Рыцарь-чародей - Чародей

      – Нет, сэр!
      Выронив Мани из рук, Ульфа обняла и поцеловала Поука.
      – Вы двое скоро снова будете вместе, – пообещал я. – Во всяком случае, я надеюсь.
      – Я вышел, поскольку хочу поехать с вами, – сказал Свон. – Да, вы говорили, что добрались до замка беспрепятственно, но, возможно, отсюда нам придется прорываться с боем, а вы с женщиной.
      – Ты не можешь поехать туда, куда направимся мы, – сказал я.
      Я подсадил Ульфу и вскочил в седло за ней. Когда я сидел верхом, мои глаза находились ниже уровня глаз Шилдстара или Тиази, и все же мне казалось, что я смотрю на Свона, Гарваона и Поука с огромной высоты, – что Облако стоит на некой незримой, но одновременно совершенно реальной башне. Я свистнул Гильфа и увидел, как он мощным прыжком взмыл в воздух и помчался к частоколу из бревен, венчающему крепостную стену, а затем (оставив частокол позади) устремился к краю темного зимнего облака и бледной луне, выглядывающей из-за него.
      Ульфа послала Поуку воздушный поцелуй, а он шагнул вперед и поцеловал кончики ее пальцев.
      Потом я легко пришпорил Облако и представил себя (вместе с Ульфой) верхом на Облаке, галопом скачущей по небу. И мысленный образ мгновенно стал явью, и знамя на моем копье – зеленое знамя, сшитое из лоскутков капитанской женой – захлопало на холодном ветру.
      Ульфа застонала и зажмурилась, изо всех сил вцепившись в высокую стальную луку боевого седла. Я завернул женщину в свой плащ и оглянулся на Утгард, который быстро уменьшался и растворялся в ночной мгле и в считаные секунды превратился в россыпь крохотных огоньков – россыпь звезд в ночи Митгартра.
      Тауг выбежал из конюшни в тот момент, когда Поук поцеловал руку Ульфы. Он знал, что Ульфа не смотрит, но все же счел нужным помахать на прощание – и помахал, глотая слезы. В детстве Ульфа всегда командовала. Он протестовал против такого положения дел часто и громко и признавал старшинство сестры, только когда собирался извлечь из этого выгоду. Когда он стал старше и сильнее, они начали драться.
      Теперь, возможно, он никогда больше не увидит Ульфу. Прошлое, вновь обретенное в лице и голосе сестры, опять уходило от него. И потому Тауг махал рукой, зная, что она не думает о нем, и чувствуя, как от слез намокает повязка на лице. Стыдясь своих слез, но продолжая плакать и махать, махать вслед Ульфе.
      Я свистнул, и Гильф легко взбежал по склону воздушного холма. Через несколько секунд мы с Ульфой взлетели следом, верхом на гордой длинноногой кобылице, серой, как облако, и быстрой, как ветер. Мы четверо стремительно удалялись на юг, становясь все меньше для наблюдателей с земли, – словно лебеди, улетающие в теплые страны, когда болота сковывает льдом; крупные, грузные птицы, на вид слишком большие, чтобы летать, похожие на белые точки на фоне Ская, совсем крохотные и постепенно тускнеющие и исчезающие вдали.
      – Как?… Как он это сделал? – спросил Гарваон, обращаясь ко всем сразу и ни к кому в отдельности.
      Никто не ответил, и Тауг на мгновение задался вопросом, продолжит ли Поук притворяться слепым или же признается, что тоже видел, как Облако галопом поднялась в небо.
      Странный пронзительный вой, несущийся словно ниоткуда и со всех сторон сразу, раскатился по двору – более тоскливый и жуткий, чем вой преданного пса на могиле хозяина.
      – Что это, сэр? – Поук схватил Тауга за руку.
      – Орг. – Имя невольно сорвалось у него с языка.
      – Кто такой Орг? – спросил Гарваон.
      – Никто. – Тауг чувствовал пристальный взгляд Свона. – Я просто охнул от боли, когда Поук вцепился мне в руку.
      – Мы все устали, – сказал Свон. – Пойдемте спать.
      – Но ты видел. – Гарваон указал пальцем. – Ты и Тауг. Ты видел точно так же, как я.
