– Идти недалеко, – сказал Мани, – но неудобно. Ступайте вон туда, к большому хлеву. Нельзя ли мне забраться под ваш плащ, мой добрый господин?
      Я прикрыл кота плащом.
      – Я думал, теперь твоя хозяйка Идн.
      – Так и есть, – подтвердил Мани и пояснил: – Леди Идн – знатная особа. И потому она становится моей хозяйкой всякий раз, когда такое представляется целесообразным. Но и вы мне хозяин, как прежде. Коту трудно найти друзей в этом пустынном северном крае.
      – Вижу.
      – Надеюсь, не призрак моей прежней хозяйки, ибо я сам его не вижу. Но раньше видел. С тех самых пор, как мы покинули ее дом, она постоянно кружила вокруг нас, надеясь пособить как-нибудь. Теперь, узнав новости, которые она считает для нас важными… Вы знаете, что ваш пес увязался за нами?
      – Конечно. – Я обернулся взглянуть на Гильфа, поднявшего на меня блестящие глаза. – Знаю. Пусть тебя это не беспокоит.
      Упершись задними лапами в мою руку, Мани приподнялся и посмотрел мне через плечо.
      – Между вами двумя что-то происходит.
      – Ничего особенного, но ты сказал, твоя хозяйка сообщила тебе новость. Какую именно?
      – Один ваш друг получил тяжелое увечье.
      – Прискорбно слышать. – Свободной рукой я погладил Мани. – У меня не так уж много друзей.
      – А другой ваш друг не желает обращаться к вам за помощью, хотя и знает, что вы в силах помочь ей.
      Мои пальцы сомкнулись на шее кота.
      – Это Дизири? Отвечай!
      – Нет, честное слово. Другой друг.
      – Женщина. – Я натянул на голову капюшон плаща. – У меня провалы в памяти, Мани. О ком ты говоришь?
      – Об одной из красных эльфийских девушек. Имя я забыл, но в любом случае имена у них взаимозаменяемы.
      В хлеву было темно, хоть глаз выколи.
      – Сюда, – сказал Мани. – На сеновал. Там лестница.
      – Знаю. Я ночевал там однажды. Такое ощущение, что давным-давно.
      – Мне очень жаль, но ваш пес должен остаться здесь. – В голосе Мани не слышалось ни малейшего сожаления. – От него будет прок, коли он посторожит здесь, от незваных гостей. Насчет меня не беспокойтесь, я поеду на вашем плече.
      – Насчет тебя я нисколько не беспокоюсь, – прошептал я. – И я готов к незваным гостям. Расскажи еще что-нибудь.
      – В таком случае я усядусь здесь, – Мани вспрыгнул мне на плечо, – и удостоверюсь, что она все еще жива.
      С сеновала донесся слабый голос:
      – Г-господин?
      Я напряженно прислушивался к скрипу свежевыпавшего снега под чьими-то ногами и потому не ответил.
      Медленно, почти бесшумно дверь хлева приотворилась, и я увидел вертикальную полосу тусклого лунного света. Тауг проскользнул в хлев и громко вскрикнул, когда я схватил его за плечо.
      – Если ты хочешь стать рыцарем, то не должен так легко пугаться, – сказал я. – И зажмуривать глаза тоже не стоит.
      – У меня нет ничего дурного на уме, сэр.
      – Я и не подозревал тебя в дурных намерениях, а говорящий кот в любом возбудит любопытство.
      – Дело не в коте. Я знал, что Мани умеет разговаривать. Он разговаривал со мной и, думаю, разговаривает с леди Идн. Дело в вас: вы так интересно рассказывали про Скай, что мне захотелось остаться с вами и узнать побольше.
      Сверху донесся шепот:
      – Прошу вас, г-господин Эйбел…
      Мани прыгнул в темноту, с глухим стуком ударившись о бревенчатую стену, и через несколько секунд сообщил:
      – По-моему, у нее сломан позвоночник.
      – Я не могу ей помочь, – сказал я Таугу, – но ты можешь. Вот почему ты бодрствовал, когда должен был спать, и последовал за нами. Полезай на сеновал и исцели ее.
