Герда воткнула в землю рядом с костром одну из рогаток, призванных служить опорами для поперечины с подвешенным на ней котелком.
      – Так, значит, он и не мог ничего передать, поскольку все забыл.
      Бертольд нашарил мою руку:
      – Сюда кто-то идет.
      Я взглянул на Гильфа, который поднял голову с озадаченным видом.
      – Ты слышал шаги?
      – Да, сэр. Я слышу.
      – Дует ветер. – Я поднялся на ноги, положив руку на рукоять Этерне. – По-видимому, он идет против ветра. Вот почему Гильф не чует запаха.
      Я двинулся по ветру, и пес потрусил за мной следом.
      Когда мы вернулись, Бертольд и Анс крепко спали, но Герда сидела у костра, грея руки.
      – Кому-то надо бы остаться на страже, – сказал я, садясь рядом, – но ты можешь ложиться спать. Я посижу здесь, а Гильф просыпается при малейшем звуке.
      – Вы никого не нашли?
      Я помотал головой.
      – Я все прислушивалась, сэр. Думала, если вы его убьете, он скорее всего вскрикнет.
      – Я так никого и не увидел, – признался я.
      – Хотя там кто-то есть?
      Я кивнул.
      – Один из великанов?
      Я помотал головой. Гильф, видевший незваного гостя, описал мне его.
      – Паренек вроде Тауга?
      – Нет, крупный человек. Как я сказал, я его не видел, но слышал, как он убегает. Крупный человек может двигаться очень тихо, пока не приходится бежать, но когда он пускается бегом, бесшумно у него никак не получается.
      – Неужто ваш пес не сумел догнать его?
      – Уверен, он догнал бы, но я не позволил. Помнишь, как Гильф набросился на тебя возле живой изгороди?
      – В жизни не забуду.
      – Анс спрашивал, что меня тревожит. Кажется, я сказал, что тысяча разных вещей. – Я улыбнулся. – Положим, я слегка преувеличил, но среди всего прочего мне не давало покоя воспоминание о том, как Гильф поймал тебя. Я увидел твою цепь, и в уме у меня прозвучал громкий стон. Почти крик.
      – Я уж привыкла к ней, сэр.
      – Обещаю, мы снимем ее сразу, как только найдем кузнеца, хотя, возможно, это произойдет не скоро. Но сегодня вечером мне не давала покоя мысль не о цепи, а о том стоне. – Спустя мгновение я добавил: – Уверен, стонал не я.
      – Если он прозвучал у вас в уме, сэр…
      – Значит, все-таки я? Нет. Не я, точно. Но тогда кто?
      – Не знаю, сэр. Я ничего не слыхала.
      – Я вспоминал тот стон и пытался решить, кому же принадлежал голос. Я уже почти определился с ответом, когда меня вдруг осенило, что это мог быть Бертольд, настигнутый Гильфом. Ты думала об этом?
      Герда помешала в костре палкой.
      – Бертольд немолод и слеп, но все еще силен для своего возраста. И я не знаю человека более бесстрашного. Он стал бы драться, и Гильф убил бы его. Мужчина, убежавший от нас, был моложе и гораздо сильнее.
      Герда промолчала.
      – Некоторых людей стоит убивать. Многих надо убивать, поскольку в противном случае они попытаются убить нас. Но я не уверен, что убежавший от нас мужчина – могучего телосложения молодой человек – относится к первым или вторым.
      – Вы думаете, он мой сын, сэр. Вы думаете, это Хеймир.
      – Я ничего не думаю. Мне просто пришло в голову, что такая возможность не исключена.
      – Я не знаю, сэр. Право, не знаю. – Герда смахнула слезу. – У меня такое ощущение, будто он действительно вернулся ко мне или я пришла за ним, что-нибудь в таком роде. Но я не знаю, сэр, честное слово. Я его не видела и не слышала, ничего еще.