      – «Вооружась копьем молитвы и буйный ветер оседлав, – процитировал Свон, – я направляюсь на луну, принять участие в турнире. По мне, так просто рукой подать».
      Гарваон передернул плечами, отчего кольца кольчуги зашуршали.
      – Он безумен, рыцарь из песни. В этом заключается весь ее смысл. Сэр Эйбел не безумен.
      – А мы точно сойдем с ума, – мягко промолвил Свон, – коли станем говорить об этом. – Он схватил Поука за плечо. – Ты ничего не видел, я знаю, но ты слышал наш разговор.
      – Да, сэр. Только я не понял, что произошло. Я знаю, что сэр Эйбел уехал и забрал с собой Ульфу, только я не помню, чтобы слышал стук копыт.
      – Тебе лучше помалкивать об этом. Я советую тебе как друг.
      – О, хорошо, сэр Свон, сэр. Меня спросят, куда делась Ульфа, непременно спросят. Ничего, если я скажу, что сэр Эйбел забрал ее с собой? Они же всяко узнают, что он приезжал.
      – Конечно. – Отпустив Поука, Свон повернулся к Таугу. – Ты не всегда был так осмотрителен, как мне хотелось бы.
      – Я знаю, сэр Свон. Но я ни словом не обмолвлюсь о том, что произошло сейчас.
      – Уж постарайся.
      – Вы видели Мани, сэр Свон? Кота леди Идн? Я имею в виду, королевы Идн.
      – Теперь он кот короля. Это же ты принес его сюда. Куда ты его дел?
      – Не я, сэр Свон, а моя сестра. Только у нее кота не было, когда она уезжала с сэром Эйбелом.
      – Тебе стоит найти Мани, прежде чем отправляться на боковую, – сказал Свон, а когда Тауг отправился искать в сгустившихся под башней тенях, пробормотал: – Я лично иду спать, кот или не кот. Доброй ночи, сэр Гарваон. Поук, в прошлом мы с тобой враждовали. Теперь я рыцарь, а ты слепой. Если ты держишь на меня зло…
      – Не держу, сэр! Только не я!
      – Я в любом случае не стал бы тебя винить. И я не сделаю попытки отомстить тебе никогда в жизни. Вот моя рука. – Свон протянул руку. – Давай надеяться, что мы с тобой выберемся из Йотунленда живыми.
      Поук нашарил руку Свона и крепко пожал.
      – Вы были оруженосцем сэра Эйбела, – сказал Гарваон. – Вы должны знать о нем больше, чем остальные.
      Оглянувшись назад, Тауг увидел, как Свон качает головой, и услышал, как он говорит:
      – Я не узнал и десятой части того, чему он мог научить меня. О чем глубоко сожалею.
      Они трое вошли под арку прохода для вылазок и скрылись из виду. Тауг сплюнул, сжал кулаки большими пальцами внутрь, чтобы согреть последние, и на блаженный миг прислонился к каменной стене башни.
      – Я мог бы улечься прямо здесь, – пробормотал он, – улечься, закутаться в плащ и заснуть. К утру я бы окоченел, но сейчас мне все равно.
      Он зевнул и передернул плечами, как недавно сделал Гарваон, а потом направился к конюшне. Мани явно в состоянии вернуться в Утгард без посторонней помощи, и Тауг решил, что кот наверняка уже лежит, свернувшись клубком, подле спящей Этелы.
      В конюшне рабы, разбуженные и поставленные работать сэром Эйбелом, укладывались обратно в свои постели. Как можно громче Тауг сказал:
      – Слушайте, все вы! Я вернусь завтра утром, когда смогу осмотреть все здесь при дневном свете, и меня будет интересовать не только мой собственный конь. Советую вам позаботиться о том, чтобы все до единой лошади были почищены и обеспечены кормом, водой и подстилкой из свежей соломы. Не говорите потом, что вас не предупреждали.
      Несколько рабов пробормотали, что все будет сделано.
      – Я ищу кота. Большого… – Тауг запоздало сообразил, что эти рабы действительно слепые. – Большого пушистого кота. Он принадлежит королю. Оставьте его у себя, коли найдете, обращайтесь с ним хорошо и доложите мне, когда я вернусь.
