Глава 3

Возвращение на Землю… это было возвращение домой. И неважно, что Земля перестала быть центром Федерации много веков назад, что теперь она превратилась в «болото» — застывший отголосок мира, живой музей; и что традиция была единственной причиной, почему Конгресс Федерации до сих пор собирался на Земле. И не играло никакой роли, что Ардатея, где я провел всю свою жизнь, стала теперь Основой и Сердцем, ведь все мало-мальски значительное сначала происходило здесь… Или что я был слишком гидраном, чтобы почувствовать себя человеком, и слишком человеком, чтобы быть настоящим гидраном. Мое чувство пряталось глубже, под всеми шрамами, воспоминаниями и самим временем, заставая меня врасплох, поражая в самое сердце.

Я шел молча, широко раскрыв глаза от изумления, когда мы покинули полевой комплекс Транспорта Центавра. В течение двух сотен лет планета целиком была Федеральной Зоной Торговли, контролируемой непосредственно ФТУ. Она вся была усеяна космодромами: туристы валом валили. Но большая часть тяжелого космического флота концентрировалась в местечке Н'уик, поэтому штабы транспортных корпораций тоже обосновались здесь, каждый на строго выделенной ему территории. Конгресс Федерации собирался в Н'уике, на нейтральной земле, в распластавшемся по побережью, похожем на спрута комплексе, где находился и Совет Безопасности ФТУ. Комплекс был главным штабом, контролирующим всю его деятельность. Там, на борту Центавра, Брэди дал мне всего пять минут на знакомство с комплексом, внимательно следя, чтобы я не узнал ничего лишнего.

Н'уик расположился на побережье крупного материка, как и Куарро, где я вырос; но это был не полуостров, а стайка небольших островов. Главный космодром и полевой комплекс Транспорта Центавра занимали самый большой остров — Лонгай. Триумвират базировался на острове под названием Стэт. Посольства синдикатов расползлись, как ростки кристаллов или причудливые крепости, занимая несколько километров пространства, которое раньше было самым загрязненным местом на планете. Как и все остальное, грязь никуда не делась, только изменила вид. Теперь это было информационное загрязнение.

Брэди посадил меня и Джордан во флайер и отправил нас куда-то вглубь острова, в фамильное поместье. «Я буду на связи», — только и сказал он перед нашим отлетом и скользнул, как рыба, в свой мир. И я остался один на один с Джордан и своими мыслями. Она долго молчала, вглядываясь в проплывающий под нами красно-зелено-золотой мир. Я-то ожидал, что он будет голубым, потому что голубой цвет украшал эмблему Федерации — знак, который носили все служащие Федерации там, в Старом городе. Невдалеке виднелся океан; в нем отражалось голубое небо — такое я всегда себе и представлял, но земля под нашими ногами была похожа на пожарище.

Джордан это не впечатляло, она сидела с отсутствующим видом, пытаясь мысленно справиться с сотней неприятностей и унизительных положений, которые, как Джордан была уверена, уже поджидали ее…

Я заставил себя не читать ее мысли. Одна часть моего мозга, разинув рот, смотрела на расстилающиеся под нами пейзажи, а другая тем временем следила за Джордан, собирая случайные образы, плавающие на поверхности ее мыслей… питаясь ее реальностью. Окружающий мир снова ожил; литая человеческая плоть — Джордан и других, — которая была непроницаема для моих мыслей целых три года, неожиданно преобразилась: начала дышать, думать, чувствовать.

Сейчас трудно было представить, что я не пользовался своим Даром много лет; даже не знал, что я телепат. Моя мама родилась на Гидре. Когда я был маленьким и только-только начинал понимать, что происходит, ее убили на улице в Старом городе. Я прочувствовал ее смерть и пережил это, но боль пережгла мой мозг. На долгие годы я остался один и жил как твердолобый. Я даже не помнил, что когда-то было существо, которое заботилось обо мне. Я проводил время, погруженный, точно под наркотиком, в забытье, скрываясь от жизни, которую потерял, и от себя самого — ходячего мертвеца. Потом в Старый город заглянула Федерация, ей нужны были псионы, и она выдернула меня из этой помойной ямы. Доктор Ардан Зибелинг собрал мои мозги и научил ими пользоваться. А Джули Та Минг рассказала мне, почему важно уметь владеть Даром. Потом Федерация использовала нас как пешек, сделав послушным орудием в борьбе за власть. И я убил человека. И умер снова. Только теперь я знал, что потерял.

