Нефритовый слоненок

– Хороший характер! И чтобы, конечно, народ любил, потому что на престол избирали… И возраст зрелый. А детей нельзя было иметь. Чтобы, не дай бог, не стала корона наследной. В этом я, как отец двоих детей, ему сочувствую.

– А если все-таки родились? Неужели убивали?

– Нет, девочка, он просто снимал корону. Это была одна из самых демократичных стран мира, какие я знаю. Только был ли король королем, если его могли судить наравне с подданными, а при злостном преступлении изгоняли из общества, отказывая в самых необходимых для жизни вещах? Может, его следовало назвать президентом? Президент, одетый в набедренную повязку… Но вы представляете, никому не дозволялось иметь не то что невольников, а даже слуг! Каждый сам себе должен был служить, дабы избегнуть неги и лености. По этой же причине запрещалось здоровым людям спать, пока солнце не опустится за горизонт…

На вокзале в Коломбо мистер Грэндфил галантно поцеловал Кате руку и, узнав, что они собирались посетить знаменитую пагоду в Канди, где хранится зуб Будды – «далада», предложил сопровождать их, что было принято с благодарностью.

В последний день пребывания на Цейлоне поезд вез их той же дорогой, только дальше, мимо Гаттона, к центру острова.

Мистер Грэндфил на этот раз сменил тему беседы и надолго увлекся описанием той неизмеримой помощи, которую его соотечественники оказывают темным во всех отношениях туземцам – сингалам:

– Как? Вы не знаете, кто такой сэр Грегори? Не может быть! Перед входом в цейлонский музей – высокий пьедестал с его бронзовой фигурой. Всего пять лет правил островом, с семьдесят второго по семьдесят седьмой год прошлого века, но что значит прекрасный администратор! Удобные шоссе и улицы… железная дорога… культура плантаций…

Катя физически ощущала, как в Леке закипает раздражение.

– Да, конечно, благодетели – англичане! Старая песенка. И вы всерьез думаете, что они дают больше, чем отбирают? Благодарные сингалы отрабатывают устройство шоссе, нужного прежде всего вашим соотечественникам, на плантациях, трудясь от рассвета до заката за жалкие гроши. Не вы ли говорили вчера о разумной и здоровой жизни древних цейлонцев, обходившихся без чужеземных благ?

Не желая вступать в спор, мистер Грэндфил надолго замолчал – до самого храма, примыкающего к царскому дворцу в Канди.

Святыня помещалась на втором этаже в комнате, похожей на склеп. Монах привел их сюда за солидную мзду. До недавнего времени очень мало кто из иностранцев мог похвастаться, что видел «даладу», но один из предприимчивых настоятелей сделал верный вывод, что от демонстрации святыни ее не убудет, а состояние храма можно значительно увеличить.

Большую часть комнаты занимал стол. На нем стояли маленькие золотое и хрустальное изваяния Будды. Рядом четыре двенадцатидюймовых вместилища с реликвиями. Между ними колокол из позолоченного серебра с вкраплениями драгоценных камней. Монах открыл маленькую дверцу вместилища. И как в сказке – «на дубу ларец, в ларце яйцо, в яйце игла…» – извлек изящный сосуд, затканный дорогой материей, из него другой, поменьше, но не менее красивый, оттуда золотую чашу, пеструю от алмазов, рубинов и изумрудов, а там уже лежала золотая шкатулка с зубом, почерневшим от времени, оправленным в золото. Он был совсем не похож на человеческий, громадный – размером с три коренных.

– Жаль, я не биолог, – пробормотал, ухмыляясь, Грэндфил, – и не могу по виду установить, какого зверя они оставили беззубым.

– А вас не смущает, мистер Грэндфил, что если собрать по церквам все мощи, приписываемые какому-нибудь святому Иоанну, то окажется, что у него был десяток ног, да и рук не меньше? Так он был уродом? – Лек мрачнел все больше.

– В этой фразе согласие с фактом подделки.

– Пусть, но не стоит смеяться над религией других.