      Они клятвенно пообещали так и сделать, и Тауг вернулся к башне, еле волоча ноги. Он долго стучал, прежде чем дверь открылась.
      – Я думал, все уже вернулись, – сказал Арн, и Тауг объяснил, что он последний, и предупредил насчет Мани.
      Несомненно, Арн пообещал смотреть в оба. Едва лишь Тауг начал с трудом карабкаться вверх по высоченным ступенькам, он напрочь забыл свой разговор с часовым. Эта часть башни представляла собой практически сплошной каменный массив, прорезанный несколькими коридорами. С несколькими душными помещениями вроде караульной и лестницей, ведущей в подземную темницу, подобную руднику, пробитому в скальной породе. Тауг почти физически ощущал всю колоссальную тяжесть Утгарда, словно готовую обрушиться на него, – смертельную угрозу, перед которой следовало бы съежиться от ужаса и перед которой он действительно съежился бы, когда бы не чудовищная усталость.
      – Если ведьма появится, я не стану с ней разговаривать, – сказал он себе. – Я лягу и прикрою голову руками. Если она захочет убить меня, пускай убивает.
      Но Халд не появилась, и лестница – которая всегда казалась бесконечной, но впервые настолькобесконечной, – наконец закончилась. Камин в комнате ярко горел, и хотя Мани нигде видно не было, Мечедробитель лежал на широкой кровати возле спящей Этелы, вместе с перевязью и человеческих размеров кинжалом, купленным мной в Иррингсмауте.
      – Мы проделали долгий путь, и по жуткому холоду, – сказал я, – но мы уже близки к цели.
      Стуча зубами, Ульфа проговорила:
      – Я готова проделать и вдвое долгий путь, коли это путь домой. – А потом добавила: – Вы привезете Поука? Привезете ко мне?
      – А ты такая жена, к которой Поуку хотелось бы вернуться?
      – Думаю, да. Я старалась быть примерной женой.
      – Тогда Поук сам вернется к тебе при необходимости.
      Сейчас внизу виднелись лишь мечущиеся на ветру верхушки деревьев, но Облако легким галопом спускалась по склону воздушного холма. Гильф, погнавшийся за дикими гусями, сильно отстал и почти скрылся из виду. Я свистнул.
      – Вы знаете, – сказала Ульфа, – я не раз слышала такой свист ночью, но думала, это ветер.
      – Вероятно, ты не ошибалась. Видишь, как он дует сейчас? Ветер свистит громче меня.
      – Но он не такой холодный, как раньше.
      – Здесь еще только осень. Надвигается гроза.
      – Это Гленнидам? Вон те дома? Те маленькие поля среди лесов?
      – Думаю, да. Хотя, возможно, я сбился с пути.
      – Обнимите меня, прижмите к себе покрепче.
      Я крепко обхватил Ульфу одной рукой, как в первый момент, когда Облако взмыла в небо.
      – Не бойся.
      – Я не боюсь. – Ульфа вздохнула. – Когда я ушла из дому… такое ощущение, будто давным-давно…
      – Так и есть.
      – Это Гленнидам! – Она указала пальцем. – Вон наш дом!
      Я кивнул и немного придержал Облако, переводя на шаг.
      – Тогда я думала, мы с вами поженимся и вернемся сюда вместе – рыцарь со своей леди, вдвоем на одном коне. Когда я ночевала в придорожных кустах, уткнувшись лицом в сухие листья и колючие ветки, я мечтала об этом, чтобы справиться со страхом. Но такому не бывать.
      – Не бывать, – эхом повторил я.
      – Я и не хочу этого, больше не хочу. Я люблю Поука, а Поук любит меня. Но сейчас… сейчас моя мечта почти сбылась. Мы собираемся нарожать детей. Мы с ним хотим детей, оба. Когда они вырастут и станут достаточно смышлеными, чтобы все понимать, я расскажу им про Утгард и про то, как я покинула замок с вами, верхом на серой лошади, как скакала между облаков, похожих на скалы, и луна висела над самой моей головой, просто на расстоянии вытянутой руки. Они решат, что я все сочиняю.
