Кот (№2) - Пешка

Глава 21

На следующий день Элнер и я вернулись к работе.

— Потеря Филиппы — все равно что потеря части моего сознания, — сказала Элнер, когда мы шли через комплекс ФТУ в ее офис. — Не представляю, как справлюсь со своей работой.

— Она так усилена? — Я удивился, поскольку всегда был уверен в обратном. У Филиппы, в отличие от Элнер, в мозгу не было ничего похожего на гнезда нейроподключения.

— Нет, — с легким замешательством ответила Элнер. — Но Филиппа потрясающе организованна. У нее все всегда на своем месте — все те мелочи, которые не позволяют тебе опростоволоситься на людях. И иногда она может принимать информацию быстрее, чем я могу думать.

— Почему вы не можете подключиться ко всему этому сами? У вас же есть нейропровода. Почему даже вы нуждаетесь в помощнике, который делал бы работу за вас?

— Я очень ленива. И не хочу тратить все свое время на прием — как, например, Испланески. Мне нравится, когда я могу отрешиться от забот и взглянуть в глаза дню… нарисовать картину, побывать в незнакомом месте. Филиппа давала… дает мне такую возможность.

Печальная улыбка Элнер угасла, когда воспоминания, накатываясь волна за волной, начали затоплять мозг: Филиппа, потеря, страх, крушение, смерть…

Я успел заставить себя ретироваться, иначе зашел бы слишком далеко. Топалаз работал почти как надо. Наркотик превратил мозг в рентгеновский аппарат. Глаза видели на семь футов вглубь. Начать оказалось делом легким, со знакомым человеком — слишком легким. Я мог, даже не задумываясь о своих действиях, просто подхватить проводок мысли и проследовать по нему обратно, в запутанный лабиринт чужого мозга. Я мог бродить внутри чьей-либо головы, не опасаясь разоблачения и даже подозрения… глубоко внутри — там, в потайной сердцевине личности. У любого человека есть что скрывать. А кое в чем человек не хочет признаваться даже самому себе… даже мне.

Эти мысли вернули меня в ощущения того вечера у Та Мингов: я понимал, что могу украсть у них зрение… и знал, что сделать это было бы ошибкой. Перед смертью Дир Кортелью учил меня, что есть одна причина, по которой твердолобые нас боятся. Дир зашел слишком далеко, он слишком настойчиво пытался убедить их в своей безобидности. Он работал телепатом корпорации, и они обращались с Диром как с грязью. Рубай же ударился в другую крайность, сойдя с ума от власти, пользуясь окружающими, как своей собственностью. И оба они — мертвы. Где-то посередине между ними проходит тропа — для тех, кто хочет выжить. Возможность балансировать на тонком канате и не упасть — то есть не умереть…

Мы с Элнер шли молча, никто из нас не улыбался.

В офисе я принял файлы Джордан, всасывая в себя несколько календарных дней и стараясь извлечь из информации какой-то смысл: встречи, решения, которые должны быть приняты, данные, которые нужно послать или сохранить; тысячи кратких инструкций и подробностей — эта командирская фобия деталей; диетическое питание для члена Конгресса, о котором нужно позаботиться; здоровье чьей-то бабушки, за которым нужно следить, когда бабульке вздумается полететь на какую-то там планету. Ежедневно меняющаяся информация о доброй половине Федерации — и все это Элнер хотела знать, или ей приходилось знать. Теперь я понял, что имела в виду Элнер: даже простая сортировка информации не оставит ни единой свободной минуты, чтобы проанализировать данные и сделать выводы. Возможно, мое отношение к Джордан никогда не станет лучше, чем ее — ко мне. Но теперь я уважал ее, по крайней мере; уважал то, что она делала — имея обычный человеческий мозг.

