— Они подсадили жучков? — недоверчиво спросил я.
Ласуль кивнула. На щеках ее заблестели, то вспыхивая, то потухая в свете проплывающих мимо уличных фонарей, слезы. Джиро поглядел на плачущую маму, и губы его задрожали. И вдруг по его лицу заструились прозрачные дорожки. Джиро уткнулся в мамино плечо и заревел.
Я с трудом сглотнул подкативший к горлу комок, держа мозг свернутым в тугой жгут, боясь, что через минуту плачущих окажется уже трое.
— Простите, — пробормотал я, только сейчас начиная понимать, чего ей стоило сохранять в присутствии хайперов гордое, холодное выражение лица — ради того, чтобы защитить меня, Элнер. — Я не знал, что они… — У меня сжались кулаки, снова разжались — от усталости я не мог долго злиться. У меня болело все тело, нервы были обожжены, словно с меня содрали кожу. Я пожалел, что не взял то успокоительное, что мне предлагали в больнице.
— Все нормально, — соврала Ласуль. — Я привыкла к хайперам. — Она села прямо, вытирая глаза. — Просто хайперы оказались последней каплей… Они не имели права поступать так с вами и, через вас, с Элнер. Не имели права! — Ласуль высморкалась. — Но они только и умеют, что…
— Я знаю, что хайперы корпораций все — лжецы, — сказал я, перекатывая языком во рту кислые слова. — Я только не знал, что хайперы «Независимых» все поголовно — безмозглые ублюдки.
У Ласуль дрогнули губы, а Джиро поднял лицо и уставился на меня, точно не поверив, что кто-то так разговаривает с его мамой.
— Извините, мадам, — я отвернулся к окну, за которым поднималась огромная луна. Мир под ногами был черен. На мгновение заколотилось сердце: мне вспомнилось другое место…
— Не извиняйтесь, — сказала Ласуль. — Занятное, свежее определение.
Лицо Ласуль снова потемнело — она уже думала о другом: нашим хайперам следовало бы быть там и рассказать правду. Я не понимаю, почему они не знают правды.
Я посмотрел на нее, осознавая, что, хотя Ласуль теперь знала обо мне то же, что и все остальные, — и ложь и правду, — для нее, похоже, не было между ними никакой разницы.
— Мадам, — я не назвал ее по имени, потому что Джиро все еще странно косился на меня, — Брэди говорил что-нибудь сегодня вечером в больнице — о том, что там Страйгер обо мне вещал? — Ласуль отрицательно покачала головой. — И никто не спросил его?
— Двоюродный дедушка Хванг спрашивал, — вмешался Джиро. — Харон сказал: «Забудьте про это». Он сказал, что разницы нет, что все повернулось как надо.
— Как надо? — Я помрачнел, размышляя о том, что же, черт подери, имел в виду Харон. Смертельна усталый, я не мог собрать свои мозги в кучу.
— Я не предатель, — только и сказал я.
Лицо Ласуль, бледное и холодное в лунном свете, повернулось ко мне:
— Я никогда не считала вас предателем.
— Почему?
Ласуль, вдруг опустив глаза, пожала плечами:
— Вы ведете себя иначе.
Эти слова тоже прозвучали бессмысленно, но я не настаивал. Вместо этого я спросил:
— А что вам и леди рассказал Дэрик?
Ласуль удивилась, точно я спросил о какой-то ерунде.
— Он сказал, что взял вас и Джиро посмотреть мистерию Аргентайн. Что, похоже, вы получили от шоу больше наслаждения, чем Джиро… Я сказала Дэрику, чтобы он без моего разрешения мальчика никуда не водил. — Ласуль обняла сына, как бы защищая его.
Я был рад, что темнота скрывала наши лица.
— Я никуда больше не пойду с Дэриком, — пробурчал Джиро. Злость и ощущение того, что его предали, сквозили в его голосе. Он то и дело бросал на меня странные взгляды.
— Почему? — спросила Ласуль.
— Он — жулик, — отрезал Джиро.
