– Ты не понимаешь, о чем просишь! – холодно ответила я. – Вот уже больше двадцати лет я обладаю лишь подобием человеческой жизни.
– Я слышала, что ты изменилась, когда вернулась из плена, – осторожно согласилась Пенсифилея.
– О, да! Настолько, что время и смерть обходят меня стороной, – хмыкнула я.
– Я знаю, что со дня своего возвращения ты не состарилась ни на день. Но разве не это ли благодать Артемиды?
– Не всегда. Сейчас я, наверное, хотела бы умереть…
– Мелета! – едва ли не вскрикнула Лея, бросаясь мне на шею. – Я хочу, чтобы ты жила и была счастлива! Да, ты очень любила мою мать, но, возможно, есть еще кто-то, кого ты можешь полюбить?
– Нет, это невозможно, Лея.
Так прошло шесть лет. Я честно выполняла свой долг, помогала царице. У той уже подрастала дочь. С ее рождением я поняла, что выполнила миссию, которую сама на себя возложила. Пенсифилея стала настоящей царицей. Наконец-то! Оказывается, я так ждала этого! Теперь можно будет оставить свой пост, уйти. Я и не понимала до конца как истерзалась, и как мне нужен покой.
Каждый день я бывала в склепе, где стоял саркофаг Калисто. Вот и сегодня… Погладив ладонью холодный мрамор, я прошептала:
– Скоро!
В этот же день я приказала установить сюда еще один саркофаг, потом отправилась поговорить со Священной, и только затем нашла Лею.
После стандартных приветствий, я сказала, приступая непосредственно к делу:
– Я хочу, чтобы ты отдала титул полемархи дочери Антиссы. Она умна и отличный воин – она справиться.
– Но… почему? – опешила Лея.
– Все эти годы я старалась, чтобы ты стала хорошей царицей, способной править разумно и дальновидно. Мне не хотелось на первых порах оставлять тебя без поддержки. Но теперь, я думаю, моя миссия завершена. Ты в полной мере осознаешь груз и ответственность царской власти, и способна их нести. Фермоскира будет процветать. А я… я, наконец, могу уйти на покой.
– Я не понимаю тебя, Мелета, – покачала головой Лея. Теперь она выглядела встревоженной.
– Завтра вечером я умру для этого мира.
– Как?
Я сделала ей знак успокоиться и продолжила:
– Я существо, которое имеет не так уж много общего с человеком. Я не знаю степени своего бессмертия, но и жить уже нет сил. Завтра я погружусь в сон, похожий на смерть. Он может длиться веками.
– И ты можешь ожить… потом? – осторожно спросила Лея, когда первый шок от услышанного прошел.
– Наверняка. Но, честно говоря, этот вопрос меня мало заботит.
Пенсифилея вздохнула и, пряча глаза, спросила:
– Ты твердо решила так поступить, ведь так?
– Да, моя радость. И ни в коем случае не вини себя ни в чем. Я тебя очень люблю и всегда считала своей дочерью тоже, но у меня больше нет сил.
– Смерть мамы утянула с собой и твою душу.
Много раз я задавалась вопросом, понимает ли Лея мое состояние. И эта фраза доказала – понимает. Даже я не сказала бы лучше. Да, моя душа ушла с Калисто, оставив мне лишь пустоту и боль.
Лея больше не предпринимала никаких попыток меня отговорить. Понимала, что бесполезно. А я продолжила:
– Для меня уже подготовили саркофаг. Надеюсь, ты не против, если я разделю склеп с Калисто?
– Конечно нет. Возражать было бы кощунственно.
– Хорошо. Я уйду с послезавтрашним рассветом. Я кое-что рассказала Священной, она поможет объяснить все Фермоскире.
* * *
Все случилось, как и задумывалось. Едва небо на востоке заалело, я спустилась в склеп. Пенсифилея меня сопровождала. Я не могла отказать ей в этой просьбе. По пути я давала последние советы:
– Распорядись, чтобы никто не тревожил склеп, и запри его тщательно.
– Хорошо. Никто не нарушит твоего покоя.
