Стражи Границ - Чаша Торна

Яростная схватка все продолжалась. Это был странный бой, необычно тихий, нарушаемый лишь глухими звуками ударов и редким победным кличем мантикор, поражавших очередного противника. Зомби гибли (интересно, можно ли сказать так о трупе, который все равно мертв?) десятками, но им время от времени удавалось все же вогнать лезвие в бок, брюхо или грудь кого-нибудь из нападавших.

Мантикоры были не намерены отступать, да и не смогли бы уже, пожалуй. Все они были ранены более или менее тяжело, но главное — их крылья пострадали особенно сильно. Не думаю, что хотя бы одна из них смогла бы подняться в воздух.

Но они и не пытались, напротив, чем больше ран появлялось на теле мантикоры, тем более яростно она атаковала. Я заметил, как одна из них, с перебитым позвоночником, ободранными крыльями и обрубленным хвостом, все же ползла вперед, волоча за собой непослушные задние лапы, пытаясь дотянуться до противника. И ведь дотянулась же, тварь…

Арбалетчики делали залп за залпом, но в большинстве своем стрелы застревали меж ребер других зомби или же высекали искры из камней — мои солдаты не отличались меткостью. Иногда они все же попадали, и тогда над побоищем проносился отчаянный визг раненой твари… Один выстрел был особо удачен — стрела попала прямо в лоб мантикоре, проломив кость и уйдя глубоко в мозг. Она еще дернулась несколько раз, ее хвост нанес два-три конвульсивных удара… не промахнувшись при этом, но уже через несколько секунд все было кончено. Увы, передышка продолжалась недолго: одна из мантикор, видимо опоздавшая к началу битвы, плюхнулась буквально на головы арбалетчикам, разметав стрелков и в мгновение ока перебив чуть не половину из них.

Моим бойцам удалось прикончить почти половину мантикор, но заплатили они за это дорогой ценой: хорошо если четверть армии оставалась на ногах, а ведь это был еще не конец. Мне смертельно не хотелось выходить из-под защиты скал, но выхода не было — еще несколько минут, и я стану полководцем без армии. О том, чтобы пустить в дело Лэш, не могло быть и речи — яд мантикоры уничтожит ее с той же легкостью, как и обычного зомби, — а я слишком дорожил Лэш, чтоб так глупо потерять ее.

Я взобрался на камень — до места битвы было всего с полсотни шагов, но связанные боем мантикоры не могли до меня добраться, у них и так хватало противников. Огненный шар ударил прямо в морду одной из злобных тварей…

Мантикоры не восприимчивы к магии — это знают все, хоть раз читавшие достославный «Бестиарий»… Я и не рассчитывал на то, что слегка раненная тварь превратится в комок пламени — эффект скорее был обратный: вспышка зацепила парочку моих бойцов, наверняка лишив их как минимум глаз. Но потом случилось именно то, чего я ожидал. Мантикора испуганно и, как мне показалось, даже обиженно взвизгнула и на мгновение замерла, пытаясь разглядеть врага, посмевшего опалить ее усы… Этой заминки оказалось вполне достаточно — десяток мечей и копий вошли ей в бока, и тварь забилась в судорогах на груде изодранных останков моих бойцов.

Все остальное произошло достаточно быстро. Огненный шар — замешательство — впивающиеся в львиное тело клинки — предсмертные конвульсии. И вскоре последняя тварь прекратила трепыхаться, но я потерял армию…

* * *

Я задумчиво смотрел на своих солдат, помятых, изъеденных ядом… у некоторых отсутствовали руки, кое-кто лишился глаз или скальпа. Двадцать пять… это все, что осталось от почти трехсотенной армии. Сначала Серый Паладин, да не упокоится его душа в ледяных чертогах Чара во веки веков, потом эти мерзкие создания… Нет, уже двадцать четыре — у одного из стоящих в строю зомби внезапно отвалилась нога — видимо, яд разъел-таки сустав.