Пальцы Ласуль задвигались, задавая короткий молчаливый вопрос — что-то вроде азбуки для глухонемых или тайного кода. Джиро отрицательно мотнул головой. Ласуль перевела взгляд на меня. Спазм скрутил мой желудок — я ждал ее вопроса о том, что же произошло в клубе на самом деле. Но Ласуль не спросила. Оставшуюся дорогу все молчали.
Когда мы наконец достигли поместья, я помог Ласуль довести мальчика до комнаты. Слишком измученный, чтобы двигаться, я оперся о косяк двери и ждал, пока она укладывала его в постель. Но, когда Ласуль притушила свет и вышла в коридор, я услышал, как Джиро позвал меня. На мой молчаливый вопрос Ласуль кивнула. Я вошел в комнату.
— Кот?.. — снова позвал мальчик сонным голосом, глаза его слипались.
— Да, я здесь.
Когда зрачки привыкли к темноте, я смог разглядеть в тусклом отблеске коридорных ламп его лицо. Мое лицо он видеть, не мог.
— Ты, вероятно, считаешь меня и вправду глупым? Нет разве? — спросил он.
— Нет, — улыбнулся я, — и вправду счастливым. Думаю, что ни у кого счастье не длится вечно.
— Ты спас тетю Элнер, как и обещал. И мою маму тоже… — Его голос задрожал, глаза опять стали влажными. — Я дам тебе все, что ты захочешь. У меня есть такая штука, какой ты никогда не видывал…
Я молча повернулся и пошел к двери.
— Кот?..
Я остановился.
— Я испугался тебя сегодня вечером. И ненавидел тебя…
— Знаю.
— А теперь — нет.
Я улыбнулся:
— Вот все, что мне надо.
Ласуль с любопытством наблюдала за нами из дверей.
— Он лишь хотел сказать вам спасибо. — Поколебавшись, она вытянула руку и взяла меня за локоть. — Кот…
— Вы уже сказали спасибо, мадам. Спокойной ночи. — Чтобы не случилось непоправимого, я повернулся и пошел по коридору. Спотыкаясь на каждой ступеньке, я поднялся по лестнице в свою комнату и упал на кровать, едва успев стащить одежду.
И не мог заснуть. Я чувствовал, как капают, словно вода, секунды. Раз… два… три… Одна за другой. Чувствовал, как каждый сантиметр моего распластанного тела дергается, исходит мурашками и дрожит, точно лопнувшая струна. Я попробовал закрыть глаза, но передо мной возникали образы, которые мне вовсе не хотелось видеть. Я открывал глаза, и пустая кровать в пустой комнате лишь напоминала мне о моем одиночестве.
… Дверь тихо открылась, и кто-то шагнул внутрь. Лунный свет выхватил из темноты окутывающее пришельца серое облако… Джули. Тонкий острый лучик света вспыхнул в ладони, ведя Ласуль сквозь темноту ко мне.
— Ласуль… — Я рывком сел, покрывала сползли с перебинтованного плеча. Ты не должна быть здесь, не делай этого, я хочу тебя… Я боялся говорить, потому что не знал, какое слово вырвется у меня изо рта первым.
Она поставила маленький светильник на стол возле кровати и остановилась, глядя мне прямо в глаза. Ее волосы цвета ночи рассыпались по плечам, кожа в луче света янтарно светилась. Она медленно подняла руку к груди и начала расстегивать жемчужины-пуговицы, переливающиеся на воротнике свободной ночной рубашки.
— Подожди… — сдавленно прошептал я.
Пальцы ее застыли, взгляд замер.
— А Харон? — Я отвел взгляд, не вполне уверенный, кого боюсь больше — ее или себя. — Если кто-нибудь узнает…
Глаза ее вдруг заблестели слезами.
— Пожалуйста… — сказала Ласуль прерывающимся голосом, — пожалуйста, не заставляй меня просить милостыню. Мне нужен кто-нибудь. Я не хочу оставаться одна этой ночью…
Я вытянул руку. Ласуль сжала ее, поцеловала, опускаясь на постель. От изумления у меня кружилась голова. Я слегка расслабил сжатый кулак, в котором мой мозг пребывал с самого момента взрыва, разрешая щупальцам коснуться ее мыслей, ее чувств. Ласуль почти умерла сегодня вечером… Но она была жива, настолько жива, что каждый нерв ее тела звенел желанием. Ничего не имело значения: ни сегодня, ни Харон, ни завтра, ни то, кем была она, и даже то, кем был я. Ласуль смертельно хотелось чувствовать любовь, и это все, что она знала. Она хотела, чтобы я любил ее, я и никто другой, ибо она понимала по моему взгляду, как сильно хотел этого я.