      – Мы позволим ему подойти поближе в следующий раз, коли следующий раз будет.
      – Вы очень добры, сэр. Сэр?
      – Да?
      – Если это он… Вы ведь не причините ему вреда?
      – Конечно нет. А он мне?
      Герда поколебалась:
      – Он мог бы, сэр, когда бы меня с вами не было. Не знаю. Скорее всего он голоден.
      – Мы тоже. Здесь мало дичи.
      – Южнее, сэр, к югу от гор…
      Я помотал головой:
      – Я должен встать караулом в горном ущелье. Мы не скоро окажемся к югу от гор.
      Герда улыбнулась:
      – Я знаю, вы не позволите нам помереть с голоду, сэр. Даже если он будет с нами.
      Кто-то огромный лежал в низкой пещере на ложе из папоротника; на долю секунды я почувствовал его голод и одиночество. Я поднял взгляд. Облако наблюдала за мной, я с трудом различал в темноте ее голову и темный глаз. Надеясь, что она увидит, я кивнул.
      – Вы сказали, что уже решили насчет стона, сэр. Стона, который услышали, когда впервые меня увидели. Так что вы решили?
      – Тогда я увидел, что ты скована цепью. – Дым костра потянул мне в лицо, я отогнал его ладонью и немного передвинулся влево. – Ты наверняка считаешь, что стон мне померещился.
      Она потрясла головой:
      – Нет, коли вы уверены в обратном.
      – Уверен. Я умею отличать действительность от игры своего воображения, и это была не игра воображения. Стонала не ты и не Гильф. Я точно знаю, хотя не понимаю откуда. Там был еще кто-то, кто-то мне невидимый. За мной неотступно следовали эльфы, и я решил, что скорее всего это Гарсег. – Я немного помолчал. – Гарсег не эльф, но носил обличье эльфа. Когда-нибудь в другой раз я расскажу тебе о Гарсеге побольше.
      Герда кивнула:
      – А теперь вы считаете иначе, сэр?
      – Да. Ты говорила, что видела со мной старую женщину.
      Герда нерешительно кивнула.
      – Думаю, то была хозяйка Мани. Ты, наверное, видела Мани. Такой большой черный кот.
      – Ведьмин кот, сэр, коли вас интересует мое мнение.
      – Да, хотя теперь он принадлежит леди Идн. Ведьма умерла, но все еще не покинула наш мир. Когда Баки корчилась в муках на сеновале, призрак бывшей хозяйки велел Мани привести меня к ней на помощь.
      – По-вашему, она преследует нас, сэр?
      – Едва ли. Полагаю, она отправилась в Уртгард вместе с Мани, хотя точно не знаю. Ложись, постарайся заснуть.
      – Если вас больше ничего не беспокоит, сэр. Я надеялась, вас мучат еще какие-нибудь вопросы, которые я сумею разъяснить.
      Я рассмеялся:
      – Сомневаюсь, Герда. В гроте грифона эльфы собирались принести в жертву прекрасную женщину. Кто она и что с ней сталось?
      – О, Лер! Я не знаю, сэр.
      – Очень высокая, с молочно-белой кожей и черными волосами. – Я очертил в воздухе руками фигуру незримой женщины. – Если ты не знаешь, кто она и куда делась…
      – Клянусь, сэр, не знаю.
      – Верю. Тогда ответь мне на такой вопрос: зачем эльфам приносить Гренгарму в жертву одну из наших женщин?
      – Понятия не имею, сэр. А вы знаете?
      – Возможно. По природе своей Гренгарм очень походил на Гарсега, однако здесь, в Митгартре, казался реальным существом. Помнишь Тауга? Он родом из Гленнидама – деревни, где поклоняются эльфам.
      – Это неправильно, сэр. Так поступать негоже.
