсутствовал.
      Вести собрание поручили Консенсусу. Он отлично справлялся с задачей, и никаких неожиданностей не возникало. Начальники, оглядываясь на Первого Демократа, ругали слишком активных перековщиков. Те, значительно осмелев за последнее время, крыли Начальников и призывали развивать демократию. Генералы, тоже избранные в Верхний Совет, жаловались на недостаток ракет, танков, снарядов и других жизненно необходимых стране вещей. Директора кастрюльных заводов вторили им. Все хором требовали денег, прекрасно понимая, что взять их неоткуда.
      Участники Всенародного Толковища сидели в зале, разбившись на отдельные делегации от каждой провинции. Всего таких провинций в стране было шестнадцать. Каждой из них руководил свой Главный Местный Начальник, подчинявшийся непосредственно Высшему Партийному Органу. Провинции считались как бы отдельными маленькими странами, входившими в одну большую страну. Они так и назывались "как-бы-вроде-страны". Вообще устройство государства, которым командовал Микки, было довольно сложным. Его придумал ещё Автор Идеи. Согласно его плану в каждой провинции были ещё свои провинции, которые назывались "местные республички" или "областюшки". В самой большой - Центральной провинции, где находилась столица страны, таких насчитывалась чуть ли не сотня. (Одной из них, кстати, командовал когда-то Большая Елка.)
      На кой черт Автор Идеи придумал такое сложное устройство, никто толком не знал. Сам он под конец жизни тоже начал сомневаться, все ли правильно сделал, но, утомленный многолетним истреблением жителей, уже плохо соображал и ничего другого придумать не смог.
      Великий Вождь плевать хотел на изобретение своего учителя. Он перекраивал провинции по своему усмотрению, отрезал куски от одних и добавлял к другим, выселял из провинций жителей, которым не очень доверял, и отсылал их целыми эшелонами в другие места, истреблял повсюду всех без разбора и заявлял, что создаст один народ, которому будет все равно где жить. (Имелись в виду те, кому жить будет позволено.)