ВАГОН

Вообще-то о том, что впереди тупик, Валерка должен был догадаться раньше. Хотя бы по тому, что рельсы были почти полностью заметены снегом, а шпал вообще не было видно. К тому же темень впереди была совсем непроглядная, никаких огоньков вообще не было. Но Русакову темнота казалась безопаснее света, вот он и попер туда, где темнее. Тем не менее, когда он, совершенно неожиданно для себя, чуть ли не лбом уткнулся в буфера большого товарного вагона, он поначалу очень огорчился.

Во-первых, потому, что надо было идти назад, а этого ему не хотелось. Во-вторых, потому, что около вагона могли появиться люди, у которых человек с двумя автоматами мог вызвать подозрения.

Конечно, Валерка попробовал обойти вагон. С левой стороны он стоял почти впритирку к забору, и соваться туда Русакову казалось опасным: черт его знает, начнешь протискиваться и застрянешь. Или невзначай сдвинешь вагон, он покатится и размажет по стене. Попробовал справа.

Справа оказался пакгауз с дебаркадером, засыпанным снегом и обледеневшим после недавней оттепели. Влезть на него было непросто, потому что он был почти полутораметровой высоты, да и два автомата за спиной ловкости не прибавляли. Руки скользили, а без перчаток еще и мерзли. Пока Валерка удирал, он как-то не ощущал холода, должно быть, с перепугу, а теперь сразу почуял, что на дворе не май месяц.

С трудом он все же вскарабкался на буфера и сцепное устройство вагона, уцепился за скобу, привинченную к борту, и перешагнул на дебаркадер.

В темноте по дебаркадеру пришлось идти ощупью, шаря рукой по стене пакгауза и держась к ней поближе. Перешагивая, Русаков обнаружил, что между вагоном и краем дебаркадера довольно большой промежуток, и если провалиться туда одной ногой, то вполне можно ее, эту ногу, сломать.

Сделав несколько осторожных шагов, Валерка добрался до запертой на висячий замок двери пакгауза. Она находилась прямо напротив задвинутой двери вагона.

И тут беглецу пришла в голову скорее глупая, чем здравая идея.

Валерка отчего-то решил, что лучше всего будет спрятаться в вагоне. В общем, кое-какая логика в этом была. В вагоне было все-таки получше, чем на открытом воздухе. Во-первых, потеплее. А ветер между тем усиливался, и Русаков уже не раз оттирал нос, щеки и уши, начинавшие мерзнуть. Во-вторых, поскольку на путях, под колесами вагона было много снегу, создавалось впечатление, будто этот вагон стоит тут давным-давно и никуда в ближайшее время отправляться не собирается. В-третьих, то, что пакгауз, похоже, никто не сторожил среди ночи, означало по Валеркиной прикидке, что там и днем вряд ли кто появится.

Стараясь не провалиться между вагоном и краем дебаркадера, матерясь и обжигая руки о холодный металл скобы, Русаков, чуть поднапрягшись, сдвинул в сторону тяжелую дверь и запрыгнул в вагон. Почти сразу, еще не оглядевшись как следует, вернул дверь в прежнее положение. Среди тишины ночного поселка шум и лязг, происходившие при этом, казались ему жутким грохотом. Прямо-таки громом небесным. Но как будто никто на этот шум не отреагировал.

Отдышавшись Валерка огляделся. В кармане чужого бушлата лежали спички и надорванная пачка «Примы». Своего курева и огня у Русакова не было. Он вообще-то покуривал, но только «стреляные» сигареты, а потому еще не накрепко втянулся.

Сейчас он достал спички и, чиркнув одну, осветил внутренность вагона.

Пока спичка горела, он сумел разглядеть, что в одной половине вагона пусто, а в другой сооружены трехэтажные нары. Подобрав с полу какую-то щепку-лучинку, Валерка подпалил ее второй спичкой и продолжил исследование. Прежде всего, конечно, нар.

На верхнем ярусе лежали голые доски, на которые через прямоугольные окошки у потолка намело снежку. На нижнем, в полуметре от пола, тоже были голые доски. А в середине даже просматривалось что-то вроде тюфяка. Правда, наверняка промерзшего насквозь, но все-таки… Валялось там несколько больших сплющенных картонных коробок не то из-под телевизоров, не то из-под каких-то консервов. А на полу, под нарами, стояла еще одна, несмятая, коробка, набитая стружкой.

