Там, в центре, формировалась некая гипертрофированная интеллектуальная элита, а провинция вынуждена была довольствоваться либо посредственностями, которые в эту элиту не могли пробиться, либо некими отбросами, которые эта элита отторгла. Потому-то такова сейчас разница в общем уровне культуры. И у многих молодых людей, которых я знаю, общаясь со своими студентами, образуется комплекс провинциала. Юноши и девушки ощущают себя ущербными индивидуумами лишь по той простой причине, что не сподобились родиться в Москве. Разве это не печально?

Совсем недавно, осенью прошлого года, по приглашению моих коллег я ездил в США. Мне довелось побывать в Нью-Йорке, Вашингтоне, Далласе и Лос-Анджелесе. Все это крупные города, но Вашингтон, столица, резиденция правительства, среди них самый маленький. Большая часть населения Вашингтона — чиновники или те, кто их обслуживает. Там нет ни крупных заводов, ни финансовых центров, ни торговых корпораций. А вот в трех других городах сосредоточена львиная доля всей американской мощи. Хотя они расположены в очень удаленных друг от друга регионах. И я очень удивился бы, если б узнал, что у какого-то Нью-Йоркца или далласца появился комплекс провинциала перед жителем Вашингтона. У нас же даже петербуржец, попадая в Москву, ощущает — хотя и не всегда показывает — этот самый комплекс. Разве это нормально?

— Ясное дело — нет! — донесся голос из того заднего ряда, где сидели молодые люди в разноцветных пиджаках. — Зажралась Москва!

Профессор скромненько улыбнулся. Реакция ему понравилась.

— Еще одно замечание в связи с моими американскими наблюдениями. Каждый штат имеет свою конституцию, свои законы, федеральное правительство и лишь в минимальной степени вмешивается во внутреннюю жизнь тамошних «субъектов федерации». А у нас что? Москве предоставлены огромные льготы по сравнению с другими. Национальные республики, образованные, кстати, на территориях, изъятых из состава существовавших при царе российских губерний, заключают с Москвой договора о разграничении полномочий. У них выборные президенты, которых федеральная власть не может сместить. Ну, Чечня — это вообще вопрос особый… Но парадокс ведь, господа! У нас населения втрое больше, чем в Осетии, территория раз в двадцать больше, чем у Ингушетии, а нашего уважаемого Главу могут в любой момент, ради конъюнктурных соображений, например, по ходу предвыборной кампании, снять со своего поста, поскольку он назначается Президентом. То есть налицо деление субъектов федерации по сортам: этот — первого сорта, тот — второго, а другой — вообще третьего второй свежести. Справедливо ли это, совместимо ли с подлинной демократией?

Зал дружно прогудел нечто вроде коллективного: «Не-ет!»

Иванцов поглядел на Главу. Тот сохранял лицо непроницаемое, только глаза медленно перемещались по рядам. Видимо, он тоже сильно сомневался насчет своевременности этого сборища. Возможно даже, что и инициатива шла не от него лично, а из каких-то иных кругов. По разумению прокурора, Глава, разглядывая сидевших перед ним, прикидывал, не может ли кто-то из них подложить ему свинью.

Конечно, теперь времена иные. Никто сразу не прицепится, не пришьет политику, у каждого ученого может быть свое мнение. Тут просто совещание, так сказать, для информации, не заседание облдумы, никаких обязательных постановлений и прочих нормативных актов здесь принимать не станут. Просто ознакомились люди с одной из научных версий, даже гипотез, расширили кругозор и пошли по домам. Так что ни Главе, ни профессору не придется ожидать, что приедут утречком или ночью ребята Рындина, а через три дня их шлепнут по приговору «тройки» ОСО.

Но любители подкладывать тлеющие головешки под начальственные зады еще не перевелись. Тем более ежели кто-то из них делает такую работу не по добровольному желанию, а по служебной обязанности. Тот же Рындин в принципе обязан доложить наверх о самом факте этой заседаловки. И доложит, конечно. Правда, в каком ключе доложит — это другой вопрос. Может доложить так, что все это просто сунут в дело и тут же забудут — рутинная информация. А можно повернуть дело так, что начнется серьезная и обстоятельная разработка. А потом может произойти все что угодно. Суда, конечно, устраивать не будут, но с должностей кое-кто может спрыгнуть, а при особо серьезных сомнениях — даже и на пенсию.