– Но, прежде чем уйти, я вот что тебе скажу: если когда-нибудь тебе или твоим потомкам понадобиться моя помощь, если Фермоскире будет угрожать серьезная опасность – разбуди меня, открой крышку саркофага. Но, предупреждаю, будь осторожна, ибо, проснувшись, я буду голодна, и мне потребуется кровь. Запомни и передай это своей дочери. В самой безнадежной ситуации я проснусь, чтобы помочь.
– Спасибо.
– А теперь прощай. Правь мудро!
Я поцеловала Пансифилею, и улеглась в саркофаг, без труда задвинув за собой тяжелую мраморную крышку. Краем уха я слышала, как закрывается дверь склепа, но думать об этом уже не приходилось. Я проваливалась в сон… Сон, похожий на смерть, в котором нет ни времени, ни боли, ни горечи… Мне казалось, что я погружаюсь все глубже и глубже, где даже жажды нет. Каким-то уголком сознания я понимала, что все процессы в моем организме замедлились до необходимого минимума, а сердце бьется не чаще пяти ударов в минуту. Покой…
Глава 36.
Крышка саркофага как-то уж очень стремительно сдвинулась. Свет… Горящий факел светит в лицо. Кто-то склонился надо мной.
Разум просыпался медленно, лениво, но не инстинкты.
Со скоростью звука рука взметнулась к склонившемуся над саркофагом и притянула ко рту. Сухому и алчущему. Я чувствовала кровь. Запах крови! Он проникал, казалось, всюду. Вот ее источник. Маленькая ранка на пойманном запястье. Я тут же, не думая, присосалась к ней, как младенец к материнской груди.
С первого глотка разум обожгла мысль, что это не обычная кровь, но прерваться не было никаких сил. Кровь, более всего похожая на жидкое пламя, растекалась внутри тела, пробуждая. Боли не было. Наоборот, ни с чем не сравнимое блаженство. Хотя… Я вспомнила, что уже ощущала похожий вкус, когда… когда меня обращали в вампира! Правда, эта кровь была несравнимо сильнее.
В удивлении и ошеломлении я распахнула глаза и увидела удивительно красивое лицо с горящими изумрудами глаз. Женщина с бесконечно-длинными золотыми волосами. Похожа на богиню.
Так состоялось мое знакомство с Владычицей Ночи, королевой вампиров Менестрес. Оказалось, что она уже три года в Фермоскире. Как ни странно, амазонки приняли ее. Хотя, узнав ее получше, я поняла, что нет ничего странного.
Королева рассказала мне, что от царицы узнала легенду, во всяком случае та так считала, о некой защитнице, которая сейчас погружена в глубокий сон, но коле Фермоскире будет угрожать опасность, она проснется и встанет на защиту. Эта история вызвала у Менестрес некоторые догадки, и она решила их проверить.
По ходу рассказа я поняла две вещи: мое физическое состояние еще лучше, чем до сна, а спала я чуть больше ста лет. Царицей Фермоскиры была пра-пра-правнучка Пенсифилеи, звали ее Диура. Приняв все это к сведению, я спросила, зачем меня разбудили. Кажется, Менестрес удивил мой вопрос. Чуть покачав головой, она сказала:
– Мне кажется, тебе пора вернуться в мир живых. Ты слишком сильный вампир, чтобы хоронить себя заживо.
– А если я не хочу больше жить? – дерзко ответила я.
– Это не так, – как можно мягче ответила королева. – Просто боль от утрате той, кого ты любила всем сердцем, не дает тебе понять это.
– Откуда ты знаешь? – вызверилась я.
– Поверь, мне известно многое, – она разговаривала со мной, как с ребенком или новорожденным вампиром, что в сущности, зачастую одно и то же. – И я могу помочь тебе…
– Избавиться от боли? Этой давящей пустоты?
– Нет. Но научить жить с этим и снова видеть краски мира. Утрата близкого порой расшатывает основы нашей жизни, нам больно. Но это неизбежный круг жизни. Особенно для таких, как мы, бессмертных. Но ты сильная, ты справишься. Горе не сломило тебя.
