– Хорошо. – Намарона подошла к Кате, заглянула в глаза: – Жалко мне вас… замучились… И малыша жаль. Каково ему расти без матери?

– Намарона, не надо, пожалуйста! Я сейчас опять разревусь.

– А может, еще что-нибудь попытаться сделать?

– Что?

– Ну хотя бы украсть мальчишку.

– Как? – Катины мысли лихорадочно закрутились вокруг шального предложения горничной. – Мне такое и в голову не приходило.

– Значит, взяли – и смирились?

– Как легко у тебя получается… Смирилась… А только что говорила – извелась, мол.

– Тогда послушайте меня, хозяйка. Есть кое-какой план.

– Про Ежика?

– Да.

– Ну… скорее…

– Может, рассердитесь? Но теперь уже Тьита во дворце.

– При чем тут кухарка?

– А у нее сын моряк. На «Мажестике», на котором вы поплывете.

– И что? – Катя начала догадываться, в чем дело.

– Я с ним договорилась – спрячет Ноу у себя. Риск, конечно, но вознаграждение стоит риска. Только бы обошлось!

– Ох! А у меня совсем мало денег!

– Не ваша забота. Это от меня подарок. Или нет, какой уж подарок! Парускаван беспризорным остается. Но одна лишь серебряная ваза с топазами, помните, куда Нана голову засунула… за нее четыре билета до Пекина купить можно. Я ее и еще поднос инкрустированный припрятала. Пусть. Пригодятся. А не хватит – у меня и на черный день кое-что отложено.

– Ты – про Ежика!.. Спрячут его, ладно. Но как сейчас малыша вызволить? Король его ни на шаг не отпускает.

– Я и говорю, Тьита за ним отправилась. Понесла Чом любимые лакомства, а заодно и для Ежика девчачью одежду.

– Господи, да его любой прислужник узнает!

– Подкрасим. Панамку – на голову.

– Ой, не знаю… – Катя почувствовала, как ее затряс озноб, накинула на плечи шелковый шарф и, не в силах спокойно выжидать, заметалась между дверью и окном.

Ежик рассеянно перелистывал страницы «Острова сокровищ». Уж казалось бы, куда интереснее, но сосредоточиться на приключениях не удавалось. Дядя Вачиравуд не разрешил без своего ведома покидать дворец, не ответил на просьбу – позволить проводить маму. А вдруг она уедет, и он ее даже не поцелует на прощание? Он вскочил, заглянул в соседнюю комнату. Тихо. Только Чом в полудреме перебирает четки.

Ежик дотронулся до ее плеча:

– Бабушка, пожалуйста, напомните королю, что пароход скоро отчалит. Может, он забыл?

– Король ничего не забывает, Ноу. И если он считает, что тебе лучше не ехать в порт, значит, так тому и быть.

Ежик всхлипнул:

– Но мама же!.. – И подумал: «Сбегу – и все! Пусть потом наказывают как хотят!»

Тут в комнату вошла Тьита.

– Госпожа Чом, я принесла пирожные, ванильные и ореховые. Напекла побольше, чтобы и миссис Катрин хватило в дорогу. И вам с Ноу. Вот, его любимые.

– Спасибо, голубушка. Так что, Ноу, не хнычь, будем сейчас чай пить.

Нахохлившийся Ежик сидел в углу, не поднимая глаз.

Чом позвонила в колокольчик, и, пока она отдавала распоряжения горничной, Тьита успела шепнуть ему:

– Скажи, что тебе нужно в туалет, и выпрыгнешь оттуда в сад. Так нужно. Я буду ждать.

– К маме?

Тьита кивнула ему и направилась к двери:

– Госпожа Чом, я иду домой. Вам ничего не надо передать в Парускаван?

– Нет. Хотя… Если застанешь еще Катрин, передай, что пусть не волнуется за сына. Я присмотрю. Пусть уезжает со спокойной душой. И спасибо, Тьита. На вид твои пирожные просто восхитительны. Ноу, придвигайся к столику. Давай-ка отведаем…

Тьита вышла в коридор.

