Все подготовительные работы были проведены. Через два-три дня можно будет приступить к созданию самого препарата. Нервное напряжение несколько улеглось. Теперь, казалось, не грех отдохнуть, но и вторую ночь в городе Майкл провел почти без сна: окна его номера выходили на шумную улицу, по которой то и дело проносились с тяжелыми прицепами грузовики. Владельцы скотоводческих фирм делали свой большой бизнес. От гула мощных машин сотрясалось и дрожало все здание гостиницы, дребезжали стекла окон, дрожали абажуры торшеров, позвякивал стакан, ударяясь о сифон с водой... Вместе с рассветом в какофонию города вплетались новые звуки, все более тяжелые и угнетающие.
      Мысли Майкла невольно уносились к острову Корда. Неожиданно для себя он подумал, что однообразный шум океана таит в себе больше поэзии и музыки, чем городской шум. Океан бывает нежным и суровым, ласковым и грозным. Океан знает медленные, убаюкивающие мелодии. А иной раз вместе с ветром они распевают веселые песни старых корсаров - ветер тянет высокие ноты, а океан громадами волн отбивает ритм...
      Затем Майкл подумал об отце. У постели умирающего ребенка Майкл конкретно, зримо ощутил, какую исполинскую задачу пытается решить его отец. Бессмертие. Люди, наконец, смогут вложить в это слово реальный смысл. Они будут дарить бессмертие тем, кто действительно его достоин. Из жизни люди будут уходить только на время. Стремление к нравственному и физическому совершенству станет нормой поведения. Талант и гений перестанут составлять исключение. Красота Венеры и Аполлона, мудрость и могущество Юноны и Зевса поблекнут перед величием человека завтрашнего дня.
      Словно удары грома обрушились на гостиницу-это промчалась колонна груженых машин. Облака бензинного перегара поднялись к окнам и стали медленно проникать в комнату.
      - Может быть,- горько усмехнулся Майкл,- и диаметрально противоположное использование "комплекса Манджака". Все зависит от того, в чьи руки попадут машины... Правда, пока они с отцом будут стоять у пультов..- Настойчивый телефонный звонок прервал размышления.
      Майкл взял трубку, но долго не мог понять, кто ему звонит и o чем говорит. Наконец понял. Это Блек. Oн сообщил, что билет для Майкла на острова Фиджи пока не смог достать; из-за непогоды авиакомпания билетов не продает. Как только положение изменится, он немедленно сообщит Майклу. Они договорились встретиться в шесть часов вечера на теннисных кортах-Майклу хотелось немного размяться.
      Наскоро позавтракав, Майкл отправился в институт к Росси. Он пробовал в миниатюрной биологической колыбели, используя различные ферменты, ускоряющие рост, вырастить из полученных биологических матриц митральный клапан. Несколько раз в день он советовался по радио с отцом. Манджак порекомендовал использовать еще так называемые "ритмические ускорители" роста.
      Время от времени в комнату к Майклу заглядывал Росси и подбадривал:
      - Если людям нужно чудо, они могут его создать. Не унывай, мой мальчик...
      Когда Майкл снова оказался в своем номере, у него болели от напряжения глаза, спина сгибалась от усталости, но на сердце было легко и радостно.
      Сегодня даже цветные пятна геометрических фигур, нарисованных на стенах и потолке комнаты, не раздражали его. Ему даже пришла в голову мысль, что эти желтые треугольники, синие пирамиды и красные круги разнообразием своей формы и цвета должны, очевидно, по замыслу художника, создавать у гостей веселое настроение.
      Майкл посмотрел на часы: до встречи с Блеком оставалось еще около часа. Можно немного отдохнуть.
      На письменном столе он заметил небольшой адресованный ему конверт. В конверте - маленькая записка: "Приветствую. Рада буду встретить". Подписи не было.
      - Только таинственных незнакомок и не хватает,- пожав плечами, пробормотал Майкл.
      Кто мог написать ему эту записку? В этом городе он никого не знает. Через два-три дня улетит. Когда же эта особа намерена его встретить?