– Не думаю, – честно говоря, она меня озадачила.
– Ты просто недооцениваешь себя, не знаешь своей силы.
"А оно мне надо?"" – хотела спросить я, но вместо этого только покачала головой.
– Вставай, – предложила королева. – Или ты так и собираешься лежать в этом холодном саркофаге?
– Он меня вполне устраивает, – буркнула я, но все же вылезла. И сразу же столкнулась с саркофагом Калисто. Нет, тоска не удушила меня, как бывало до этого, а просто легла на плечи тяжелым плащом. Плащом, который, как я знала, отныне всегда будет со мной.
Едва я встала, как хитон буквально осыпался с меня, остался только кожаный с серебреными заклепками пояс. Сандалии тоже еще как-то держались. Но не сказать, что это меня обеспокоило.
Я хотела подойти к саркофагу Калисто, дотронуться до холодного мрамора, но тут заметила, что в склепе еще кто-то есть помимо нас с Менестрес. Девушка. Рослая, мускулистая. Каштановые волосы едва касались плеч и вились. Она не сводила с меня серо-зеленых глаз.
– Кто ты? – спросила я.
– Я сотница Лота, – тотчас склонилась передо мной девушка. – Простите мне мою дерзость, богоданная.
Я невольно скривилась при этом эпитете. Он слишком о многом напомнил. О многом из того, к чему возврата нет и быть не может.
– Лота, будь добра, распорядись, чтобы в моем доме подготовили ванну и одежду для Мелеты.
Девушку как ветром сдуло. А Менестрес, взяв меня под руку, сказала:
– Пойдем. Думаю, нам есть, о чем поговорить. Да, и накинь вот это.
Она обернула мои плечи длинным плащом, и мы покинули склеп. К моему облегчению мы не встретил восторженных толп, жаждущих отпраздновать мое чудесное воскрешение. Вообще никого не встретили.
Давно забытые ароматы ночи Фермоскиры приняли меня в свои объятья. Честно говоря, было чертовски приятно вздохнуть полной грудью. И тут я совершенно отчетливо поняла, что как бы мне не было плохо и больно, я больше не смогу заснуть этим сном похожим на смерть и уйти от этого мира. Отныне жизнь упрямо будет держать меня в своих объятьях. Хотя я не знала, чем заслужила подобную милость, а возможно – проклятье.
Дом Менестрес находился на краю Фермоскиры, и к нему подступали сады. Очень даже не плохо для рожденной не в храме. Правда это я замечала практически автоматически.
Когда я вымылась и переоделась, до рассвета оставалось еще далеко, и Менестрес попросила меня рассказать свою историю. Ей было интересно, как рожденная амазонка могла стать вампиром, если во всей Фермоскире и ее окрестностях нет ни одного представителя народа Пьющих Кровь.
Не знаю почему, но я рассказала. Рассказала все: и про Уриэля, и про свой побег от него, свое возвращение в Фермоскиру, и про на нас с Калисто. Во время рассказа королева иногда хмурилась и качала головой. Когда же я закончила, то она сказала:
– О, боги! Ты же еще совсем дитя! Не счесть всех ошибок, которые Уриэль допустил с тобой, как во время обращения, так и после. Он же немолодой вампир, и должен был чувствовать силу и не подавлять ее!
– Я не понимаю, о чем ты, – нахмурилась я.
– Конечно. Он ведь даже ничего толком не объяснял. Он хоть говорил, что ты принадлежишь к клану Инъяиль?
Я покачала головой, ответив:
– Я принадлежу лишь наездницам Фермоскиры.
– Это уже не совсем так. При обращении образовались новые узы крови, которые связали тебя с Инъяиль.
– И что это значит?
– Принадлежность к тому или иному клану определяет род твоих сил. Правда, далеко не у каждого вампира клана они пробуждаются в полной мере.
