- Да, положение у тебя хреновое, - вздохнул Старый Друг.
      - Слушай, - сказал Микки. - А может, с одной попробовать? Ну, ежели её как-нибудь переделать? Партию-то? Перековать, понимаешь, по-новому. А?.. Давай я им объявлю, что, мол, перековка начинается. Хорошее слово "перековка"... Перекую их на этот, на демократический лад... А ты мне поможешь. Я тебя за мыслями следить поставлю. Ты им новые мысли в башку вставишь. Глядишь, одной партией и обойдемся... Ты сам-то подумай... Ежели все и впрямь по этой, по демократии устроить, то в случае чего и мне боком выйдет. Ведь их турнут - и меня турнут.
      - М-да... "Перековка" - это ты хорошо придумал, - сказал Старый Друг. - Вот только поймут ли тебя? Взять хотя бы этих твоих хмырей в колясках. Их-то не перекуешь.
      - Ты погоди, погоди. - Первый Демократ встал с дивана и, потирая руки, заходил по комнате. - С хмырями я разберусь. Мне б этих - местных перековать... Их-то чем взять? С ними-то что делать? Они ж наших газет начитались. Ничего ж другого в мозгах нет. Ежели у кого, конечно, мозги имеются...
      - А ты вели всем газетам писать, чего захотят... Пускай про демократию ту же пишут. Пускай местным этим клизмы вставляют, если кто плохо перековывается... У них там, кстати, у демократов, за всем ворьем, что в выбранной партии сидит, газетчики в основном и следят. Ихних газетчиков хлебом не корми, дай только кому в задницу вцепиться. Вот пускай твои газетчики тоже местных покусают малость. Кстати, и тебе легче. Получится, сам ты вроде как - в стороне.
      - А меня не куснут? - спросил Микки.
      - Ну, так уж совсем распускать нельзя. Это понятно. Но тебе ж и не обязательно все точно, как там, за границей, устраивать. Сам же сказал - не получится. Там у них, к примеру, эта кусанка за задницы свободой слова зовется. А ты как-нибудь по-иному придумай. Чтобы не всех подряд кусать дозволялось.
      - Чего ж придумать? - Микки остановился, потом снова зашагал по комнате, потом снова остановился. - Во! Давай обзовем "словоблудием". Где-то я это слышал.
      - Нет, словоблудием нельзя. Это - не то, - сказал Старый Друг. Как-то иначе надо.
      Первый Демократ опять заходил из угла в угол.
      - Во! Придумал, - наконец сказал он. - Назовем "голосиловка". Пускай себе голосят.
      - "Голосиловка" - это лучше. Это, пожалуй, подойдет. - Старый Друг тоже поднялся с дивана. - А с хмырями что надумал?
      - За хмырей не беспокойся. У меня для них есть кой-чего... Устрою я им гонки в колясках...
      Микки подошел к старому другу, обнял его и пригласил в соседнюю комнату отобедать. Там Рикки уже накрывала на стол.
      * * *
      - Ставь сюды, на стол бутылек! - скомандовал Надькин отец и указал Кухтику место, куда поставить бутылку.
      В бывшей комнате Кухтикова отца они готовились встречать Кольку с женой, которые сегодня должны были вернуться из теплых краев.
      В отцовской комнате стояли большая, застеленная ветхим покрывалом тахта, старый шкаф с помутневшим зеркалом, этажерка, стол и несколько стульев. На этажерке выстроились в ряд пять белых фарфоровых слоников. Выше на стене висела фотография матери. Кухтик старался туда не смотреть.
      - Чтой-то задерживается дружок твой, - сказал Надькин отец, и сразу после его слов в прихожей раздался звонок. - Во! Легок на помине! - Надькин отец взял со стола бутылку и указал ею в сторону двери. - Беги, встречай. А я покамест приму... Для разгону. - Он быстро налил в рюмку жидкость, сгубившую купца Лукича, и ловким движением плеснул её себе в рот. Кухтик пошел открывать дверь.
      На лестничной площадке стоял Колька. Обе руки его были оттянуты большими сумками. Рядом с Колькой стояла худенькая молодая женщина в цветастом платье.