Мы перебили всех мантикор — или по крайней мере всех напавших на нас мантикор, но кто знает, сколько еще этих монстров таят здешние горы. Я в глубине души надеялся, что больше их не будет, но в то, что этим и исчерпывалась стража Чаши, я не верил ни секунды.

Два десятка мантикор уничтожили всю мою армию — эти жалкие остатки назвать армией уже нельзя. То, что, будь их противниками живые существа, они уложили бы не одну тысячу, меня не утешает. Двигаться дальше, имея в наличии лишь двадцать четыре… Чар их подери, уже двадцать три бойца, — чистейшей воды безумие.

Больше всего меня сейчас злит отсутствие собеседника. Лэш, конечно, могла сказать пару слов, но ее лексикон состоял преимущественно из выражений типа «да, господин» и «будет исполнено, хозяин». Никакого вразумительного ответа от нее было невозможно ожидать, — если страж и имеет великолепные рефлексы, скорость и неуязвимость, то умение быть приятным собеседником в число ее достоинств не входит. Или даже хоть каким-то собеседником. Я часто с тоской даже вспоминал мастера Улло — с ним можно было бы поболтать. Сейчас его тело валяется где-то в этой куче, разодранное на куски одной из мантикор. Я даже пожалел, что приказал Лэш в свое время убить его.

Отложить дело? Пойти по кладбищам и вымершим от болезней деревням в поисках новых воинов? Это займет слишком много времени. Я не могу себе этого позволить — сейчас, когда я так близко к цели. Мысль о том, что кто-то, возможно, сумеет добраться до Чаши раньше меня, особенно теперь, после того как я фактически расчистил дорогу, — эта мысль привела меня в ужас. Нет, мне необходимо придумать способ…

Идея лежала на поверхности, следовало только догадаться. Я мудр. Я догадался…

* * *

Три дня мои многострадальные пальцы ныли от монотонной, зачастую ювелирной работы — и никакие заклинания, восстанавливающие силы, уже не помогали. Я не спал третью ночь подряд. Не знаю, что именно приказывало мне торопиться — сознание Учителя или моим собственным разумом рожденные предчувствия, — но почему-то я твердо знал: времени не так уж много. И вновь, с трудом заставив себя проглотить кусок мяса или хлеба с сыром, брался за опостылевшую работу.

Спина страшно болела — часы, проведенные почти в одной и той же позе, давали о себе знать.

Хуже всего, что я не мог поручить эту работу никому другому, она требовала иногда большой ловкости, ожидать которую от зомби по меньшей мере смешно. Да и Лэш, как оказалось, для моих целей не вполне подходила, может, в обращении с оружием ей и нет равных, но, когда дело касается тонкой проволоки, все ее попытки сделать что-то полезное вызывают лишь глухую злость. Единственное, для чего мне удалось ее использовать, так это распустить несколько кольчуг. Слава Торну, для этого не требовалось особого ума, а проволоки мне было нужно очень много.

Я отложил в сторону кость и принялся снова точить корд. Не знаю, из чего у него сделаны кости, но тонкий, как спица, трехгранный кинжал из прекрасной закаленной стали тупился, как будто я ковырял им камень.

Конечно, дело двигалось — как бы то ни было, но любое дело, за которое берется великий маг, не может не увенчаться успехом. Я не льстил себе, я действительно был великим магом, может, одним из самых сильных на свете… Жаль, что занимался я сейчас работой, с которой успешно справился бы, пожалуй, любой ученик, да что там ученик, смерд, не обремененный даже зачатками Силы. Иногда мне приходило в голову, что некромантия хороша далеко не всегда, иногда куда лучше иметь дело с живыми существами. К тому же с ними можно поговорить.