Ежик спустя минуту пробормотал:

– Бабушка, я сейчас… – и, многозначительно кивнув, скрылся в туалетной комнате. Там – в окошко.

Тьита уже подбегала к нему:

– Ноу, вот одежда. Быстренько переодевайся.

– А потом? – спросил он, протягивая руку к корзине.

– На пароход. Там мой сын тебя спрячет. В Шанхае передаст миссис Катрин. Только скорее!

– А Махидол? Я не попрощался с ним…

– Не мешкай. Ни секунды нет!

– Сейчас. Я только саблю дедушкину захвачу и «Остров сокровищ».

– Не успеем. Все пропадет! – шепнула вслед ему Тьита, но мальчик не слушал, рванулся обратно. Заскочил в свою комнату, сдернул со стены сабельку, подаренную Чулалонгкорном, книгу… И, выбегая, столкнулся в дверях с Махидолом. Тот обнял его, весело закружил по комнате:

– Попался? Ты чего такой взъерошенный?

– Оставь его, Махидол, – подошла к ним Чом. – Пейте чай, поторапливайтесь. Ноу, при встрече не забудь поблагодарить короля. Он позволил тебе проводить маму. Правда, под присмотром офицеров своей охраны. Ну хоть так… Махидол, ты почему не садишься?

– Некогда, добрая вы наша Чом. Привезу Ноу обратно, и будем чаевничать весь вечер.

– Ой! – Ежик скривился и прижал руки к животу: – Что-то заболело.

– Ноу, малыш, что с тобой? – засуетилась старушка.

– Ничего…

Ежик кинулся к туалету… к окошку…

Тьиты нигде не было. Ушла… Почему? Испугалась? Не дождалась…

Он постоял, не зная, что делать.

– Ноу, Ноу, ты куда запропастился? – звал его Махидол. Выглянул в сад, удивился: – Ты что тут делаешь?

– Я?.. Кузнечик, очень красивый, сидел на стекле и в кусты перелетел. Я хотел поймать…

– Ноу, я тебя не узнаю… Пароход уплывает!

– Очень красивый… – повторил мальчик и, приняв протянутую руку, залез обратно на подоконник…

Тьита, запыхавшись, вбежала в комнату Катрин.

– Госпожа, жалость какая: не успели. Все вроде хорошо складывалось, в сад он выбрался, но приспичило ему еще саблю и сокровища какие-то захватить. Вернулся. А тут – Махидол. За ним приехал. Да не один. Еще Вильсон и два здоровенных детины из охраны короля. Ну, думаю, плохи наши дела. А тут Махидол с Ноу заговорил. Значит, уже не отпустит от себя. И садовник, как назло, подошел, спрашивает: «Чего это ты, Тьита, здесь делаешь?» Заметил. Раскрылось бы. И до порта не добрались бы. Головы не сносить… Не сердитесь, госпожа! Я так старалась! Не получилось… А вазу верну! Сейчас прямо принесу.

– Не надо, – махнула рукой Катя, – пусть останется. За верность.

Тьита ушла, охая и благодаря.

– Все. Теперь уже все. – Катя, поникнув, замерла у окна.

– Ах, беда-то какая. Продумали, подготовились… – запричитала Намарона.

– Перестань. Значит, не судьба.

– Вы, верно, проклинаете меня!

– За что? Ты же от всей души хотела, как лучше. А знаешь, Намарона, может, даже хорошо, что ничего не получилось с похищением. – И, натолкнувшись на недоумевающий взгляд, пояснила: – Если бы речь шла лишь обо мне, я согласилась бы на любые лишения. Только бы Ежик был рядом. Я бы пошла сама в горничные, в посудомойки… Добралась бы с ним до России. Но что придется пережить ему? Ни денег, ни крыши над головой… Что я могу дать ему кроме любви? Но бог с ним, с богатым наследством, с лучшим европейским образованием. Хуже всего, что его пришлось бы лишить родины. Здесь все родное для Ежика. Не знаю, не знаю… – Катя сжала ладонями виски и качнула головой.