Я смотрела на нее с полным непониманием. Так что Менестрес вздохнула и пояснила:
– Всего существует десять кланов вампиров, плюс королевский. У каждого клана свой особый… дар. Например, клан Феникса может подчинять себе огонь, клан Гаруда способен соблазнить даже оплот всех добродетелей. Что до инъяильцев – то это клан двойственных.
– В смысле?
– Твой клан уникален тем, что его вампиры могут менять свой пол. Правда даже в клане эта способность проявляется не у всех.
Я передернула плечами, ответив:
– Ну, это мне без надобности.
– Не зарекайся, – терпеливо проговорила Менестрес. – У тебя ведь есть и другие способности, которыми ты еще совсем не умеешь пользоваться. Тебе нужно многому научиться.
Тут с ней нельзя было не согласиться, поэтому я многозначительно промолчала.
Так Менестрес начала меня учить, а я поняла, в каких потьмах бродила до этого, предоставленная, по сути, сама себе.
После своего "чудесного воскрешения" я не стала претендовать ни на что. Просто не видела в этом смысла. Я жила весьма затворнически в доме Менестрес. Лишь частые визиты Лоты скрашивали мое добровольное одиночество. Похоже, она была бы рада всегда и всюду следовать за мной.
У нас состоялся долгий, но ничего не меняющий разговор с теперешней царицей Фермоскиры. Потом я даже приняла участие в походе. Радость битвы по-прежнему клокотала во мне, но как-то отстраненно. В Фермоскире со мной обращались почтительно, даже более чем, но… как-то все не то и все не так. Понадобилось время, чтобы понять, что именно. Я больше не принадлежу этому городу. Отныне я здесь чужая. Калисто – последняя нить, связывающая меня с Фермоскирой, безвозвратно оборвалась.
Когда я рассказала об этом Менестрес, то услышала в ответ:
– Рано или поздно это происходит со всеми нами. Наши близкие люди умирают – таков их удел, а мы нет – таков нашу дел. Поэтому большинство из нас со временем ищет компанию себе подобных и покидает родные места.
Я задумалась и, наконец, сказала:
– Да. Я… хочу уехать из Фермоскиры.
И мы уехали. Я не пробыла в своем родном городе после пробуждения и восьми лет. Как ни странно, покидала я Фермоскиру с легким сердцем. С нами уехала и Лота. По настоянию Менестрес и жарким просьбам девушки я обратила ее. Королеве нелегко было втолковать мне, что то, что я есть, – это не проклятье. В конце-концов я согласилась. Но тогда меня начало мучить то, что я не обратила Калисто, позволила ей умереть. Поняв, в чем дело, Менестрес сказала:
– Прошу, не терзай себя. Ты ни в чем не виновата. На самом деле ты поступила так, как нужно. Обращая цариц или царей мы, тем самым, оказываем большое влияние на человеческую историю, а это может повлечь очень тяжелые последствия для всех. Наше место в тени человечества.
Ее слова меня немного успокоили, но осадок недосказанности все же остался. Наверное, это всегда будет мучить меня.
Покидая Фермоскиру, я оставила в ней и свое имя. Амазонка полемарха Мелета умерла, осталась в склепе рядом с Калисто. Теперь была только вампирша Мюриэль.
Кстати, уезжая, я тщательно спрятала саркофаги Калисто и свой в потайной пещере, надежно завалив вход. Лота мне помогала. Я пообещала сама себе, что обязательно вернусь за ними.
Уже много позже я поняла, насколько мудро поступила Менестрес, настояв на том, чтобы я обратила Лоту. Более преданного и надежного спутника было не сыскать. До сих пор удивляюсь, чем заслужила такое. Лота никогда не давала мне соскользнуть в бездну отчаянья, а я порой пыталась.
За воротами Фермоскиры нас ждал большой мир. И с одним из его проявлений мы столкнулись в первой же деревне, где остановились на ночлег. Едва мы договорились с харчевником, как я заметила, что за нами следят. Какой-то белобрысый мужчина. Когда мы вышли на улицу, он направился за нами, и уж очень близко подобрался к Менестрес. Тут-то его и встретили наши с Лотой ощетинившиеся мечи. Мужчина попятился, но не испугался, как следовало бы. Вампир. Я уже прикидывала, как лучше с ним покончить, когда Менестрес обернулась и с улыбкой сказала:
– А, Димьен! Я скучала по тебе. Ты что, и правда, на время моего отсутствия обосновался здесь?