Я взглянул на острие корда и удовлетворенно хмыкнул — что ж, хватит еще на несколько раз. Потом снова придется точить. Жаль, что такой корд у меня один, можно было бы заставить заниматься заточкой Лэш, это она умеет весьма неплохо. Одно время у меня была мысль попробовать просверлить кость собственным когтем, но прощальный «подарок» Учителя, как оказалось, совершенно не годился для тонкой работы, более того, когти изрядно мешали мне, и их пришлось срезать. Отрастут, никуда не денутся. Поначалу я всерьез думал, что мои измененные руки могут оказаться неплохим оружием… Увы, все это не более чем декорация — когти мягкие, быстро тупятся, а при первой возможности еще и ломаются, глубоко врезаясь в плоть. Да и то сказать — стоило ли ожидать от проклятия, следующего за слиянием разумов, чего-то полезного? Когда это проклятие пользу приносило?

Прежде чем снова приступить к упрямой кости, я в очередной раз заставил себя прожевать кусок мяса с хлебом и сделать несколько глотков теплого, прокисшего вина из уже порядком опустевшей фляги. Затем снова согнулся над неподатливым позвонком и принялся сверлить в нем отверстие. Конечно, имей я настоящее сверло… я видел эти штуки и у кузнецов, и у мастеров, изготавливающих разные поделки из дерева и кости. О, если бы они побывали на моем месте, с каким бы трепетом они относились к своим инструментам!

Но что толку жалеть о том, чего не исправить. И я яростно продолжал ковырять твердую кость. Впереди ждало еще немало работы, но я надеялся успеть дотемна — тело настойчиво просило отдыха, но отдыхать я буду только после того, как закончу.

* * *

Я с наслаждением разогнулся, не обращая внимания на боль в спине. У меня получилось! Я сумел!

Передо мной лежал целехонький скелет дракона — огромного дракона, — собранный до последней косточки. Каждый позвонок, каждая фаланга пальцев, увенчанная костяным когтем, — все было аккуратно скреплено проволокой, и теперь скелет составлял единое целое. Лапы поджаты, словно приготовились оторвать дракона от земли, крылья, кости, когда-то составляющие крылья, прижаты к бокам, как будто вот-вот распахнутся и вознесут его вверх, в темное небо. Огромная пасть распахнута, выставляя на обозрение кинжалы клыков.

Завтра… остальное завтра утром. Сейчас я слишком устал, и сотворить это заклятие, пожалуй, мне уже не под силу. Мне надо отдохнуть, но утром я буду в должной форме, и тогда у меня снова появится армия… хотя и состоящая из одного-единственного существа. Приди мне эта мысль раньше, не было бы устроенного мантикорами побоища, я прошел бы сквозь них как нож сквозь масло. Железо и кость… Твари бессильны против этого.

Ладно, нечего горевать об упущенных возможностях. Перебитой армии не воротишь, но теперь меня не остановит ничто и никто. Не родилось еще существо, способное победить мое создание.

Не только у тех выскочек, что называют себя Пламенными, Сердобольными или иными магами, заклинания делятся на классы. И у некромантов есть простые умения вроде активации зомби, не требующие ни особых знаний, ни особых сил. Есть и другие — посложнее, поэффектнее. И есть высшие заклятия, самые сложные, на которые способен далеко не каждый магистр-некромант. Учитель способен, следовательно, я тоже сумею.

Что-то похожее возродило к жизни Серого Паладина — похожее, но не тождественное. Его душу освободили от бренного тела, чтобы заковать в магические доспехи. Я должен буду сделать нечто прямо противоположное, но тоже очень сложное — я должен буду оплести магической плотью мертвый костяк, и если это получится…

Учитель был уверен, что о существовании такого заклинания никто даже и не догадывается. Мы многое утратили за прошедшие века, с этим необходимо согласиться. И по сей день маги совершают «открытия» — обнаруживают в древних, не человеком писанных, манускриптах давно забытые знания, с удовольствием выдавая их за собственные достижения.

Если бы знать язык заклятий… Учитель тоже работал над этим, и это дело было, пожалуй, единственным, в котором он не преуспел. Тот, кто овладел бы этим языком, стал бы могущественнее всех других магов, сравнявшись по силе с самим Торном. Увы, пока это никому не удалось.