Из всего этого, то есть тюфяка, коробок и стружек, Валерка на ощупь — лучинка к тому времени уже сгорела — соорудил себе лежбище. Нижнюю часть тела он втиснул в коробку со стружкой, а остальное уложил на тюфяк, прикрыв его сверху сплющенной коробкой. Опустил уши на ушанке, автоматы положил рядом с собой, руку пристроил под ухо. Нет, все-таки холодно. Этак заснешь и не проснешься. Или нос отвалится. Дует откуда-то.

Додумался: расправил одну сплющенную коробку и спрятался с головой. Сразу тепла прибавилось, хотя свежего воздуха и поменьше стало. Ноги в стружках стали даже согреваться, и дуть уже почти перестало. Автоматы тоже пришлось утянуть к себе под картон.

Минут десять-пятнадцать Валерка пролежал в коробках, сгруппировавшись калачиком и ощущая относительный комфорт. Неизвестно, замерз бы он тут в конце концов, если б заснул, или нет, но сон как рукой сняло, когда его чуткое ухо уловило тихий хруст снега. Шаги! Кто-то явно приближался к вагону. И шел он с той стороны, откуда пришел сам Валерка. Погоня?

Автомат — свой, родной, который полтора часа назад уже стрелял в людей, — мог открыть огонь хоть через секунду. Русаков осторожно снял его с предохранителя и высунул ствол наружу. Темнота в вагоне была полнейшая, и сказать, что Валерка направил ствол точно на дверь вагона, было бы не правдой. Скорее он навел его туда, где ему мыслилась эта дверь. Валерку успокаивала мысль, что к вагону, судя по звуку шагов, шел только один. Человек, если это и тот, кто его ищет, в одиночку не опасен. Русаков ощущал полную решимость стрелять. Он считал себя человеком конченым и как бы освободился от всех моральных запретов.

Но все-таки лучше, чтоб этот гражданин мимо прошел. Очень неприятно было бы покидать только что обретенное убежище. Уж больно уютными казались картонные коробки…

Тусклый свет обозначил щели дверного проема. Пришелец осветил вагон фонарем. Зашкрябало — тот, вновь прибывший, забирался на дебаркадер. Скрип… скрип — подошел к двери вагона.

Лязгнуло. Откатил дверь. Свет фонаря конусом осветил пустую половину вагона, затем потолок, стену, двинулся в сторону нар…

Валерка в отсветах фонаря углядел, что посетитель одет в такой же, как у него самого, солдатский бушлат и шапку. С облегчением отметил, что ни автомата, ни пистолета у вероятного противника нет.

Луч, немного не дойдя до среднего яруса нар, где, прижавшись к торцевой стенке вагона, прятался беглец, отвернулся от Русакова. Отвернулся и посветил на лицо хозяина фонарика — видимо, тот решил проверить, насколько силен накал лампочки.

Валерка тут же узнал его: это был не кто иной, как Ваня Соловьев.

В любого другого Русаков, пожалуй, уже выстрелил бы. А Ваню пожалел. Потому что хорошо знал — этот чудаковатый детина готов по-настоящему добровольно ехать в Чечню и стать тем восьмым кандидатом в покойники, которым хотели сделать Валерку. Больше того, ходил в штаб, аж к командиру части. Рапорт писал. А его — не брали. Валерка хорошо знал и то, почему. В такой маленькой части все всё друг про друга хорошо знают. Друзьями Соловьев и Русаков не были. Врагами тоже, несмотря на вражду между первой и второй ротами. За все время службы если и говорили друг с другом, то раза три, не больше. Последний раз — дней пять назад, когда Валерку послали вместе с двумя совсем молодыми воинами в клуб.

Надо было перетащить большущий-пребольшущий плакат, нарисованный Соловьевым, и помочь установить его поблизости от плаца. Что там было на плакате — Русаков толком не запомнил. Ясно, что не «Слава КПСС!», но и не «Слава НДР!» тоже.

Кажется, какая-то общечеловеческая ценность типа: «Кто с мечом к нам придет — от меча и погибнет!» Соответственно .с изображением Александра Невского. Вчетвером тащили, за четыре угла. А после того, как и прикрепили на столбах, Соловьев спросил:

— Валера, это тебя в Чечню ехать заставляют?