– Да, госпожа. Я скучал.
– Ты знаешь его? – удивленно спросила я, небрежно кивнув в сторону вампира.
– Конечно! Димьен мой верный телохранитель и друг.
Я не сдержалась и презрительно фыркнула. Вампир рассмеялся и проговорил, похлопав меня по плечу:
– Ну-ну. Не стоит быть такой хмурой! Это не идет девушке.
Уже в следующую секунду меч прочертил на его руке алую полоску, а я процедила:
– Никогда! Слышишь, никогда! Не смей! Меня! Трогать! Иначе убью!
Димьен несколько ошалел от столь бурной реакции, и даже спросил у Менестрес:
– Она это серьезно?
– Боюсь, что да, – ответила королева. – Мюриэль и Лота – амазонки. И прикосновение мужчины, тем более бесцеремонное, равносильно смертельному оскорблению.
– В таком случае я, наверное, должен извиниться.
Этим Димьен удивил меня во второй раз. На самом деле именно он во многом повлиял на то, что мое мнение насчет мужчин смягчилось. Он первым из них стал мне другом. Всегда держался уважительно и тактично, так что я могла говорить с ним, не хватаясь за меч каждые пять минут.
Но никому из мужчин никогда не удавалось перейти за границы друга. В этом я оставалась непреклонна. Менестрес, желая развеять мою грусть-тоску, однажды подсунула мне "кавалера". Эдакий благородный красавец. Что, впрочем, не помешало мне спустить его с лестницы пинком под зад. Потом я не стесняясь в выражениях объяснила Менестрес свою позицию. Да я скорее умру, чем лягу с мужчиной! Королева ответила, что уважает это мое право. А через две недели я обнаружила в своей спальне девушку. Ее я, конечно, пинками выставлять не стала, просто сделала глаза бубликом, всячески давая понять, что вообще не понимаю, о чем речь. А на следующий день у меня состоялся еще один непростой разговор с Менестрес.
После двух этих инцидентов она перестала принимать живое участие в моей личной жизни. Хотя время от времени замечала, что не дело так отрекаться от некоторых сторон жизни. Но я пропускала намеки мимо ушей. Прошло три столетия, не считая моего векового сна, прежде чем я смогла впустить другую женщину в свою постель.
Я продолжала изучать отпущенные мне вампирские силы под чутким руководством королевы. Но главное было впереди. В день, когда раскрылись истинные способности моей силы, я испытала самый всепоглощающий шок за всю жизнь. Я и не знала, что так получится.
Выпуская свои ментальные силы, как подсказывала Менестрес, я ощутила изменение, коснувшееся моего тела. А когда ощущение прошло, то с холодеющим от ужаса сердцем поняла, что стала мужчиной. Я! Мужчиной! Кошмар наяву!
Я не закатила истерику, я впала в ступор. Чем сильно обеспокоила Менестрес. Наконец, одеревеневшими губами я спросила:
– Как… мне… обратно? – последнее слово едва не сорвалось на крик.
От шока обратное превращение получилось лишь со второй попытки. Убедившись, что я вернулась в свое истинное состояние, я безапелляционно заявила, что это самая отвратительная способность, какая только может быть.
И все-таки мне пришлось потом еще несколько раз повторить этот… опыт. Менестрес настояла. Я должна была научиться свободно входить и выходить из изменения. Ее очень огорчало, что я с таким отвращением воспринимаю свой дар, но тут уж я ничего не могла поделать. Никогда не жаждала стать мужчиной.