      - Привет, ушастый! - Колька широко улыбнулся. - Вот, знакомься, Ирка моя.
      Кухтик поздоровался с Колькиной женой. При этом уши его стали красными. Они краснели всегда, когда он знакомился с любым новым человеком. За это Кухтик терпеть не мог свои уши.
      - Ну, как вы тут без нас? - спросил Колька, войдя в квартиру. - Все селедку трескаете небось? А мы вам с юга гостинцев привезли. На, держи. Сейчас пир устроим...
      Через три часа, когда пир закончился и Колькина жена ушла мыть посуду, Кухтик с Колькой остались одни. Кухтик встал из-за стола, поняв, что ещё немного, и сделать этого он уже не сможет.
      - Пойду пройдусь, - сказал он, качаясь из стороны в сторону.
      - Ты б лучше лег, - посоветовал ему Колька, сидевший на стуле, тоже слегка покачиваясь.
      - Не, я пойду... Воздухом подышу...
      - Ну, дык... - согласился Колька, подражая Надькиному отцу.
      - Вс-се... х-х-хорошо... - сказал Кухтик. - Но воздуху... надо.
      - Ну, дык... - подтвердил Колька и уронил голову на грудь.
      Кухтик постоял, сориентировался в пространстве и нетвердыми шагами направился к выходу.
      Спустившись по лестнице и выйдя из парадной своего дома, он прислонился к стене, вдохнул прохладный вечерний воздух, и ему стало чуть легче.
      Во дворе, который, собственно, не был двором, а был частью большой свалки-помойки, стояла тишина. Где-то далеко прогрохотал грузовик, потом опять все смолкло. Вокруг не было ни души. Он сделал ещё один глубокий вдох. Окружающий пейзаж приобрел большую четкость.
      Кухтик оторвался от стены. Ноги держали его тело относительно вертикально. Не то чтобы очень, но все же... Он направился вперед, стараясь обходить торчащие из земли камни. Пару раз он споткнулся, замахал руками и удержал равновесие. Это его вдохновило. Он продолжил движение.
      Впереди показалась канава. "Стоп", - сказал себе Кухтик и остановился. Препятствие надо было обойти. Задача решалась не просто, однако в конце концов он с ней справился.
      Кухтик двигался вдоль канавы, глядя себе под ноги. Чего только там не было! Ржавые консервные банки, куски бетона, разбитые бутылки и обломки кирпичей то и дело попадались ему по дороге. Он умело лавировал между ними, с каждым шагом приобретая уверенность в себе и проникаясь чувством глубокого удовлетворения. (Эти красивые слова - "чувство глубокого удовлетворения" - Кухтик выучил ещё в школе. Они очень ему нравились.)
      Неожиданно он заметил впереди что-то странное. Что-то похожее на большой плоский камень. Подойдя поближе, Кухтик понял, что ошибся. На краю канавы лежал человек.
      "Покойник", - совершенно спокойно подумал Кухтик и удивился собственному спокойствию. Видимо, часть серых клеточек в его голове сильно отравилась и ещё не пришла в норму.
      - Покойник, - произнес он вслух.
      Человек, лежавший на краю канавы, зашевелился.
      - Нет, не покойник, - громко поправил себя Кухтик.
      Человек закряхтел, приподнялся и потряс головой. Он был одет в синий, перепачканный землей комбинезон. Рядом с ним Кухтик заметил большую лопату.
      - Чего тебе? - мрачно спросил человек в комбинезоне.
      - Мне? - удивился Кухтик.
      - Чего пришел? - Оживший покойник потянулся и протер глаза.
      Кухтик не нашелся, что ответить. Он видел, что помешал, и соображал, чем бы оправдать факт своего появления.
      - Выпить есть? - спросил человек с лопатой.
      - Выпить?.. Нет, - ответил Кухтик, чувствуя ещё большую вину.
      - А закурить?
      Кухтик начал торопливо шарить по карманам и с радостью обнаружил смятую пачку сигарет. Он протянул её сидевшему на земле человеку. Тот взял пачку, достал из комбинезона коробок спичек и закурил.
      - Держи, - сказал он Кухтику, отдавая пачку обратно.