Тем временем профессор Бреславский уже подводил свою речугу к финалу:

— Я еще раз повторяю, господа, что не являюсь ни сепаратистом, ни экстремистом. Я — прагматик. Разумеется, говорить, допустим, о разрыве с центром, выходе из состава Российской Федерации, особенно теперь, когда до президентских выборов осталось меньше пяти месяцев, — недальновидная и опасная позиция. Однако в ситуации, когда центр, возможно, будет сильно заинтересован в поддержке со стороны регионов, у руководства нашей области появится возможность обусловить эту поддержку согласием центра на некоторое расширение полномочий областных властей. Разумеется, это только мое личное мнение. Благодарю областное руководство за предоставленную мне возможность высказаться и прошу прощения за то, что несколько превысил выделенный мне лимит времени.

Зал захлопал, аплодисменты выглядели весьма искренними.

— Есть ли какие-то вопросы к докладчику? — спросил Глава, когда хлопки утихли. Вопросов не было. То ли слушатели попались очень понятливые, то ли осторожничали. Может, боялись показаться профанами.

— Тогда переходим к прениям, — объявил Глава. — Кто желает выступить? Напоминаю, на выступление — пять минут.

Иванцов, как и Рындин, само собой, выступать не собирался. Теплов тоже. «Интересно, — подумал Виктор Семенович, — подготовил Глава выступающих или все на самотек пустит?» Сейчас, при демократии, от желающих повыступать отбоя нет. Могут такого намолоть, что за сто лет не разгребешь…

Но подготовленный выступающий все-таки нашелся. Оказался облвоенком Сорокин.

— Доклад товарища Бреславского Лазаря Григорьевича, — произнес полковник, — произвел на меня двойственное, если можно так выразиться, впечатление. Конечно, нам, воспитанным в эпоху единого Союза, когда мы готовили себя к защите единого социалистического Отечества, многое из высказанного профессором кажется, мягко говоря, непривычным. Нам уже не первый год глаза открывают на разные исторические недоговорки или фальсификации, отчего, прямо скажу, заниматься военно-патриотическим воспитанием молодежи стало очень сложно. К примеру, если раньше призывникам рассказывали, допустим, про Зою Космодемьянскую как образец мужества и героизма и некоторые даже слезу пускали, то теперь не стесняются, извините, дамы, за грубость, спрашивать: «А сколько раз ее фашисты трахнули?» Или, допустим, Александр Матросов. Только начнешь говорить насчет его патриотизма и верности воинскому долгу, как какой-нибудь пацаненок сразу же спросит: «А правда, что, падая на дзот, он закричал: „У, бля, гололед проклятый!“ Опять же извиняюсь перед дамами, но такова жизнь.

С другой стороны, очень многое верно подмечено. Особенно насчет Чечни. Призываем ребят наших здешних, береговичей, так сказать, и отдаем в общую кучу. Призыв мы выполняем по нынешним временам просто отлично, на 85 процентов. А Москва, между прочим, как до нас доводили, уже который год план по призыву наглухо заваливает. Одного из пяти призывников максимум государству отдает. А у них, между прочим, только в самом городе вдвое больше населения, чем у нас во всей области. Получается, что наши ребята вместо этой столичной шушеры должны под пули идти? Причем за что — толком неясно. То ли за то, чтоб конституционный порядок восстановить, то ли за то, чтоб кто-то на этой войне бабки зарабатывал. Может, кстати, именно в Москве. У нас только призывников с области за прошлый год погибло 45 человек, в этом году — уже пятеро. Ко мне в кабинет каждый день мамаши ломятся — что я им говорить должен? Я их просто отдал в войска, в Чечню непосредственно не направлял, даже не знаю загодя, куда его там после учебки могут послать. Я эти вопросы не решаю. Но весь их плач и вой, которые они еще у районных и городских военкомов не потратили, на меня приходится. Если б я знал, что ихние сыновья все здесь, в области, останутся — намного проще было бы.