Но годы, потраченные на поиски ответов, дали немало и другого. Древние храмы, построенные неведомо когда неведомо для каких богов, подземелья гномов, грозящие ловушками на каждом шагу, эльфийские леса, где до последней секунды не знаешь, откуда прилетит отравленная стрела, — все это не раз давало пищу для ума. Иногда Учителю удавалось найти что-то особо ценное — как тот манускрипт, спрятанный под статуей неизвестного, лишенного головы божества в заброшенном, полуразрушенном храме в горах. По словам Учителя, это было жуткое место, и он поспешил оттуда убраться, а мало что могло напугать мастера-мага.

Там было золото, но унес он только книгу. Книга оказалась сильно повреждена временем, и все же из нее удалось извлечь заклятие, всего одно, но неизвестное никому из нынешних магистров. Учитель не раз рассказывал о книге, хотя и не показывал ее. Наверное, она и сейчас лежит в нашем доме, в тайнике — теперь-то я знаю, где находится этот тайник.

Страшно подумать, какие еще тайны содержит эта книга. По словам Учителя, единственное уцелевшее заклятие — седьмого уровня, не меньше, — было лишь примером, на котором объяснялись куда более сильные формулы. Увы, время неумолимо. У меня сохранились смутные воспоминания Учителя о том, что мог он узнать, окажись манускрипт целым, — тайны бессмертия, умение вдыхать подобие жизни в мертвый камень… Может быть, даже легендарные заклятия смешения стихий. Кто знает? Когда я вернусь в наш дом, я попробую сам просмотреть полуистлевшие страницы, возможно, молодость победит там, где спасовала старость.

Иногда становится больно от мысли, что маги из поколения в поколение мельчают. Что толку кричать, что из всех деревенских парней ты можешь поднять самый большой камень, если твой прадед умел двигать горы? А они ведь умели… Да что там говорить! Сегодня вызов элементаля является чуть ли не показателем мастерства, экзаменом на звание магистра, а гномы между тем вовсю командовали духами земли, прокладывавшими для них тоннели. И эльфам, отправляющимся на войну с подземными жителями, не приходилось беспокоиться о своих лесах — духи природы вполне справлялись со своими обязанностями. Взять ту же мантикору — вряд ли найдется сегодня маг, способный вдохнуть жизнь в подобное создание, и не просто вдохнуть, а превратить кое-как сшитые куски разных животных в живую, дышащую, размножающуюся, а то и разумную химеру. Тем, кто сейчас называет себя магистрами, это не под силу. Но ведь это было сделано сотни и сотни лет назад. И не Торн приложил к этому руку.

Но все скоро изменится. Я доберусь до Чаши и стану не просто лучшим — я стану Единственным, самым могучим магом мира, все будет мне по плечу, все тайны раскроются, — Чаша даст мне давно утраченное знание, знание самого Торна. Это будет!

Но это будет не сегодня… О Торн, как я устал! Спать… спать…

* * *

Я стоял пред скелетом дракона, произнося заклинание. Это было сложное заклинание — я, пожалуй, не знал ни одного, которое было бы сложнее. Память Учителя подсказывала слова и жесты, я чувствовал, как утекает энергия, вливаясь в невидимые конструкции словоформулы, чтобы разом освободиться в момент завершающего действия. На лбу выступил пот, собираясь в капли, он тек по лицу, колени дрожали от напряжения, но не понятные никому из смертных слова лились ровно, без запинок и задержек. Любая неточность, любой неосторожный жест могли в мгновение ока развалить всю конструкцию и вынудить меня начать строить ее заново. А в том, что мне хватит сил сделать это, я был совершенно не уверен.