Мы пропутешествовали с Менестрес три с половиной столетия, плюс-минус год другой. Но настало время, когда я поняла, что наши пути неумолимо расходятся. Не то, чтобы мне уж совсем не осталось, чему учиться, но наши дороги были разными. Конечно, с королевой хорошо и даже комфортно, и мы стали добрыми друзьями, но…
Когда я сообщила Менестрес, что собираюсь покинуть ее, она, казалось, ожидала этого. Лишь на миг во взгляде промелькнула грусть. Она сказала:
– Таков твой выбор, и я не смею удерживать тебя, хотя и очень привязалась. Что ты думаешь делать?
– Хочу отправиться в Рим, а потом… кто знает. Может Китай…
– А не хочешь осесть где-нибудь на век или два? – осторожно спросила королева.
– Возможно… но это потом, пока у меня ничего подобного и в мыслях нет.
– Ты уже давно Магистр. И сильный. Эта сила еще будет развиваться. Ты без особого труда можешь стать магистром какого-нибудь города.
– Я подумаю.
– Что ж… и когда вы намерены отправиться?
– Вы?
– Ну да. Неужели ты думаешь, что Лота оставит тебя?
– Хм… Я ей ничего не говорила.
– Так скажи.
– Конечно, – согласилась я. У меня и в мыслях не было просто уехать, не поставив Лоту хотя бы в известность. Мы не любовницы, и не были ими, но подруги. Очень хорошие подруги, у которых много общего. И главное, общие воспоминания о нашем родном городе. Сколько бы не прошло лет, как бы далеко не забросила судьба, амазонка никогда не забудет Фермоскиру.
Когда я все рассказала Лоте, естественно, она захотела поехать со мной. После недолгих раздумий, я согласилась. На самом деле я не питаю особой страсти к одиночеству.
Прощание с Менестрес было теплым, но коротким. Сантименты никогда не являлись моей сильной стороной. Взяв с собой минимум вещей и пару верховых лошадей, мы с последними лучами солнца тронулись в путь. Мы с Лотой очень долго путешествовали вдвоем, добрались до Китая, и даже дальше. Там к нам присоединилась Кируми. Она стала моим птенцом, и теперь мы путешествовали втроем. Нет, мы далеко не всегда были вместе. Порой одна из нас где-то хотела задержаться подольше. На год или десятилетие. Но мы неизменно сходились вновь. Иногда даже век или два жили где-нибудь.
Спустя пятьсот лет я вернулась за саркофагами.
Часть V.
Глава 37.
Мюриэль закончил свой рассказ о прошлом. Посмотрев на Шерри так, словно до этого находилась в некоем трансе, вампирша проговорила:
– Теперь ты знаешь мою историю, знаешь о Калисто. Когда она умерла, я распрощалась с любовью. Мне понадобилось несколько столетий, чтобы просто научиться жить… жить без нее. Но постепенно ко мне вернулась и способность любить. Были увлечения, влюбленности, и, наконец, я встретила тебя. Мой новый луч надежды.
Шерри задумчиво молчала. Еще бы! Не каждый день слышишь подобное. Мюриэль излила ей душу. Возможно, позволила себе это впервые за всю жизнь. В конце-концов девушка все-таки спросила:
– Но зачем ты… стала мужчиной?
Мюриэль усмехнулась, ожидая этого вопроса и уже зная ответ:
– Так у меня было больше шансов. Я – амазонка, это навсегда останется со мной. Как женщина я резка, во мне очень мало мягкости, а пресловутой женственности нет и в помине.
– Ну…
– Выслушай. Меня учили быть воином, а не хранительницей домашнего очага, и я этим очень довольна. Поэтому мне оказалось проще стать милым парнем.
– И ты все время нашего знакомства находилась в… мужском теле?
– Да, – кивнула Мюриэль, облокотившись о саркофаг, от чего халат чуть сильнее распахнулся.
– Но ведь тебе, наверняка, было противно.
– Иногда, чтобы чего-то достичь, приходится идти на некоторые неудобства. К тому же, когда меняешь пол, немного меняется и психика. Так что всепоглощающего отвращения удалось избежать.
– И все-таки, ты пошла на такую жертву… из-за меня.
Мюриэль мягко улыбнулась, взяла лицо Шерри в лодочки своих ладоней, осторожно поцеловала, и только затем ответила:
– Думаю, оно того стоило. Как бы там ни было, но я люблю тебя.