      Кухтик тоже достал сигарету и, снова пошарив в карманах, обнаружил, что спичек у него нет. Он хотел попросить огонька, но боялся снова рассердить владельца лопаты и стоял перед ним с незаж-женной сигаретой во рту.
      - Прикурить, что ли? - спросил тот.
      - Если можно, - робко ответил Кухтик.
      - На... - Хмурый человек чиркнул спичкой.
      Кухтик быстро наклонился. Голова закружилась. Он пошатнулся и не сумел прикурить. Спичка погасла.
      - Тоже с похмелюги, что ль? - спросил человек в комбинезоне, и глаза его потеплели. - Садись.
      Кухтик сел рядом с ним.
      - Во, держи спички. Закуривай... Опохмелка - дело тяжелое. Ты чем поправляешься?
      - Да я... - Кухтик пожал плечами.
      - Хорошо б - пивком, - сказал его новый друг. - Да где ж взять нынче? Которую неделю не завозят, суки... Рассол остается... Тебе рассольчик как? Помогает?
      - Наверно, - сказал Кухтик.
      - А меня не берет... - Человек с лопатой вздохнул. - Мне вот ежели щец похлебать... А только с долбежкой этой - какие щи?.. Поверишь - второй месяц мордуюсь. То им копай, то не копай... Неделю назад говорят - засыпать будем. Бульдозер пригнали. Так он аккурат досюда доехал. И - сдох. Его ж ещё в том году списали. Я сам на нем ишачил.
      Кухтик слушал соседа и оглядывал местность. Над свалкой-помойкой высоко в небе сквозь тонкие облака светила луна. Черный зигзаг канавы уходил к темневшему вдалеке зданию института. Справа за канавой неровной стеной тянулись растущие на помойке кусты.
      Неожиданно лунный свет, заливавший все пространство вокруг, приобрел какой-то новый оттенок. Он сделался зеленоватым и стал чуть более ярким.
      Кухтик почувствовал легкую тревогу. Что-то нехорошее почудилось ему в изменившемся свете. Он решил было встать и направиться обратно домой. Но странное оцепенение не дало ему пошевелиться.
      Собеседник его умолк. Кухтик скосил глаза и увидел такое, отчего моментально протрезвел.
      От сгорбленной фигуры сидевшего рядом с ним человека исходило ровное голубое сияние. Сам он был неподвижен и напоминал какой-то огромный волшебный фонарь.
      Кухтик закрыл глаза, понимая, что у него началась белая горячка. Он уже видел такое в армии, когда один из дембелей, напившись тормозной жидкости, бегал по казарме и кричал, что за ним гонятся голубые слоны.
      Слонов Кухтик не видел. Он вообще не видел ничего, поскольку глаза его были закрыты. Но он услышал.
      Он услышал, как сосед хриплым голосом произнес:
      - Мать!
      Кухтик разомкнул веки. Светящийся человек на краю канавы смотрел в его сторону и дрожал мелкой дрожью. Зубы Кухтика лязгнули. Он увидел, что от него самого - от рук его и ног - исходит такой же голубоватый свет.
      Кухтик подумал, что сейчас умрет. Ни встать, ни пошевелиться он не мог. Струйка холодного пота пробежала между лопаток.
      - Т-т-ты ч-ч-чего? - прохрипел, запинаясь, сосед.
      - Й-я-я... - пролепетал Кухтик.
      Вдруг оцепенение прекратилось. Он смог приподнять руку. Но в ту же секунду с ужасом почувствовал, что рука ничего не весит. Он ощутил, что все тело его не весит ни грамма.
      Кухтик медленно повернулся. То есть нет, он не повернулся. Он едва пошевелил ногой, и его развернуло в сторону... Просто развернуло.
      Ни одна травинка не шелохнулась под ним...
      - М-ма-а-ма! - сказал Кухтик.
      Потом произошло что-то страшное. По дну черной канавы извилистой змейкой пробежал тонкий светящийся шнурок. Земляной вал, тянувшийся вдоль канавы, дрогнул и стал медленно ссыпаться вниз. Через минуту весь длинный ров был заполнен землей до краев. Прошло ещё несколько секунд, и рыхлая земля покрылась свежей травой.