Нося в памяти информацию Джордан, я влился, следуя за Элнер, в безостановочное, вечное движение: мы шли по залам и коридорам, лично нанося визиты, хотя можно было отделаться и видео. Члены Конгресса сменяли друг друга в бесконечной цепи разговоров — Элнер с каждым обсуждала предстоящее голосование по дерегуляции. «Если ты приходишь лично, люди тебя помнят», — говорила Элнер, и глаза ее блестели желанием верить в это. Я скармливал ей имена, нужные детали, вычитывая их прямо из головы ее собеседников, если в моей собственной они отсутствовали, и вкладывал их в мозг Элнер — так бережно и незаметно, что Элнер почти верила, что вспомнила их сама. Но это было не так, что Элнер прекрасно знала. И поначалу бросала на меня тот самый взгляд каждый раз, когда это происходило. Но потом перестала.

Иногда, увидев мое лицо, люди, с которыми хотела поговорить Элнер, оставляли меня ждать в холле — как правило те, кому было что скрывать. Я покорно ждал снаружи, но, увы, никакой пользы им это не приносило. Все чаще и чаще, когда Элнер выходила из очередного кабинета, ее глаза выискивали в моем лице ключ к разгадке. Мы сделали с дюжину визитов, перед тем как Элнер набралась духу, чтобы спросить:

— Я делаю какие-нибудь успехи? Встречаясь со всеми подряд?

Я неопределенно пожал плечами, отводя взгляд.

— Некоторые. Может быть…

— Вы не должны врать мне, — сказала Элнер, начиная хмуриться: внутри нее надежда уступала место недовольству. — Итак, ваш ответ «нет».

Я без энтузиазма кивнул.

— Я подозревала. Разговаривая с ними, я начинаю по-настоящему верить, что передо мной — человеческие существа; а они-то всего-навсего — принимающие информацию машины. Человека, возможно, я и могла бы убедить, но, в конце концов, голосуют вовсе не люди. И зачем только я спрашиваю? — От внезапной ярости Элнер резко вскинула голову. За этой яростью скрывалось одно: вчера, несмотря на взрыв и жертвы, специальный комитет закончил изучение вопроса по дерегуляции наркотиков и одобрил ее, назначив голосование Конгресса через несколько дней. И теперь Элнер знала, что, вне зависимости от ее действий, дерегуляция пройдет.

— Почему это так важно для вас? — спросил я, стараясь не разрешить себе залезть поглубже и выяснить все, не задавая вопросов. — Ведь суть дела не в этом и голосование — не должность в Совете…

Несколько секунд Элнер пристально смотрела на меня, боясь, что я приготовился сделать то, что я как раз старался не делать. Когда я не ответил на свой собственный вопрос, Элнер, замедляя шаг, отвела глаза.

— Мои родители… — бормотала она, словно вплывая в воспоминания, — разработали пентриптофиновую группу.

Я помрачнел.

— Ваши родители? Я думал, что пентриптин в ходу уже века два.

— Около полутора. Мои родители жили чуть больше. У них была очень длинная карьера. Они разработали и синтезировали большинство самых прибыльных биохимических препаратов ЦХИ…

— И вы думаете, что они не захотели бы увидеть, что пентриптин используется в подобных целях?

Глаза Элнер стали темно-серыми.

— Их это не заботило… возможно, что и обрадовало бы, поскольку компания от этого только выиграла. — Элнер, глядя под ноги, потемнела лицом. Ее отец и мать разработали все эти химикаты и вирусы, но вопросы о том, как, для чего и кем будут использованы их детища, никогда ни на одну секунду не возбудили в них сомнение или муки совести. Оба спокойно спали по ночам. И Элнер была не в состоянии понять или простить родителей.

— Что случилось? — спросил я. — Что заставило вас увидеть это дело со своей точки зрения, а не с родительской?

— Не знаю. Просто я всегда верила, что прожить жизнь, не беря на себя ответственности перед человечеством или хотя бы ответственности за свои действия, — безнравственно, дурно. — Она вздохнула, отбрасывая со лба прядь черных с сединой волос. — Полагаю, я родилась такой.

— Кем-то вроде выродка, — осторожно сказал я и почувствовал, как у меня сжались челюсти.

— Да, — помолчав секунду, ответила Элнер. — Я так думаю.

Мы пошли быстрее. Пройдя несколько шагов, я понял, что мы не собираемся наносить очередной визит, а возвращаемся в ее офис.