Русакову уж надоело на такие вопросы отвечать. Он огрызнулся:

— Не заставляют, а предлагают. Добровольцем.

— Я знаю, как «предлагают». Вся часть знает! Не соглашайся. Иначе меня не возьмут!

— Тебя? — Валерка только усмехнулся тогда, подумав про себя, что не перевелись еще на Руси идиоты.

— Конечно! Когда их подопрет, они согласятся. Вот и весь разговор, пожалуй, самый длинный из тех, что между ними были. Но после этого разговора Валерка, который уже подумывал, не «сломаться» ли, отчего-то укрепился духом и стал ждать, когда же начальство «подопрет». Что из этого вышло — уже известно…

Итак, что же занесло этого самого Ваню в вагон?

Конечно, посылать его на поиски сбежавшего с оружием Валерки не стали бы ни под каким видом. Никто не захотел бы рисковать. Правда, он мог сам увязаться… С одним фонариком?

Правда, при свете этого самого фонарика Русаков сумел разглядеть еще и небольшой рюкзак за спиной Соловьева.

Ваня тем временем перевел свет на нары, но, видимо, не заметил ничего, кроме коробок. Он подошел к доскам и присел на нижний ярус. Затылок его оказался почти точно напротив ствола Валеркиного автомата. Одним нажатием спускового крючка Русаков мог бы отправить его на тот свет. Но делать этого он не собирался. По крайней мере до тех пор, пока не выяснит, зачем он сюда залез.

Соловьев снял со спины рюкзачок, развязал горловину и вытащил оттуда большую банку китайской тушенки «Великая стена», алую, как советский флаг, банку кока-колы и целлофановую упаковку какого-то импортного печенья. Фонарик у него лежал на нарах, и затаившему дыхание Валерке было видно, как Ваня, вытащив складной ножик, вскрывает тушенку. Запах вкуснятины аж ноздри защекотал. Валерка не сдержался и громко чихнул.

Ваня аж подскочил от испуга.

— Кто здесь? — вскрикнул он, наставляя свой грозный перочинный ножичек и бестолково мотая фонарем.

— Я, — сознался Валерка, которому вдруг остро жрать захотелось.

— Кто «я»?

— Русаков… — Тушенка стояла совсем неподалеку, прямо-таки маняще источая мясной аромат, и если б Ваня повел себя как-то не правильно, то Валерка точно грохнул бы его из автомата, лишь бы добраться до этой душистой мешанины из свиного мяса и сала.

Но Ваня повел себя правильно.

— Это из первой роты, что ли? — переспросил он.

— Ага, — ответил Валерка.

— Жрать хочешь?

— Ага.

— Тогда вылезай, пожуем.

Валерка поставил автомат на предохранитель и слез с нар. Ваня, конечно, не смог не услыхать хорошо знакомого щелчка, но ничего не спросил и даже не посветил фонарем на средний ярус, чтоб поинтересоваться, что там за оружие у коллеги. Поэтому Русаков без особого волнения уселся на доски нижнего яруса, подложив под зад картонку.

А Ваня, разорвав пакет с печеньем и выковыряв ножом из банки небольшой, но увесистый смерзшийся кусочек тушенки, пристроил его между двумя печенюхами и подал Русакову.

— На! Очень вкусно.

Валерка разом отправил в рот печенюхи с куском тушенки и тщательно заработал челюстями. Печенье было несладкое, сухое, жевалось легко и глоталось тоже вкусно. Правда, кока-кола была чуть ли не со льдом. Такую лучше на Гавайских островах пить, а не в России при пятнадцати, а то и двадцати градусах мороза. Но дареному коню в зубы не смотрят…

— Тебя что, меня искать послали? — спросил Ваня у жующего Валерки. И этим вопросом так его огорошил, что Русаков чуть не подавился.

— Н-нет… — пробормотал он, отхлебывая маленький глоток леденящего американского пойла и наскоро проглатывая печенье с мясом.

— А чего ты тут делаешь?

— Ничего… — неохотно произнес Валерка. — Сбежал я, вот что… Ищут меня.

— Ха-ха-ха! — покатился Ваня. — Мать честная!

— Ты что, тоже слинял, что ли? — догадался Русаков. — Зачем?

— В Чечню, воевать, — оборвав смех, сказал Ваня. — Мне сегодня днем письмо пришло из дома. Батя написал, что послезавтра приезжает. Навещать якобы… Только я-то четко знаю, что он меня из армии забирает.