      Канава исчезла...
      Волосы на голове Кухтика зашевелились. Он ещё раз двинул ногой и поплыл в воздухе. Ему сделалось дурно.
      Сквозь зеленоватую пелену Кухтик увидел, как человек в комбинезоне висит, не касаясь земли, и, растопырив пальцы, пытается вцепиться в пучок высокой травы.
      Затем все кругом погрузилось во тьму...
      К жизни его вернул тонкий, протяжный вой. Открыв глаза, он обнаружил, что лежит на спине. В двух шагах от него стоял на четвереньках копатель канавы и, задрав голову, тихо выл на луну.
      - М-м-м-м! - произнес Кухтик.
      Вой прекратился.
      Осторожно, боясь сделать резкое движение, Кухтик шевельнул рукой. Рука двигалась нормально. Он приподнял голову и медленно повернул её. Никакой легкости не ощущалось. Наоборот - тело казалось ему непривычно тяжелым.
      Он с трудом приподнялся и перевалился на бок. Окружающий мир выглядел как обычно. Кусты, помойка и темное здание Института Пространственных Аномалий - все было на своем месте. Единственно, чего не хватало, так это канавы.
      - Ч-что это было? - услышал он голос стоящего на четвереньках соседа.
      - Н-н-не знаю, - ответил Кухтик.
      - А к-канава где?
      Кухтик посмотрел на уходящую вдаль полосу свежей травы.
      - В-в-вот она...
      - Т-т-ты видел? - спросил его сосед, уже поднявшийся с земли, но с трудом стоящий на ногах.
      - Что? - спросил Кухтик.
      - Ну - это...
      - Видел... - Кухтик кивнул головой. - А мы - что?.. Мы... летали?.. Мы теперь что... летать... можем?
      Человек в синем комбинезоне тупо посмотрел на него, помолчал, потом неуверенно ощупал себя руками и тихим голосом произнес:
      - Ну, нет... На хрен мне такие приключения!..
      Он наклонился, ещё раз ощупал свои ноги и, неожиданно сорвавшись с места, бросился прочь. Осколки разбитых бутылок, обломки кирпичей, консервные банки загремели в темноте.
      Через минуту все смолкло. Кухтик медленно поднялся и пошел по направлению к дому.
      Отойдя немного, он остановился, оглянулся, разглядел извилистую полоску свежей травы на месте бывшей канавы и пошел дальше, уже не оглядываясь.
      У самого дома он ещё раз остановился и подпрыгнул на месте.
      Все было в порядке. Он не взлетел.
      Кухтик вошел в парадную, поднялся по лестнице, нашарил в кармане ключ, открыл дверь и ощупью по коридору прошел в свою комнату.
      Он разделся, лег в постель, натянул на голову одеяло и тут же мгновенно провалился в небытие.
      Снов в эту ночь он не видел.
      II
      Первые лучи солнца разбудили Первого Демократа. Ему предстоял тяжелый день - заседание в Высшем Органе.
      Как правило, Орган заседал по пятницам. Иногда - по субботам. Впрочем, он мог собираться по понедельникам, вторникам, средам и четвергам. Все зависело от воли очередного Предводителя.
      Первый Демократ решил собирать Высший Орган по воскресеньям. Он не хотел, чтобы соратники слишком расслаблялись.
      Доехав до своей резиденции в сопровождении двух машин охраны, Микки поднялся по широкой лестнице и вошел в узорчатые золоченые двери. В руках он нес большой толстый портфель и время от времени с улыбкой поглядывал на него.
      В зале заседаний сидели соратники Первого Демократа. Большинство, естественно, в креслах-каталках. Микки поздоровался и занял председательское место.
      - Что ж, - сказал он. - Начнем, пожалуй.
      Инвалидные коляски двумя шеренгами тянулись перед ним по обе стороны покрытого зеленым сукном стола. За спиной каждого соратника возвышался референт с красной папкой под мышкой.
      - А референтов я попрошу выйти, - сказал Первый Демократ.
      - И-и-и, - донеслось из нескольких колясок.
      Это, надо полагать, означало: "Зачем?"
      - Затем, что предстоит рассмотреть деликатный вопрос, - сказал Микки.