      – Во всяком случае, нам, людям, не следует. Думаю, не составит особого труда объяснить, почему жители Гленнидама поклоняются эльфам, хотя это и неправильно, как ты верно заметила. Главный же вопрос, пришедший мне в голову слишком поздно, заключается в другом: почему эльфы допускают такое?
      Судя по лицу Герды, она меня явно не поняла.
      – Ты упомянула имя Лер, мать. Предположим, Лер, Вальфатер и Лотур сейчас появятся перед нами, принесут тебе жертвы и вознесут тебе молитвы. Что бы ты сделала в таком случае?
      – Я… – Герда заметно растерялась. – Ну… ну, я сказала бы, что произошла какая-то ошибка или что они шутят надо мной.
      – Вот именно. Но эльфы, которые должны бы сказать то же самое, не говорят ничего подобного. – Я задумчиво смотрел на луну, восходящую над пустынной местностью.
      Наконец Герда промолвила:
      – Наверное, им это нравится, сэр.
      – Ложись, – сказал я. – Спи.
      Когда луна поднялась достаточно высоко, чтобы далекие горы стали смутно видны в темноте, я встал и проверил путы наших лошадей. У лошадей Бертольда и Герды они оставались надежно затянутыми, как и у спокойного бурого мула Анса. А у Облака они, по обыкновению, ослабли, и я подтянул перевязь. Когда я улегся, Облако ткнулась мордой мне в лицо, вызвав в моем воображении образ дикого кабана, огромного и свирепого, роющего рылом землю на другом берегу маленькой речушки.
      Я кивнул, забросил колчан за плечо и подтянул тетиву лука. Тетива Парки тихо пела под моими пальцами – песни жнецов, убирающих поле, и песни женщин, баюкающих сонных детей, песни войны и песни веселых гуляк в тавернах, песни поклонения, которые звучат у алтарей, когда бушующее пламя огромных костров пожирает воловьи туши и златовласые оверкины в рогатых шлемах появляются в клубах дыма, – все они и многие другие сливались в единый гимн человечества, аккомпанементом которому служило звонкое пение птиц.
      – Хороший кабан! – Гильф облизнулся. – Хотите подстрелить?
      Я кивнул.
      – Далеко. Я подгоню его.
      Не успел я сделать и двух шагов, как Гильф уже исчез из виду. Осторожно ступая в кромешной тьме под деревьями, я размышлял над своими немногочисленными жалкими соображениями, высказанными Ансу, Бертольду и Герде, и над их вопросами и замечаниями. Потом, шагов через сто, я прошептал имя Дизири.
      Гильф отыскал кабана; с легким дуновением ночного ветра до меня донеслись рычание пса и злобное хрюканье.
      Йотунленд, подумал я. Это Йотунленд. Пустынный, холодный край, слишком засушливый.
      Бертольд Храбрый рассказывал о страшно глубоких колодцах, на сооружение которых уходили месяцы, колодцах, иссякавших в засушливые годы; об изнурительном труде рабов, таскавших на поля воду, ведро за ведром; о жестоких сражениях ангридов за подступы к мелким извилистым рекам, ни одна из которых не достигала моря.
      Вот еще одна загадка. Такое могучее и сильное племя, как ангриды, могло бы обосноваться где угодно. Почему они предпочитают жить здесь?
      Неужели боги Ская действительно изгнали Великанов зимы и древней ночи из благодатных солнечных краев? Или Великаны сами выбрали место обитания? Безусловно, рыцари вроде Свона, Гарваона и Воддета никогда не оттесняли ангридов на север, за горы.
      Рычащий пес и разозленный кабан приближались, а я уже достиг узкой речки, сверкающей в лунном свете. Где-то здесь Гильф загонит кабана на мелководье и потом выгонит на другой берег, если кабан останется жив к тому времени.