— Где-то должен же быть выход, — сказал я. — Вы найдете его.

Элнер не ответила.

В офисе я как можно скорее доделал работу и вышел прогуляться. Воспользовавшись первым же попавшимся видеофоном, я позвонил Мике, заказав режим секретности. Заполнившее экран лицо было мутным и расплывчатым.

— Кот, — торопливо махнул рукой Мика, — говори побыстрее.

— Ты что-нибудь для меня достал?

— Возможно. Вечером?..

— Пургаторий. Перед шоу.

— Да. — Мика исчез.

Я выключил экран и пошел обратно, уже не торопясь, позволяя мозгу дрейфовать, расползаться, как туман, прикасаясь к десяткам самых разных сознаний, попадающихся на пути. Я даже не осознавал, что именно я ищу, пока не нашел: нечто о Страйгере… и Дэрике. Прохожие налетали на меня, бормотали что-то и шли дальше, когда я, остановившись, внутренне концентрировался. Дэрик выходил из своего офиса уровнем ниже, направляясь на встречу со Страйгером, чтобы обсудить какие-то обоюдные интересы. Вчерашнее голосование, вчерашние новости. Дэрик всегда был как сжатый кулак, но, по сравнению с теперешним состоянием его мозга, обычное напряжение Дэрика казалось легкой медитацией. Я забросил в его мозг крючок немого вопроса и, следуя за Дэриком через комплекс, сел в первый же освободившийся лифт. Обоюдные интересы… Каких бы они ни вели общих дел, я должен знать все, потому что это затрагивало дерегуляцию и Элнер.

Страйгер ждал его в «белой» комнате: максимум секретности внутри максимума безопасности. Но я поселил идеального — его нельзя обнаружить — жучка, который уже ехал верхом на Дэрике, вцепившись в его мозг. Комната располагалась недалеко от дисплейного зала, где туристы останавливались поглазеть и поразевать рты. Я нашел тихий уголок, где мог ждать, не обнаруживая себя. На противоположной стене висели мозаичные панно — портреты людей из Федерации Человечества: мужчины и женщины, молодые и старые, коричневые и желтые, черные и белые. Лица взирали на меня молчаливыми судьями. Но только один я мог решить, хороши или плохи мои действия, восстановление ли они справедливости или обыкновенное воровство. Твердолобые. Я снова оглядел их. И, закрыв глаза — глаза незнакомца, стал наводить фокус.

Я распустил все свои ощущения, вплетая их речными притоками в безграничное пространство Дэрикова мозга, разрешая его мыслям просачиваться в мои. Это было нелегко — оккупировать мозг псиона; особенно такой мозг, который болен, забит зыбучими песками паранойи и мертвым, с тупиками, лабиринтом усиления. Но нужда в моем опыте, возможность использовать его и ощущение самоконтроля, уже однажды мной утерянного, превращали контакт в наслаждение.

Но все, что я обнаружил, я уже знал или подозревал раньше. Дэрик был посредником между Центавром и Страйгером, передавал Страйгеру инструкции, предложения и приказы. Передатчик информации — один из множества. Большинство ему подобных действовали от лица командиров крупных и требующих больших затрат сообществ. Страйгер кивал, улыбался и восхвалял Бога за то, что тот послал ему таких друзей и советников.

И, несмотря на это, Страйгер слушал вполуха. Однажды пробравшись в мозг Дэрика, попасть в голову Страйгера было очень легко. Мне пришлось лишь перешагнуть узкое пустое пространство, их разделяющее, чтобы поймать ответы. Страйгер уже погрузился в свои мысли, воображая, как это все будет, когда они дадут ему ту опору, в которой он так нуждался и которая позволит ему подняться до Совета, и тогда он займет кресло…

И несмотря на это, Дэрик продолжал говорить — ровным холодным тоном и с маской расчетливости и холодности на лице, — все в нем смердело надменностью и самонадеянностью. Мозг его судорожно обвивался вокруг себя подобно змее, тело дергалось и потело… Дэрик так же хорошо, как и я, знал, что Страйгер ненавидит псионов лютой ненавистью. Это гипнотизировало его — так лежащее на столе ружье гипнотизировало бы любого, кто думает об убийстве или самоубийстве…

Я счел, что увиденного с меня достаточно. Нового я ничего не узнал — ничего, что могло бы помочь Элнер. Продираясь сквозь этот мусор, я только терял время. И я стал отступать — медленно, осторожно, не давая своему отвращению выталкивать меня из мозга Дэрика, который хотя и не был телепатом, но все же имел в голове гораздо больше чутких к взлому сенсорных сторожей, чем обыкновенный человек.