Все вернулось. Осознание того, что я не мог удержать мозг в узде, доставляло мне животное наслаждение. Мне захотелось дотронуться щупальцами мыслей до Джордан: поделиться, описать ей… приоткрыть тайну, которой из-за своей слепоты она знать не могла. Заставить ее почувствовать то, что чувствовал я, любуясь миром через иллюминатор, — ощущение настолько глубокое, что слова оказывались бессильны выразить его. Да и всегда, когда ты пытаешься передать чьи-то мысли, свое ощущение и осознание их, все слова звучат глупо, фальшиво, грубо…

Она вдруг повернулась ко мне, ее глаза колюче блеснули подозрительно-гневно-обвиняюще:

— Вы читаете мои мысли?

— Что? Нет… — соврал я, мысленно перехватив ее раскаленное добела негодование. Я и не заметил, как это случилось. Интересно, неужели я так ослабил контроль? Но тут же понял, что я не позволял ей почувствовать меня, не терял контроль, — это ее собственный страх внезапно выскочил наружу: она боялась, что я прочту, услышу то, что она думает обо мне.

— Брэди сказал, что дал вам наркотики, значит, вы можете…

— Еще не успел воспользоваться, — сказал я как можно равнодушнее. Если я скажу ей правду, она, я знал, ударится в панику; а мы находились, черт возьми, в воздухе. Бог знает, что ей придет в голову…

Джордан пристально смотрела на меня, но я видел и чувствовал, что она немного успокоилась, позволив себе чуть-чуть расслабиться.

— Не волнуйтесь. Я не могу читать все ваши мысли. Мне надо сконцентрироваться. А я еще не совсем в порядке.

Это была правда. Я и на самом деле не привел себя в порядок. Не так, как раньше… И не потому, что я давно не практиковался: наркотик Брэди тоже был не очень. Существовали наркотики, которые, если доза индивидуально подобрана, блокировали химические реакции — так их называли умники, а я называл их болью, ужасом и ощущением катастрофы, которые моя память возбуждала каждый раз, когда я использовал Дар. Существовали наркотики, ослабляющие действие травмированных реактивных центров, которые скручивали меня, если я пытался зайти слишком далеко… Но я уже знал, что пытаться забраться поглубже в чью-либо башку, нажать посильнее — все равно, что биться лбом о стену. Даже с двойной дозой. Наркотики недостаточно сильны. Брэди не хотел использовать мои способности на всю катушку: я стану опасен. А если так, то мне казалось странным, что ему вообще вздумалось иметь со мной дело. Может, страх превратил его в болвана, как это обычно случается с людьми.

Несмотря на запрет, я пощупал-таки его мозг — очень осторожно. Он был защищен от взломщиков, от любого электромагнитного шпиона. Ну что ж, ладно. Даже пси-энергия могла вляпаться. Может и нет; но я не настолько любопытен, чтобы рисковать собственной шкурой, выясняя это. Я посмотрел в окно.

— Никогда не думал, что увижу Землю. Я не такой ее представлял.

— И что же вы ожидали увидеть? — спросила Джордан спокойно и почти вежливо, помолчав с минуту.

— Что она голубая… — Я засмотрелся на поднимающиеся невдалеке голубые, цвета лаванды, горы, на деревья… — Ну, не такая разноцветная.

— Мир разнообразен, вы знаете. Я оглянулся на нее:

— Думаю нет, — сказал я, вспоминая Ардатею, Старый город и Куарро. Мой мир был одного цвета — черного.

Она встретилась со мной глазами, и лицо ее снова окаменело. Стряхнув с себя мой пристальный взгляд, она оглядела мой новый наряд: рубашку с высоким воротничком, просторную, подпоясанную ремнем куртку и брюки. Все выглядело просто, но стоило дорого и сидело на мне так, словно было сшито на заказ. Возможно, что так и было. На рукаве блестела эмблема Центавра: мое новое клеймо.

— Что у вас с волосами? — спросила она.

Я чуть не подскочил в кресле:

— Брэди велел мне исправить прическу.

Я использовал гель, который дал Брэди, чтобы заставить волосы встать дыбом: нечто подобное вошло в моду в Старом городе как раз перед моим отъездом.

Она издала что-то наподобие вздоха, больше походившего, впрочем, на шипение, и тихо сказала: «Дрянь». Я вжался в кресло и даже не попытался выяснить, кого из нас она имеет в виду. Больше Джордан не сказала ни слова, я тоже.

Прошло немногим более получаса, как мы оставили владения Центавра, и флайер стал снижаться. Это означало, что мы пролетели около трехсот километров. Я был поражен, когда беспредельность пространства внезапно сменилась узкой полоской городских построек, вытянувшихся вдоль западного побережья. Я увидел стайки частных коттеджей и городки, ничем не отличавшиеся от тех командирских нор, которые мне случалось встречать в других местах. Но Земля отличалась от «других мест», командиры здесь не управляли. Трудно поверить, что никто не хочет здесь жить. Но большинство стремилось туда, где были деньги. И лишь те люди, которые уже имели деньги, могли выжить в таком мире.