      Если Гильф не напорется на смертоносные клыки. Метко пущенная стрела положит – или почти положит – конец охоте. Я вложил стрелу в лук и на пару секунд расслабился, глядя на луну. Начинал сыпать легкий снег, хотя луна по-прежнему ярко сияла, и серебристый свет казался подернутым туманом, прекрасным и зловещим. Сегодня мы ехали медленно, а завтра поедем еще медленнее; и хотя сегодня мы проделали нелегкий путь, завтра нам придется еще труднее. Кто захочет жить здесь?
      Кабан, по всей видимости. Но я знал, что кабану суждено умереть.
      Завтра у нас будет мясо. Мясо не только для меня и Гильфа, но и для Бертольда Храброго, Герды и Анса. Даже для огромного и нескладного молодого человека, подкравшегося так близко к нашей стоянке. Для молодого человека (у него есть имя, напомнил я себе), которого страдающая мать нарекла Хеймиром, в надежде расположить к нему ангридов, и который сейчас лежит в своей горной пещере, мучась голодом.
      Человеку таких размеров, чей вес составляет, наверное, половину веса Облака, потребуется много пищи – пищи, которую трудно найти в этом бесплодном краю. Настоящие ангриды еще огромнее и кормятся только за счет непосильного труда своих рабов на фермах.
      Пес и кабан были совсем близко; я слышал треск молодых деревьев, неумолчный сердитый треск, воспринимавшийся слухом как единый протяжный звук.
      Внезапно мне пришло в голову, что король Арнтор поступил бы более умно, если бы послал ангридам хлеб и сыр. Потом я подумал, что дипломатическая миссия лорда Била обречена на провал; что ангриды никогда не перестанут совершать набеги на южные территории, поскольку без рабов умрут от голода; что ни один ангрид не в состоянии вырастить или убить достаточно животных, чтобы прокормить себя, жену и детей. Они слишком большие, и им нужно слишком много пищи для поддержания сил.
      Впрочем, никто никогда не видел их жен.
      Кабан внезапно появился из темноты, и я натянул тетиву до уха и выпустил стрелу. Кабан, угольно-черный в лунном свете, резко дернул головой, с шумным плеском бросился по отмели обратно в реку, потом развернулся кругом, готовый вступить в схватку с Гильфом, но в следующий миг упал на колени и завалился на бок. Тушу кабана отнесло течением на пару шагов от места, где он испустил дух, но не дальше.
      Из темных зарослей выскочил Гильф:
      – Хороший выстрел!
      – Спасибо. – Я ослабил тетиву и закинул лук за плечо. – Он тебя не поранил?
      – Даже не зацепил. – Гильф вошел в реку и принялся лакать воду.
      На свежевание и потрошение кабана ушло около часа. Я отрубил голову и передние ноги (на одну из которых Гильф заявил права), а все остальное взвалил на плечо. Обратно мы двигались медленнее, но идти было недалеко.
      – Голоса. – Чтобы сказать это, Гильф выпустил из зубов кабанью ногу. Инстинктивно он поставил на нее лапу. – Слышите?
      Я помотал головой.
      – Я ее не знаю.
      Он снова подхватил с земли кабанью ногу и потрусил вперед.
      Когда Гильф приблизился к костру, она встала – и на какой-то миг мне показалось, что она будет подниматься вечно. Спутанные светлые волосы до плеч, худое лицо с тяжелой челюстью и огромными глазами, шея толщиной с мою ляжку, широкие покатые плечи и высокая грудь, прикрытая куском шкуры. Толстые веснушчатые руки, пальцы с когтями. Высокая талия, широкие бедра под рваной юбкой и мощные ноги с ободранными костлявыми коленями, которые бросились мне в глаза даже при слабом свете костра.
      – Привет, – сказала она голосом, ниже мужского. – Вы сэр Эйбел? Привет. Я Хела, ее дочь. Она говорит, все в порядке. Это еда?
      Герда тоже встала, головой она не доставала дочери до пояса.
      – Вы ведь не сердитесь, сэр? Я… мне не следовало, знаю. Только она… она по-прежнему…
      – Ваша дочь.