Вдруг Дэриково нутро заледенело, когда что-то вроде резкого сигнала прорезало его мозг. Я тоже замер, но через мгновение понял, что не моя глупая неосторожность, а вопрос Страйгера вызвал рефлексивную судорогу в Дэрике.

— Ты нашел для меня другого? — таков был вопрос. Я снова вытянул щупальца, забираясь глубже, вслушиваясь, тщательно просеивая мысли Дэрика. Меня разобрало любопытство: что могло привести в действие спусковой механизм? Что вогнало Дэрика в кому? Чего мог хотеть Страйгер, задавая подобный вопрос?

Я наблюдал/чувствовал, как ответ Дэрика обретал форму — словно некий образ поднимался из черной глубины черного озера и вдруг оказывался на его поверхности, как отражение в зеркале. «Нет, еще нет… вышла небольшая заминка с доступом к источникам…» И в мозгу Дэрика металось нечто, похожее на пойманное в капкан животное, яростно пытаясь освободиться, выкрикнуть: «Возьми меня! Используй меня!» Но он не мог сказать это, не мог, никогда не мог…

Сперва я подумал о наркотиках. Но это были не наркотики. За невысказанными словами встали беспорядочные образы Пропасти, темных улиц и — темнее улиц — продавцов, но на этот раз не наркотиков. Напряжение и страх обвились, подобно цепям, вокруг какой-то эмоции и так ее сдавили, что я даже не смог ее опознать.

Живой человек. Подопытное тело. Страйгер хотел, чтобы Дэрик подобрал для него жертву. Но не любую. Он хотел, чтобы Дэрик нашел псиона. Таким же способом, каким он делал это и раньше.

Тут из Дэрика хлынули образы: красные рубцы на бледной коже; вздувшиеся багровые синяки, медленно превращающие лицо в неузнаваемое месиво; вопли, загоняющие, подобно гвоздям, боль в его собственную голову… Ужас… Пустыня…

Я впустил их в себя, но я не нуждался в воспоминаниях: у меня имелись собственные.

Мне потребовались все силы без остатка, чтобы удержаться и не закричать внутри Дэрика: «Я знаю все! Ты, ублюдок!» — и кричать до тех пор, пока глаза его не заплачут кровью. Я оборвал контакт и услышал свой собственный голос, который полупрохрипел-полупростонал проклятие. Так иногда говорят во сне. С противоположной стены за мной наблюдали мозаичные глаза — мрачные, любопытные, счастливые, печальные.

Я не впустил их в себя, заблокировав мозг. И снова шагнул через пустоту в мозг Страйгера. Поскольку теперь, когда я проник в его суть, у меня возникло несколько вопросов, на которые мне придется найти ответы. Ответы, могущие многое изменить, — для Элнер… для моей психики. Я вклинился в мысли Страйгера резко, со всего размаха, поняв, как чувствует себя нож, протыкая плоть. Но Страйгер ничего не почувствовал. Твердолобый. Я перерыл его сознание, держа резкость наведенной и блокировку герметичной — что-то вроде антисептического барьера. От него я хотел услышать лишь две вещи. И не более. Я не хотел, чтобы он заразил меня… Но я должен был убедиться.

Это не он. Не он пытался убить Элнер. Он страдал по креслу в Совете, но думал, что уже имеет его. Бог был на его стороне, Бог не допустит провала, Бог даст этому случиться. И ему нет необходимости помогать Господу…

Это не он. Не он подобрал меня в Старом городе, притащил в снятую комнату и избил. Но он измывался над многими другими выродками. И как раз сейчас Страйгер нуждался в этом опять и очень сильно — из-за вчерашнего случая: он был уличен во лжи, унижен псионом, мной, перед лицом огромной толпы, множеством внимательных глаз. И Дэрик, потеющий, словно в лихорадке, был готов помочь ему снова.