— Как это — «забирает»? — удивился Валерка.

— А так. Уже все обштопано. Начальство мне с послезавтра отпуск выпишет. К этому времени папаша прикатит. Увезет в Москву, а там мне по его заказу тридцать три болезни напишут. И все — больше в часть не вернусь.

— Мне бы так… — со всей откровенностью позавидовал Русаков. — А ты, выходит, домой не хочешь?

— Чего я там не видел? Я хочу себя попробовать, понимаешь? Я и в армию-то пошел только из-за этого. А меня сунули в какую-то теплицу, под колпак. Считай, что год прожил, как в санатории… Отец и с такой-то моей службой с трудом примирился. А тут, должно быть, кто-то настучал ему, что я в Чечню рапорт подал. Он меня знает, догадался, что если захочу, то все равно туда попаду. Только он ошибку допустил. Не надо ему было писать, что он послезавтра приезжает. А у меня в штабе писаря знакомые. Говорят, что им уже дали команду мне отпуск оформлять. Что ж я, совсем дурак, чтоб остальное не додумать? Вот я и решил, пока еще не поздно, сбежать. Доберусь до Ростова, там сдамся в комендатуру, скажу, что хочу воевать, — может, получится…

— Чудной ты какой-то, — сказал Валерка. — Жить, что ли, надоело? Мне бы такого батю, как у тебя, так я б вообще близко к армии не подошел. А уж добровольцем на войну — на хрен! Я там, в Чечне, ничего не забыл.

— Правильно, — согласился Ваня. — Я тебя на сто процентов поддерживаю. Если тебе неохота туда ехать, значит, никто не имеет права заставлять тебя говорить, будто ты едешь добровольно. Или посылайте приказом, как положено, или не полощите мозги. Но, с другой стороны, если я хочу туда ехать и у меня нет никаких к тому препятствий, кроме того, что папа слишком богатый, то никто мне в этом помешать не может. Я совершеннолетний, между прочим. И отца своего — не собственность.

— Может быть… — с неопределенностью в голосе вымолвил Русаков.

— Интересно получается, конечное-усмехнулся Соловьев, — я сбежал, потому что хочу в Чечню, а ты — потому что не хочешь…

— Я не потому, — сознался Валерка. — На меня Бизон бочку покатил. Пообещали, что разберутся со мной…

Он не был готов рассказывать все. Даже припоминать не хотелось про кровь. Так эти самые змейки, что по полу ползли к ногам, и мерещились. Поэтому он предпочел спросить:

— Еще можно пожевать?

— Да сколько угодно! — радушно пригласил Ваня. — Бери, не стесняйся! Все равно мне одному не съесть. У меня таких банок пять штук.

— Вообще-то тебе надо беречь это дело, — заметил Валерка, — продукты, в смысле. Раз ты в Ростов собрался…

Он было полез за тушенкой в банку, но тут Ваня схватил его за руку.

— Тихо! По-моему, идет кто-то…

Прислушались. Да, кто-то шел. Правда, довольно далеко покамест. Но шел не один.

— Надо уходить, — прошептал Ваня.

— Никуда я не пойду, — возразил Валерка, — тут все равно тупик. Деваться некуда. А у меня автоматы. Два…

— Да-а? — не то испуганно, не то восхищенно произнес Ваня.

— Спрячемся… Может, еще и не полезут в вагон. Конечно, фонарь потушили, тушенку, печенье и кока-колу наскоро прибрали, а затем залезли на средний ярус нар, в картонные коробки. Затаились…

Шаги помаленьку приближались. Сначала слышались только они, но уже минуты через две стали долетать звуки речи. Сперва невнятные, потом все более разборчивые.

— Когда маневровый подойдет? — спросил кто-то.

— Через полчаса. Как раз нам на погрузку. Пять-десять минут ждать будут, не больше. Так что вкалывать придется быстренько и без перекура.

Похоже, они были уже совсем близко. Еще через пару минут полезли на буфера и сцепку, затем — на дебаркадер пакгауза. Один, другой, третий, четвертый…

Сначала зазвякали ключи, потом щелкнул отпираемый ключом висячий замок на двери пакгауза, лязгнула железяка, снимаемая с пробоя, щелкнул еще один замок, врезной. Почти одновременно заскрипели створки двери пакгауза и с лязгом отодвинулась дверь вагона.