      – Да. Да, сэр. Моя малышка, сэр. – Последние слова Герда произнесла без тени иронии.
      Проснувшийся Анс сел на земле и вытаращился на Хелу. Бертольд с трудом поднялся на ноги и стал шарить руками в воздухе:
      – Хела? Хела?
      Хела опасливо попятилась, хотя была на три головы выше старика.
      – Берт тебя и пальцем не тронет, – мягко сказала Герда.
      – Хела. – Он наконец нашел ее рукой. – Я твой отец, Хела. Твой приемный отец. Разве Герда никогда не рассказывала про меня, Бертольда Храброго?
      Я опустил кабанью тушу на землю рядом с костром.
      – Ты ушла до того, как я попала к Бимиру, и Бертольд Храбрый тоже ушел навсегда. Теперь он Бертольд Слепой. Вот что они с ним сотворили. Но ты осталась прежней, Хела. Все той же девочкой, которую твоя мама любила в далеком прошлом.
      Хела присела на корточки и обняла старика.
      – Ах, Хела, – тихо промолвил Бертольд. – Ах! Ах, Хела!
      И простые эти слова звучали как музыка.
      – Может, нам зажарить немного мяса? – Анс стоял подле меня с несколькими свежесрубленными ветками в руках.
      – Думаю, тебе лучше лечь спать.
      – Страсть как кушать хочется, сэр. – Когда я заколебался, он добавил: – Я возьму, сколько вы позволите, не больше.
      – Бери сколько хочешь. Поджаришь кусок для Бертольда?
      – Да, сэр. С радостью. И для нее тоже, сэр, она захочет заморить червячка.
      – Не сомневаюсь. Но она может сама себе приготовить. Если она хочет есть с нами, она должна с нами работать – и будет лучше, если она с самого начала это усвоит.
      – И для вас тоже, сэр. Почту за честь, сэр.
      – Если Хела может сама себя обслужить, я тоже могу. – Я снял с плеча лук, сел у костра и взял у Анса одну из веток. – Будь добр, отрежь мне кусок.
      – Да, сэр. Еще не ложились, сэр, да?
      – Да, но поспать следует. Лягу, когда поем.
      Однако, когда Анс, Бертольд и Герда снова заснули, и даже Гильф заснул, лежа на боку и похрапывая, и одна только Хела осталась сидеть на корточках у костра, с насаженным на вертел куском мяса размером с два моих кулака, я еще долго сидел с ней, время от времени задавая вопросы и часто погружаясь в молчание, чтобы обдумать ее ответы.
      – У меня не так хорошо подвешен язык, – сказала она, – чтобы красиво болтать и услаждать слух мужчин. Иначе я бы неплохо устроилась в любом доме, где мне прислуживали бы старухи да рабы вроде моего новоиспеченного отца и на ужин подавали бы целого быка, когда я пожелаю. – Она рассмеялась, и я увидел, что зубы у нее вдвое больше моих. – Но вы сами видите, какая я, сэр рыцарь. Какой инеистый великан захочет взять меня в жены? Они любят своих соплеменниц, которые бегают к ним по ночам из Йотунхоума. Или южных женщин, крохотного росточка, с умелыми руками и медоточивыми устами. «О! О, какой ты огромный! Возьми меня!» Поэтому я отправилась в Мышиные горы, на поиски мужчин своего роста, и нашла, и служила им, как женщина служит мужчине, и в награду получала лишь тумаки да шишки.
      – Они прогнали тебя? – спросил я.
      – Пинками. Заметили мой нож?
      Я кивнул.
      – Он не заметил! – Хела басовито рассмеялась. – Говорят, на юге живут так называемые мужчины, которые бледнеют при виде стального клинка. Глупцы! Таким ножом не отнимают жизни.
      – Сколько тебе лет, Хела?