Я прервал контакт. Это не он. Но тогда сколько же их, подобных ему? Таких, как мой истязатель? Тысячи? Миллионы? Я в последний раз оглядел лица Человечества — наблюдающего, застывшего в ожидании. «Идите к черту», — сказал я и пошел к выходу.

Глава 22

Мне нужно поговорить с тобой, — сказал я, остановившись на пороге примерочной Аргентайн.

Не вставая с кресла, Аргентайн отвернулась от зеркала, висевшего над заваленным барахлом столом. Ее испуганный взгляд постепенно сменялся легкой рассеянностью — я ее отвлек.

— А! Это ты. Нельзя подождать? Мне нужно приготовиться к шоу.

Она наполовину была еще человеком, а наполовину — уже той самой богиней смерти: ее свободное платье ощетинилось ярко светящимися оптиковолоконными шипами.

— Нет.

Аргентайн хотела было развернуться обратно к зеркалу, но вместо этого замерла, удивленно глядя на меня.

— Ладно. Говори. — Она взяла со стола тонкую палочку и стала водить ею по волосам. Серебряные волокна, как язычники, следящие за солнцем, потянулись за ней и встали дыбом.

Я скинул одежду со стула и оседлал его, опершись подбородком об узкую и острую пластиковую спинку.

— Насчет Дэрика.

Аргентайн рассматривала себя в зеркале и головой не двигала, но ее отражение, множась и множась под разными углами в зеркальных створках, являло десятки одинаковых и одновременно разных ее лиц.

— Парниша, любовь моя, ты пытаешься спасти меня от самой себя? — сдержанно сказала Аргентайн. На самом деле это означало «оставь меня в покое».

Я нахмурился.

— Я пытаюсь сказать тебе правду.

Аргентайн как-то неопределенно повела плечом и подтянулась к уху, чтобы застегнуть кольцо-серьгу со свисающими с нее тяжелыми искусственными бриллиантами.

— Дэрик — псион.

Серьга брякнулась на стол. Я овладел вниманием Аргентайн.

— Шпик вонючий, — сказала она. Потом, не глядя на меня, подняла серьгу и тряхнула ею, наблюдая, как в луче яркого света стекло разбрызгивает разноцветные искры.

— Ты уверен? — наконец прозвучал вопрос.

— Да. Рыбак рыбака… Он — тик, телекинетик. Вот как он остановил Каспа. Я был там и почувствовал, как он это сделал.

Аргентайн посмотрела на мое отражение.

— Но он сказал… Он никогда… Я не…

— Никто не знает, кроме него и меня. Он никогда никому не рассказывал.

— Почему? — она и вправду не могла представить. Я рассмеялся.

— А как ты думаешь? Он потеряет все, если семья обнаружит, что он — выродок. Посмотри, что они сотворили с его сестрой.

Аргентайн медленно повернулась в кресле, и так же медленно менялось ее лицо. Ее отражение застыло в ожидании — застыло таким, каким Аргентайн его оставила, отвернувшись от зеркала.

— Зачем ты мне это рассказываешь? Ты хочешь узнать, важно это для меня или нет? Важно то, что он не доверяет мне… или что он — псион?

— Может быть. — Я опустил глаза.

— И ты думаешь, что теперь мои чувства изменятся? — За ее глазами разгоралась злость. — Итак, он не поверяет мне тайну, которая может разрушить его жизнь… Итак, он — псион. И что дальше? — Рука с серебряными ногтями махнула в мою сторону. — По крайней мере, он не фискал чертов!

«В отличие от тебя», — имелось в виду.

— Нет. Карманник-интеллектуал, — сказал я.

— Что?

— Карманник-интеллектуал — так называли меня другие псионы в Институте Сакаффа. — Встретившись взглядом с Аргентайн, я поднял голову. — Да. Я «взял» его мысли. И это далеко не все, что я получил. Ты знаешь Соджонера Страйгера?