      Облако пошатнулась под крепким порывом ветра, взметнувшим гриву, точно знамя.
      – Они решат, что я все сочиняю, – повторила Ульфа. – И спустя какое-то время я сама так решу. Обнимите меня покрепче.
      Я выполнил просьбу.
      – Вот счастливейшая минута моей жизни, прекрасное мгновенье.
      Никто из нас больше не промолвил ни слова, покуда Облако не стала всеми четырьмя копытами на твердую землю. Я спешился, бросил поводья и снял Ульфу с седла.
      – Благодарю вас, – сказала она. – Я в жизни не смогу отблагодарить вас в полной мере, и даже не стану пытаться, но я буду всем рассказывать про вас до скончания моих дней.
      – Я когда-нибудь благодарил тебя за одежду, которую ты сшила мне? Или извинялся за то, что забрал с собой твоего брата?
      – Да, но это в любом случае не имеет значения.
      Я повернулся, чтобы уйти, но она схватила меня за руку:
      – Вы не войдете? Там наверняка есть еда, и я приготовлю вам все, что только найду.
      – Я не хочу оставлять Облако здесь.
      – Всего на минутку, прошу вас. Согрейте руки у очага, прежде чем уехать.
      Я немного поколебался, а потом кивнул, поняв, насколько это важно для нее.
      Передняя дверь оказалась запертой на засов. Ульфа провела меня к задней, через которую я покинул дом в далеком прошлом, и прутиком вытянула наружу веревочку от щеколды. В кухне, где на моей памяти ее мать сидела съежившись в углу, царила тьма, хотя в очаге еще теплился огонь. Ульфа подкинула дров и опустилась на колени, чтобы раздуть пламя.
      – Он кажется таким маленьким!
      Осенний ветер жалобно застонал, когда она открыла дверь, за которой я увидел две свиные туши, обезглавленные и выпотрошенные, подвешенные за задние ноги.
      – Отец уже забивает свиней. Я зажарю мясо на вилке скорее, чем вы успеете присесть.
      Грея руки у очага, как она предлагала, я помотал головой.
      – Все равно присядьте. Вы, наверное, устали. Я отрежу вам хлеба.
      Гильф, вошедший следом за нами, заявил:
      – Я бы съел мяса.
      Ульфа изумленно уставилась на него:
      – Это вы сказали?
      Я помотал головой.
      – Я знала, что кот умеет разговаривать. Я слышала своими ушами.
      Ветер завыл в дыхомоде, легко вороша пепел.
      – Сырая свинина вредна собакам. Всем вредна. – Она распахнула дверцы высокого буфета и нашла там кости с изрядным количеством мяса на них. – Несомненно, мама оставила кости для супа, но я отдам их вашему псу.
      Ответа не последовало. Я уже вышел из дому, и несколько мгновений на кухне царила тишина, нарушаемая лишь скрипом двери, которая ходила на петлях взад-вперед, а потом (с налетевшим порывом ветра) шумно захлопнулась.
      Когда-то далеким солнечным днем я бежал по этому полю с такой же целью, по колосящемуся ячменному полю. Сейчас ячмень уже сжали. Я бежал по стерне, левой рукой придерживая Этерне, чтобы меч не хлопал по бедру.
      –  Дизири? Дизири?
      Никто не отклинулся на мой зов, но все же я услышал ответ: листья прошептали мне за нее «я здесь».
      –  Дизири!
       Ты не сможешь найти меня.
      Я остановился, напрягая слух, но листья молчали.
      – Не смогу, – признал я. – Я обшарю все семь миров в поисках тебя и выверну наизнанку Митгартр и Эльфрис, точно пустые мешки. Но я не найду тебя, покуда ты сама не пожелаешь явиться мне. Я знаю.
       Сдаешься?
      – Да, я сдаюсь. – Я поднял руки.
      – Я здесь.
      Она выступила из-за темного ствола огромного дерева, и, хотя я почти ничего не различал в темноте, я увидел ее: высокую, как очень и очень немногие женщины, тоненькую, как ни одна женщина на свете, и слишком красивую, чтобы я мог в полной мере осознать, насколько она красива.