Флайер плавно опускался в объятия зеленой долины, окруженной горами. Если высоко в горах наступила осень, то внизу еще стояло лето, и долина была словно покрыта зеленым бархатом. Я видел поместья, лежащие вдоль серебряной дорожки — реки, от ее устья до истока. Одно поместье больше другого и, вероятно, дороже.

— Которое из них — Та Мингов? — спросил я, первым нарушив молчание.

— Все, — сказала она. — Долина целиком в их частном владении.

— И им хватает? — с недоверием спросил я.

— У них есть и другие: здесь, на Земле, на Ардатее. По всей транспортной сети, — мрачным тоном ответила Джордан, даже не потрудившись на меня посмотреть. Она дотронулась до эмблемы на воротнике блузы — эмблемы, которая не принадлежала Центавру.

Я хмыкнул.

Флайер мягко приземлился на широком внутреннем дворе рядом с домом. Дом, казалось, рос прямо из земли, слившись в одно целое с плотно окружающими его зарослями деревьев и кустарника. Он весь был из камня и дерева. Маленькие окна с разделенными на полдюжины узких клеточек стеклами молчаливо взирали на нас, когда мы вышли из флайера и ступили на потрескавшиеся старые каменные плиты. Двор пересекали длинные тени: день клонился к вечеру, но воздух был теплым и сладким; я думал, будет холоднее. Деревья кудрявились яркой зеленью; виноградные лозы карабкались, обвивая решетки, вверх и красно-зеленой волной перекатывались через высокую каменную стену. Какой-то человек в мешковатом костюме терпеливо и почти беззвучно подстригал живую изгородь лазерными ножницами. Джордан, пребывавшая в состоянии сжатой пружины с момента нашего знакомства, на секунду расслабилась. В конце концов, она была дома.

— Здесь все выглядит так, словно существовало всегда.

— Пятьсот восемьдесят лет, — не задумываясь, ответила Джордан. Затем она взглянула на меня, и пружина сжалась снова. — Это личная резиденция леди Элнер, когда она живет на Земле. Каждый член семьи владеет собственным поместьем, выбрав то, какое ему или ей нравится. Я тоже живу здесь. Будете жить и вы.

Жужжа и стрекоча, флайер взлетел в воздух и послушно отправился в гараж — туда, где он не будет разрушать ничьих иллюзий: стоя рядом с домом, вы почти верили, что находитесь в другом, докосмическом, веке, что не прошли еще эти пятьсот восемьдесят лет. Вокруг — никаких следов охраны, хотя я знал, что там, во флайере, за нами следило с полсотни приборов-шпионов, которые, не понравься мы хотя бы одному из них, дали бы команду и нас выкинуло бы к черту. Чем больше денег и независимости ты хочешь, тем надежнее должен быть у тебя щит. Некоторые вещи не меняются и гораздо дольше пятисот лет.

Джордан стала подниматься по широким каменным ступеням, ведущим на крытую террасу, окруженную стеной виноградных зарослей. Я перекинул через плечо сумку и пошел следом.

Внутри было темно. Я испугался: глаза видели хуже, чем раньше. Но спустя минуту я перестал паниковать: зрение улучшилось. Мы прошли по пахнущему деревом коридору, поднялись по скрипучим ступеням в огромный зал. Дом был куда больше, чем показалось мне снаружи. Мы остановились перед закрытой дверью.

Джордан мельком взглянула на меня. Я стоял и ждал, но дверь не открывалась. Джордан оттолкнула меня в сторону и сама открыла ее, глядя на меня, как на дурака, который ждет, что дверь откроется сама собой. Но ведь в приличных местах все двери, которые я видел, открывались сами.

— Вот ваша комната.

Я посмотрел из-за спины Джордан внутрь. Спальня… Постель. Деревянная кровать с резьбой — такая широкая, что на ней могли уместиться четверо. Комната, казалось, существовала всегда, заполненная бюро, столами, креслами и еще чем-то, чему я не мог подобрать названия. И только стол-терминал у оконной ниши напоминал о настоящем. Я переступил порог. Темный густой ковер мягко пружинил под ногами и переливался сверкающим, как драгоценные камни, калейдоскопом цветов. Потолок был высокий: почти четыре метра. Я положил сумку на кровать; постель закачалась, словно наполненная желе. Я сел рядом с сумкой на гладкое прохладное покрывало, внезапно почувствовав смертельную усталость. Джордан все еще стояла в дверях. Я принужденно улыбнулся.