– Да Будда с вами! Никто не думает смеяться.

Спустились вниз. Лек отошел в сторону, Катя хотела пойти за ним, но Грэндфил придержал ее за руку:

– Девочка, посмотрите на изображения над папертью – это интересно.

Катя стала разглядывать грубо намалеванные картины мучений грешников, похожие на лубки в крестьянских избах России.

– Каждое отделение ада имеет свое название. Любой религиозно образованный буддист ориентируется в них как в комнатах родного дома и знает поименно всех дьяволов. А всего придумано четыре страшных места наказания – ад, царство теней, царство падших духов и мир животных. Но о чем я говорю!.. Ваш муж конечно же вам все это рассказывал?

Катя покосилась на силуэт Лека в дверном проеме:

– Нет, почти ничего…

– Послушайте, что говорил Будда: «…Очищай свой разум, воздерживайся от порока и упражняйся в добродетели… побеждай гнев кротостью, зло добром, скупость щедростью, ложь правдою… избегай безверия, чувственности, сквернословия…» Знакомо и христианам, не правда ли?

Катя согласно кивнула.

– А вот это: «…Очищай свой разум… это медленная работа, которая должна производиться постепенно, подобно тому, как ювелир удаляет нечистоту с золота…» Уже чуть-чуть другой оттенок. «Жизнь – цепь мучений». Но за муки христианам обещают рай. Есть ли он – это другой вопрос. А буддисты мечтают скорее добраться до состояния нирваны. Но что это? Бесчувствие, индифферентность… Вы собираетесь принять буддизм?

– Нет-нет, что вы! Муж вовсе не настаивает на этом. Напротив, говорит, что буддисты очень терпимо относятся ко всем вероисповеданиям.

– Да, к счастью, так оно и есть. Если бы вы стали женой мусульманина, дело бы приняло совсем другой оборот.

Катя наконец смогла подойти к Леку, давно ломающему сорванную веточку на крошечные кусочки.

– Неудобно было так резко оставить его одного. Он вовсе не хотел тебя обидеть.

– О чем же вы беседовали? О Будде?

– Да. Но, Лек, милый, я в этот момент думала исключительно о том, как бы повежливее покинуть Грэндфила. О Будде ты мне все расскажешь сам…

Вечерний поезд. Пансион. Засыпающая Йоркская улица. Узкая странная сингальская лодка с прикрепленным для устойчивости бревном. Каюта, в которой провели десять дней и которой предстояло быть их жилищем еще неделю – до Сингапура. Путешествие продолжалось.

Катя старательно повторяла певучие тайские фразы. Лек награждал ее поцелуями за успехи – путешествие было свадебным.

Проплывая Малакским проливом, уроки тайского они переносили на палубу. Если не налетала очередная гроза. Никогда Кате не приходилось видеть такую причудливую погоду. Короткий ливень, солнце, опять ливень… На горизонте можно было насчитать до пяти шквальных вихрей, несущихся серыми дьяволами по закипающему под ними морю. И близкий берег в громадах гор, украшенных молниями. То там, то здесь сверкали их огненные росчерки. А чуть ниже спокойно зеленели под солнцем леса. Необузданным могуществом веяло от этой природы.

Несколько последних густо-зеленых островов-атоллов в лазоревом море и последний взгляд на голубой каютный уют: «Ничего не забыли?»

Город белел кубиками зданий в пышной зелени. Отчетливо выделялся готический собор. Но при ближайшем рассмотрении, как и Константинополь, город на стыке океанов оказался шумливым, суетливым и грязным.

Индиец-возчик в легком экипаже, запряженном парой лошадок, доставил их в дорогой отель.

– Какой-то номер казенный. – Катя оглядывала просторную, полупустую комнату.