Аргентайн задумалась.

— Неистовый боголюбец, жаждущий спасти человечество? Который хочет, чтобы отмена вето на наркотики прошла? Дэрик иногда упоминает его в разговоре…

— Страйгер хочет занять ту же самую должность в Совете Безопасности, что и Элнер. Центавр — одна из поддерживающих его корпораций. Говорил тебе Дэрик, что Страйгер псиононенавистник? — Она покачала головой. — Дэрик — агент Центавра по связям со Страйгером. Он дает Страйгеру инструкции… — помедлив секунду, чувствуя, как у меня внутри тлеет, будто угли, бешенство, я решился: — И Дэрик достает ему все, что тот ни попросит.

По лицу Аргентайн пробежала тень.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она раздраженно. Нетерпение выталкивало из нее любопытство. — Что, Страйгер делает наркотики?

— Нет, он «делает» псионов.

Аргентайн открыла рот, но не сказала ничего.

— Помнишь ту девочку, о которой ты мне рассказывала, ту, что привел Дэрик и которую избили так, что она не могла говорить? Псиона?..

Пальцы Аргентайн закостенели, вцепившись в спинку стула.

— Дэрик? — вполголоса проговорила она. — Дэрик сделал это? — Ее глаза умоляли сказать, что я лгу.

— И девочка — не единственная. Иногда он даже наблюдает.

— О Боже! — Аргентайн резко встала, опустив руки и сжав кулаки. — Почему? Если Дэрик — тоже псион, почему он делает это? — бросила она мне вызов, требуя, чтобы я нашел во всем этом смысл.

Целое утро я задавал себе тот же самый вопрос, пытаясь докопаться до смысла.

— Не знаю. Почему бы тебе не спросить его? — сказал я, вставая.

Аргентайн сорвала с крюка какую-то тряпку, ей хотелось швырнуть ее мне в лицо, но она просто бросила ее на пол.

— Зачем тебе понадобилось рассказывать мне об этом? Черт бы тебя побрал! И что прикажешь мне делать?

— Я уже сказал: хочу, чтобы ты знала правду. Больше ничего. А что ты будешь делать — меня не касается. — Я пошел к двери.

— Ты — ничтожный человечишка, ты это знаешь? Я оглянулся. Лицо Аргентайн покраснело, она готова была зарыдать.

— Стараюсь быть им, — сказал я и вышел.

Сев в клубе за стол, я потягивал вино, ожидая, когда появится Мика, и наблюдая, как комната заполняется людьми. Они наняли нового вышибалу. Я, в общем-то, после того, что сделал, ждал, что он придет и велит мне убираться вон; но он не пришел. В клубе было темно, как в пещере, и дымно. Разноцветные щупальца лазера неистово метались, изгибаясь, точно безумные, параболами, извиваясь змеями, дробясь и рассыпаясь над моей головой в клубах дыма под вскрикивания и причитания синтезаторной музыки. Я упал в подушки, растворяясь в этих черных дырах и звездных вспышках.

Наконец я почувствовал Мику, пробиравшегося через танцплощадку. Он сел за стол рядом со мной. Весь — от головы до пят — он был разодет в черное защитное снаряжение, которое прекрасно на нем сидело — словно раковина на улитке. На мне были старые джинсы и рваная рубашка; я принес их с собой в рюкзаке, зная, что мне придется выходить «в свет».

— Эй, выродок, — позвал Мика.

— Не называй меня так.

— Что тебя гложет? — удивился Мика.

Я перевел взгляд на свой пустой стакан.

— Ничего. Что у тебя за проблемы?

— Какое же я чудовище! — Мика усмехнулся уголком рта. — Кто-то ткнул тебя носом в дерьмо? Вытри лицо, малыш, и забудь об этом. Ты должен был давно уже к этому привыкнуть.

— Нет. Если б только это.

Я разжал пальцы здоровой руки и положил ладонь на прохладный стол. Мика заказал себе коктейль и слегка расслабился, облокотившись на кучу подушек. Поскольку я молчал, он спросил:

— Что случилось с рубашкой? У тебя вчера вышло бурное свиданьице?