— Встали в цепочку! — распорядился тот же голос, объявлявший о том, что работать придется без перекура.

— Тут темно, как у негра в заднице, — ругнулся кто-то, — хоть бы фонарь дали…

— Лезь, лезь! Сейчас посветим…

Действительно, через пару минут загорелся небольшой фонарь, типа китайского, который подвесили за откидное колечко на гвоздь, вбитый в стену вагона. Это было совсем неплохо, потому что свет от фонаря шел в основном вниз и средний ярус нар оставался неосвещенным.

Зато свет фонаря осветил двух мужиков. Один, в теплой кожанке и ушанке, отошел в угол вагона, другой, в камуфляжном бушлате и вязаной шапочке, встал у двери.

— Ну, взялись! — долетело с дебаркадера. Мужику в бушлате передали оттуда коробку, он отдал ее обладателю кожанки, а последний поставил в угол. Коробки споро перемещались из пакгауза в вагон, мужики пыхтели, глуховато матюкались, но работали быстро. В противоположном от нар конце вагона быстро поднимался штабель из небольших, но, видимо, тяжелых коробок.

— Много еще? — спросил, принимая очередную коробку, тот, что стоял у двери вагона.

— С десяток. Не переживай, еще чуток — и бабки на руках. Действительно, парни перекидали еще десять коробок — подсчитал про себя Ваня Соловьев. В это же самое время снаружи донеслось урчание дизеля и мерное постукивание колес на стыках. Это шел тот самый маневровый, которого дожидались грузчики. Лязгнули, соприкоснувшись, буфера, вагон тряхнуло. Кто-то спрыгнул на дебаркадер, поздоровался:

— Привет, Женя. Загрузили? Сколько?

— Сорок восемь, как договаривались.

— Проверю!

В вагон вошел солидный по габаритам дядя, подошел к штабелю из коробок, посмотрел, поворочал, пересчитал и произнес:

— Годится. Гонорар — старшему, как договорились. Делить будете сами. Теперь забирайте свой фонарь — и по домам. Рабочий день закончен.

— Как скажешь, начальник!

— Ты зарплату пересчитай, бугор. Чтоб потом без претензий…

— У нас на доверии, до сих пор все было по-честному.

— Ладно, в следующий раз кину обязательно!

Мужики похихикали и вышли из вагона, забрав фонарик.

Дверь задвинули, сквозь рокот маневрового послышалась какая-то возня у колес вагона — должно быть, из-под них башмаки вынимали. Потом еще со сцепкой повозились. Наконец, на маневровом что-то лязгнуло, вагон дернуло, и он не спеша покатился по рельсам. И лишь теперь Ваня Соловьев решился произнести вполголоса:

— Поехали куда-то…

— На станцию, наверно, — предположил Валерка. — Небось к поезду подцепят.

— Знать бы, куда повезут…

— Может, спрыгнем? Скорость-то небольшая…

— Темно, а тут кругом заборы и стенки каменные, расшибемся.

Аргумент Валерке показался убедительным.

— Ну ладно, доедем до станции, а что дальше?

— Дальше посмотрим. Если этот вагон прицепят, то ведь куда-нибудь повезут, верно? Главное, чтоб увезли отсюда. Тут нас ищут, а поезд за сутки на тыщу километров увезет. Может, кстати, и на юг.

— Это тебе на юг надо, а мне — нет.

— А тебе куда?

— Не знаю, — сознался Русаков, — ни черта не знаю…

— Тебе надо в Москву ехать, — прикинул Ваня, — там, говорят, есть такая часть, в которую принимают всех, кто сбежал из-за всякого там дедовства и преследований. У тебя, конечно, похуже дело, ты с автоматами убежал… На фиг они тебе понадобились только? Да еще два сразу?

— Ты когда из части ушел? — спросил Валерка, не ответив на вопрос.

— Думаешь, я время засекал? Где-то после полуночи, наверно.

— До тревоги или после?

— Конечно, до. Когда тревогу подняли, я уже к военному городку подходил. Сперва очередь услышал, потом шум какой-то, крики всякие, галдеж… Я и подумал, что меня хватились и ловят.

— Значит, слышал стрельбу? — переспросил Русаков.

— Да так, глуховато, но слышал… А что?.

— Это я стрелял, понимаешь? Я в Бизона попал и в Славку Вострякова, сержанта. Он дежурным стоял.