– Ну будет, будет… – гладила ее по плечам Намарона. – Успокойтесь. А и вправду, чего ж ему из дворца уезжать? Спокойно, сытно, все любят. Бог даст, все устроится. Подрастет – и свидитесь. Глядишь, самостоятельным станет скоро, наследство получит. И вас к себе выпишет. И будете в старости у сыночка жить.

– Спасибо тебе, Намарона, за слова добрые, – сквозь слезы улыбнулась Катя. – Наперед знаешь, что да как. Отчего ж тогда Ежика хотела для меня похитить?

– Недодумала. Впопыхах-то. На горячую голову…

У крыльца засигналил шофер. Пора.

К пристани все подъехали одновременно. Ежик, опасливо поглядывая на офицеров из стражи, шагнул к матери.

– Не робей, малыш, – подтолкнул его Махидол и придержал двинувшихся за мальчиком охранников: – Друзья, никуда он не денется. Пусть попрощаются спокойно. Под мою ответственность. Мать же уезжает!..

Они нехотя остановились и окликнули Ежика:

– Дальше десяти шагов удаляться не велено!

Он бросился Кате на шею:

– Мамочка, я виноват!.. Махидол… Но я сразу вернулся, а Тьита… Все из-за меня. – Ежик стукнул себя кулаком по лбу.

– Ну не надо, родной мой. – Катя прижала к груди темноволосую голову. – Расти скорее. Вырастешь – будешь сильным, умным, станешь поступать, как сам решишь, и я смогу к тебе приехать. Никто тогда не посмеет нас разлучить, – верила и не верила своим словам Катя. – Самое главное – ты меня не забывай. Не забудешь?

– Что ты!.. Я так люблю тебя, мамочка!

Махидол протянул Кате плоскую синюю коробку, обтянутую шелком:

– Посмотри. Не знаю, понравится ли?

Катя повернула позолоченный ключик и зажмурилась от блеска бриллиантов, вспыхнувших на солнце. Ожерелье, кольцо и подвески.

– Что это? Зачем?

– Сейчас объясню, Катрин. Считай украшения подарком от меня, мамы и Саовабхи. Вачиравуд не оглашал текст завещания. А тетя любила тебя, не могла не оставить ничего в наследство. Может быть, Вачиравуд присоединил и твою долю к капиталу Чула-Чакрабона?

– Будем надеяться, что он поступит как любящий дядя.

– Да хорошо бы, хоть в этом он остался порядочен. Время покажет. Но я не хочу, Катрин, чтобы ты думала плохо о всех обитателях дома Чакри. Не обижай меня. И мало ли что может произойти – пригодится:… Пиши. Особенно если понадобится помощь.

– Спасибо, братишка, – растроганно сказала Катя и поцеловала Махидола.

– К сожалению, Кейти, я не могу подарить такую гору бриллиантов, – улыбнулся Вильсон, – но вы всегда можете рассчитывать и на меня тоже.

– Спасибо, Малькольм. Спасибо, друзья. Будь умницей, Ежик!

Долгий басовитый гудок прервал прощание.

Шанхай встретил Катю пыльным ветром. Полтора месяца не была здесь, а словно бы и машин прибавилось на улицах, и люди стали еще деловитее.

Миссис Мэррисс сразу же начала извиняться, что не дождалась ее – сдала комнату:

– Вы, Катрин, не предупредили, когда приедете.

– Не беспокойтесь, миссис Мэррисс, я буквально на минутку – попрощаться с вами и забрать чемодан.

– Он на складе. И книги там. Пойдемте, я помогу вам упаковать… И проверите, все ли…

– Да. И пошлите, пожалуйста, доставить вещи на пароход. Вот деньги. А писем не было?

– Писем? – Она сосредоточенно потерла переносицу. – Сейчас, сейчас… Было же письмо! Рози! – позвала она служанку. – У меня на конторке письмо лежало. Для миссис Лесницкой.

– Видела, мэм, только давно. Может, за стол завалилось?

Они стали шарить по всем ящикам. Безрезультатно.