      В дверь постучали, и в комнату вошел Блек. Майкл даже обрадовался ему.
      Через несколько минут они вышли.
      По дороге Блек непринужденно рассказывал политические новости, высмеивал консерватизм, алчность и тупость правителей Южной Америки. Но Майкл слушал рассеянно. Мысли его были заняты таинственной запиской.
      Во время игры в теннис он все время посматривал по сторонам, и каждая новая женская фигура, появившаяся на соседних кортах, привлекала его внимание - не она ли? Теннис обычно доставлял ему большое удовольствие: приятно чувствовать себя легким, сильным, ловким. Он особенно гордился быстротой своей реакции и молниеносными выходами к сетке, но сегодня игра почему-то не клеилась.
      Вдруг его острый глаз увидел в глубине аллеи стройную фигуру девушки в желтой свободной блузе, в короткой светлой юбке и белых спортивных туфлях. Темно-каштановые волосы были коротко подстрижены, губы необыкновенно яркого цвета, а глаза, спрятаны под темными очками причудливой формы, Девушка легкой походкой приблизилась к их корту, остановилась. Сердце Майкла учащенно забилось.
      Игра почему-то пошла веселей. Блек стал подавать более резкие мячи, а Майкл ловко парировал удары и нередко сам переходил в атаки. А уголками глаз он все время следил за девушкой, в глубине души опасаясь, что она вот-вот повернется и уйдет.
      Пропустив несколько мячей, Майкл подошел к металлической сетке и нагнулся, чтобы их поднять. Внезапно он выпрямился и в упор посмотрел в темные очки. Девушка поняла его маневр и улыбнулась насмешливо и задорно. "Вот что значит возбудить рефлекс цели,- подумал Майкл и побежал на подачу.- Ведь я не успокоюсь, пока не узнаю, кто написал мне записку".
      Несколько минут Майкл сосредоточенно парировал удары Блека но вскоре снова стал играть рассеянно.
      Девушка уселась на деревянную скамью и начала читать журнал "Сайентифик Америкен". Майкл почему-то решил, что это Медж Байлоу. Из всех его знакомых только она могла каким-то чудом узнать о его приезде в Буэнос-Айрес и позволить себе прислать ему в гостиницу записку, только она оригинальности ради может возле теннисного корта читать один из серьезных научных журналов Америки.
      - Хелло, Медж! - весело крикнул Майкл.- Хотите сыграть партию в Мяч?
      - Однако вы не слишком догадливы,- в том же тоне ответила ему Медж и Подчеркнуто изящным движением сняла темные очки.- Я провела здесь уже целую вечность...
      - Вы сами виноваты,- Майкл оставил игру и подошел к низкому проволочному заборчику, ограждавшему среднюю часть корта,- вам же известно, что ни Шерлок Холмс, ни Д'Артаньян моими героями никогда не были...
      - А разве Гаусс, Эйнштейн или Винер были менее проницательны?- Медж смеясь протянула руку Майклу.- Нет, в теннис мы сегодня играть не будем. Я слишком давно вас не видела...
      Подошедший Блек учтиво поздоровался с Медж - они, оказывается, недавно познакомились,- и Блек предложил поехать ужинать в "Шорт-хорн Грилл". Он утверждал, что только там можно отведать подлинно аргентинские бифштексы и только там последнее время собираются самые интересные люди города.
      Майкл готов был вместе с Медж уехать хоть на край света.
      Он чувствовал, что теряет над собой контроль. В машине они сидели рядом, и юноша не сводил с Медж глаз. Ее узкое, худощавое лицо, большие желтоватого оттенка глаза и крупный, изящной формы нос казались Майклу необыкновенно красивыми. Тепло ее плеча обжигало Майкла. Он едва понимал, о чем она говорит, больше слушал ее низкий грудной голос.
      - Сейчас всех занимают проблемы счастья народа и счастья человека,-говорила Медж.-Вопрос о счастье-это единственный вопрос, на который каждому из нас хотелось бы ответить без ошибок.