      Когда Тауг поднялся по лестнице, я сказал Гильфу:
      – Я вернусь в дом на минуту. Ты можешь пойти со мной или остаться здесь.
      – Я с вами, – прорычал он.
      Мы вернулись в дом, где нашли чашу и большую лампу Бимира. Когда мы вышли во двор, пламя затрепетало на ветру, и я прикрыл его ладонью.
      – Я хочу, чтобы ты поднялся наверх, – сказал я, когда мы вновь оказались в хлеву, – а люк, которым воспользовался Тауг, для тебя маловат. Видишь там большое отверстие, через которое сбрасывают сено?
      – Да.
      – Поставь передние лапы на край и подпрыгни, – думаю, ты легко туда заберешься.
      Гильф промолчал.
      – Великан, прежний хозяин фермы, просовывал в него голову. Значит, оно находится на высоте примерно в два моих роста. – Чтобы рассмотреть получше, я поднял лампу. – Скажем, род [Мера длины, примерно 5 м.] с небольшим. Все равно тебе не составит особого труда сделать это.
      – Мне не прыгнуть так высоко. – Гильф избегал встречаться со мной глазами.
      – Может, я поднимусь первым и позову тебя?
      Через несколько долгих мгновений Гильф кивнул. Взобраться по лестнице, не расплескав масло из лампы, было отнюдь не просто, однако мне удавалось сохранять равновесие, проворно перехватывая одной рукой перекладины. Я облегченно вздохнул, когда Тауг свесился вниз и взял у меня лампу.
      – Здесь эльф, – сообщил он.
      – Знаю. Баки, да?
      Мани выглянул из-за края люка:
      – Да, сэр Эйбел, и она ужасно страдает. Она глубоко признательна моей хозяйке и мне, но мы уже сделали все, что в наших силах.
      – Она зовет вас, – сказал Тауг.
      – Я ничем не могу помочь, – сказал я, забираясь на сеновал. – Я надеялся, что ты уже исцелил ее.
      – Я не умею!
      Из темноты донесся стон Баки.
      Я отыскал девушку и сел на солому рядом с ней.
      – Она страшно мучится, – сказал я Таугу. – А ты теряешь время. Опустись на колени.
      Он подчинился.
      – Проведи пальцами по телу Баки. Осторожно! Очень осторожно!
      – Не могу.
      – Можешь. Вот в чем дело. Для нее ты бог. Не для меня и не для Мани. Но для нее – бог. Митгартр – высший мир по отношению к Эльфрису.
      Тауг попытался, но ничего не произошло.
      – Представь ее целой и невредимой. Исцеленной. Живой и здоровой. Прыгающей, танцующей, ходящей колесом. Она делала все это, покуда с ней не приключилось несчастье. Представь, какой она была раньше.
      Тауг попытался, зажмурив глаза и плотно сжав губы.
      – Что-нибудь происходит?
      – Нет. Все произойдет не постепенно, а в один миг: закончится, не успев начаться, – и ты сразу поймешь. Ты почувствуешь проходящий сквозь тело поток силы, которая исцелит бедняжку.
      – Г-господин… – выдохнула Баки.
      – Я не могу помочь тебе, – сказал я, – но Тауг может и поможет. Ты веришь в Тауга? Надо верить, иначе умрешь.
      – Вы… пили мою кровь, господин.
      – Я помню, и я отблагодарю тебя, коли сумею. Сейчас я не в силах помочь тебе. Это должен сделать Тауг.
      – Прошу вас, Тауг! Я… поклоняюсь вам. Пусть меня убьют, но я буду поклоняться вам. Я принесу жертву на ваш алтарь, сожгу дары… животных, рыбу, хлеб. – Баки задыхалась, выше пояса ее били судороги.
      – Кем ты клянешься? – по возможности требовательнее спросил я.
      – Им! Великим Таугом!
      – Не Сетром?
      – Я отрекаюсь от него. – Голос Баки упал до шепота. – Я снова отрекаюсь от него. О, попытайтесь, Тауг! Попытайтесь! Я построю храм в вашу честь. Я сделаю все, что угодно!