— Ну и ну… — пробормотал Ваня. — Убил?

— Не знаю. Крови много было…

Некоторое время оба молчали. Валерка думал, что, наверно, зря рассказал Ване про стрельбу, а Ваня соображал, какие осложнения может вызвать это вновь открывшееся обстоятельство.

— А зачем ты стрелял? — спросил наконец Соловьев.

— Не знаю… Бизона боялся очень. Они ж мне такое «веселье» пообещали, что хоть вешайся… Да еще и пьяные…

Валерка в нескольких сбивчивых фразах изложил суть происшедшего. Как раз к тому времени, когда он закончил свою исповедь, в вагоне стало заметно светлее. Не потому, что утро близилось, а потому, что вагон уже подвозили к станции. Слышался характерный шум: гудки, фырчанье тепловозов, лязг буферов, громкое, но малоразборчивое хрюканье трансляции, гул и перестук колес.

Маневровый с прицепленным к нему вагоном загудел, остановился, поскрежетав немного колесами и лязгнув буферами.

— Эй, Федор, мать твою Бог! Три минуты до отхода! — заорал какой-то мощный голос, перекрывающий рокот дизеля тепловоза. — Давай живо гони свой порожняк в конец состава! На пятый путь!

— Бу сделано! — проорал машинист.

Дизель прибавил обороты, в окно понесло солярный дух выхлопа, вагон чаще застучал колесами на стыках. Потом ход сбавили, должно быть, через стрелку проехали, после притормозили, двинулись в другую сторону. Наконец снаружи опять завозились, залязгали — прицепляли к составу, отцепляли от маневрового. Потом пискнул, уходя, маневровый. Ему отозвался басовито магистральный, сдал назад, буфера затарахтели от головы к хвосту. Наконец, еще раз дернул и потянул вперед, медленно набирая скорость.

— Поехали! — пробормотал Валерка. — Может, все-таки спрыгнем?

— Нет, — не согласился Ваня. — Ехать лучше, чем идти.

Для начала решили закончить прерванную трапезу, то есть сожрать остатки печенья и столько тушенки, сколько возможно. Оказалось, что вполне возможно вдвоем умять всю банку. Запивали все той же ледяной кока-колой, но такими маленькими глоточками, что даже горло не простудили. И кончилось пойло одновременно с тушенкой, что еще более удивительно. Говорили мало, больше жевали.

— Интересно, — сам себя спросил Ваня, — почему эти самые мужики, которые на станции, наш вагон порожняком назвали? Груз-то есть.

— Подумаешь, груз — сорок восемь коробок. Тот угол и то не заполнили. Вполне можно считать, что порожняк.

— Нет, — сказал Ваня рассудительно, — если какой-то груз по железной дороге едет, то на него должны быть документы, накладные всякие. И в каком вагоне везут, и сколько его там, и до какой станции, и вообще… Они там должны четко знать, что в вагонах лежит, сколько места занято и все такое. Так что странно это насчет порожняка.

— Какая нам разница! — вяло буркнул Валерка. Его разморило и клонило в сон.

— Большая, знаешь ли. Я тут вот чего подумал. Груз этот лежал в пакгаузе, но не охранялся. Это раз.

— Да может, тут такая дребедень, которую и сторожить не надо? — хмыкнул Русаков.

— Допустим. Странно, что сюда, к пакгаузу, целый вагон поставили, продержали не меньше, чем целый день в тупике, — а простой вагона, между прочим, денег стоит! — а ночью наскоро загрузили и за три минуты до отправления прицепили к составу. Если груз, как ты говоришь, неценный — хотя в нынешнее время все грузы ценные, знаешь ли! — то можно было вполне сунуть его в вагон, опломбировать и прикатить на станцию еще днем. Постоял бы там в тупике, пока состав формировался, а потом его прицепили бы на нужное направление.

— Да нам-то все это зачем? — сладко зевнул Валерка. — Мне лично по фигу, что тут везут. Своих проблем до хрена.

— А могут и лишние появиться, — заметил Ваня с некоторой угрозой в голосе.

— В смысле? — спросил Русаков, немного насторожившись.

— Улавливай ушами: этот самый вагон может быть вообще нигде не числящимся. Его по-тихому ставят в тупик у пакгауза, в котором тоже, должно быть, по документам ничего не лежит. А потом глухой ночкой грузят в этот нечислящийся вагон то, что опять же нигде не числится, цепляют его к поезду за три минуты до отправления. Еще не понял?