      Майкл несколько раз перебивал Медж, но девушка отвечала ему односложно, настойчиво развивая избранную тему.
      - Скажите, Майкл, что вы называете счастьем? - спросила она. Отвечать надо искренне и точно?
      - Конечно...
      - Тогда я должен подумать...
      - Дорогой Майкл, вы сухарь. Или просто хитрите со мной. Попробую стать на вашу точку зрения. Фу, стать на точку зрения. Скажите, а как это вы будете думать о счастье?
      - Думать - это прежде всего задавать себе вопросы, строить предположения, догадки...
      - Ну, а если это не помогает?
      - Тогда нужно воспользоваться формулой "утро вечера мудренее",неожиданно вставил слово сидевший рядом с шофером Блек.
      - Да,- согласился Майкл,- попытаться решить задачу перед сном. Затем лечь спать, ввести в работу подсознание, и из глубин мозга можно получить ответ.
      - Нет, господа,- со вздохом сказала Медж,- так нельзя судить о счастье. Вы, видно, никогда не любили.
      Майкл не ответил, и в машине установилось неловкое молчание. Через несколько минут машина остановилась возле ресторана.
      Весь вечер Медж была внимательна к Майклу. Они танцевали. Девушка расспрашивала его о жизни на острове; интересовалась, думают ли они с отцом переехать в ближайшее время на континент.
      Близость Медж волновала Майкла. Ему хотелось без конца слушать ее голос, всегда вот так держать ее в объятиях и вместе с ней двигаться в медленном танце. "Только бы она,- думал Майкл,-отбросила свое стремление к вычурности и парадоксам. Только бы захотела быть простой и естественной".
      Очередной танец Медж танцевала с Влеком, а Майкл, прислонившись спиной к колонне, наблюдал за ними. Они легко скользили по шахматным плитам: Медж держала от себя Блека на почтительном расстоянии. Майклу это понравилось.
      Со стен ресторана на них смотрели прославленные на всю Аргентину быки-медалисты. На пестрых лентах, висевших на их шеях,-золотые и серебрянные медали-знаки уважения к их бычьей доблести.
      В ресторане наступало время завсегдатаев. Вертящаяся стеклянная дверь поминутно вталкивала в зал новых и новых посетителей. Мужчины в черных костюмах гордо вводили женщин с алебастрово-белыми спинами. Майкл обратил внимание, что это сочетание черного с белым, видимо, считается здесь признаком хорошего тона.
      Медж, закинув гордо голову, медленно плыла в танце.
      Майкл задумался. Любит ли он Медж? Любовь... Что значит это слово? "Я где-то читал о том, что любовь диктуется подсознательным стремлением передать своему потомству недостающие тебе качества или же это стремление закрепить присущие тебе достоинства. Это и определяет выбор. Значит, в принципе можно составить формулу любви и дать ее решать электронным машинам... Чего недостает, например, мне? Прежде всего, я несколько робок и застенчив, а Медж ни на секунду не покидает чувство собственного достоинства. Я осторожен и рассудителен, а Медж вся во власти своего первого впечатления... Мне, кажется, недостает целеустремленности, собранности, но есть ли эти качества у Медж?"
      Майкл не заметил, как Медж и Блек вернулись к столику.
      Они пригласили его в глубину зала, где за большим столом а непринужденной позе сидел Роберт Байлоу и еще какой-то высокий, седеющий человек со значком последнего кинофестиваля.
      При виде Майкла Байлоу скроил приветливую физиономию оказывается, он его не забыл. Да, да, он хорошо помнил. Года три или четыре тому назад они встречались в лаборатории Манджака. Байлоу был немногословен, жесты его плавны и неторопливы. Он словно наслаждался каждой минутой жизни, но иногда брезгливо поджимал губы и убирал со стола руки. "Точь в-точь кот, попавший лапами в воду",- подумал Майкл.