Завершен первый этап, и взмах руки направляет скопленную мной энергию в цель. Скелет ощутимо вздрагивает, вокруг костей начинается слабое, пока еще еле видимое глазу движение — это вихри энергии формируют подобие связок, мускулов, шкуры…

Я продолжал бросать в бой фразу за фразой, один заряд энергии за другим. Вихри становились непрозрачными, принимая конечную форму. Теперь я видел уже не скелет — передо мной находилось действительно подобие дракона, лишенного шкуры, но постепенно кожа покрывала длинное тело, обтягивая перепонкой длинные тонкие кости крыльев. Чешуи не будет, заклинание предельно функционально и создает лишь то, что требуется для движений и полета, не более. Да и к чему чешуя, лишь затрудняющая движения, если ни копье, ни меч, ни магия не способны нанести моему творению сколько-нибудь существенный урон.

Еще несколько пассов, еще несколько капель пота — что-то забрезжило в запавших глазницах чудовища, это начали формироваться глаза дракона. Я знал, что он не будет видеть так же хорошо, как настоящий, — магия не сможет восстановить его истинный облик, она лишь даст какую-то замену тысячелетия назад утраченным органам…

Я чувствовал, что еще немного — и я лишусь сознания, так интенсивно убывал запас Силы, но остановиться не мог. Возможно, я немного переоценил себя и все же был полон решимости довести дело до конца. Иначе не стоило и начинать. Предстояла последняя стадия заклинания, самая тяжелая и — это давало мне шанс завершить его — самая короткая. Активация…

Я рухнул на колени, тело сотрясала рвота, выплескивая съеденный завтрак. Ноги не держали меня, пот заливал лицо, рот пересох так, что, казалось, весь истрескался, а руки тряслись так, будто бы я много часов ворочал тяжеленные бревна. Смертельно хотелось лечь и уснуть.

Я с трудом поднял голову — дракон двигался. Его крылья шевелились отнюдь не от ветра, его голова на длинной шее повернулась в мою сторону, и красные глаза внимательно изучали меня… Возможно, дракон размышлял: не проглотить ли ему крошечное существо, стоящее перед ним на коленях? Но сил на то, чтобы подняться, у меня не было. Дракон заблуждался — заклинание, произнесенное мной, делало меня его господином, и он скоро это поймет…

Пока же мне предстояло сделать одно дело, важнее которого сейчас не было ничего. Я должен — нет, я просто обязан отдохнуть.

Глава 13 НАЕМНИКИ. ГРАНИТ

— Вы двигаетесь лишь немногим быстрее улиток, — желчно констатировал грифон, едва только наши кони ступили на поляну.

Их небесное великолепие ожидало путников, видимо, уже давно. Во всяком случае, туша оленя, которой закусывал грифон, была уже ополовинена. Плотный обед нисколько не повлиял на дурное расположение духа Флара, поскольку в его голосе, как обычно, не сквозило и нотки дружелюбия.

— Если вы и дальше будете двигаться такими темпами, то можете оставить эту затею вообще.

— Ты высмотрел что-то интересное, Флар?

— Разумеется, иначе с чего бы, спрашивается, я сидел бы здесь и ждал вас?

— Ну, например, с целью пожрать, — невежливо буркнул гном, хотя постарался, чтобы грифон этих слов не услышал. Зря старался. Слух у химеры был под стать зрению.

— Я трачу свое время и силы, — ядовито начал он, — на помощь неблагодарным людишкам… и не менее неблагодарным гномам, которые просто в силу природной ограниченности не в состоянии оценить…

— Я прошу тебя, почтенный грифон, Тьюрин не хотел тебя обидеть, — постарался погасить начинающуюся ссору Рон.

Он давно заметил, что грифон и гном как-то особенно недолюбливают друг друга. Король воздуха и к людям-то относился весьма пренебрежительно, но каждый раз, когда его взгляд падал на гнома, в глазах грифона сквозило нечто большее. Пару раз Тьюрин, становившийся в присутствии Флара не в меру язвительным, чуть не довел дело до драки, и кто в этой драке оказался бы на высоте, предсказать не составляло труда. Но и грифон был тоже хорош: если подворачивалась возможность хоть как-то зацепить гнома, он этой возможностью незамедлительно пользовался.