— Время, — напомнил Глава, потюкав карандашиком по бутылке боржоми.

— А я уже все, — сказал военком и пошел на место. Похлопали, но существенно жиже, чем профессору.

— Так. — Глава по своему обычаю поставил значок-закорючку на бумажке. — В порядке подачи записок слово имеет директор химкомбината товарищ Зацепин Олег Сергеевич.

Зацепин, поблескивая медалью «Серп и Молот», тяжко ступил на подиум и взошел на трибуну.

— Я полностью согласен с предыдущим оратором, что однозначно воспринимать доклад господина профессора очень трудно. Я, как вы знаете, в свое время снабжал минимум пять российских и восемь по-нынешнему иностранных областей азотно-туковыми удобрениями. Кроме того, продавали все то же в Болгарию, Венгрию и еще пятнадцать стран. Делали кое-что для обороны. Судя вот по этой звездочке, врученной мне Леонидом Ильичом, неплохо делали. Ежегодно сдавал по два дома для рабочих, средняя зарплата выходила до трехсот рублей, был свой спорткомплекс и так далее. Насчет окружающей среды претензии были, но небольшие. Что получилось? Колхозы разогнали, совхозы — тоже. Запашка сократилась, фермеры в долгах, СЭВ накрылся медным тазом. Тарифы на перевозки взлетели, границ прибавилось, пошлин — тоже. Оборонка вляпалась в конверсию, мое производство ей не нужно. Все — я на нуле. Точнее — в пролете. Из двадцати тысяч рабочих осталось три. Акционироваться решили по второму варианту. А нас никто покупать не хочет. Потому что Госкомимущество, которое нашим вопросом занимается, хрен знает где; и наши дела ему, извиняюсь, до бороды. Ваучеры, мать их так! Это что, реформа? Это вредительство, за это стрелять надо. И главный вредитель — — центр. Это они все эти реформы затеяли, не спросясь у нас, на местах. Поэтому если б мы с Москвой развелись, вывели бы завод из собственности Госкомимущества, сделали бы его областной собственностью, сохранили бы колхозы как потребителей нашей продукции и сами по себе бы его держали на плаву, то я бы сейчас здесь не плакался. Спасибо за внимание.

— Следующим выступает товарищ… — Глава несколько замялся. — То есть владыка Феодор. Приготовиться атаману Кочеткову.

«Да, — подумалось Иванцову, — все-таки удивительный человек наш Глава. Как вел партактивы, так и сейчас ведет. Запросто мог бы сказать, допустим: „Слово предоставляется товарищу Романову, императору всероссийскому. Приготовиться патриарху Тихону“.

Владыка, опираясь на посох и поддерживаемый под руку молодым монахом с гвардейской выправкой, взошел на подиум.

— Чада мои, сограждане. Явленный нам доклад господина профессора Бреславского произвел на меня, ветерана Великой Отечественной войны, бывшего начальника разведки отдельного дивизиона гвардейских минометов, заслужившего на ратном поприще при защите нашего богоспасаемого Отечества четыре ордена, впечатление удручающее и тягостное. Всеми порами души не приемля изложение докладчиком истории распространения в нашем крае православного вероучения, я, однако, не хотел бы уделять слишком большое внимание критике этого заблуждения, ставящего Русскую Православную Церковь на одну доску с агрессивными крестоносцами Запада. Их попытки насадить огнем и мечом римско-католическое вероисповедание были пресечены именно русскими людьми, в том числе и нашими земляками береговичами, стоявшими в рядах новгородского ополчения и первыми принявшими на себя удар немецкой «свиньи». Святый Благоверный князь Александр Ярославич Невский, уважаемый Лазарь Григорьевич, дал достойный отпор псам-рыцарям, положив предел продвижению на восток схизматических римских заблуждений. Они шли к нам с мечом — от меча и погибли. Ибо такова была Божья воля. Но никогда, братья и сестры мои, православие не приходило в души людей на острие копья или меча. Лишь при помощи глубочайшей веры в Господа нашего, в великой жертвенности, завещанной нам Иисусом, высокой и нелицемерной убежденности в святости проповедуемых истин православие распространялось среди язычников, и Благодать Божия простерлась над нашим краем.