— Почему? Понял. Какой-то левый груз везут.

— Уже лучше. Только сам понимаешь, что за груз — тоже интересно. В таких коробках, конечно, автоматы и пулеметы не поместятся, но вот наркота какая-нибудь может быть вполне. Скорее всего вагончик этот на нужной станции опять отцепят, загонят в какой-нибудь тихий тупичок, разгрузят… Хорошо, если при этом нас не найдут. И если их милиция при этом не возьмет.

— Кого «их»?

— Бандитов, конечно.

— Бандиты мне по фигу, лишь бы меня не взяли.

— Для нас менты исключения не сделают. Нам еще доказывать придется, что мы с той командой никак не связаны. А сами крутые, если разберутся, что мы слишком много знаем, нас прикончат. Даже в тюрьме.

— Говорил же, — проворчал Валерка, — спрыгнуть надо было, пока не поздно. А теперь поезд разогнался, прет на скорости — попробуй, сигани с него!

— Может, глянем, что в коробках? — предложил Ваня.

— Ну их к черту! Уж лучше не знать вовсе.

— А по-моему, как раз наоборот. Когда знаешь, что там лежит, можно догадаться, чего бояться надо.

— Но зато, если распотрошишь, то тогда точно крутые жизни не дадут…

Ваня подошел к штабелю из коробок, приподнял одну.

— Тяжелая! Килограммов десять, не меньше. А по размеру не очень большая.

Он попробовал потрясти коробку около уха.

— Смотри, — полушутя предупредил Валерка, — а вдруг там взрывчатка или радиация какая-нибудь?

Ваня как-то очень поспешно поставил коробку на место.

— Чего, тикает? — Русаков, несмотря на общую усталость и никудышное настроение, попробовал поехидничать.

— Шуршит, — отозвался Ваня. — Черт его знает, может, и правда, какая-нибудь дрянь в свинцовом контейнере… Насчет радиации я как-то не подумал, это правда. Ты не знаешь, что на том заводике делают?

— Не-а, — мотнул головой Валерка, — понятия не имею. Но что-то оборонное — это точно. Раньше делали. Сейчас он стоит и не фурычит.

— Фиг его знает, — недоверчиво произнес Ваня, — может, и фурычит, только тихо. Скажем, толкает помаленьку какие-то отходы от прежнего производства.

— Короче, надо нам с этого вагона валить куда подальше, пока не поздно. Может, подъем будет, скорость сбавят — и спрыгнем?

— Если, конечно, там обрыва не будет метров под десять… Как на грех, поезд скорость не сбавлял, шел себе и шел.

— Надо хоть глянуть, где едем… — озабоченно произнес Ваня и полез на верхний ярус нар, к окошку.

— Уй-й! — поежился он. — Вот где задувает-то! Бр-р-р!

Ваня спрыгнул вниз и потер обдутое встречным воздухом ухо.

— Ну и что там видно?

— Ни черта, если откровенно. По-моему, через какой-то лес едем. Снег да деревья. И ни луны, ни лампочек. Темень, и все.

— Слушай, — предложил Валерка, чувствуя, что вот-вот заснет. — Давай я часок подремлю, а ты покараулишь. Как начнет сбавлять — подымешь. А если за это время спрыгнуть не получится, значит, ты час поспишь, а я покараулю. Идет?

Ване, конечно, тоже спать хотелось. И он, вообще-то, предпочел бы сначала сам поспать, а потом товарища покараулить. Но спорить не стал и согласился.

Валерка залез в коробки, свернулся в клубок по ранее отработанной методике и заснул.

Ваня, взяв для спокойствия один из автоматов, собрался честно подежурить. Но от отсутствия собеседника, холода, к которому он, в отличие от Валерки, не успел привыкнуть, а также от усталости, которой у него тоже накопилось порядком, его как-то незаметно потянуло присесть, потом прилечь, затем утеплиться коробками и наконец задремать…

ПЕРЕВАЛКА

Конечно, они могли бы и не проснуться, если б не съели полбанки тушенки, если б холод усилился еще градусов на пять, если б спали не в коробках… Можно еще с десяток «если б» придумать, но только ребята не замерзли до смерти и даже не простудились.