      Он строго осмотрел всех собравшихся и добавил:
      - Вопрос особой важности... И особой секретности.
      - У-у-у, - отвечали коляски.
      - Вот и хорошо. Раз возражений нет, прошу референтов покинуть зал.
      Стоявшие за креслами дружно повернулись и строевым шагом протопали к двери.
      - Итак, друзья мои, - продолжил Микки, - надо нам наконец определиться. Ускоряемся мы неплохо. Но вот с демократией у нас что-то не получается.
      - Чи-ито? - спросила одна из колясок.
      - А ничито, - ответил Микки. - Ничито не выходит у нас, дорогие мои соратники.
      - Пояснее нельзя? - раздался с дальнего конца голос хрыча, продвинувшего Первого Демократа на его пост.
      - Ну почему ж нельзя, - сказал Микки. - Можно и пояснее.
      Со старым хрычом ему предстоял отдельный разговор. Сейчас важно было, чтоб тот не мутил воду.
      - Я полагаю, что всем нам необходимо серьезно поработать над собой. Микки старался, чтобы голос его звучал как можно более задушевно. - Все мы понимаем, что впереди много дел. Но не у всех, к сожалению, так много сил, энергии и опыта, как у нашего дорогого...
      Он указал на хрыча. Тот напыжился. "На какое-то время за-ткнется", подумал Микки.
      - Разумеется, - продолжил Первый Демократ, - работа ведется большая. Но старые подходы, друзья мои, в новых условиях не всегда срабатывают. Надо бы нам подумать о новом курсе. Перековываться нам пора.
      - Чи-ито? - вякнул кто-то где-то за столом.
      - Я говорю, перековка необходима. Да, перековка... И голосиловка.
      Зал наполнился шумом. Кресла-каталки заскрипели. Соратнички разнервничались.
      - Что еще?..
      - Опять новости...
      - Сколько ж можно!.. - послышалось со всех сторон.
      Микки начал терять выдержку.
      - Стоп, - сказал он и поднялся из-за стола. - Объясняю всем и прошу внимательно меня выслушать. С завтрашнего дня начинаем перековываться. А это значит - будут свобода и демократия... В пределах нормы, конечно... И еще, друзья, начинаем внедрять голосиловку. Секретов у нас, как я понимаю, от народа нет... В основном... А потому предлагаю, чтоб все газеты писали все как есть и обо всем... Ну, скажем, почти обо всем.
      И тут началось!..
      Через час Первый Демократ уже знал общее мнение о своем новом курсе, о своих умственных способностях и о своей маме, не-однократно упоминавшейся в выступлениях. Друзей по работе наконец прорвало. Даже паралитики в колясках обрели дар речи.
      Он все терпеливо выслушал, потом спокойно сел и спокойно положил перед собой на зеленое сукно толстый портфель. В портфеле были досье, переданные ему Вторым Предводителем незадолго до своей кончины. Досье на соратничков. На всех. Без исключения.
      - Голосиловка, друзья мои, выглядит так, - сказал Микки нарочито занудным голосом. - Вот, к примеру, хочет народ знать правду. Ну, скажем, о ком-то там... Не будем называть фамилий.
      Микки выразительно посмотрел на хмыря в коляске, сидящего по правую руку от него. Затем полез в портфель и отыскал нужное досье.
      - А поскольку все мы, как известно, служим народу и поскольку народ интересуется, то надо ему, народу, рассказать все как есть. Не так ли?
      Он открыл досье и откашлялся.
      - Вот, у меня тут есть несколько интересных бумажек... - И Микки начал читать...
      Спустя минуту справа от него раздался треск, и стоявшая у стола каталка грохнулась набок.
      - Господи, что это с ним? - спросил Микки, глянув на упавшего соратничка.
      Он громко позвал стоявших за дверью референтов. Те строем вошли в зал, окружили пострадавшего и бережно вынесли его на руках.
      - Ну, нельзя же все так близко принимать к сердцу, - сказал Первый Демократ. - Нервы надо беречь, друзья мои. Нервы...
      Шеренги колясок замерли. Соратники выслушали его, не шелохнувшись, не скрипнув ни одним колесом.