– Да, милая. Здесь не живут подолгу. Заключил договор, закончил сделку – уехал. Кто задерживается, снимает коттедж за городом. И тебе подыщем что-нибудь посимпатичнее этих хором. Как ты будешь тут одна? Прямо сердце разрывается: и тебя жалко оставлять, и родственников подготовить надо. Нельзя же – как снег на голову Может, тебе следует остановиться в семье русского консула, надворного советника Рудановского? Он обаятельный человек и с удовольствием приютит соотечественницу, к тому же жену «небесного принца». В любом случае тебе следует с ним познакомиться. Два-три официальных визита… Знаю, что ты не испытываешь от этого особой радости, но ничего не поделаешь: здесь я представляю Сиам.

Через два дня они переехали в рекомендованный Рудановским маленький пансион в хаотично раскиданном пригороде. Десять минут ходьбы было от него до шумного китайского района со множеством лавочек и ларьков, работающих круглые сутки. Перейдешь невидимую границу и попадешь в тихую европейскую часть – дремлющие в садах дома разной архитектуры, но одинаково безвкусные.

Чтобы Катя не скучала, Лек оставил ей несколько книг, отобранных в букинистическом магазине: тайские сказки, переложенные на английский («Сразу двух зайцев убьешь»), историю Сиама, написанную на тайском дядей Лека, министром просвещения, «Рамаяну».

Тайская письменность, завитки букв, сливающиеся в кружевную вязь страниц, вызывали легкую панику – «никогда не разобраться» Катя отложила до лучших времен все книги, кроме английских:

– Эти я с удовольствием почитаю, а остальные мне без тебя не осилить.

– Я как раз хотел сообщить одну новость У Рудановских служит горничная из Северного Сиама Она неплохо владеет английским и, думаю, подойдет тебе в служанки. Консул говорит, вполне толковая и давно живет в Сингапуре Только, Катенька, один совет. Знаю я твой мягкий характер. Пожалуйста, будь строже и держи подобающую дистанцию. Не забывай, что ты невестка короля, а она всего лишь крестьянка из отдаленной провинции, пусть даже и пообтесавшаяся в шумной столице и умеющая поторговаться на базаре.

– Я постараюсь, но не уверена, что получится. Если мне симпатичен человек, я забываю о его происхождении, а если неприятен, то самое большое, на что я способна, это быть умеренно вежливой. Поэтому я так хочу, чтобы твои родители мне понравились. Тогда самой будет легче стать им приятной.

Впоследствии Катя не раз убеждалась, что с Намароной ей повезло. Эта женщина стала не просто горничной, прекрасно выполняющей свои обязанности, но и близким человеком, незаменимым в долгие дни одиночества. С ней можно было говорить о чем угодно, несмотря на предельно разное воспитание, положение, вкусы.

Намарона была старше на десять лет и опекала Катю, стараясь предугадать ее желания, но делала это ненавязчиво, без тени подобострастия, искренне привязавшись к ней. Жаль только, улыбалась редко Намарона.

– Отчего ты все грустишь? Соскучилась по Сиаму? В ваших северных горах, верно, не так жарко? Я правильно называю твое племя – акха?

– Правильно, миссис.

– Давай пить чай, Намарона. Будем пить чай, а ты станешь рассказывать о своей деревне, ладно?

За окном, как всегда неожиданно для северян, упала ночь. Катя зажгла свет – десяток пятиваттных лампочек под фарфоровым колпаком с хрустальными подвесками, дробящими лучики, посмотрела на часы. Всего семь. В Петербурге сейчас белые ночи и читать можно вовсе без света… Горничная принесла чайник с японскими чашками из обливной керамики, сласти: засахаренный имбирь, леденцы из сока пальмиры, конфеты из белого риса с кокосовым молоком: «Это я сама приготовила, как дома, бывало…»

Разливая горячий напиток, Намарона приговаривала:

– Вино с тоски, табак при сумбуре в голове, а чай от безделья.

– Пускай от безделья… Времени свободного и правда сколько хочешь. А почему ты носишь длинные волосы, Намарона? Принц говорил, что все сиамские женщины стригутся коротко.