– Как же так? В жизни ничего не теряла! – Миссис Мэррисс чуть не по третьему разу перекладывала все счета и блокноты. Катя пожалела не на шутку расстроенную хозяйку:

– Ничего страшного, миссис Мэррисс. Письмо, наверное, от брата, из Пекина. Мы встретимся на днях и обо всем переговорим.

Тут вступила Рози, шмыгнув остреньким носиком:

– Из Пекина-то из Пекина, да не от брата. Я те конверты помню. Солидные такие, гладкие и большие. А этот серенький, шершавенький и адрес неточный.

– Верно. Письмо сначала соседям принесли. А если бы сразу, вы бы его еще до отъезда получили.

– Значит, так давно, – медленно произнесла Катя. – От кого бы это? – Испугалась сразу предположить, что от Савельева, но сердце вздрогнуло. – Неважно. Спасибо, миссис Мэррисс, за заботу. У вас очень симпатичный пансионат. И если кому-нибудь из знакомых нужно будет пожить в Шанхае, я буду рекомендовать только его.

– Спасибо и вам, – разулыбалась хозяйка, – приезжайте и сами еще.

«Вряд ли, – подумала Катя, направляясь в сторону китайского города, – ни к чему здесь нет желания вернуться».

До отплытия «Мажестика» оставалось часа три. Можно было проведать Вениамина.

Бело-зеленый трамвайчик.

Ряд одинаковых домиков на китайской улочке.

Фанза с вертушкой. Не заметила в первый раз: один дракончик смеется, другой плачет. Колокольчиковый звонок.

Дверь отворил сам Дин Си.

– О миссис Екатерина, добро пожаловать. Жаль только, Вениамина нет. Уехал.

– Куда? – огорчилась Катя. Потом встрепенулась: – Неужели все-таки в Россию?

– Нет. Подождите минутку. Он на всякий случай вам записку оставил. Может, объявится Екатерина, сказал.

Катя развернула тетрадный листок:

Вот и художник уехал.

Катя постаралась представить семейство Анненковых. Родители их недолюбливали, считали солдафонами, хоть и из потомственных дворян. Из вежливости иногда приходилось обмениваться визитами. Действительно, сын у них был. Как звать? А кто его знает!.. Тоненький темноволосый красивый мальчик. Почти ровесник. Нет, пожалуй, помладше. И верно, в Одесском кадетском учился… Так давно это было… А впрочем, что ей за дело до какого-то Анненкова?

Еще одна шанхайская ниточка оборвалась.

Осталось лишь дать телеграмму Ивану, чтобы встречал в Тяньцзиньском порту.

Железнодорожная ветка Тяньцзинь – Пекин была настолько короткой, что едва успели они расположиться и сообщить друг другу о самом наболевшем, как форменная фуражка проводника показалась из-за двери:

– Миссис, мистер, подъезжаем к Пекину. Поздравляем вас с прибытием в столицу поднебесной империи.

Шумный, продымленный, портовый, а значит, и торговый Тяньцзинь, на первый взгляд, мало отличался от Шанхая. Но вот извозчик повез их по Пекину, Катя сразу почувствовала, что попала в другой мир. Мир неторопливых мыслей, предупредительных улыбок, богато расписанных одежд – из классической старины, – которые в любом другом городе, наверное, показались бы неуместными в век автомобилей и паровозов.

– Иван, я хотела бы остановиться в отеле. Поближе к тебе, но все-таки в отеле.

– Мы освободили тебе комнату. А впрочем, как хочешь… – И назвал извозчику адрес гостиницы.

Катя даже не рассчитывала на такое скорое согласие.

– Но только, сестренка, номер займем и сразу домой. Елена ждет к обеду.

Катя хотела заехать по дороге в магазин – купить сладостей или фруктов детям. Иван остановил ее: – Не надо, дома все есть.