      Я заключил Дизири в объятья, и мы поцеловались. Ее губы были слаще меда и горячими от дыхания жизни; и не было никаких ошибок, которые имели бы значение, поскольку не было таких ошибок, которые мы не могли бы исправить; и была любовь длиною в нашу жизнь, и любовь имела значение – она всегда имеет значение.
      Мы отстранились друг от друга, и мне показалось, будто наш поцелуй длился целую вечность, но и вечности было мало.
      – У тебя меч Этерне. – Судя по голосу, она улыбалась.
      – Он тебе нужен? – задыхаясь, проговорил я. – Он твой.
      – Он уже принадлежит мне, – сказала она, – поскольку он твой. Знаешь, почему он называется Этерне?
      – Потому что он почти так же прекрасен, как ты, а красота вечна.
      Мы снова поцеловались.
      – Ты постарел, – сказала она, когда мы снова отстранились друг от друга. – У тебя появились залысины.
      – И потолстел. Тебе я могу ростить все, что угодно.
      Она рассмеялась: веселый звон серебряных колокольчиков.
      – Даже любовника помоложе?
      – Все, что угодно, – повторил я.
      – Тогда я заведу любовника помоложе, и им станешь ты.
      Неистовый порыв ветра налетел на нас, и я завернул Дизири в свой плащ, как недавно заворачивал Ульфу.
      – Я сам могу стать моложе, но только применив способности, обретенные в Скае.
      – Да неужели? – Вся веселость всех юных дев прозвучала в ее смехе.
      – Но для этого мне придется вернуться туда, во исполнение своей клятвы.
      – Однако ты запросто скакал среди облаков.
      – Облако подняла меня в небо, я здесь ни при чем.
      Мы опять слились в поцелуе, а когда оторвались друг от друга, обнаружили, что лежим на земле.
      – Игра почти закончилась, – прошептала она. – Я пришла, чтобы сообщить тебе именно это. Неужто ты думал, что она будет продолжаться вечно?
      Когда Гильф нашел меня, я сидел один, кутаясь в плащ и плача.
      – Я поел, – сказал Гильф. – Нам надо идти. Я кивнул и поднялся на ноги.
      Облако ждала нас в деревне, стоя задом к ветру. Верхом на ней я поднимался все выше и выше, покуда не оставил грозу внизу; но здесь все равно дул крепкий ветер и было очень холодно. Когда я наконец достиг нашего лагеря в Йотунленде, то едва сумел спешиться, чуть не упав при этом.
      – Больше никаких ночных поездок, – пообещал я, и Облако радостно кивнула и наполнила мой ум мыслями об озаренных солнцем облачных горах, вечно меняющихся и вечно новых.
      – Хотите, я принесу одеяло, сэр? – Голос принадлежал Ансу. – Я поддерживал ваш костер.
      Я кивнул; по правде говоря, я крайне нуждался в одеяле и костре, но сказал:
      – Ты должен прислуживать королеве Идн, Анс, а не мне.
      – Она спит, сэр. Сейчас я ей не нужен. Я тоже спал, почти все время. Только иногда вставал, чтобы подбросить сучьев в огонь.
      – Спасибо. – Я снял шлем и сильно потер голову окоченевшими пальцами. – Но тебе надо выспаться. Скоро начнет светать.
      – Сейчас лягу, только сперва помогу вам разуться, сэр. Понимая, что разуваться я должен сам, я все же сел на землю и позволил Ансу стянуть с себя сапоги, а пока Анс очищал их от грязи, с трудом стащил с себя кольчугу.
      – Мне нужна чистая одежда, – сонным голосом проговорил я. – Полагаю, в Утгарде я достану что-нибудь.
      – Снимите рубашку и штаны, я постираю в реке, – решительно предложил Анс. – Высушу у костра в два счета.
      Соблазн был слишком велик.
      – Анс?
      – Да, сэр?
      – Одна женщина сказала, что у меня появились залысины.
      – Да, сэр.
      – Это правда.
      Голый, я растянулся на одеялах, расстеленных Ансом у костра, и завернулся в них.
      – Да, сэр, – повторил Анс. – Они хорошо смотрятся, сэр.