Шерри счастливо улыбнулась и сказала, приникнув к вампирше:
– Я тоже тебя люблю. И неважно в каком ты теле.
– Теперь ты знаешь обо мне все. Если хочешь, я могу опять измениться.
– Нет. Тебе же это неприятно!
– Ну…
– Я люблю тебя такой, какая ты есть, – Шерри обвила шею вампирши.
– Что ж… – усмехнулась Мюриэль. – "Полюбила ты меня в образе чудища, полюби же теперь в образе человеческом" – так, кажется, в какой-то сказке говорилось.
– Это намек? – хитро сощурилась Шерри.
– Хм… можно и так сказать, – вампирша подхватила девушку на руки.
– А ты… это… достаточно здорова для…
– О, не сомневайся! – проговорила Мюриэль голосом, полным соблазна.
Они покинули склеп, и умный механизм тщательно запер за ними дверь. В эту ночь Шерри пришла к выводу, что с изменением Мюриэль скорее больше приобрела, чем потеряла. От удовольствия и блаженства в глазах у Шерри то и дело мерцали пурпурные искры.
Свернувшись в объятьях Мюриэль, она томно проговорила:
– Вот теперь я точно ни о чем не жалею!
– Уверена? – тонкие пальцы зарылись в черные, как смоль, волосы девушки.
– Ничто меня не переубедит!
– Очень на это надеюсь.
Обе сейчас прекрасно осознавали весь тот бескрайний поток времени, отпущенный им. Мюриэль – вампир, и у нее впереди тысячелетия. После пробуждения силы Шерри тоже стала бессмертна.
Но оставались враги. Уриэль… Мюриэль четко для себя решила, что он должен умереть. Скорой и, по возможности, нелегкой смертью.
* * *
Архангел не знал, как ему поступить. Более того, он пребывал в смятении. Эта девчонка… отродье Смерти… Если одна ее вспышка гнева способна вытворять такое, то что будет, если…
Нет, об этом он даже думать не будет! Он, архангел, наделен божественной любовью, но эта девчонка – она должна умереть! Если этого не произойдет, то опасность нависнет над многими и многими. Пророчество… такое древнее, что его сначала и не принимали всерьез, но когда увидели, на что способна эта девчонка…
Архангел поежился, укутав себя крыльями. Потом поднял лицо к звездному небу и бес слов воззвал, прося совета. И так же мысленно он его получил:
– Дитя Смерти – угроза миру. Но она еще и человек. Она подвержена человеческим страстям.
– Разве не в этом и заключается главная опасность?
– Да. Но в этом же скрыто наше спасение. Ее силы лишь недавно пробудились, она еще не до конца осознала, что есть такое. И мы должны действовать, пока этого не произошло.
– Но как? – вопрошал архангел, трепеща крылами.
– Габриель, ты должен неотступно быть с ней, открыться ей, разговаривать с ней. Исподволь покажи ей, как отвратительна ее сила, какую угрозу таит.
– Но… зачем?
– Она должна преисполниться отвращением к себе, к своей сути. Пусть принесет себя в жертву, да ради благородной цели. Она должна сама пронзить себя Косой Смерти.
– Сама?
– Пойми, Габриель, если она так поступит – то жертвы будут сведены к минимуму. Иначе нам придется самим убить ее. Но тогда это может повлечь полномасштабную войну на Земле и Небесах. Эта королева вампиров так просто не успокоиться. И она может перетянуть на свою сторону Смерть.
– Но разве ему не запрещено вступать в какие бы то ни было конфликты?
От этого вопроса голос в голове Габриеля ненадолго замолчал, потом нехотя проговорил:
– Наши законы не распространяются на Смерть. Он просто принимает их к сведению. Живет же по другим правилам, которые, возможно, придумал себе сам.
Архангел был сбит с толку.
– Разве такое возможно?