Есть, конечно, но она в первые же минуты пожалела, что не приготовила подарков, мысленно отругала себя – нечего оправдываться недостатком времени, выкроила бы часок, слишком была занята собой, нельзя так… В наказание – вежливый, но недостаточно теплый прием. Хотя по-родственному, по-русски, трижды поцеловались с Еленой, и племянники носами в щеку ткнулись, глаза у всех ждущие, уже готовые к разочарованию. Катя стала лихорадочно думать, что бы подарить. Глянула на руки – лишь два кольца: обручальное и с александритом, подаренное Леком на Цейлоне. Обручальное Елене ни к чему, а второе Катя никогда с руки не снимала. Ах, вот… медальон… чуть не забыла про него. Она сняла с шеи золотую цепочку с золотыми же завитками, окружающими жемчужину, и немного слукавила:

– Это вам, Лена. Не стала укладывать в футляр, потому что, говорят, жемчуг тускнеет, если его хранят, не носят… Ребятки, а вам завтра. Так спешила, что не успела чемоданы разобрать. Подождете? Чуть-чуть?

Лица сразу потеплели, но уютнее от этого Кате не стало.

– Лена, эту жемчужинку мы нашли с Ежиком на берегу возле нашей дачи в Хуа Хине. Она немножко неровная, но зато цвет голубоватый, редкий, правда?

Невестка разглядывала медальон, словно оценщик в ломбарде. Катя почувствовала, что начинает оправдываться, суетиться: Елена, верно, думала, что у нее все чемоданы забиты драгоценностями, а тут какая-то кривоватая жемчужинка.

– Ежик так радовался! В первый раз удалось заполненную раковину отыскать. Сначала хотели колечко сделать, а наш мастер, китаец, золотые руки, сказал, не надо… так лучше… и Ежик сам ему помогал.

– Как-то он там? – спросил Иван и перевел разговор на детские шалости – постарался сгладить неловкость.

А Катя еще раз подумала, что родственники милее вдалеке.

Иван показался ей не вполне здоровым. Заботлив, ласков, но удручен чем-то.

– Ты не болеешь? – спросила она его уже в гостинице.

– Нет.

– А отчего грустный? И поседел совсем, брат.

– Что ж поделать, стареем… И забот хватает.

– А как с работой?

– То, что хочется, еще не подыскал. Всё на гонорарах: переводы, статьи. Хватает. Но – нервы… А ты, сестричка, не бойся. В обиду не дадим. – И почти весело подмигнул.

– Я и не боюсь.

Наконец-то Катя собралась с духом и задала вопрос, который давно покалывал кончик языка:

– Иван, а ты Савельева давно видел?

– Спросила все-таки… Видел. Как-то на днях. Я не хочу, Катерина, чтобы ты с ним встречалась.

– Но почему? Я вполне свободная женщина. – Она попробовала кокетливо усмехнуться.

– Мы по разные стороны… – он чуть было не сказал «баррикады», – водораздела.

– Он спрашивал про меня? – продолжала допытываться Катя.

– Да, – неохотно ответил Иван.

– Ну что из тебя все вытягивать приходится? – Катя начала нервничать. – Ты сказал ему все как есть?

– Сказал. И дал понять, что не жажду числить его в своих родственниках.

– Ну и ладно, – вдруг успокоилась Катя. – Что сказал – то сказал. Он где-нибудь в больнице работает?

– Не интересовался. Но видел его возле нашей… – И исправился: – Бывшей нашей миссии. Там теперь эти заседают, из Советов.

– А ты так и не надумал вернуться в Россию?

– Катерина, я же тебе писал! Для меня возвращения не существует. К кому? К чему? России не существует. И не будем об этом. Все! А про тебя я подумал. Прошу, выкинь из головы Савельева. У меня есть один знакомый. Англичанин. Из министерства внешней торговли. Я уверен, вы подошли бы друг другу. Кстати, он собирался меня рекомендовать для службы в министерстве.

– Не надо, Иван! Не надо меня ни с кем знакомить.

– Ну хорошо, поговорим на эту тему в другой раз. Не все сразу. Ты приходи к нам завтра. Ладно?

– Обязательно. Я же обещала подарки детям. Только ты объясни, где у вас хороший магазин?

– Ни в коем случае, Катюша. Захвати какую-нибудь мелочь. И пожалуйста, не придавай этому большого значения. Я-то знаю, каково тебе пришлось последний год. Отдыхай, сестренка. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Иван.