      На эстраде в глубине зала появился небольшой негритянский симфонический джаз-оркестр и начал играть какую-то навязчивую песенку. Высокий женский голос четко выводил слова:
      "Когда страх раскрыл мне глаза, я увидела, как ты прекрасен..."
      Кривая усмешка пробежала от ноздрей Байлоу к тяжелому подбородку.
      - Вам нравится эта песенка? - с достоинством спросил его человек с фестивальным значком.- Вы услышите ее в нашем новом фильме. Там она звучит лучше. Должен вам сказать, что идея этой песенки принадлежит вам. Не так давно мы прослушали вашу речь, записанную на пленку. И вот родилась эта песня... Но главное, вы помогли нам открыть новый тип человека второй половины XX века. Не удивляйтесь - супермены и сексбомбы уже отжили свое...
      Байлоу и бровью не повел. Он, казалось, внимательно слушал музыку и смотрел на танцующие пары.
      - Видите ли, мы сейчас приступим к формированию этого человека. Всеми имеющимися у нас средствами. Тематически мы назвали этот новый тип "высиживателем надежд", но в дальнейшем название будет заменено - упаковка должна быть нарядной и романтичной. Итак, "высиживатели надежд" всегда в ожидании... Зимой они ждут весны, весной - лета, летом начинают ждать золотой осени, а в осеннюю слякоть призывают зиму. Они гонят от себя время, пока не окажутся на краю могилы... С другой стороны, эти люди всю жизнь чего-нибудь боятся: в детстве они опасаются дифтерии и коклюша, в юношеские годы - туберкулеза и сифилиса, а в зрелом возрасте - гипертонии и инфаркта. "Высиживатели" все свои планы строят в надежде выиграть по лотерейному билету, получить бог весть откуда крупное наследство, найти на асфальте глиняный горшок с золотыми дукатами. Созданный Голливудом национальный герой Америки энергичный и предприимчивый молодой человек, смесь обаяния и нахальства - уже достаточно надоел зрителям. Его уже не воспринимают... Ваша речь натолкнула нас на мысль о новом герое. Вернее, о новом типе национального героя. Его характер мы составим из чувства осторожности и терпения, выдержки и... скромности. Свой первый фильм мы назовем "Бегство в посредственность". Мы постараемся доказать, что только на этом пути человек сможет найти свое счастье. Бегство в посредственность. Конечно, чтобы привести в действие всю гигантскую машину по штамповке человеческих сердец, нужны будут деньги...
      Байлоу поморщился.
      - А что по этому поводу думает наша маленькая Медж? - проскрипел он. Ему, как всегда, не удавались вежливые интонации.
      - Предложение этого господина я могла бы поддержать только при одном условии,- низкий голос Медж заставлял себя слушать.- Мне бы хотелось услышать слова этой песни.
      И Медж, не обращая ни на кого внимания, чуть повернула голову в сторону симфоджаз-оркестра и стала прислушиваться к словам песни.
      Актриса пела о том, что только благодаря страху мы остаемся на улице целыми и невредимыми, что страх держит жуликов на почтительном расстоянии от наших квартир, страх делает нас самих чище и возвышеннее...
      Майкл подумал: завтра утром этот панегирик страху будет петь весь город, а к вечеру - вся страна... Что же будет ожидать страну, распевающую такие песни, послезавтра?
      Медж посмотрела длинным взглядом на Майкла. Оркестр, встряхнув с себя липкий мотив, с каким-то особым азартoм стал играть испанскую хоту.
      - Предложение этого господина можно будет принять,- деловито сказала Медж.- Надеюсь, он пригласит меня танцевать хоту?..
      Медж встала, а за ней поднялся с извиняющейся улыбкой человек со значком.
      Противоречивые чувства теснились в груди у Майкла. Он был счастлив с Медж, но в ее мире он чувствовал себя чужим. Шаталась основа его взглядов на жизнь, честь, совесть, долг, общественные идеалы. Неужели все это предметы, изготовляемые на фабриках и комбинатах общественного мнения? Пока они с отцом думают над воссозданием человека, эти господа научились штамповать чувства, мысли и даже внешний облик миллионов и миллионов людей... Это же своего рода фабрики гомункулусов...