– Нет, миссис, носят мужскую прическу только женщины Центрального Сиама. Говорят, что повелось это со времен одной из войн. Не хватало воинов, и женщины, чтобы ввести в заблуждение врагов, переоделись в мужскую одежду и остриглись. – Она говорила по-тайски, переходя к жестикуляции и английскому, когда видела, что Катя ее не понимает, а это сначала было очень часто. – Мне не нравятся короткие волосы у женщин, их сложно украсить, длинные наряднее, женственнее.

– А чем вы украшаете прическу?

Женщины всегда остаются женщинами. Намарона сбегала в свою комнатушку, рядом с Катиной, и принесла сундучок.

– Все вожу за собой. Надо бы продать давно, все равно домой возврата нет.

Она сняла крышку и со звоном извлекла на свет божий увесистую груду разного металла.

– Ох! Что же с этим делать?

Катя уговорила ее надеть все, что было сложено в сундучке.

Намарона, поглядывая в зеркало, укладывала волосы в высокую сложную прическу, сужавшуюся кверху, и преображалась на глазах.

Словно блестящий шлем, волосы прикрывало множество металлических кружочков: сиамские тикали, итальянские лиры, английские пенсы, американские центы, бирманские джа, белые и желтые… Между ними светились бусинки жемчуга, льдинки хрусталя, на спину свисали тонкие бамбуковые палочки. На груди, перехваченной широким шелковым шарфом, блестел огромный медный диск с гравировкой, шею, руки и голени украшали серебристые браслеты. Пояс поддерживал узкую юбку – пасин – с яркими поперечными полосами.

Катя порылась в чемодане:

– А такие у тебя есть? – протянула на ладони пятак и гривенник. – Возьми для коллекции.

– Спасибо, миссис. – Намарона сразу каким-то чудом пристроила и их.

– Такой наряд, наверное, дорого стоит.

– Мой отец был старостой деревни. А некоторые монетки еще бабушкины.

– Значит, ты уехала на юг не в поисках заработка? Но отчего же? И говоришь, не вернешься…

Намарона сразу погрустнела:

– Ну ладно, я расскажу, только, пожалуйста, больше никогда об этом…

…Было беззаботное детство, полная надежд на счастье юность, встреча с красивым парнем, ответная любовь, подготовка к свадьбе. Да, решили играть свадьбу. Как-никак дочка старосты замуж выходила. Кто победнее, просто уходят в джунгли и обмениваются там серебряными браслетами. А тут гостей – две деревни, рисовое вино – ведрами, три свиньи зарезали… На невесте белая шелковая юбка. Принаряженный жених. Он с такой силой колотил ногой по земле, прогоняя «шатающихся злых духов», что потом неделю прихрамывал. А родители вылили им на ноги целую бадью воды, чтобы чисты были душой и телом. Вот весело было!.. Да видно, не всех злых духов прогнали. Прошел год, и осталась она без дома и без мужа. За что бог наказал? Двойню послал!..

– Ну и что? У тебя близнецы родились? Как здорово! Но что с ними стало?

Намарона запела:

Когда женщина с двойней пытается войти в деревню,

Не пускайте ее!

Когда тигр подходит к деревне,

Не пускайте его!

Когда приближается зло,

Гоните его прочь!

– Какая странная песня!

– Ее пели каждый год при церемонии Ло Ко Меу, строя новые ворота перед деревней, и никогда она не казалась мне плохой. Пели и пели… Привыкла. А потом самой коснулось. Первый был мальчик, про второго даже не знаю. Не сказали…

– Они были нормальные?..– Катя на миг запнулась. – Не сросшиеся, которых у нас называют сиамскими близнецами, как Додика и Родика?

– Не знаю, что это за дети, но мои были здоровенькими. Сразу закричали, а у меня началась горячка, и я ничего не помню. Как только поднялась, нас выгнали из деревни. Родители плакали. Собрали нам все деньги.