Утром Катя проснулась от сильного сердцебиения. Открыла глаза, оглядела равнодушную роскошь гостиничного номера и усмехнулась. Получается, она во сне еще начала волноваться из-за того, что могло произойти в этот день.

Идти в город было рано. Наверняка и магазины и тем более учреждения пока закрыты.

Минуты тянулись нескончаемо медленно. Она попросила принести в номер кофе. Позавтракала. Открыла чемодан, перебрала платья. Внимательно посмотрела на себя в зеркало – бледная, похудевшая. Пусть будет белый костюм. Если подкраситься и голубой шарфик на шею… пожалуй, сносно.

Катя отдала горничной одежду – отутюжить – и, чтобы еще как-то провести время, спустилась в парикмахерскую, иронизируя над собой: словно на первое свидание…

Тонкие пальчики китаянки колдовали над распущенными волосами.

– Миссис, у вас несколько седых волосков! Выдернуть? Или, может, покрасить?

– Не надо, пусть остается как есть.

– Миссис, а вам не тяжело от такой массы волос? Позвольте вас подстричь?

Она тут же на листке бумаги вполне профессионально нарисовала Катину головку, преображенную стрижкой.

– Посмотрите… и модно, и молодить будет!

– Спасибо, но ни к чему. Оставьте как было… Только помыть и уложить. А рисунок я заберу. Хорошо? – И подумала, что пока менять ничего не будет, а вот если с Сергеем встретится и что-то сложится и если ему понравится больше такой, модный, облик тогда другое дело…

Портье объяснил, как дойти до русского посольства, и Катя, затаив дыхание, подошла к мрачноватому зданию. Вестибюль был пуст. Одну, другую дверь она открыла, но везде пыль, заброшенность, неприкаянно стоящие посреди комнат стулья. Но должен же быть хоть сторож! Прислушалась. Шаги… Шмякнулась на стол книга или папка. Что-то попросил мужской голос. Ответил девичий. И застучала пишущая, машинка.

Катя пошла на звуки.

– Здравствуйте!

– С добрым утром! – Мужчина удивленно посмотрел на нарядную гостью через толстые линзы очков. Девушка перестала печатать.

– Извините за беспокойство, но, может быть, вы посоветуете мне, как найти Савельева Сергея Матвеевича?

– Вам придется чуть-чуть подождать. Обычно он не опаздывает, значит, – взгляд на часы, – минут через пять подойдет.

– Правда? – недоверчиво спросила Катя.

– Конечно. Вот его стол. И папка с документами, для перевода.

При чем тут документы в папке? Может, однофамилец?

– Мне нужен врач Савельев.

– А он и есть врач. Но, милая моя, мы непростительно здоровы, и Сергей Матвеич нам нужен сейчас куда больше как переводчик и знаток местных обычаев… Вы садитесь…

Катя присела, встала:

– Вы извините, я его на улице встречу.

– Как вам угодно, – пожал плечами мужчина и углубился в изучение бумаг.

За спиной вновь застрекотала пишущая машинка. Она столкнулась с Савельевым в проеме входной двери.

– Извините, – машинально пробормотал Сергей, сделал два шага по вестибюлю и, опомнившись, остановился: – Катя?

– Да.

Минуту? Или вечность? Они молча смотрели друг на друга. Потом Катя смутилась, заговорила, словно оправдываясь:

– Я приехала к Ивану. Ты ведь видел его недавно? И все знаешь?

– В самых общих чертах… – Сергей улыбался.

– А я заезжала в Шанхай. Миссис Мэррисс, хозяйка пансионата, сказала, что было письмо из Пекина, а конверт не такой, как от брата. Я подумала: вдруг ты написал? А письмо они потеряли, пока я в Бангкок ездила. И я не знала…

– Я. Ну конечно же я. Как узнал, что ты в Шанхае, сразу написал. Звал сюда. Хоть погостить. Катенька! Я же собрался в Россию… Но решил задержаться, пока с тобой не удастся встретиться. Катенька! – Он прикоснулся к ее руке. – Глазам не верю. Да что ж мы тут стоим? Пойдем погуляем. В парк, в ресторан, ко мне домой – здесь недалеко… Куда хочешь?