– Как ни прискорбно, но он старше всех нас. Смерть – ровесник всего сущего. Возможно только Время старше его. К тому же не стоит забывать о пророчестве. Когда три Косы Смерти сойдутся вместе…
Голос глубокомысленно затих, предоставляя архангелу додумать, что же будет. Тот не страдал отсутствием воображения и судорожно сглотнул.
– Она должна умереть! – продолжил голос. – Ради блага всего мира.
– Но не проще ли принести в жертву эту вампиршу? – архангел, едва произнеся это, тут же стушевался и добавил. – Простите. Я знаю, она же, в некотором роде, наша сестра.
– Дело даже не в этом, Габриель. Первейшая из этих вампиров была Несущей Свет, и одной из сильнейших. И своей попыткой мы можем… разбудить всю эту полузабытую уже силу. К тому же сила королевы вампиров стабильна. А вот эта девушка… она действительно угроза. И серьезная.
– Я понимаю.
– И ты уяснил, что должен делать?
– Да.
– И не сомневайся в себе. Да, подобное не шибко в нашей природе, но мы должны, обязаны это сделать ради всеобщего блага. Подумай, что будет, если она перейдет на сторону тьмы. Да она уже почти перешла!
– Я все исполню. Спасибо.
– Если что, зови на помощь братьев.
Обронив эту фразу, голос покинул голову архангела.
Глава 38.
Шерри так и не возвратилась в замок Шемро этой ночью. Менестрес поняла, что у девушки все хорошо, и была очень рада за нее. Дочь Смерти смогла принять Мюриэль такой, какая она есть, и королева очень надеялась, что Шерри не изменит своего мнения, когда пройдет очарование момента.
Но сейчас имелись куда более насущные проблемы. Слишком многое угрожало самой жизни Шерри, чтобы отвлекаться на что-то еще. Опыт подсказывал королеве, что дочь Смерти так просто не оставят. И необходимо как-то разрешать ситуацию. Нужно посоветоваться с Танатом!
Видимо, последнюю фразу она произнесла вслух, так как Антуан, который сидел в кресле напротив и старался не мешать ее мыслям, встрепенулся и спросил:
– Что?
– Мне нужно поговорить с Танатом, – ответила Менестрес, выстукивая пальцами причудливую дробь.
– Всегда к вашим услугам, Менестрес.
Танат в своей излюбленной манере соткался из пустоты посреди кабинета и отвесил вампирше галантный поклон. Не менее учтиво он кивнул Антуану со словами:
– Добрый вечер, молодой человек.
Так к Антуану уже столетия не обращались. Но с другой стороны, Танату ведь сотни тысяч лет. Хотя внешне он казался максимум лет на пять старше самого Антуана.
– Посланник следит за вашей дочерью, Танат, – без обиняков начала Менестрес.
– Я знаю, – голос Смерти прозвучал устало. Сам он устроился в последнем пустующем кресле. – Его… присутствие порой очень сложно не заметить.
– Боюсь, их намеренья не так чисты, как они сами любят утверждать.
– Я имел "удовольствие" лично выслушать их аргументы, согласно которым моя дочь не должна существовать.
– Им удалось разыскать вас? – удивилась Менестрес.
– Сейчас это нетрудно, так как у меня… отпуск. Сто лет я могу провести на Земле в смертном теле. Относительно смертном, конечно. Так что архангел пришел ко мне домой.
– Он осмелился?
– О, порой они могут доходить до края фанатизма, – вздохнул Танат. – Их сильно переполошило пророчество, а точнее непосредственная возможность его исполнения.
– Порой мне кажется, что нынешние хранители как малые дети.
– Молодых богов пугает конец, так было всегда. Но нынешние хранители планеты, похоже, забыли, что так было всегда, – философски ответил Танат. – Раньше богов было много, они сражались между собой, неотступно присутствовали на Земле. У этого имелись и плюсы, и минусы. И они тоже знали о пророчествах, вызывающих конец их власти. Все они ждали своего Рогнарека, и он произошел. Старые боги ушли. Не скажу, что никто не боролся, но ушли достойно. Теперешние еще слишком молоды, к тому же их гораздо, гораздо меньше.