      Недалеко от себя Майкл услышал знакомое имя, сказанное почти шепотом. Возле Блека склонился человек с квадратной челюстью и, недоверчиво посматривая в сторону Майкла, говорил:
      - Посылка, небольшая посылка. Власти не знают-выдавать ли адресату... Отправитель: Биоцентр в Унаве... Нужно срочно решать...
      Удивленно приподняв одну бровь, Байлоу повернул тяжелую голову к человеку с квадратной челюстью. Тот по глазам Байлoу понял, что говорит лишнее, голос его осекся. Низко поклонившись, он сделал несколько шагов назад, быстро повернулся и исчез.
      Блек готов был провалиться сквозь землю. Тупость подчиненных никого не украшает.
      Майкл сделал вид, будто ничего не слышал. Впервые он пожалел, что бросил курить,- как удобно было бы сейчас занять руки и глаза сигаретой. Не по себе было Майклу и от скользившего мимо него холодного взгляда Байлоу.
      Тяжелое молчание длилось несколько минут. Но вот к столику вернулись Медж и человек с фестивальным значком.
      Медж пригласила Майкла станцеватьс ней твист, и все его невеселые мысли исчезли. В тот вечер в "Шорт-хори Грилле" они много танцевали и очень мало говорили.
      Остаток ночи Майкл и Медж провели на каменной скамье у входа в старинный храм святого Петра. Медж считала, что это романтично.
      Желтый диск луны в просветы между туч бросал мерцающий свет на острые башенки и шпили собора, возле их ног на больших гранитных плитах лежала тень креста от главного купола. Тень то исчезала, то, разрывая потоки слабого света, появлялась вновь.
      - Мне так хорошо с вами, Майкл,-слышал он обжигающий шепот Медж.
      -- Я, кажется, могу ответить на вопрос о счастье,- прильнул к ее губам Майкл.
      - Уедем из этого города,- чуть отстраняясь от него, сказала Медж,уедем из этой страны...
      - Я люблю вас... и хотел бы назвать вас своей женой...
      - Не уезжайте никуда сами,- шептала Медж,- это все так неожиданно... Я должна подумать... Десять-пятнадцать дней подумать...
      - Сегодня я еще считал, что можно составить уравнение любви, найти ее формулу...
      - Вы не должны никуда уезжать, Майкл... Я немного подумаю... А потом... а потом мы уедем вместе....
      Вернувшись в гостиницу, Майкл принес на своих ладонях запах ее духов и смятение в сердце.
      ПЕРЕД РАССВЕТОМ
      Предел человеческих сил, как в этом убедился Энрико Росси, определяется скорее не физической выносливостью организма, а чисто психологическими факторами.
      Все сотрудники института понимали, почему они должны были работать по шестнадцать часов в сутки. Портреты улыбающейся Джен висели в лабораториях, в комнатах информационного бюро, в операционной и даже в вестибюле. Большие голубые глаза на худеньком личике девочки с белокурыми локонами смотрели на каждую лаборантку, каждого экспериментатора, каждого руководителя лаборатории.
      "Ни одной упущенной возможности",- таков был девиз Росси.
      Дни Джен были сочтены. Надежды не oставалось почти никакой. Но Росси не сдавался.
      Усилия сотрудников информационного бюро были направлены на сбор и обработку информации, поступавшей в прессу. Не было ни одной газеты или журнала, издающихся в любой стране мира, чтобы сотрудники информационного бюро не прочли бы их жадными глазами, чтобы в каждом из них они не надеялись найти сообщения о радикальном средстве, которое бы помогло вернуть к жизни Джен.
      Но эта информация в лучшем случае отражала вчерашний день науки. Росси понимал это и с помощью своей коротковолновой радиостанции пытался установить живую связь с видными учеными Европы, Америки и Азии, работавшими в интересующей его области.