      - Итак, пойдем дальше, - сказал Микки. - Предположим, что народ заинтересуется, скажем...
      - И-и-и-и-и! - раздалось из всех колясок сразу. Теперь это означало: "Помилуй, родной! Не губи!"
      Он смилостивился, закрыл портфель, похлопал по нему ладонью и обратился к собравшимся:
      - Друзья! Я думаю, все глубоко осознали необходимость перековки и голосиловки... Но если у кого-то есть сомнения, я готов пойти навстречу и рассмотреть вопрос об отправке любого желающего на заслуженный отдых. Мы должны бережно относиться к кадрам, друзья мои. Очень бережно... А сейчас все свободны.
      Микки снова позвал референтов, те подошли к коляскам, и вереница притихших участников заседания покатила к выходу. Сзади ковыляли те, кто ещё мог это делать сам. Последним шел Старый Хрыч.
      - А ты останься на минутку, - сказал ему Микки. - Поговорить надо.
      Хрыч остановился, подождал, пока двери закрылись, и сел в кресло. Вид у Старого Хрыча был как у кошки, загнанной в угол.
      Первый Демократ повернулся к нему.
      - Ну, как насчет перековки? - спросил Микки.
      Хрыч, насупившись, смотрел в сторону.
      - Какие-то проблемы? - Микки подвинул свой стул поближе к его креслу.
      - Хорошо ты, гляжу, подготовился, - глухо произнес соратник. - И на меня, поди, материальчик имеется?
      - Ну... не без того, - сказал Микки. - У нас - демократия. Все равны.
      - А шею свернуть не боишься?.. Я ведь тоже не лыком шит... У меня старая школа. Сам знаешь.
      - Боюсь, - честно признался Микки. - И школа у тебя хорошая. И на меня, полагаю, у тебя материальчик найдется. И соратничков ты можешь поднакачать... Только подумай - с кем тебе играть выгоднее? Со мной или с ними?
      Старый Хрыч молчал, хмуро глядя на Микки.
      - Круто взялся, - сказал он наконец. - Смотри, не погореть бы тебе. Думаешь, у тебя здесь что-нибудь выйдет? Нет ведь здесь ни хрена.
      - Чего нет? - спросил Микки.
      - А ничего нет. Ни нефти, ни денег... Все на ракеты ушло. Злаки вон закупать не на что. Одной голосиловкой думаешь жителей прокормить?
      - Так вот давай и перекуемся, - сказал Микки. - Глядишь - все и появится.
      - Ты что перековывать-то собрался? И на какие шиши?
      - Как что? Для начала - партию. Она ж - главная.
      - Чи-и-иво? - спросил Старый Хрыч.
      - Чиво слышал.
      - Совсем сбрендил... Она тебе перекуется! Сейчас. Держи карман... Это как бы она тебя не того... не перековала на что-нибудь.
      Микки и сам не был полностью уверен в своих силах. Но выказывать сомнений перед Старым Хрычом не хотел.
      - Ладно, - сказал он. - Это уж мои заботы. Ты о себе подумай. С кем будешь?
      Хрыч снова задумался.
      - И куда ж ты меня пристроишь?
      - А ты куда хочешь?
      - Ну, куда повыше. За мыслями, к примеру, следить.
      - Нет, - сказал Микки. - За мыслями у меня уже есть кого поставить.
      - Тогда поставь иностранными делами заведовать. Я ж все годы этим занимался. По заграницам ездить люблю. Да и они там меня знают.
      - Нет, заграницу я себе возьму. - Микки сразу хотел отмести эту тему. - Теперь с ними надо по-новому. У них - демократия. А ты в этом ни черта не смыслишь. Это ж не Первого Предводителя за ручку на приемах водить. Здесь тонкий подход нужен.
      - Да, - мечтательно произнес Старый Хрыч. - С Первым хорошо было. Ни хлопот тебе, ни забот. Тихая жизнь.
      - Вот он, гад, со своей тихой жизнью все и растранжирил, - сказал Микки.