— Если бы он хотел меня обидеть, — мрачно заявил грифон, — то ваш и без того смехотворный отряд уменьшился бы на четверть. Если этого недомерка можно рассматривать как полноценную четверть.

— Ты не слишком ли много себе позволяешь, химера недоделанная? — зашипел гном, и его рука потянулась к секире. Грифон в ответ растопырил когти, явно готовясь к нападению.

— Мир, мир! — рявкнул Рон. — Почтенный Тьюрин… Благородный Флар… вы не хотели бы мне кое-что объяснить?

Гном набычился и отвернулся. Но его рука, как с нарастающим беспокойством отметил про себя Рон, так и осталась лежать на рукояти оружия. Янтарно-желтые глаза грифона, теперь слегка отдающие красным (не иначе как от бешенства), уставились на рыцаря.

— Наши разногласия, милорд, не ваше… собачье дело. Я же не спрашиваю вас, как представитель этого поганого племени попал в ваш отряд?

— По крайней мере я точно знаю, кто здесь представитель поганого племени, — мрачно заметил гном, лаская пальцами секиру.

— Я надеюсь, господа, что вы не устроите здесь банальную драку? — поинтересовалась Айрин вежливо, но с ощутимой угрозой в голосе. — Мне кажется, что у нас и без того достаточно проблем.

— Это ваши проблемы, сания, — фыркнул грифон. — Что касается меня, то я не намерен ни минуты оставаться… в этом обществе.

С этими словами он взлетел и умчался вдаль, не соизволив даже оглянуться. И, что гораздо печальнее, так и не удосужившись сообщить те новости, ради которых и поджидал отряд.

Рон печально проводил его взглядом, затем повернулся к гному. Тот, нахохлившись, сидел в седле и, по-видимому, был не расположен выслушивать нотации. Командир с сожалением подумал, что нотаций не избежать, как бы это ни было противно всем присутствующим.

— Блестяще, почтенный Тьюрин! Своей несдержанностью ты только что лишил нас воздушной разведки. Или ты считаешь, — Рон постарался придать своему голосу как можно больше язвительности, — что с таким союзником у нас настолько возрастают шансы на успех, что их нужно побыстрее снизить?

— Помощи от этой твари вы все равно не дождетесь, — попытался было спорить гном, однако голосу его недоставало уверенности. Было заметно, что он все же чувствует себя виноватым, но признаваться в этом не собирается, поскольку гордость не позволяет.

— Если ты не забыл, нам сейчас необходима любая помощь. Любая. И я бы хотел все-таки уяснить, что за кошка между вами пробежала?

Гном отвернулся, ясно давая понять, что отвечать он не намерен.

— Я могу прояснить этот вопрос, — заявил вдруг Брик.

— Ты? — Удивлению Рона не было предела. Он относился к юноше с несколько отцовской заботливостью, но ни в коем случае не ожидал, что парню может быть известно что-то, чего не знал он сам. По крайней мере в вопросах, не касающихся магии.

Надо заметить, что пока участие Брика в этой безнадежной экспедиции было по меньшей мере не слишком полезным. Конечно, парень временами изображал из себя крутого бойца и умелого лекаря, но Рон прекрасно понимал, что навыки юноши в обращении с оружием оставляют желать лучшего, а в вопросах применения излечивающих заклятий Айрин, пожалуй, смогла бы дать ему десять очков вперед. К тому же годы, проведенные в монастыре, сделали его малоприспособленным к долгим и трудным переходам, кое-как приготовленной еде и ночевкам под открытым небом. Командир не раз всерьез задумывался над тем, как бы избавить Брика от дальнейшего участия в походе — просто потому, что там, где остальные отделаются царапинами, парень сломает себе шею. К собственному огорчению видя, как тот гордится своей причастностью к столь великому — и столь безнадежному — делу, Рон снова и снова откладывал серьезный разговор.