Посадили в лодку. И поплыли мы на юг. А мне каждую ночь снилось, как моих малышей в джунглях тигры грызут, их плач снился. Бедные, маленькие, они-то при чем… – Слезы давно текли по щекам, промывая дорожки в слое пудры из куркумы. Намарона горько всхлипнула и стала дальше рассказывать о своих мытарствах:– Добрались до Бангкока. Так и жили в лодке. Это не странно, – ответила она на удивленный Катин взгляд, – полстолицы в лодках живут, увидите. Деньги надо было зарабатывать, муж садовником устроился, да одна беда за собой две ведет. Змея его укусила. Лодку продала – деньги за кремацию отдала. Что делать? Жить надо. Пробовала нянькой работать – не могу на детей смотреть, все глаза выплакала. Взяли в горничные к одному чиновнику, потом к другому ушла, потом здесь, уж несколько лет…

– Как же можно? Невинных… – только повторяла Катя. – Темнота, господи, какая темнота… чтобы из-за каких-то духов детей губить…

Катя стала добросовестно изучать книги, оставленные Леком. И чем дальше, тем больше вопросов и тупиков возникало в понимании.

– Что же за рай у вас? Без ангелов?..– спрашивала она Намарону.

– Рай? Там все счастливы, никто никого не обижает, у всех все есть и все общее, деревья плодоносят круглый год. А есть дерево канлапа: стоит пожелать – и на нем вырастает любая вещь, даже красивые девушки. И еще: там тоже женятся, но всего на неделю, а матерям незачем кормить детей – их кладут у дороги, и прохожие присматривают за ними… Ой, я, кажется, спутала. Это не рай, а уттаракуру, мир, который будет у людей, когда Будда снова сойдет на землю. А рай – это просто место, где все желания исполняются.

– Но высшее блаженство – нирвана! А как ты думаешь, что лучше: ничего не хотеть или хотеть и получать желаемое? По-моему, второе лучше.

Намарона, запутавшись, махала рукой и уходила на кухню – помочь поварихе пансиона, а Катя оставалась наедине со своими сомнениями.

Одна сказка ее просто-напросто напугала. «Глаза двенадцати королев». Если бы услышала ее раньше, решилась бы на всю жизнь отправиться в эту страну? Неизвестно.

Вначале ничего страшного. К королю приводят двенадцать принцесс, выгнанных из дома обедневшим престарелым отцом – другим королем, который не мог их прокормить. Такой уж бедный? Но дело не в этом. Молодой король оставляет девушек у себя и в один прекрасный день просит их стать его женами. Народ ликует: столько прекрасных королев сразу! И все просто. Были бы деньги – прокормить. Не надо мучиться, выбирая. Не надо страдать в неизвестности: «Вот возьму в жены „сестру номер семь“, а она мне одних девиц будет рожать, да еще окажется брюзгой, думай потом, как от нее избавиться; а „сестра номер два“ вдруг лишь сейчас хороша, а через пять лет станет толстой, как арбуз…» Нет единственной данности… Можно не очень раздумывать… Ну ладно, дальше: по навету людоедки королев заточили в темной холодной пещере, где им суждено умереть без еды и питья. Дальше снова непонятно. Они начинают всеми силами цепляться за жизнь. Но зачем? Ведь буддизм обещает перевоплощение. И практически вечную жизнь. Пусть в другой ипостаси. Чем добродетельнее живешь, тем лучше будет следующая жизнь. В смерти христиан обреченность – никогда не ходить по земле. «Намарона, ты веришь в перевоплощения?»– «Конечно, миссис!» И что же делают королевы, которые все больше вызывают Катину антипатию? Им бы спокойно почить и перевоплотиться, а они рожают по очереди детей от короля и, чтобы подольше продлить жизнь, чтобы не умереть с голоду… съедают своих же младенцев, да еще поджаривая мясо.

Катю передернуло от отвращения. И это добрые королевы? Ничего похожего нет ни в одной европейской сказке. Все другое… Никогда не понять и не принять… Если бы рядом был Лек, может, он бы успокоил, объяснил, что сиамцы не менее других любят детей. Намарона вот… как она страдала из-за своих! Спросить бы ее: отдала бы она жизнь за жизнь своего ребенка? Отдала бы, конечно! Значит, не все так страшно. «И я бы отдала, хоть она ждет перевоплощения, а я – нет».