      - Так уж и он, - возразил Хрыч. - Положим, и до него транжирили. Еще при Вожде, помню. Сколько денег вбухали, чтоб поделение в других странах устроить... А Соратник этот, Смелый, - мать его! - сколько по ветру пустил. Теперь вот и нет ни хрена. Партию содержать не на что.
      - Ну, на партию-то хватает, - сказал Микки. - Ты мне мозги не пудри.
      - Ох, не хватает... - заканючил Хрыч. - Ох, не хватает... Вон заказали автомобили для соратников. Такие, чтоб коляски влезали. Ну, и с буфетом там, с туалетом. Так никто сделать толком не может. Сотню сделали, все сломались. А на каждый деньжищ ушло - немерено. И все без толку. Мы уж скольких директоров посымали. Ни фига! Говорят: "Такие, чтоб не ломались, не можем. Ракеты можем, а автомобили не можем". Соратникам теперь что ж, на ракетах летать?
      - Погоди, - сказал ему Микки. - Хочешь, я тебя на самую высокую должность поставлю? И автомобиль у тебя будет, и все, что захочешь.
      - На самую высокую? - усомнился Хрыч. - Это куда ж? Ты ж у нас - на самой высокой.
      - Ну, свою я тебе не предлагаю, - сказал Микки. - Я тебя поставлю Народным Советом командовать. Идет?
      Старый Хрыч скривился.
      Микки и не ожидал, что тот сразу согласится. Народный Совет был местом не очень престижным. Существовал он давно, и функции его были темными. Точнее, никаких функций не было. Членов Совета набирали так. Раз в пять лет каждому жителю выдавали бумажку, на которой было написано имя какого-нибудь партийного начальника, или директора кастрюльного завода, или просто кого-то, кто был покрепче духом и не имел неправильных мыслей. Список имен составляли в Высшем Партийном Органе. Каждый житель должен был бросить свою бумажку в специальный ящик. После чего все перечисленные в списках считались членами Народного Совета. Сами бумажки из ящиков свозились в столицу, на какой-то склад. Как они использовались потом, Микки не знал.
      Основное занятие Начальника Народного Совета заключалось в том, чтобы раз в полгода собирать Совет и рассказывать ему что-нибудь про жизнь в стране. Такова была традиция. Впрочем, он должен был ещё принимать послов разных стран и присутствовать на встречах с главами других государств. Других обязанностей у него не было.
      Разумеется, уломать Старого Хрыча на такую должность было не просто. Но другого поста Микки предлагать ему не хотел. В Народном Совете тот был бы наименее опасен.
      - Послушай, - сказал он. - Это ж отличное место. Ты ж всех послов принимать будешь. И с главами государств встречаться. Сможешь о жизни с ними там поболтать, и прочее...
      - Ага, - поморщился Хрыч. - Я болтать буду, а вы там, в Высшем Органе, все без меня решать станете. Хитренький какой! Я тоже решать хочу.
      - Да ты не волнуйся, - успокоил его Микки. - Решать мы, конечно, все в Высшем Партийном Органе будем. Это понятно. Но я ж тебя и там тоже оставлю. Сможешь мне подсказывать, если что интересное надумаешь. Но там-то двух главных быть не может, сам понимаешь. А тут, в Народном Совете, тебе почет и уважение. И машина какая захочешь.
      - На хрена мне ещё одна машина, - проворчал Хрыч. - Мне и так, как члену Высшего Органа, три машины полагается. И ещё - самолет.
      - Ну, а с послами встречаться? - не унимался Микки. - С послами встречаться хочешь? И с заморскими Предводителями? Они тебе подарки будут дарить.
      - На хрена мне ихние подарки? - сказал Старый Хрыч. - У меня все есть.
      - Ладно, как знаешь. - Микки устал его обхаживать. - Я тебе хорошее место предлагаю. Сиди себе, наслаждайся. Чего ещё тебе надо?
      - А в Высшем Органе точно оставишь? - спросил Хрыч.
      - А как же? И советоваться с тобой буду. Куда ж мне без твоих советов?
      Старый Хрыч недоверчиво посмотрел на него. Первый Демократ ударил себя в грудь.
      - Оставлю. Чтоб мне провалиться!
      - Ну, ладно, - сказал Старый Хрыч. - Только смотри, не надуй.