Я посмотрел на длинный, с лохматыми краями разрез и чуть было не рассмеялся, вспомнив, как же все происходило на самом деле. Но затем вспомнил вчерашний вечер, огонь и усеянный звездами стол… Дотронулся до изумрудной сережки; я оставил ее в ухе не нарочно. И вообще, прошлым вечером все произошло как-то само собой.

В конце концов я признался себе, что Ласуль лишь использовала мое тело, чтобы забыть, как она ненавидит совместную жизнь с мужем; и даже, возможно, чтобы отомстить ему. А я разрешил. И так легко было меня использовать, словно мой единственный мозг болтается между ног. Я ощущал себя дураком и беспомощным: чувствовал, как вновь разбухает во мне вожделение — при одном лишь воспоминании о красном бархате и золотисто-сливочной коже…

— Ты должен нравиться, — сказал Мика. — Я слышал, что быть знаменитым — забавно.

— Ты выяснил, почему я так популярен, что абсолютно незнакомый человек хочет меня убить?

— Сплетен и слухов нет. Значит, тут замешана элита, и их тайны — за семью печатями.

Я удивился:

— Думаешь, что это как-то связано с Элнер?

— Понятия не имею. Но ты верно предположил насчет Смерта: начинка для овоща — его работа. Но дальше я наткнулся на стену. Выяснить, кто нанял его, чтобы укокошить леди, я не смог. Кажется, никто отсюда, снизу, не жаждет ее смерти — она на их стороне: они заинтересованы в дерегуляции не больше Элнер.

Интересно, что бы подумала Элнер, услышав такое?

— Вот черт, — сказал я. — Я думал, что знаю… Я думал, что это Страйгер. Но нет.

— Страйгер? — Мика хмыкнул. — Этот пластмассовый святой? Ты на самом деле думал, что он выбьет своего оппонента с помощью человека-бомбы?

— Да, — ответил я, чувствуя, как леденеет мой взгляд. — Именно так я и думал.

— Хм… Я слышал сплетни о нем. И думал, что это только сплетни, — сказал Мика с облегчением: я только что восстановил его веру в человеческую природу. Даже он мог бы просветить меня насчет парочки «добрых дел» Страйгера.

— Что бы ты там ни услышал — это все только цветочки. Но меня это не греет. — Я потер щеку. — Смерт может знать, кто его нанял? Да?

— Может, и нет. Док — параноик. Он предпочитает покрывать своих клиентов и свою задницу тоже. Он выполнит любой заказ, который питает его кредитный счет. Без вопросов… Без идентификационных кодов.

Никакой ответственности. Никакого риска.

— О Господи!.. — Я чувствовал, как внутри меня рушится надежда, подминая под себя и раздавливая отвращение. Это значило, что, даже если я смогу пробраться в мозг Смерта и обшарить его, это, возможно, не приведет меня никуда. — Но ведь где-то должна быть хоть какая-нибудь запись. Как насчет номеров кредитных счетов в модулях?

Мика подумал об этом.

— Да, могут быть… Но, коли уж его лаборатория г — капкан смерти, то его персональные счета должны быть сродни заповеднику. Никто, находясь в здравом уме, и станет пытаться там рыскать.

Я в сердцах стукнул по столу раненой рукой и, вздрогнув от боли, выругался.

— Проклятие! Но должен же быть на Рынке какой-нибудь умелец. Я хочу достать эти вонючие файлы! Кто?

Мика дернул вдетое в ноздрю серебряное кольцо.

— Уфф… Я же сказал: сумасшедших нет… — Мика улыбнулся. — Возможно, ты говорило» о Мертвом Глазе. Он делает то, чего не делает никто. Никто не знает как. Но только если он в духе. Настоящий цепной сукин сын.

— Мертвый Глаз? Он что, отстреливает визитеров резиновыми пулями? Или как?

Мика рассмеялся:

— Я слышал, он ухлопал парочку… но, возможно, это просто бредни и слухи. Не знаю, взломщик ли он… мертвый ли у него глаз или нет. — Мика пожал плечами, в его глазах плясали огоньки смеха.