      Каждое поступившее сообщение, каждую новую мысль или просто интересную догадку тут же проверяли специальные экспериментаторы.
      Институт Росси напоминал штаб армии, готовящейся к решительному штурму.
      Стремительный, не знавший усталости Роcси старался воодушевить всех личным примером и поддержать творческое настроение у всего персонала. И люди ему верили. Многие по нескольку суток не уходили домой. Спали на деревянных кушетках, стульях, а то и прямо на полу.
      Исследовательские работы не прекращались ни на один час. Однако обнадеживающих результатов пока что не было.
      Росси напряженно работал, стремясь улучшить созданный им препарат, который эффективнее других выводил стронций-90 из костей морских свинок, кроликов, собак и даже обезьян. Действие препарата было коротким и динамичным. К великому сожалению, даже излишне динамичным. Из десяти подопытных животных выживало не больше двух-трех. Остальные погибали.
      Все попытки найти оптимальную дозу препарата, способную вывести стронций и не убить сердце, не увенчались успехом. Но Росси не терял надежды и бесконечно варьировал условия опытов.
      Продвигались работы и у Майкла. Полученные им "матрицы" митрального клапана в условиях "биологической колыбели" давали утешительные результаты. Несколько сотрудников института, имевших порок сердца, предложили, прежде чем вводить "матрицы" в сердце Джен, попробовать ввести препарат им: они старше, выносливее, не обессилены стронцием-90. Майкл благодарил их и упорно продолжал совершенствовать препарат.
      Каждое утро в кабинет Росси являлся Кроуфорд. Не говоря ни слова, он садился верхом на стул, упирался подбородком на кулак и застывал. Через каждые 30 минут выходил курить, затем снова возвращался и усаживался в той же позе.
      Последнее время Кроуфорд вообще производил странное впечатление-он словно не знал, куда себя деть. Если бы Росси не приглашал его к себе, он, можeт быть, и не приходил бы; если бы какие-то приятели не забирали его из института, он оставался бы все время с Росси. Иной раз, отвечая на докучливые вопросы, Кроуфорд цедил сквозь зубы:
      - Действие пружины моего завода окончилось. Нужно ли заводить ее снова? Я не знаю... Не знаю, нужно ли...
      Он ничего не делал по собственному почину и легко подчинялся всем, кто хоть в какой-то мере проявлял к нему интерес.
      Иногда, правда, в его глазах вспыхивали искорки жизни и он внимательно, даже с некоторым восхищением следил за работой Росси. Старался вникнуть в информацию, которую получал Росси от своих коллег за рубежом; любовался им, когда Росси подбадривал своих врачей, сообщавших ему об очередных неудачах с препаратом, или отдавал распоряжения начать новую серию экспериментов.
      В другое время Росси счел бы своим святым долгом заняться другом. Не представляло большого труда догадаться, что за болезнь гложет Кроуфорда, труднее было, конечно, придумать, как снова вдохнуть жизнь в этого человека.
      Однажды, улучив время, Росси предложил Кроуфорду поехать с ним на часок-другой сыграть партию в бильярд. Росси надеялся хоть немного развлечь друга, дать отдых его мозгу, но Кроуфорд решительно отказался от этого предложения.
      - Ты хочешь пожертвовать один вечер и получить медаль за опасение человека? Напрасно! Я уже дожил до того периода, когда в сохранении моей жизни больше заинтересованы мои недруги, чем друзья... Не возражай, пожалуйста. Больше всех вас огорчится Байлоу... но я еще подожду... Ты не забыл, почему я здесь торчу? Может быть, я понадоблюсь Манджаку. Вчера он снова просил нас прибыть на остров... Не трать на меня времени... Я еще не так плох...
      Все, что сказал Кроуфорд, Росси мог бы принять за одну из его обычных тирад, если бы не тон, каким все это говорилось...
      Не успел Росси собраться с ответом, как в комнату торопливо вошла молодая женщина с высоко поднятыми бровями.
      - Вас кто-то вызывает по радио... Хотят знать, довольны ли вы каким-то препаратом...