– Куда хочешь? А тебя не ждут?

Машинка по-прежнему стучала. Сергей вздохнул:

– Ждут, к сожалению.

– Ну работай, а я погуляю.

– Катенька, но я же не могу тебя отпустить. Только-только нашел! Вдруг исчезнешь?

– А ты и не отпускай. Я сама теперь от тебя никуда не денусь.

– Черт! Как истинный рыцарь и джентльмен я должен бы плюнуть на все обязанности и свистнуть извозчику, но… Или правда – объяснить Аркадию обстоятельства? Отпустит!

– Не надо, Сережа. Знаю я тебя: будешь идти и мучиться, что неотложная работа брошена.

– Точно. Катенька, я – мигом. Ты где остановилась? Будь в отеле. Я за тобой заеду. А тут видишь что творится? – Он огляделся по сторонам. – Царских чиновников китайское правительство отсюда выдворило. Они хотели бы и Советскую Россию представлять, а сами поручения то Колчака, то братьев Меркуловых выполняли. Не вышло. Теперь готовимся встречать настоящую, советскую, миссию.

Сразу в гостиницу Катя все-таки не поехала. Прошла по магазинам, накупила уйму игрушек племянникам и с полными руками вошла в дом брата.

Дети прыгали от радости и совершенно искренне кричали в один голос: «Тетенька Катенька, ты к нам почаще приезжай!»

Обещание было выполнено. Катя выпила чашку чаю с невесткой, поговорила о детях: «Мишутка ночью сильно кашлял». – «А вы пробовали сделать ему масляный компресс или медовый?.. Главное – не запустить…» И Катя ушла, попросив передать брату, что все хорошо и на днях она обязательно заглянет…

Катя и Сергей вышли из отеля.

– Что ж тебе показать в первую очередь? А давай-ка весь город сразу?!

И Сергей повел ее к стене, окружающей Пекин. Сложенная из серого кирпича, она была настолько широка, что на аллее, тянущейся поверху, могли бы свободно разминуться два автомобиля, если бы, конечно, они умудрились заехать туда по мраморным ступенькам. И настолько высока, что вид открывался и вправду великолепный: парки, храмы, дворцы, овальные зеркала озер…

– Красиво?

– Очень.

– Как в сказке. Нарядно и безмятежно. Словно никаких нищих и нет. Есть, Катенька, все есть. И нищие, и студенты, устраивающие демонстрации.

– Я знаю. Я была в Шанхае на Первомайском празднике в китайском районе.

– Правда? Интересно. Ну расскажи…

– Я с Вениамином ходила, а пригласил нас хозяин его мастерской Дин Си. Они оба художники. – Катя вспомнила про записку. – Вениамин сейчас к Анненкову уехал, на север.

– К Анненкову? – Савельев нахмурился. – Значит, художник – из ярых белогвардейцев?

– Нет. Почему? Он сам по себе. Ни с кем. Просто и он, и я, и Анненков – киевляне… ровесники… А за тысячи верст каждый земляк чуть ли не родным кажется.

– Ну, Катенька, однако, и знакомые у тебя. Послушай, что я тебе расскажу про атамана Анненкова. Мне довелось недавно оперировать одного казака из его полка. Он сбежал от атамана, и говорить с ним про твоего знакомого можно было, только вкатив тройную дозу успокаивающего. И то трясло малого. Где проходила анненковская орда, оставалось пепелище.

Этот маньяк уничтожает мирное население, да и свои отряды только при малейшем подозрении на сочувствие красным. Ты не слышала, что произошло возле каменных ворот Джунгара?

– Нет.

– Это всего лишь эпизод, но… На границе он велел своим воякам разделиться на тех, кто идет с ним в Китай, и тех, кто не хочет покидать родину. Сказал: «Не бойтесь оставаться в Сибири, придем скоро, вызволим вас от большевиков». Две трети решили остаться. Плакали, стремя своего атамана целовали – прощались. И что ты думаешь было дальше?