Катя почти успокоилась и стала думать о том, хотела бы она снова родиться кем-нибудь другим. Получается, хотела бы, только не совсем так, как у буддистов. И лучше не рождаться заново, а просто побыть какое-то время птицей, почувствовать, каково оно – летать так высоко, петь, глядя вниз на горы и леса, а потом побывать сиамской кошкой, которые родом с плато Корат: о чем она думает, загадочно глядя на людей? И еще колокольчиком, когда из бутона распускается цветок, а на него падает роса, – как это? Вот размечталась!.. А все-таки спокойнее жить, когда есть на что надеяться. В этот раз не все удалось – в следующей жизни получится. Даже немного жаль, что не для нее.

– Намарона! – позвала она горничную. – Ты обещала сводить меня на фруктовый базар. Пойдем сейчас, жара спадает…

Маленькие лошадки повезли их в азиатскую часть, пеструю и крикливую.

Зная, что Лек терпеть не может базарной суеты, Катя не просила проводить ее на базар, а если приходилось выбирать фрукты, делала это побыстрее.

Намарона знала толк в продуктах, и Катя за какой-нибудь час уяснила уйму вещей. Оказывается, бананов одних было почти сто сортов! Ярко-желтые и темно-зеленые, длинные и почти круглые…

– Вот мучнистые, как вареный картофель, а эти душистые и тают во рту как бисквит. – Намарона уговорила Катю попробовать свои любимые, с очень нежной мякотью, оставившие привкус «ананасных» леденцов Ландрина.

В конце ряда малаец жарил в масле бананы, нарезанные кружочками, и Катя соблазнилась их аппетитным видом, коричневой румяной корочкой. Они и на вкус были похожи на домашние пышки.

Мимо пробежал мальчишка, обвешанный кружками. «Эй!»– подозвала его Намарона. Он тут же приготовил «лимонад»: налил в жестянки воды, бросил по кусочку искусственного льда, по ложке сахарного сиропа, добавил студенистых семян, расплывшихся по поверхности, стружки ореха и несколько маленьких кубиков ананаса. Катя с опаской взяла кружку, не блещущую чистотой, понюхала – приятно, представила осуждение в глазах Лека и все-таки выпила, ощущая себя гимназисткой, удравшей с уроков. Даже кусочки ананаса вытряхнула в рот. Вкусно!

Катя ходила бы до темноты между живописными холмами фруктов, но как-то мгновенно набежали тучи и начался ливень. Намарона кинулась к извозчику, которому велено было стоять возле арековой пальмы, а его словно смыло. Женщины укрылись в китайской закусочной.

Катя никогда не видела такой массы падающей с неба воды. Вот что значит «разверзлись хляби небесные»! Майская гроза в России по сравнению с этим ливнем – душ из детской леечки. Катя с уважением смотрела в дверной проем.

Китайцу не надо уже было зазывать проголодавшихся. Его руки мелькали над огромной сковородой, швыряя туда лапшу – брызги кипящего масла разлетались фонтаном, – разбивая десятки яиц и раскладывая еду по мискам. Посетители палочками – как у них получается так ловко? – заталкивали лапшу в рот, причмокивали, отирая со лбов обильный пот. Душно! Катя выглянула на базарную площадь и увидела, что капли срываются только с листьев пальм, а небо с каждой секундой синеет. Наверное, грязи по колено! Но оказалось – нет. Краснозем мгновенно впитал всю влагу, и, пока Намарона искала извозчика, даже луж не осталось.

«Удивительно, – думала Катя, проезжая подсыхающей дорогой, – в России после такого ливня неделю бы телеги до осей увязали, а здесь я даже туфли не замочила…»

Пока доехали, опустилась ночь. Бледный свет луны освещал пальмы. Очень гладкие или все еще мокрые листья их блестели, листва бамбуков отбрасывала фантастические тени, кипарисы вырисовывались темными контурами, и все вместе походило на декорации спектакля «Последние дни Гогена». Может, было бы грустно, но Намарона хлопотала рядом, проглаживая и та уже высохшее платье, трогала Катин лоб: не простыла бы!