      - Каким препаратом? - Сообщение было слишком неожиданным, и Росси не сразу понял.
      Он стремглав бросился из лаборатории к коротковолновому передатчику.
      - Я - Энрико Росси, Энрико Росси. Как ваше имя?.. О каком препарате идет речь? Прошу повторить...
      В комнату, заставленную радиоаппаратурой, неторопливо вошел Кроуфорд. Сразу всем стало тесно.
      - Я - Энрико Росси... Кто вызывал Росси?.. Прошу повторить...
      Только хрипы, шорохи и свист были ему ответом. Радист осторожно вертел ручки приемника, стараясь наладить связь.
      Внешне Росси казался спокойным. Только заложенные за спину руки выдавали его волнение. Пальцы левой руки стремились вырваться из цепких объятий правой кисти. И чем энергичнее становились усилия левой руки, тем сильнее сжимала ее правая.
      Кроуфорд, скрестив руки на груди, с нескрываемым презрением посматривал на радиста. Неудачники вызывали у него чувство брезгливости.
      Мрачный радист, стараясь не обращать ни на кого внимания, продолжал свое, единоборство с помехами. Напряжение в тесной комнатке все возрастало. Росси казалось, что в эти мгновения уходит единственная возможность спасти ребенка. Если сейчас не удастся наладить непосредственную связь, то можно будет использовать для разговора какое-либо третье лицо с промежуточной станции. Росси не хотел сдаваться. А вдруг...
      Кто-то напомнил, что радист сделал контрольную запись сообщения, и предложил прослушать ее в соседней комнате. Росси показалось, что прошла вечность, пока наконец он не услышал низкий мужскрй голос:
      "Попросите к микрофону Энрико Росси... Спросите, доволен ли он нашим препаратом..."
      Несколько мгновений шумы и хрипы, а затем тот же спокойный низкий голос произнес одну фразу по-чешски, повторил ее по-испански:
      "В клинике нашего института мы проверяли. Принцип работы.... РНК и ДНК- Не пересадка органа, а воссоздание... У больных в короткий срок восстанавливался нормальный митральный клапан. Явления стеноза и недостаточность исчезали..."
      Пришедший сюда Майкл, услышав, что речь идет о ДНК и РНК, насторожился.
      Резкий свист заглушил низкий голос, и снова несколько секунд нельзя было разобрать ни одного слова. Общее напряжение передалось и Кроуфорду. Он вопросительно посмотрел на Росси. Но его друг сидел неподвижно, закрыв глаза ладонью. И снова сквозь шумы и треск донеслись несколько слов:
      "РНК и ДНК словно матрицы... Печатают здоровые клетки..." Гул и свист заглушили дальнейшее сообщение.
      Несколько минут все молчали. Затем Кроуфорд вдруг решительно зашагал из угла в угол и стал громко рассуждать сам с собой.
      - Этот человек спросил Росси, доволен ли он действием препарата... Что это значит? Прежде всего, препарат послан давно... И он сравнительно быстрого действия... Этот человек был уверен в том, что препарат обязательно даст положительный эффект... Вы слышали, он говорил что-то о ДНК и РНК?..
      О матрицам... Возможно, этот препарат аналогичен тому, который создает сейчас Майкл? Как он мог послать свой препарат? Через дипломатических представителей? Просто от пилота к пилоту? Авиапочтой? Только ошибка или преступление могли помешать доставке посылки.... Нужно попытаться исправить чью-то ошибку или разоблачить преступление.
      - В тысячу раз важнее,- громко сказал Росси,- достать сейчас препарат.
      Не прощаясь, Кроуфорд направился к двери и уже на пороге совсем мрачным голосом бросил:
      - Надеюсь, что мое имя что-нибудь да значит!
      Ровно через час Кроуфорд сообщил Росси по телефону, что ему удалось поставить на нога почти всех физиков континента.