Возможно, именно сейчас и необходимо будет принять окончательное решение. Самому Черному Барсу было, в общем, плевать на свою жизнь, если ее предстояло отдать за стоящее дело, но тащить на верную погибель, по сути, зеленого еще мальчишку…

— И что тебе известно? — поинтересовалась Айрин.

— Ну… если я в чем-то ошибусь, возможно, почтенный Тьюрин меня поправит. Мне как-то попалась одна книга, довольно старая… я бы сказал, очень старая, еще раннеэльфийского периода. Это было… ну, что-то типа романа, и я первое время воспринимал книгу именно так, но вы же знаете эльфов, они не имеют привычки прибегать к вымыслу, разве что в случаях, воспевающих подвиги их народа. Ну, этим все страдают.

* * *

Вообще говоря, Рон не видел в рассказе Брика ничего необычного. Ну да, грязная история, но мало ли было таких случаев в отношениях гномов и эльфов. И те и другие гадили противникам где можно и чем можно, и их не останавливали ни угрызения совести, ни представления о благородном способе ведения войн.

Эльфы и гномы воевали всегда. Пожалуй, никто и не вспомнит тех причин, из-за которых началась вражда, продолжавшаяся и по сей день, — вражда, которая постепенно превратила два великих народа в жалкие кучки плюющих вслед друг другу существ. Ни эльфы, дети у которых рождались не каждый век, ни гномы, чуть более плодовитые, но куда меньше живущие, не могли позволить себе эту вражду, которая вела к взаимному истреблению. И тем не менее войны между эльфами и гномами были единственным, пожалуй, стабильным явлением в продолжение тысячелетий. Пока в мире не появились люди, с одинаковой готовностью воевавшие и с эльфами, и с гномами, и друг с другом.

От полного уничтожения их спасло, пожалуй, то, что противники испытывали просто желание перегрызть друг другу глотки, не претендуя на жизненное пространство оппонента. Гномов совершенно не интересовали эльфийские леса, эльфов только большая беда может заманить в пещеры. Поэтому после очередной стычки обе армии возвращались по домам зализывать раны и вынашивать планы мести. Рано или поздно в том или ином лагере находился лидер, объединявший вокруг себя более или менее значительные силы, — и бойня завязывалась вновь.

В тот раз, как оно обычно и бывало, все началось с «мелких недоразумений». Стрела, пришпилившая одинокого гнома к дереву. Хорошо замаскированная яма с кольями, насквозь проткнувшими тело эльфа. Пяток гномов, повешенных на дереве за ноги в назидание остальным. Десяток изрубленных в капусту эльфийских патрульных, неосмотрительно покинувших спасительный лес. И пошло-поехало.

Эльфы, собственно, и не пытались определить, кто виноват, — это было в высшей степени несущественно, поскольку повод давно требовался. Как говорится, мечи сами просились вон из ножен. Кто ищет, тот всегда найдет, и голуби понесли в леса призыв «К оружию!». Разумеется, и гномы не сидели на месте, спешно подновляя обветшавшие со времени прошлых битв стены своих горных твердынь.

Эльфийские маги тоже готовились к войне, хотя в горах, где обычно и происходили стычки, эльфийская магия природы была не слишком эффективна. Это потом, спустя тысячи лет, люди в полной мере на своей шкуре почувствовали, что магию, презрительно называемую ими фермерской, недооценивать не стоит. Дуб, выраставший на пустом месте за пару часов, может очень эффективно развалить стену крепости, лишив защитников единственного средства, прикрывающего их от отравленных стрел. Но в горах, где царствует камень, пользоваться такими методами у эльфов не очень-то получалось.

Поэтому надежды возлагались на магов… вернее, на небольшую кучку магов, которых впоследствии назвали темными некромантами — название странное само по себе, учитывая, что понятие «некромант» уже изначально подразумевало злую, темную силу. Эти мастера занялись созданием бойцов, которых можно будет подставить под гномьи секиры и арбалетные болты вместо не слишком приспособленных к рукопашной схватке лесных жителей.