      – Но я был в шлеме, поэтому они вообще никак не смотрелись. – Увидев, что Анс не понял, я добавил: – Вдобавок там было темно. Она не могла видеть линию волос.
      – Наверное, она видела вас в другой раз, сэр.
      Анс собрал грязные вещи, которые я снял.
      – Должно быть, так. И должно быть, она видела меня уже после моего возвращения из Ская. В Скае никто не стареет, Анс.
      – Да, сэр.
      – Вообще никто. Я пробыл там двадцать лет и, когда покидал Скай, выглядел не старше, чем в день прибытия. Теперь эти годы настигли меня. Правда, это не имеет значения.
      – Нет, сэр, не имеет.
      – Значение имеет то, что она наблюдала за мной. Я знаю, Баки и Ури наблюдают за нами из Эльфриса, как мы наблюдаем за оверкинами.
      – В жизни не видал ни одного, сэр.
      – Видят только те, кто смотрит. Мы видим то, что хотим увидеть.
      – Как скажете, сэр.
      – Ты собираешься заняться стиркой сейчас?
      – Да, сэр.
      – Я хочу попросить тебя еще об одном одолжении, пока ты здесь. Ты уже расседлал Облако?
      – Нет, сэр. Еще нет. Я расседлаю, сэр.
      – Сделай милость. И позаботься о ней должным образом. К седлу приторочены колчан и чехол с луком. Вытащи лук и сними с него тетиву.
      – Да, сэр.
      – Принеси тетиву мне. Если я засну, вложи ее мне в руку. Несомненно, Анс ответил «да, сэр»; несмотря на всю свою неотесанность, Анс был хорошим слугой. Хотя он наверняка ответил именно так, я его не услышал.

Глава 19
ПРОСЬБА ТАУГА

      Мани услышал сопение и бормотанье Анса, расстегивавшего подпругу и ласково успокаивавшего Облако, и низко присел на задние лапы в моей правой переметной суме. Сейчас переметные сумы снимут, напомнил себе Мани, и бросят куда-нибудь. Будет удар о землю (он весь напружинился), но просто неприятный, а не опасный.
      Прямо у него над ухом раздался шорох: лук вытаскивали из чехла. Неужели Анс (невнятно бормотавший голос явно принадлежал Ансу) намеревается убить ни в чем не повинного кота?
      Нет, поскольку вновь раздавшийся шорох со всей определенностью свидетельствовал о том, что лук засовывают обратно. Глухой стук, с которым конец лука ударился о дно жесткого кожаного чехла, не оставлял сомнений – если только Мани не ошибся в своем предположении насчет лука. Анс не знал, что находится в чехле, и решил посмотреть, годится ли содержимое в пищу или для игры. Убедившись, что не годится, он благоразумно положил вещь на место.
      Последняя мысль вызвала воспоминания о самых разных случаях, когда сам Мани неклал на место чужие вещи и… Анс поднимает переметные сумы! Ну все, сейчас они грохнутся на землю!
      Однако ничего подобного не произошло. Переметные сумы оказались в Другом Месте, где на смену медленным шагам щиплющей траву кобылы пришло легкое, чуть заметное покачивание. Мани крепко зажмурил глаза и стал считать, пока не сбился со счета где-то между двадцатью и тридцатью, а потом отважился осторожно выглянуть из-под клапана.
      Анс ушел. Я лежал под одеялом у костра. Благоприятнее условий не придумать.
      Когда он залезал в суму, самым сложным было развязать ремешок, стягивавший горловину. Но Мани (искушенный в делах такого рода) усердно работал зубами и когтями. Забравшись внутрь, он просто пропустил один конец ремешка через петлю на другом конце и оставил болтаться так. Теперь даже не возникло необходимости распускать ремешок, ибо он сам распустился, когда Мани приподнял клапан сумы. Наполовину высунувшись наружу, он осмотрелся по сторонам.
      Переметные сумы висели на ветке над самой землей. Рядом, на ветке потолще, висели седло и узда Облака. Сама она каталась по припорошенной снегом траве, как делают кошки. Облако, подумал Мани, необычайно грациозное животное, и вполне вероятно, среди ее далеких предков были коты.