      Еще через два часа Кроуфорд помолодевшим голосом сообщил, что он напал на след... Посылка около недели тому назад действительно была получена... Отправитель? Какой-то чешский биолог из Международного биологического центра в Унаве, где работает этот знаменитый, сведший всех с ума Сварог... Посылка? Очень просто, она затерялась в грузе невостребованных ящиков и ящичков на Главном почтамте... Виноватых, конечно, нет.
      Кроуфорд надеялся, что к вечеру посылка будет у него в руках.
      Пассивное ожидание для Росси было невыносимо. Он отдал несколько самых необходимых распоряжений и выехал к Кроуфорду. Сейчас от успеха или неуспеха миссии Кроуфорда зависела жизнь девочки.
      Майкл чувствовал себя обиженным. Еще немного, и можно было бы смело использовать его препарат, в конце концов, его можно вводить больной хоть сейчас, но Росси, конечно, отдаст предпочтение препарату, пришедшему в посылке. Ведь тот уже якобы проверен в клинических условиях.
      Телефонный звонок прервал невеселые мысли Майкла.
      - Я так рада вас слышать,- узнал он низкий голос Медж.- Мне кажется, что мы с вами не встречались целую вечность... Я готова принять любое ваше предложение. Диктуйте время и место встречи...
      - Знаете, Медж... У нас здесь такая сейчас обстановка...
      -- О чем вы говорите, боже мой...
      - Вы, должно быть, забыли... Я вам рассказывал о девочке... очень больной девочке...
      - Да, помню, как же... так что, она умерла?
      - Что вы, Медж, нет... Мы стараемся...
      - Скажите прямо, вы не хотите сегодня меня видеть?!
      - Хочу... Очень хочу... Но...
      - Так в чем же дело? Бросьте все. Я жду вас...
      - Это не так просто, Медж... Прошу позвонить мне через час. Может быть, мне удастся...
      Ударом грома прозвучала брошенная на рычаг трубка.
      Капельки пота выступили на лбу Майкла, к спине прилипла рубашка. "Как быть? Пойти к ней? А вдруг его услуги понадобятся Росси?.. Как он посмотрит в глаза отцу?.. Что о нем подумают Росси и Кроуфорд?"
      Майкл несколько раз отрывался от микроскопа, подходил к двери, брался за ручку, затем снова возвращался к микроскопу. Ведь Росси, уходя, ничего ему не сказал. Если бы он был нужен, Росси бросил бы хоть одну фразу.
      Решительно сняв белый халат, Майкл подошел к зеркалу и начал поправлять галстук.
      Солидад отходила от постели дочери только для того, чтобы посмотреть через окно на улицу,- не появится ли машина Росси. С той минуты, как ей сообщили по телефону, что Кроуфорд напал на след посылки с препаратом и что Росси выехал к нему, она поняла: это последняя надежда. Джен с каждым днем становилось хуже. А сегодня она даже не могла подняться, с постели.
      Длинными бессонными ночами к Солидад подкрадывались предательские мысли: не зря ли она мучает девочку? Может быть, в самом деле нет никакой надежды на спасение, и все, что она делает, только увеличивает продолжительность агонии?
      Тонкие, худенькие ручки Джен лежали на белом пододеяльнике почти без движения. Личико стало еще меньше, черные тени длинных ресниц падали на щеки. Только неглубокое, частое дыхание девочки говорило о том, что организм все еще борется.
      Солидад подсела на низенькой скамеечке к постели Джен и взяла ее руку. Джен ответила слабым пожатием.
      - Ну, вот... Мне только что позвонили... Еще одно усилие, и ты начнешь поправляться... Ты помнишь, как восходит солнце?.. Сначала небо на востоке становится желтым... Потом появляются длинные тонкие лучи... Просыпаются птицы...
      Рука Джен безжизненно повисла. Пальцы Солидад почти не ощущали биения ее пульса.
      - Нужно набраться сил до утра... Понимаешь, до утра...- Солидад было страшно. А вдруг и к утру положение не изменится?.. Вдруг эту посылку не найдут... А Джен израсходует все силы... Ведь и сейчас жизнь в ней еле держится...