      – Я уже достаточно умна, чтобы отличить кота от катафалка. Вас беспокоит, что я прибежала к матери, сэр рыцарь?
      Она сняла мясо с вертела, попробовала кусочек, потом вытерла губы рукой и облизала пальцы.
      – Нет. Ты была голодна. Уверен, в трудную минуту я сделал бы то же самое, будь у меня мать.
      – Мы подстерегаем путников на Военной дороге, я и Хеймир. – Хела насадила кусок мяса обратно на вертел и сунула в костер. – Некоторые дают нам что-нибудь, иногда.
      – Вы ничего не попросили у меня, когда я проезжал там.
      – Не видели вас, сэр. Сколько у вас лошадей?
      – Ты имеешь в виду, вьючных? Ни одной.
      – Тогда что вы могли дать нам, сэр рыцарь? – Хела улыбнулась, и хотя улыбка была не особенно приятной, я почувствовал, что она постаралась улыбнуться именно приятно. – Даже попрошайки не работают даром.
      – Мне действительно нечего было дать вам. Вы бы меня ограбили?
      – Рыцаря-то? На коне и с мечом? – Она снова рассмеялась. – Нет, только не я! И не Хеймир. У него не хватило бы духу сразиться с рыцарем. Мы предпочитаем иметь дело с разбойниками, сэр рыцарь, которые возвращаются домой после набегов и ведут за собой угрюмых рабов, тесно связанных друг с другом, что твои гирлянды сосисок, а впереди гонят коров и лошадей. – Хела возвысила голос до жалобного воя. – Да будут благословенны все истинные ангриды! Да будет благословенна Ангр, истинная мать, произведшая вас на свет! Ваша мать расточит вам столько милостивых улыбок, сколько трофеев вы захватили на Военной дороге. Не дайте помереть с голоду, о могучие воины! Подайте нам с братом! Самую малость, ничтожную кроху, господа хорошие! – Она вызвысила голос еще сильнее. – Кусочек мяса мне! Хлебушка моему брату! Милосердие к детям – добродетель героев!Так мы голосили и тащились за ними, надеясь стянуть у них что-нибудь при случае. – Она потрясла головой.
      – Такая жизнь не для девушки. Даже если девушка такая большая, как ты, – хотя по слухам, в Кингсдуме сотни девушек побираются. Что ты собираешься делать теперь, когда поешь?
      – Следовать за вами, сэр рыцарь, покуда вы будете кормить меня и маму. Рыть коренья, коли вы прикажете.
      Хела снова потрясла головой, еще энергичнее, а я обернулся и взглянул на Гильфа, который проснулся с тихим рычанием.
      – Еще я умею доить, разделывать туши и пахать, – быстро добавила она, – и могу утащить на себе больше, чем ваш мул. Испытайте меня. А если… у вас же нет с собой служанки? Вам не холодно спать одному?
      Благодаря Облаку перед моим внутренним оком на миг возникла неясная фигура, крупнее обычного мужчины, с веревкой в руках.
      В непроглядном ночном мраке, стеной обступавшем нашу маленькую лужайку, звонкими колокольчиками рассыпался смех Ури.
      – Вот горячая служанка, чтобы согревать его, когда понадобится; служанка, которая легко уместится с ним под одним одеялом.
      – Кто это? – Хела уставилась в темноту.
      – Рабыня облюбованной тобой жертвы. – Ури вступила в круг света от костра. – Господин, там здоровенный верзила у вас за спиной…
      – С веревкой, которой собирается удавить меня. – Я кивнул. – Его сестра уже дважды заступалась за меня.
      Хела отвернулась от Ури и уставилась на меня.
      – Вы знали, что он там? Клянусь Имиром!
      – И Гильф знал. Сомневаюсь, что он сумел бы накинуть веревку мне на шею.
      – Или захотел бы. Кто это?
      – Эльфийская дева.
      – Они все такие красные?