      Он спрыгнул вниз, припал к земле и немного подождал с целью убедиться, что никто его не заметил. Все тихо, если не считать слабого плеска в отдалении. Наверное, рыбы прыгают в воде. Большие такие рыбины, а даже пескарики весьма недурственны. Мани облизнулся.
      За деревом – еще костры и палатки. В одной крепко спит огромная женщина, распространяя вокруг винный дух. Рядом с ней храпит мужчина со светлыми усами. Перед другой палаткой лежит щит, со вкусом украшенный изображениями пятнистых котов; а внутри спит дюжина мужчин. Один пошевелился, и Мани поспешно выскочил наружу. Черный, безусловно, наилучший из всех цветов. Бесспорно, наилучший для котов. «Интересно знать, каково приходится белым котам? – размышлял Мани. – Как они могут жить а тем более выполнять свои кошачьи обязанности, если они видны ночью?»
      Оставался еще роскошный шатер, который, Мани не сомневался, принадлежал Идн. Он смело вошел внутрь, увидел спящую Идн (старая служанка в ногах постели тоже спала) и, легко запрыгнув к ней на грудь, выражал в обычной кошачьей манере свои любовь и почтение, покуда она не проснулась.
      – Тысяча извинений, ваше величество. – Он с наигранной скромностью потупил взгляд. – Знаю, я злоупотребляю вашим добрым отношением.
      – Мани! Что ты здесь делаешь?
      – Докладываю, ваше величество. Покидая Утгард, вы поручили мне держать ухо востро и предупредили, что по возвращении потребуете от меня обстоятельного отчета обо всем, что я слышал. Я много чего слышал и, когда мне представилась возможность сделать вам промежуточный доклад, я за нее ухватился. Вам многое следует узнать.
      – Как ты добрался сюда? Ты же не мог пройти такое расстояние?
      – Мне и не пришлось, ваше величество. – Мани на мгновение задумался о нравственной стороне ситуации. Соображения нравственности редко его беспокоили, однако он чувствовал, что сейчас один из тех редких случаев, когда их следует принимать в расчет. – Мой бывший хозяин, доблестный рыцарь, к которому я по-прежнему питаю самые теплые чувства, довез меня в переметной суме, ваше величество.
      – Сэр Эйбел? – Мани все время надеялся, что Идн прижмет его к груди и погладит, и она наконец сделала это. – Мани, сэр Эйбел здесь – с нами, в горах, – а не в Утгарде. Я разговаривала с ним сегодня вечером.
      – Уже почти утро, ваше величество.
      – Хорошо, я разговаривала с ним вчера вечером. Ты хочешь сказать, что он доехал до Утгарда и вернулся обратно за одну ночь?
      – Нет, ваше величество, ибо я не знаю.
      Старая женщина беспокойно пошевелилась, и Идн прошептала:
      – Спи, спи, Герда. Ничего особенного.
      – Ваше величество нередко ставят под сомнение мою правдивость, – холодно сказал Мани. – Ваше величество склонны сомневаться и в моем здравомыслии тоже. Однако я…
      – Я не хотела тебя обидеть, – заявила Идн, – и не имела в виду тебя, когда сказала «ничего особенного», я просто хотела успокоить Герду, чтобы она заснула. Но сэр Эйбел… он просто не мог доехать до Утгарда и вернуться обратно так быстро.
      – Несомненно, ваше величество правы. – Тон Мани смягчился. – Но я не говорил, что он это сделал, я только сказал, что ехал в его переметной суме. Так оно и было, ваше величество. Путешествуя таким образом, я прибыл совсем недавно и с самого момента своего прибытия искал вас. Изголодавшийся и изнуренный тяготами путешествия, которое вы сами называете долгим, я все же искал вас, а не отдохновения.
      – У нас мало съестного, но из имеющегося ты сможешь выбрать все, что пожелаешь.
      – В таком случае, возможно, я сумею раздобыть для вашего величества перепелку или куропатку, и ваше величество окажут мне великую честь, если примут любой мой дар такого рода. Но мне следует предупредить ваше величество, что сэр Эйбел не знал о моем нахождении в переметной суме. Наверное, лучше, чтобы он по-прежнему оставался в неведении.
      Идн не слушала.
      – Как мой супруг?