Собственно процесс подготовки длился не один год и даже не один десяток лет. Им некуда было спешить, и те и другие были долгожителями. У некромантов не все ладилось, их создания, химеры, получались либо слишком слабыми, либо слишком своевольными, пока магам не удалось создать грифонов. Те, разумеется, тоже не горели желанием встревать в древнюю распрю, предпочтя уединение.

Алчность грифонам несвойственна, а разум, неосмотрительно вложенный в их орлиные головы, зачастую заставлял их поступать по-своему — и не так, как того хотелось бы создателям. Убедить их принять участие в предстоящих битвах оказалось слишком сложно… И эльфы — высокомерные, надменные и оттого обычно не снисходящие до лжи эльфы — пошли на заведомый гнусный, подлый обман.

Грифоны традиционно жили небольшими, по десять — пятнадцать взрослых особей, стаями. Птенцы грифонов чертовски прожорливы, и нескольким охотникам, действующим слаженно, удавалось принести в гнездовье куда больше добычи. Дичи в общем-то хватало, но самцы редко проводили на охоте меньше недели — они и сами отличались немалым аппетитом.

Один из таких охотничьих отрядов, возвратившись домой, обнаружил ужасную картину. Птенцы и их матери были перебиты, одних просто безжалостно прирезали, другие стали похожи на ежей из-за утыкавших их арбалетных болтов. Там же, среди гнезд, лежала и пара низеньких, бородатых трупов, сжимающих в руках секиры… Никому из грифонов и в голову не пришло убедиться, что смерть гномов наступила отнюдь не из-за ударов клювов или когтей. Впрочем, им было не до этого — прямо посреди гнездовья, на вертеле, висела хорошо прожаренная и уже наполовину съеденная тушка птенца…

После этого инцидента эльфам уже не составило никакого труда заключить с грифонами военный союз. Да что там — химеры буквально рвались в бой, эльфам даже приходилось их сдерживать из стратегических соображений.

Спустя несколько недель ближайшая цитадель гномов была атакована. Хотя и считается, что для гнома нет ничего милей мрачных сырых пещер, на самом деле это не так. Гномы весьма доброжелательно относятся к солнцу — когда им ничего не угрожает, — поэтому они и строили в горах крепости, получившие славу неприступных, даже несмотря на то, что в истории не раз имели место случаи их падения. Просто в сравнении с другими крепостями — а кроме гномов их возводили, конечно, только люди — эти твердыни и впрямь казались несокрушимыми.

Эльфы напали — и отступили. Отступили в панике, понеся немалые потери, более того, этот отход очень сильно походил на бегство, и гномы с готовностью купились на нехитрую уловку. Их закованные в сталь колонны вышли из крепости, с тем чтобы преследовать беглецов и размазать их по скалам. Разумеется, им это не удалось — может, эльфы и не представляют из себя ничего существенного в рукопашной, но по части скорости гномам с ними было не сравниться.

Грифоны атаковали цитадель, оставшуюся почти без защиты. Были вырезаны все, кто не сумел уйти в подземелья, а таковых оказалось немало. Гномы вообще не любили отступать, а память о славных деяниях предков, вбиваемая в головы детям, заставила даже их взяться за соответствующие росту и силенкам топорики и арбалетики.

Ни один боец не способен справиться с грифоном, особенно — с пребывающим в ярости. Внутренний двор крепости напоминал скотобойню…

Гномы не забывают обид. С тех пор и повелось: то зазевавшийся грифон, неосмотрительно спланировав слишком близко к скалам в поисках горного барана, получал в незащищенное перьями брюхо тяжелый стальной болт, то сами гномы находили одного из своих товарищей буквально разорванным на куски… Война так и не началась, но с тех пор, крепости гномов уже не имели открытых солнцу и всем ветрам внутренних дворов, а грифоны, выбирая место для поселения, предварительно убеждались, что поблизости не обитают любители подземелий.