Но еще раз повторю, чада мои, не в этом состоит главный изъян доклада. Слушая его, мне вспомнилась евангельская притча об изгнании бесов Христом: «Имя им легион…» Отрыв нашей области от тела матери — России возвеселит лишь врага рода человеческого… и слуг его на земле.

— Регламент, владыка! — извиняющимся тоном произнес Глава. — Слово имеет атаман Береговского казачьего войска Алексей Кочетков. Записавшихся больше нет, так что, думаю, после этого выступления можно будет подвести итоги.

Атамана Иванцов хорошо знал, против него дважды возбуждались дела по 148-й статье, но оба раза прекращались. Первый раз за Кочеткова заступился сам Глава администрации, во второй раз Иванцову позвонили друзья из Москвы.

Позванивая крестами и шпорами. Кочетков вышел, гулко откашлялся и забасил с высоты своих метр девяноста без папахи:

— С откровенностью скажу, Лазарь Григорьевич, что к мнениям профессоров исторических наук отношусь очень осторожно. Вы, наверно, читали мою статью в «Губернских вестях» от 12 ноября прошлого года под названием «Губители России и звезда Давида»? Если читали, то должны понять, какое у меня может быть отношение к вашей пропаганде раскола России на уделы. Хотел я задать вопрос, какие-такие зарубежные центры вам помогали в научной работе, но правды вы все равно не скажете, потому что помогали вам в ней либо Моссад, либо Шин Бет какой-нибудь: Российскую империю — развалили, Союз — развалили, теперь за Россию взялись…

— Алексей Сергеевич, — строго сдвинул брови Глава, — вам ваше поведение не кажется вызывающим, а? Между прочим, Лазарь Григорьевич вполне может подать на вас в суд за клевету. Вы его публично обвиняете черт-те в чем! Извинитесь немедленно!

Бравый атаман опешил. Он-то думал, что его пригласили специально из-за того, что он сказал, а выходило совсем не так…

— Хорошо, — сказал он, покраснев вопреки белогвардейскому шеврону на рукаве. — Извиняюсь. Но все равно, с выводами профессора не согласен категорически.

— Я не делал выводов, Алексей Сергеевич, — вклинился Бреславский, — вы просто невнимательно слушали. Более того, я несколько раз повторил, что вовсе не сторонник обособления области от Российской Федерации.

Атаман сконфуженно сел и зашептался со своими коллегами.

— Я думаю, что надо подвести итоги нашего совещания. — Глава сурово обвел взглядом притихшую публику. — Бесспорно, в докладе есть немало мест спорных, немало и таких, которые при первом прочтении вызывают отторжение и неприятие. Но пищу для размышления он дает немалую. Предложение поставить вопрос перед центром о расширении властных полномочий областной администрации, которое высказал докладчик, заслуживает внимательного изучения. Я полагаю, что надо создать специальную совместную комиссию из представителей исполнительной власти и областной Думы, пригласить в качестве экспертов компетентных юристов, экономистов, историков и культурологов. Кроме того, я думаю, что представители прессы надлежащим образом осветят этот вопрос средствами массовой информации. Всем присутствующим на совещании была роздана брошюра профессора Бреславского «Наша область — альтернативы развития». Я успел с ней ознакомиться и должен заметить, что она дает хорошую основу для дискуссий о том, каким образом можно развивать экономику области. Думаю, всем присутствующим следует ее внимательно изучить с карандашом в руках, как следует подумать над тем, что, с его точки зрения, спорно, а что заслуживает внимания. А потом, я думаю, месяца через полтора, когда комиссия как следует проработает все основные моменты и сведет их в какой-либо рабочий проект документа, можно будет вынести его на обсуждение областной Думы. Может быть, предварительно еще раз соберем такое же совещание или даже в более широком составе. Есть какие-либо вопросы, замечания, предложения? Народ безмолвствовал.