— М… да… слишком тесно, но я смогу это вынести. Джордан не отреагировала. Никакого чувства юмора. Она коснулась невидимого, скрытого в стене пульта.

— Если вам что-нибудь понадобится, здесь — доступ к программам домашнего обслуживания. Есть и небольшой штат прислуги. — Я кивнул. — Вопросы?

Я помотал головой.

— Наверно, вы захотите отдохнуть…

— Нет. — Я встал. — Давайте закончим с этим. Она поморщилась.

— Ну, хорошо… Вы можете пойти со мной к леди.

Ее сомнения молчаливо отозвались во мне, соединившись с моими собственными, но все-таки лучше было делать что-нибудь, чем оставаться здесь в одиночестве.

Леди Элнер сидела на солнечной террасе. Свет проникал внутрь через высокие окна, рассыпаясь золотыми и зелеными лучами. Она рисовала картину: вид из окна, наполовину скрытого в виноградных лозах. Картинка была так себе. Я и не ожидал, что она рисует… Интересно, чего же я вообще ожидал?

Она обернулась на звук наших шагов. Обвислое, печальное лицо — как на той голограмме, неуклюжее тело, простая одежда. Но сейчас, увидев Джордан, она улыбнулась — и неожиданно передо мной оказался другой человек. Самая красивая улыбка, какую я когда-либо встречал. Как солнце, она на мгновение ослепляла, заставляя забыть все на свете.

— Филиппа, ты вернулась. — Она заметила меня. Улыбка исчезла. — А это… молодой человек. Тот самый, которого прислал Брэди. Друг Джули. — Даже голос ее был странным, какого-то необычного тембра: слегка дрожащий, мелодичный и неуверенный в одно и то же время. Когда она произнесла имя Джули, в ее голосе прозвучали теплые нотки. Элнер пыталась не таращиться на меня, но это плохо у нее получалось. — Телепат.

Я кивнул. Джордан больно пихнула меня локтем в бок.

— Да, мадам, — сказал я. — Леди. Я — Кот.

— Кот… — Элнер подняла бровь, ожидая продолжения.

— Просто Кот. — Я пожал плечами и, поймав взгляд Джордан, добавил: — Мадам.

Элнер улыбнулась, но на этот раз — фальшиво. Она понимала, что ей придется подать мне руку, чтобы поздороваться; но ей трудно было заставить себя сделать это. Как будто от меня посыплются искры, если она до меня дотронется. Как будто телепат — заразная болезнь.

Я протянул руку: приветствие, больше похожее на вызов.

Ее рука была жесткая и теплая.

— Я никогда не встречала… гидранов раньше. — Ей пришлось сказать это.

— Полугидран, — сказал я, — получеловек. Большинство людей никогда не встречало полукровок тоже; люди скорее предпочтут, чтобы их сын получил сотрясение мозга, чем был выродком с узкими кошачьими зрачками. Когда-то человечество обрадовалось, обнаружив, что оно во вселенной не одиноко. Но время это давно прошло.

Бледные щеки Элнер порозовели.

— Пожалуйста, простите мою неловкость. Это не из-за вас. Просто мне не случалось находиться рядом с телепатами. Но скоро я привыкну… — Она отступила назад, бессильно опустив руки.

Возможно, что и всей жизни не хватит, чтобы привыкнуть. Я лишь пожал плечами, пытаясь сбросить невидимый груз, который все сильнее давил на меня.

Джордан подошла к Элнер и прошептала что-то, чего я не мог слышать: она говорила, что без наркотиков я калека и не могу сейчас читать их мысли.

— Нет, могу, — сказал я. — Я лгал вам.

Джордан резко вскинула голову. В ее глазах сверкнуло холодное бешенство.

Элнер мягко, но решительно взяла ее за руку.

— Тише, Филиппа, — пробормотала она, взглядом требуя от меня объяснения.

— Центавр нанял меня охранять вас. Джордан права: без наркотиков я бессилен вас защитить. Я подумал, что, чем быстрее я приступлю к своим обязанностям, тем лучше. Если вы не можете примириться с этим, это ваше дело, — сказал я им обеим. — Но если кто-то попытается убить меня, то я, черт возьми, буду очень рад доставить ему побольше хлопот с этим. Мадам.

С таким же успехом я мог вырасти бандитом. Все лучше, чем быть выродком.

Элнер кивнула, но выражение их лиц не очень-то изменилось. Она провела Джордан мимо меня, все еще держа ее за руку, точно боялась, что мы подеремся.

— Пойдем, Филиппа, скоро обед. Я должна переодеться. Они просили меня прийти к ним, в Хрустальный дворец. Мне неудобно было отказываться. Ты составишь мне компанию?