      Он встал с кресла, вздохнул и, поскрипывая, заковылял к выходу.
      * * *
      За месяц Микки отправил на пенсию всех своих колясочников и стал набирать новых членов Высшего Партийного Органа. К сожалению, полностью обновить Орган ему не удалось. Против этого категорически возражал Старый Хрыч. Окончательно ссориться с ним Микки не хотел, поскольку тот действительно много чего обо всех знал и такая ссора могла плохо кончиться. Пришлось оставить в Высшем Органе несколько прежних членов - тех, кто мог ещё двигаться.
      Единственным настоящим союзником Микки был Старый Друг, которого он хотел сделать Главным Соратником и одновременно поручить ему контроль за мыслями. Но тут опять влез Хрыч.
      - Негоже такое дело поручать новому человеку, - сказал он Первому Демократу при очередной встрече. - Я тебе своего кандидата припас. Ты его Главным Соратником сделай.
      Микки поморщился.
      - Тоже небось из старых?
      - Ну, из старых, - сказал Хрыч. - Что с того? Старый конь борозды не испортит. К тому же этот не в коляске. Я ведь абы что не подсовываю. Он и тогда, на совещании, за тебя первый лапу поднял. И вообще - быстро соображает. Лихой мужик. У нас его все так Лихачем и зовут. Возьми - не пожалеешь.
      Первый Демократ понимал, что Хрыч подсовывает ему своего человека.
      - Не могу, - сказал он. - Я уже Старому Другу обещал.
      Теперь поморщился Хрыч.
      - Не согласишься Лихача взять, я в Народный Совет не пойду... Выбирай.
      Микки обозлился, но виду не подал.
      - Хорошо, - сказал он. - Будь по-твоему. Только я и Старого Друга так просто отшить не могу. Обещал ведь.
      - А ты его послом пошли. К едрене матери, - сказал Хрыч. - На то послы и придуманы.
      - Нет, - возразил Микки. - Послом он уже был. Давай мы вот как сделаем. Я их обоих Главными назначу. И твоего, и моего. Пусть вместе работают.
      - Только мой главнее будет, - сказал Старый Хрыч. - Иначе...
      - Ладно, ладно, - перебил его Микки. - Пусть твой главнее. Не возражаю.
      Он положил руку на плечо Хрычу и примирительно похлопал его ладонью. Больше всего Микки хотелось врезать этой ладонью ему по шее.
      Прошло какое-то время, и работа худо-бедно началась. Новый Орган стал потихоньку раскачиваться. Газеты понемногу заголосили.
      С демократией, правда, дела шли не очень активно. Старый Друг предлагал Микки всякие идеи, но Лихач, пристроенный Хрычом на должность Главного Советника, постоянно возражал. Он пугал Микки непредвиденными последствиями. "Народ может не понять демократии, - говорил Лихач. - В таком деле спешить нельзя. И вообще, тише едешь, дальше будешь. Надо сначала разобраться, что это за штука".
      Возражать ему было трудно. Микки сам, по правде говоря, ещё не очень разобрался в этом вопросе.
      Шел месяц за месяцем. Перепалки между Лихачом и Старым Другом продолжались, и Микки постоянно лавировал между ними. С одной стороны, ему хотелось поскорее устроить что-нибудь демократическое, но, с другой стороны, последствия и впрямь были непредсказуемы. Чем они могли обернуться для его партии, а главное - для него самого, он не знал. Настойчивость Старого Друга была ему порой в тягость. Но и на Лихача целиком положиться Микки не мог. Слишком близок тот был с Хрычом. Оставалось слушать и того и другого и поддерживать в спорах то этого, то того.
      Сам Хрыч тоже постоянно лез со своими советами и путался под ногами. В конце концов Микки от него устал. Он долго ломал голову, соображая, какой бы придумать для Хрыча новый пост, чтобы тот наконец заткнулся. Но придумывать ничего не пришлось. Видимо, надорвавшись на встречах с послами, Хрыч вскоре занемог, слег в больницу и тихо отошел в мир иной.
      Со старыми кадрами Микки разобрался.
      "Теперь бы мне с местными разобраться, - думал он, - местных бы начать перековывать..."