Тем временем его высочество принц Чакрабон де Питсанулок находился в кабинете его величества Рамы V, короля Сиама, Чулалонгкорна.

Лек был сразу назначен начальником военного училища, с воодушевлением принялся за преобразования и теперь рассказывал отцу о своих дальнейших планах. Король обычно старался вникнуть во все мелочи, а сегодня был рассеян. Никак не мог сосредоточиться. Странные и дурные слухи. Русская жена у его сына? Не может быть. Но сплетни упорно плещутся несколько дней. Не дело потакать им, пора выяснить и наказать тех, у кого рот геккона. А вдруг правда? Тогда лучше ее не знать. Это было бы горем для него и для страны.

– Сын, злые языки болтают, что русская жена ждет тебя в Сингапуре. – Король сказал это с полуулыбкой, готовый тут же перевести все в шутку.

– Это правда, отец.

– Как?.. Ты, моя надежда и опора… – Чулалонгкорн задохнулся. – Как ты мог? Позовите королеву, – приказал он секретарю. – Это правда, – уронил он вошедшей Саовабхе.

Королева была гораздо эмоциональнее мужа и обладала не намного меньшей властью. Недаром их звали «два монарха». Два монарха, которые шли по жизни рука об руку и в полном согласии правили королевством.

Первый раз Лек видел мать в такой ярости. Она металась по комнате, выкрикивая бессвязные фразы, в конце концов сильно ударилась об угол стола и, охнув, опустилась в кресло.

– Мамочка, успокойся, изменить ничего нельзя. – Лек уже стал волноваться за ее здоровье.

А королева ухватилась за слово «изменить»:

– Изменить… Ты должен немедленно отказаться от нее. Она опутала тебя злыми чарами. Она хочет завладеть престолом и преподнести Сиам Николаю Второму. А Николай тоже хорош… Другом себя называл…

– Император ни при чем. Он ничего не знает. Мама, все совсем не так.

– Если ты не избавишься от россиянки, я лишу тебя личного содержания «небесного принца»!

Чакрабон подумал, что потеря четырех тысяч фунтов стерлингов очень уж некстати, но что же делать?

– Мама, не забывай, пожалуйста, что я получил высшее военное образование и нахожусь на службе в армии. Так что жалованья нам вполне хватит, чтобы снять небольшой домик.

«Нам»… Королева, прикрыв глаза, обессиленно прошептала:

– Уходи, я не могу тебя видеть… любимый сын…

Король, стоявший молча на протяжении всей сцены, вышел вскоре вслед за сыном, не желая нарушать привычный распорядок. Только сильнее обычного хлопнул дверцей желтого электромобиля, отправляясь смотреть, как идет стройка очередного моста через канал.

Была глубокая ночь. Спали крестьяне, чиновники, рабочие. Все, кроме придворных сиамского короля. И вовсе не потому, что сегодня он был выбит из колеи выходкой сына, а таково было свойство его натуры: король принадлежал к типу «сов»– спал днем, а работал ночью. Было не так жарко, меньше суеты, меньше людей случайных, отвлекающих, добивающихся его внимания. Правда, труднее было придворным, если они относились к «жаворонкам». Но все сложилось много лет назад, двор не представлял другой жизни, королева тоже бодрствовала ночью, давно привыкнув к режиму Чулалонгкорна.

Секретарь предупредительно открыл дверцу. Чулалонгкорн стал осматривать сваи моста, ярко освещенные фарами электромобиля. Кажется, сделано на совесть. Вот только камни сгрузили слишком далеко. Лишняя работа – перетаскивать к берегу.

– Пусть следующие партии подвозят ближе к воде!

– Хорошо, ваше величество, – сказал, записывая распоряжение, секретарь.