– Вернулись в Сибирь? Нет? Пошли все-таки за ним?

– Ты, как всегда, идеализируешь… Ни то, ни другое. Анненков просто задумал сбить «красную пену» со своих войск. А именно: он, отобрав у них винтовки и переодев в лохмотья, приказал своему любимому оренбургскому полку расстрелять их из пулеметов, когда безоружные, рвущиеся к покинутым деревням, замороченные белогвардейцами крестьяне проходили ущельем. Мой больной был из пулеметчиков, пустивших в расход своих же.

Катя смотрела на Савельева широко раскрытыми глазами.

– Неужели такое могло произойти?

– Не могло, а произошло. И многое другое. Видишь? И мы будем бороться с этой нечистью. До победы!

– Невозможно, – не могла успокоиться Катя, – такой красивый, воспитанный мальчик…

– Катя, а ты вполне серьезно считала, что изуверы обязательно должны иметь узколобую рожу Нерона? Я сочувствую художнику, если он, обладая хоть каплей порядочности, попадет к атаману.

– Вениамин хороший, только запутавшийся. Я и сама хотела бы разобраться. Но мне проще: есть у кого теперь спросить. Да?

– Да. Но хватит на первый раз.

Навстречу, по аллее, обсаженной декоративными деревьями, шли веселые китаянки. Провинциальная парочка, молитвенно сложив руки, наслаждалась видом богдыханской столицы. Внизу по каменным плитам улиц проносились редкие, но неизменно великолепные автомобили.

…А вечером Савельев отвез Катю к себе, и они наконец остались наедине.

Дыхание сбивалось. Сердце замирало и падало, словно пятнадцать лет назад.

– Все хорошо будет, Катенька. Но, я же вижу, тебя что-то тревожит. Что?

– Ежик. Если я не смогу его видеть, я никогда не буду счастлива.

– Сможешь. – Савельев задумался. – Приедут наши представители, спросим у них. Да и сейчас я уверен: иначе не может быть. Я тебе обещаю. Ты мне веришь?

– Верю. – Она уткнулась ему куда-то в шею и впервые за много лет заплакала слезами, приносящими облегчение.

– Ну вот, – ворчливо-ласково приговаривал Сергей, укачивая ее, словно маленького ребенка, – рубашка у меня уже мокрая. Намылить и прополоскать осталось. А я мучился: стирать – не стирать?

– Все шутишь, Савельев?..

– На том стоим, Катенька.

Солнечный зайчик прыгал с потолка на стенку и обратно.

Катя прикрыла глаза и провела рукой по соседней подушке. Пусто…

– Сереженька, – позвала она тихонько.

Но он услышал. Просунул в дверь всклокоченную голову.

– Ага, проснулась, засоня. А я кофе варю. Сейчас… Ой, сбегает!

Он принес вкусно дымящиеся чашечки.

– Балуешь, Савельев!

– Это не самое страшное. – И усмехнулся: – Так вот они и жили-были.

– Кто, Сергей?

– Старик со старухой. И умерли в один день.

– А мы?

– И мы – долго и счастливо.

– А в Россию когда?

– Соскучилась?

– Еще бы!

– И я. Очень. Но, Катенька, ты даешь себе полный отчет в трудностях, которые там ждут?

Она пожала плечами.

– Подожди, я тебе дам прочитать письмо одного друга. Из Петрограда. Нет, у Никиты почерк – курица лапой… Не разберешь. Слушай! «Питер превращен в крепость… на улицах окопы и проволочные заграждения. По трамвайной линии бегает наш, путиловский, паровозик, развозит пушки, боеприпасы… Сегодня в некотором роде праздник: установил дома „буржуйку“ – это печурка такая, очень экономная, – и получил месячный паек: по фунту сахара, рыбы и соли, полфунта жира… Каждый день выдают по трети фунта хлеба, но зато духом мы бодры, чего и тебе желаем…» А вот еще заметка из «Петроградской правды». Тебе приходилось читать такие рецепты? «Использование костей» называется – как лучше их вываривать, чтобы ни одной калории не пропало даром…