      – Я не лекарь…
      – Но проницательный наблюдатель, способный составить верное суждение о любом предмете. – Идн, достаточно долго гладившая Мани по голове, теперь почесала у него под нижней челюстью. – Как он?
      – Ваше беспокойство о нем делает вам честь, ваше величество. Я сам беспокоюсь. В целом он обращался со мной весьма учтиво.
      Идн вздохнула:
      – Я не люблю его. Не могу полюбить. Но я его жена. Благородные особы обязаны выполнять свой долг…
      – Разумеется, ваше величество.
      – А особы царственные должны делать еще больше. Рыцари служат своим лордам, лорды служат своему королю. Но король служит своему народу и своему престолу – иначе он просто тиран.
      – Королева, ваше величество…
      – Это женщина, а женщинам, обладающим вдвое меньшей силой против мужчин, приходится нести двойное бремя. Как он?
      – По-прежнему слаб, ваше величество, но заметно окреп со времени вашего отъезда. Он потерял много крови.
      – И перенес много физических мук. Я знаю. Он принимает пищу?
      – Кажется, суп, ваше величество. Бульон.
      – Он говорит обо мне?
      – С величайшей любовью, ваше величество. Мой прежний хозяин объяснил вашему супругу, что явился к нему по вашей просьбе, и его величество превознесли вас до небес, образно выражаясь.
      – Значит, он в сознании и разговаривает.
      – К счастью, ваше величество. – Мани деликатно кашлянул. – Он говорил о вашей мудрости, ваше величество. Разумеется, не только о ней, ибо он восхвалил и вашу красоту тоже. Но о вашей мудрости он отзывался в самых восторженных выражениях. Он… вы сочтете мои слова грубой лестью, ваше величество, однако я полагаю необходимым сказать вам.
      Идн кивнула – легкое движение головы, почти незаметное в сером свете раннего утра, сочащемся в палатку.
      – Он сравнил вашу проницательность с проницательностью первого министра, лорда Тиази, – промурлыкал Мани. – И поставил вас выше его.
      – Я поблагодарю своего супруга при первой же возможности, Мани. Он сделал мне величайший комплимент.
      – Действительно, ваше величество. Он также сравнил вас с вашим отцом в части остроты ума и опять-таки рассудил в вашу пользу. Данное обстоятельство, ваше величество, имеет известное отношение к моему появлению здесь.
      Идн отняла руку от Мани:
      – Надеюсь, ты не собираешься сообщить мне никаких сведений, компрометирующих моего отца.
      – Ваше величество – мудрейшая из судей. Ваш благородный отец страстно желает, чтобы сэр Эйбел поступил на службу к вашему царственному супругу.
      – Я знаю.
      – Поскольку в высшей степени впечатляющее предсказание убедило вашего благородного отца, что ваш престол будет стоять незыблемо, коли сэр Эйбел станет вассалом вашего царственного супруга. Ваш супруг желает того же самого по той же причине.
      – Мне все это известно, – резко сказала Идн. – Переходи к существу дела, Мани.
      Он легко поклонился, сидя на задних лапах.
      – Я и пытаюсь, ваше величество. Я счел необходимым предварить свое сообщение несколькими словами. Несомненно, вы также знаете, что ваш благородный отец замышляет погубить оруженосца Тауга.
      При последних словах Анс, который последнюю пару минут подслушивал у шатра, придвинулся чуть ближе.
      Свон разбудил Тауга, тряхнув за плечо.
      – Мне жаль, что приходится прерывать твой сон, но лорд Бил хочет поговорить с нами обоими.
      Этела села:
      – И я. Я с вами.
      – Тебе нужно помыться, – сказал Тауг.
      – Это всего лишь уголь из кузницы. – Этела попыталась оттереть пальцем темное пятно на руке. – Дым и все такое прочее.
      – Тебе действительно нужно помыться, – твердо повторил Тауг. – И переодеться во все чистое. Моя сестра…
      – Уехала с сэром Эйбелом, – резко закончил Свон. Тауг молча кивнул.
      – Жаль, что она не с нами. Жаль, что сэр Эйбел не с нами. Он не вернется, пока не приведет сюда герцога, так он сказал.