— Мертвый глаз?

— Да. На вид — гниющее дерьмо. — Мика не шутил.

— Что ж он не исправит?

— Я же сказал тебе, что у него наполовину съехала крыша. Но в своем деле он — маг. Маг связи. Если, конечно, согласится.

Я встал:

— Пошли выясним.

— Эй, — сказал Мика с нескрываемым разочарованием. — Не хочешь остаться на шоу?

Я мельком взглянул на сцену — еще пустую, ожидающую в темноте над головами толпы начала действа.

— Видел.

Мика вздохнул и поднялся.

— Ну хорошо.

Уже не отвлекаясь, мы прошли сквозь толпу и отправились на транзите под воду.

Та часть города, в которой жил Мертвый Глаз, оказалась обшарпаннее и невзрачнее, чем гнездо Смерта, хотя Пропасть — везде Пропасть. Мы пробрались через бесчисленные кучи отбросов и мусора к бронированной железной двери — достаточно большой, чтобы проглотить трамвай. Это был вход во что-то вроде заброшенного особняка. Ни намека на охрану; ни даже намека на то, что здесь кто-то живет или жил.

— Откуда ты знаешь, что он здесь?

— Он никогда не выходит. — Мика поднял было руку, чтобы постучать в дверь, — и с проклятием отскочил назад, как только кулак ударил по металлу.

— Вот сука! Она электрифицирована. — Мика тряс кистью, глядя на меня наполовину с раздражением, наполовину в замешательстве. — У тебя есть какие-нибудь идеи? Ты — единственный, кто захотел встретиться с ним.

Я оглядел дверь и глухой, без окон, фасад — молчаливый и неприступный.

— Да. Я ему позвоню.

— У него нет телефона.

Я улыбнулся.

— Мне не нужен телефон.

Мика покрутил пальцем у виска.

— Почему ты думаешь, что это заставит его обрадоваться тебе?

— Мне нечего терять.

Мика хмыкнул.

— Прошу прощения, если я перейду на ту сторону улицы, — сказал он. В случае, если Мертвый Глаз решил меня поджарить. Он отступил, но всего на метр.

Я обхватил себя за локти, концентрируясь. Выпустил свою мысль в бесформенное черное пространство особняка, скрывающего в себе лишь одну-единственную хрупкую звезду — тепло и энергию живого человеческого мозга. Где-то…

Здесь. Контакт. Я проник в похожую на раскаленную паутину, испускающую сияние сетчатую оболочку электромагнитного поля, пробираясь глубже в узорчатую схему мыслей, и удивился, не найдя мертвых черных стен скрытого усиления. Вор, крадущийся по спящему дому, — я пошел дальше, даже не беспокоясь о том, чтобы ступать потише, — словно приготовился обрадовать Мертвый Глаз неожиданным и чертовски приятным сюрпризом.

Сгусток обнаженной, чистой энергии, выстрелив, смачно долбанул меня, раскалив нити контакта, как ток накаляет волосок лампочки.

Я удрал, поспешно запирая засовы, полностью обрывая контакт, прячась, как устрица в раковину, лихорадочно возводя стену между своим мозгом и лохматым жгутом спутанных извивающихся концов оборванной связи.

— О! — Мой собственный крик изумления все еще звенел у меня в ушах. Я снова очутился на улице, таращась на черную стену готовыми выпрыгнуть из орбит глазами. — Боже! Ты не предупредил, что он — телепат!

Мика спустился еще на несколько ступенек — чтобы и его не звездануло. Он с удивлением смотрел на меня, но выражение его лица менялось, по мере того как мозг регистрировал слова.

— Выродок? — в изумлении громко спросил Мика. — Я не знал, что он выродок.

Махнув рукой, чтобы Мика замолчал, я собрался с духом, решившись атаковать снова. Медленно, осторожно я вытянул щупальце, выслеживая Мертвый Глаз в темноте… Обнаружил его — напряженного, туго сжавшегося, как кулак, за своими оборванными проводами.