      – Я пытаюсь. – Тауг снова закрыл глаза.
      Я склонился над Баки:
      – Отрекись от него по двум его именам, сейчас и навеки. Поверь, он не может исцелить тебя.
      – Я отрекаюсь от Сетра по имени Гарсег! Я отрекаюсь от Гарсега по имени Сетр! Навсегда, навсегда, навеки!
      – Кто твоя мать?
      – Кулили!
      Я положил руку на плечо Таугу:
      – Она в твоем сознании, поверь мне. Она мысль, видение. У тебя есть нож?
      Он помотал головой:
      – Только меч.
      – У меня есть. – Я вытащил маленький нож, которым когда-то выстругал лук, и отдал Таугу вместе с чашей. – Сделай надрез на руке, длинный, но неглубокий. Я посвечу тебе лампой. Кровь станет стекать к пальцам. Подставь чашу. Когда она наполнится, дай Баки выпить.
      Закрыв глаза, Тауг завернул рукав и полоснул по руке ножом.
      – Поднеси чашу к ее губам. Скажи: «Выпей, Баки». – Я направил руку Тауга, и Баки осушила чашу.
      Тауг открыл глаза:
      – Я сделал это! Сделал! Баки, сядь!
      Дрожа, она села. Ее медно-красная кожа теперь не отливала металлом, и в улыбке читалось новое, вполне человеческое чувство.
      – Благодарю вас! О, благодарю вас!
      Она изъявляла признательность и выражала свое почтение, пока Тауг не тронул ее за плечо и не велел встать.
      – Жаль, Гильф не видел этого, – сказал я. – Но он все слышал, и, возможно, этого достаточно.
      Поднявшись на ноги, я подошел к большому отверстию в полу, в которое Бимир просовывал голову.
      – Эй, Гильф! Давай сюда.
      Огромное черное существо взметнулось вверх в мощном прыжке, заставив шарахнуться и пронзительно заржать мулов и лошадей, и своей тяжестью сотрясло все строение, приземлившись на пол сеновала. Потом оно быстро сократилось в размерах и превратилось в крупного коричневого пса с белым пятном на груди.
      Я почесал его за ухом и снова сел. Гильф улегся рядом, положив массивную голову мне на колено.
      – Мне нужно объяснить кое-какие вещи, – сказал я. – В особенности – объяснить Баки, почему я не мог помочь ей, хотя она столько сделала для меня. Я не люблю объяснять и потому намерен заставить вас самих сделать это насколько возможно.
      – Мне непонятно, как Гильф проделывает такие штуки, господин, – тихо промолвила Баки.
      – Думаю, Гильф сам не понимает. Правда, Гильф?
      Гильф кивнул, почти незаметно.
      – Он не понимает, поэтому насчет него объясню я. Но ты понимаешь многое из того, чего не понимают другие, Баки. Ты должна объяснить сейчас.
      – Мне надо рассказать про Сетра, господин?
      – И не только.
      Я подождал, когда она заговорит, но Баки молчала.
      – Кто все эти люди, о которых вы говорите? Сетр, Кулили и еще один? – спросил Тауг.
      – Кажется, мы не упомянули Гренгарма, – сказал я, – но его тоже вполне можно включить в данный перечень.
      – Я отрекаюсь от него, господин.
      Я пожал плечами:
      – Знаю, но он мертв, так что это не имеет значения. Кто сотворил тебя?
      – Кулили.
      – Кулили сотворилаее?! – воскликнул Тауг.
      Я взглянул на Баки, и она кивнула.
      – Ну, этого я совсем не понимаю.
      – И Мани тоже сотворила его прежняя хозяйка. Во всяком случае, я так думаю. Не хочешь рассказать нам об этом, Мани?
      – Я бы рассказал, кабы мог, – заявил Мани, – но не могу. Я помню себя котенком, лакающим молоко из блюдечка, но вряд ли это поможет.
      – Ты тогда умел говорить?
      После продолжительной паузы Мани наконец ответил:
      – Конечно умел.