Машина ехала по городу. Король осматривал свои владения, свое детище – район дворца Дусит, утопающий в садах, прорезанных ровными по-европейски широкими улицами. Казалось, ночь должна была бы скрывать все недостатки, укутывая их тьмой, но нет, она освобождала короля от пыли, пускаемой в глаза не в меру услужливыми чиновниками, и он видел сам, без подобострастных пояснений, – да, сделано много, но сколько еще хочется успеть, а здоровье подводит. Почки, что ли? В левом боку часто покалывать стало. И сын… Такое огорчение. Для королевы это еще больший удар. У него много сыновей, у нее только три. Но, судя по спокойствию Лека, он вряд ли изменит свое решение, хотя бракосочетание не было благословлено Буддой и можно было бы попытаться… Дать ей отступного и отправить к родителям в Россию? Это тоже не лучший выход. Даже слуги обо всем уже знают. Ладно, надо отложить этот вопрос на время. Слишком много более срочных и важных дел.

Новость перестала быть новостью, обсужденная и осужденная обширной королевской семьей. Но с принцем из вежливости никто об этом не говорил. Он только постоянно натыкался на удивленные, недоумевающие, сочувственные и злорадные взгляды. Лек поехал за женой в Сингапур.

– Савади крап! – встретила его Катя и, боясь, что неправильно произнесла приветствие, добавила:– Здравствуй, Лек! Милый, я так соскучилась! Как дела?

– Пока еще не все уладилось. Да ничего, часы как вода – и камень сточат. Собирайся.

– Сейчас, – засуетилась Катя. – Намарона, ты куда убрала чемодан? – И вдруг остановилась. – А как быть с ней? Можно взять с собой Намарону?

– Ты этого хочешь? Ну, если она тоже не возражает, я попробую договориться с Рудановским: все-таки его горничная. Да еще один билет приобрести надо. А вы собирайтесь скорее.

Опять пароход плыл по сине-зеленой воде, похожей на расплавленное стекло. Намарона расположилась в каюте второго класса вместе с тремя китайскими танцовщицами. И отчего она так боится Лека? С Катей наедине обычный человек, а как появляется принц, кроме «да» и «нет», ничего не добьешься, словно язык присох к нёбу, и кажется, вот-вот упадет Намарона перед ним, распростершись ниц. «Небесный принц» и крестьянка.

Катя прислушалась, уловив малопонятную немецкую речь.

– На германском пароходе мы впервые?..– спросила она Лека.

– Да. Раньше эта линия обслуживалась английской «Холт стимерс компани» Потом и эта, и линия Бангкок – Гонконг перешли к немцам. Сейчас получается, что из всех судов в порту Бангкока каждый второй – германский, а английский – лишь каждый пятый. Крупнейшие державы грызутся как псы из-за мозговой косточки – Сиама. Готовятся заемные договоры для постройки железных дорог: Англия и Франция дают чуть больше, а Германия чуть меньше миллиона фунтов стерлингов. Железные дороги нужны, необходимы, но англичане, думаешь, готовы выложить денежки просто так, да? Вот что тогда, в разговоре с мистером Грэндфилом, меня возмущало. Англия ратует за прокладку дороги к малайской границе, чтобы держать под контролем горнодобычу Сиама. – В словах Лека звучала неприкрытая боль за будущее страны. – Так что лет через пять поедем в Сингапур на поезде, обслуживаемом какой-нибудь английский компанией.

– А ты сам к кому относишься лучше – к англичанам или к немцам?

– Сложный вопрос. Здесь играют роль сугубо личные мотивы. Я с детства слышал английскую речь и привык считать английский вторым языком после тайского. Ну, не считая русского, – поправился он, – но русский это все-таки позже… Мне нравится Шекспир, близка английская сдержанность, да мало ли чего, а с другой стороны, я прекрасно отношусь к кайзеру Вильгельму, тем более что он кузен Николая Второго, которому я многим обязан. Но все это мелочи. И те и другие – хищники.