      – Только самые лучшие, – сказала Ури, – и такой цвет нам нравится больше, чем розовый в коричневую крапинку.
      – Позови брата, – сказал я Хеле. – Наверное, он тоже голоден.
      Она встала и подняла над головой вертел с куском дымящейся, шипящей свинины.
      – Хеймир! Это тебе!
      Он был еще больше Хелы, с могучими плечами, заставившими меня вспомнить Орга, и такой худой, что ребра торчали. Тяжелая челюсть, широкий нос и совиные глаза говорили об уме тупом и неразвитом.
      Я знаком пригласил его сесть.
      – Поешь. Герда будет рада видеть тебя.
      Хела протянула вертел. Он взял, уставился на мясо долгим взглядом, а потом наконец принялся жадно есть.
      – Ты объяснила мне, почему ты покинула горы, – обратился я к Хеле, – но не сказала, почему твой брат сделал то же самое.
      – Он ушел со мной из старого дома. И ушел из нового, чтобы не расставаться со мной. Вы думаете, он тупой.
      Я промолчал.
      – Говорит он плоховато, истинная правда. Еще хуже меня, хотя я тоже чаще всего и двух слов связать не могу.
      – Я бы назвала тебя скорее балаболкой, – заметила Ури.
      – Ты рабыня сэра рыцаря? Рабам следует петь слаще, иначе беды не миновать.
      Ури повернулась ко мне:
      – Вам когда-нибудь приходилось кормить меня?
      – Нет, – сказал я.
      – Или платить мне?
      – Нет.
      – Однако мы верно служили вам? Баки и я?
      – Ты хочешь знать, что Баки рассказала мне? Почти ничего.
      – Она умерла?
      – Нет, – снова сказал я.
      – А что случилось?
      – Мы говорили о тебе. – Я тщательно подбирал слова. – Почему ты не сообщила мне, что у нее сломан позвоночник, и не позвала на помошь.
      Хела хихикнула – такой звук, словно сошла небольшая лавина.
      – Она не знает, что ответить, сэр рыцарь. Черные мысли омрачили ее красное лицо. Скажите, они и вправду живут под землей? Мне мама говорила.
      – Они живут в мире, расположенном под нашим. Я бы не сказал, что это под землей.
      – Почему она не уходит к своим?
      – А ты бы ушла к своим, – спросила Ури, – если бы сумела подняться в Элизий?
      На лице Хелы отразилось беспокойство.
      – А что это такое?
      – Мир, где правит Верховный Бог. – Ури встала. – Вы хотите, чтобы я вернулась в Эльфрис? Хорошо, я вернусь. Но, господин, если вам придется кормить эту огромную грязную бабищу…
      – Я действительно хочу, чтобы ты вернулась, – сказал я, – но не в Эльфрис, а в Утгард. Тауг уже наверняка там, и твоя сестра тоже. Принеси мне вести о них.
      – Я постараюсь. – Ури напоследок метнула взгляд на Хелу. – Они с братцем через неделю пустят вас по миру.
      – Надеюсь, здесь я управлюсь без посторонней помощи. Ступай.
      Ури исчезла в ночи.
      Я снял мясо со своего вертела и принялся есть. Хела спросила, можно ли взять еще мяса, и я кивнул. Отрезав кусок от туши, она спросила:
      – Вы направляетесь в горы?
      – Да. Чтобы встать караулом в горном ущелье. Это наказание, назначенное мне герцогом Мардером, и я должен выполнить приказ, прежде чем отправиться на поиски любимой женщины.
      – Люди, что живут там, не любят нас.
      Я проглотил последний кусок кабанины и улегся на землю, закутавшись в плащ.
      – Они и меня не любят. Будем держаться друг друга, если хочешь.
      Впервые за все время Хеймир подал голос, обращаясь к сестре:
      – Спи. Я посторожу.

Глава 8
ХОЗЯЕВА МАНИ