      Я кивнул:
      – Существуют так называемые первосущности – духи, похожие на призраков, хотя они никогда не обладали телесной оболочкой и не умирали. Ты можешь их видеть?
      – Разумеется.
      В моем уме раздался голос Облака: Я тоже, Всадник. Люди, которые недавно ушли отсюда, возвращаются с факелами. Вас это интересует?
       Нет.
      Вслух я сказал:
      – Кулили есть коллективное сознание первосущностей, почти не сознающих свое индивидуальное существование. Тебе это кажется странным, Тауг?
      – Я даже не понимаю, что это значит.
      – Ладно, не важно. Ты тоже коллективное сознание, и потому тебе лучше не задумываться об этом. Кулили являлась тысячами первосущностей одновременно, но у нее не было друзей. Чтобы не скучать в одиночестве, она сотворила эльфов, создав тела из растительных и животных организмов и заключив в них духов природы, чтобы они обрели способность говорить и мыслить. Эльфы – долгожители.
      Тауг неохотно кивнул.
      – Они живут гораздо дольше людей. Но зато мы бессмертны, пусть и живем недолго. Наши души не умирают. У эльфов не так. У них вместе с телами умирают и души. – Я повернулся к Баки: – Ты поэтому встала на путь ереси?
      – Нет, – ответила она.
      – Тогда почему? Ты должна объяснить мне. Я не понимаю.
      Баки набрала воздуха в грудь, но тут Тауг сказал:
      – Я по-прежнему не понимаю насчет Гильфа, а хотелось бы.
      – Поймешь. Наверное, ты знаешь, что всего существует семь миров. Этот – четвертый.
      – Митгартр, – кивнул Тауг.
      – Верно. Баки, начни с сотворения миров.
      – Вы действительно считаете нужным?… Хорошо. Они сотворены Верховным Богом. Сначала Он создал слуг для Себя, как позже сделала Кулили. Потом Он сотворил для них отдельный мир – в награду за все, что они для Него сделали. В нем существовало зло. Не знаю почему.
      – Новый мир должен был отличаться от Него. Верховный Бог совершенен, и все, от него отличное, должно иметь изъяны. Продолжай.
      – Слугам Верховного Бога это не понравилось, и потому они собрали все зло, какое только сумели, и отослали в мир, который Он сотворил ниже. Сейчас мы называем второй мир Клеосом, Миром благой вести, поскольку он поистине прекрасен. А под ним находится Скай.
      – Где вы и были? – спросил меня Тауг. – По вашим описаниям, в нем нет ничего плохого. Послушать вас, так он просто чудесен.
      – Я же говорил про Великанов зимы и древней ночи.
      – Я употребила слово «зло», – продолжала Баки, – но мне следовало пояснить, что я имела в виду всего лишь недостатки, несовершенство. Сначала они воплощались лишь в одном существе – великане по имени Имир, одиноком, неистовом и несчастном. Несколько слуг Верховного Бога оставили свои замки в Клеосе и спустились в Скай, чтобы убить его. И убили, но уже не смогли вернуться обратно.
      Наверное, с полминуты все мы молчали. Снизу доносились голоса погонщиков, фырканье лошадей и мулов. Неверный свет фонарей внизу проникал в открытый люк и пробивался сквозь щели пола. Я поднялся на ноги и подошел к люку.
      – Вас встревожил шум, поднятый животными! – крикнул я. – Не надо тревожиться. Они уже успокоились, и больше такого не повторится.
      – Я не понимаю, – сказал Тауг, когда я снова сел. – Какое отношение имеет убийство великана к ее исцелению.
      – Баки?
      – Слуги Верховного Бога общаются с Ним в Клеосе.
      Поймав на себе выжидательный взгляд, Тауг промямлил:
      – Ну, ясно.
      – Покинувшие Клеос утратили связь с Ним. Теперь им приходилось сообщаться с Верховным Богом через посредничество соплеменников. Они размножились, и их дети уже не знали иного мира, помимо Ская. Бывшие соплеменники стали для них богами.
      Мани осторожно дотронулся лапой до моей руки:
      – А что насчет великанов, обитающих в Скае? Откуда они появились?
      – Из тела Имира. Когда он умер, части его существа остались жить. Природа Имира много выше нашего понимания.
      – Верховный Бог сотворил еще один мир, под Скаем, – сказала Баки Таугу. – Мир, в котором мы сейчас находимся, – Митгартр, Пространство легенд и сказаний.
      – Видишь ли, оверкинам, под которыми мы разумеем наших богов, обитающих в Скае, – продолжил я, – нужно было избавиться от останков Имира. И они обратились с мольбой к своим соплеменникам, которые сказали, что они очистят свой мир от зла, коли сбросят все зло в Митгартр, вместе с гниющей плотью Имира, с кровью и костями. Кости Имира ныне мы называем камнем, плоть – землей, а кровь – морем.
      – Какой кошмар!
      Я потряс головой:
      – Живой великан был ужасен, и частицы его существа, продолжающие жить, по-прежнему ужасны. Любой мертвец ужасен. Ты когда-нибудь видел мертвеца? Не тело недавно умершего человека, а труп, уже начавший разлагаться?
      Тауг медленно кивнул.
      – Но мертвый человек возвращается в виде деревьев, травы и кустов. Так и с Имиром. Сейчас бессмысленно осуждать все зло, которое он воплощал в себе. Оно ушло. Ныне остается только благо, в которое он претворился. Коли мы не восхваляем его на словах, мы должны восхвалять его в сердце своем всякий раз, когда видим рассвет или цветущий луг.
      – Вы говорили, Леди живет на лугу, – напомнил мне Тауг. – На лугу, где круглый год цветут прекрасные цветы.
      – Да. И цветы эти мы называем звездами.
      – Вы знаете, откуда пошло наше племя, – сказала Баки, – но я не знаю, откуда пошло ваше. Если хотите просветить Тауга, расскажите ему.
      Я улыбнулся:
      – Откуда появились малые великаны, мудрый кот?
      – Из Ская.
      – Совершенно верно.
      Мани казался страшно довольным собой.
      – Спустя долгое время после смерти Имира один из оверкинов вступил в сношения с великаншей. – Я говорил так тихо, что Тауг подался вперед, чтобы лучше слышать. – Сколь долгое, я не знаю. Для них – многие тысячелетия, а мне так кажется, что гораздо дольше, чем тысячелетия. Оверкина звали Лотур. Многие считают Лотура сыном Вальфатера.
      – По-видимому, его отец был из оверкинов.
      Я кивнул:
      – Если только он не принадлежал к числу выходцев из Клеоса, как многие полагают.
      – Вы назовете нам имя великанши? – спросила Баки.
      – Да ты и так его знаешь. Дети Ангр – ангриды – были недостаточно сильны, чтобы противостоять оверкинам, но оверкины и не хотели убивать их, поскольку состояли в родстве с ними. Чтобы избавиться от них, они отправили ангридов сюда.
      – А как насчет нас? – спросил Тауг. – Как мы здесь оказались?
      – Верховный Бог произвел нас от животных. Звучит ужасно?
      – Ну, я лично так не считаю, – заметил Мани.
      – И я тоже, – сказал я. – Вы всегда невинны, а зачастую отважны и преданны. Ни один человек, близко знакомый с Гильфом, не устыдился бы при мысли о своем родстве с ним, хотя сам он не раз имел основания устыдиться своего родства с нами.
      – Но он ведь волшебный пес! – воскликнул Тауг.
      Мани скептически потряс головой.
      – О Гильфе мы поговорим позже, – сказал я. – Надеюсь, он сам все расскажет.
      Гильф посмотрел на меня с таким видом, словно я продал его с потрохами.
      – Сейчас мы говорим о Баки и о том, как ты исцелил ее. А если бы не говорили, то стоило бы. Откуда появился Эльфрис, Баки? Ты должна знать.
      – Вы сказали, что мы произошли от животных, – сказал Тауг. – Вроде как они развились и превратились в людей. Но вы не сказали почему.
      – Потому что такова была воля Верховного Бога. Неужели ты полагаешь, что Он советовался со мной? Он ни с кем не обсуждает Своих решений.