Плохо действующими руками я притянул Ласуль к себе, нашел ее губы и поцеловал вас, чувствуя на щеке легкое прикосновенье ее волос. Почти сразу, не в силах встретить ее взгляд, я откинулся назад, с голодным огнем вместо крови, выжигающим мне вены… не зная, что делать дальше. Почти полжизни я провалялся голый в постели с разными незнакомками; но все, что было между нами, — это деньги. Безымянные, безликие, мы делали то, что вынуждены были делать, без единой эмоции и без надежды. Я никогда не встречал такую женщину, как Ласуль, — красивую, недосягаемую — даже в моих бурных фантазиях. Женщину, которая хотела меня… Которая ожидала того, чего я, возможно, и не знал, как ей дать. И страх от незнания, как стать тем, кем она хотела, чтобы я был, внезапно показался мне самым кошмарным страхом, который когда-либо овладевал мной.
Но Ласуль взяла мою ладонь так нежно, словно она думала, что я — девственник, и положила ее себе на грудь. Негнущимися пальцами я стал нащупывать — одну за другой — пуговицы ее рубашки, неуклюже и неуверенно заканчивая то, что она начала. Рубашка словно растаяла под неловкими пальцами — точно она вела свою собственную жизнь; шелк превращался в плоть — бархатную, мягкую и податливую. Я содрогнулся от электрического шока, когда Ласуль прижалась ко мне всем телом. Перекатившись, я осторожно лег на нее, чувствуя, как набухший горячий бугорок внизу ее живота касается моего паха, внезапно пронзенного сладкой болью. И дальше стало так легко — после всего, что случилось сегодня вечером… слишком легко.
Ласуль порывисто прильнула ко мне, полуоткрытый рот дышал мучительным желанием поцелуя. Губы ее, похожие на цветок после дождя, я мог целовать вечно, потеряв себя во влажном теплом прикосновении, наслаждаясь… она всегда хотела, чтобы ее так целовали, целовали долго… бесконечно… хотела впитывать мои поцелуи, как сухая земля впитывает воду. Легкие теплые пальцы, едва касаясь моего тела, медленными кругами исследовали мою спину, белесые шрамы, гладкую смуглую кожу, бедра. Я спустился чуть ниже, накрывая ладонями ее груди, провел слегка дрожавшими пальцами по мягкому, чуть выступающему холму живота и скользнул дальше — в теплую, жаждущую моего прикосновения ложбинку между ног.
Ласуль тихо застонала, бедра ее подались вперед, навстречу моим пальцам, приглашая, подталкивая их все ниже и ниже, к заветному месту. Я чувствовал мурлыканье ее мозга, такого же открытого и томящегося, как и ее тело. Я, как слепой за поводырем, следовал за ее шепотом все глубже и глубже, пока не ощутил, ослепленный ее исступлением, как в мозгу Ласуль каждая клеточка пульсирует томительно-сладкой болью, мучительно истекает вожделением. До этого, пока я владел свои Даром, я никогда не любил так ни одну женщину: не представлял, что может творить Дар, как он удваивает всякое мгновение желания и восторга; ее наслаждение сплеталось с моим до тех пор, пока каждое мое прикосновение к ее телу не стало отдаваться таким же головокружительным жарким эхом, как и ее прикосновение ко мне. Внезапно я перестал бояться, что не смогу дать Ласуль того, чего она так хочет. Потому что я знал, чего она хочет…
Я провел губами по ее шее, плечам, по соскам, пахнущим чем-то сладким, детским… следуя по открытой ею тропинке, повинуясь ее молчаливой просьбе и лихорадке, все настойчивей захватывающей мое тело и мозг. Ласуль задышала часто, отрывисто, извиваясь всем телом, жаркая волна конвульсии захлестнула ее, когда в ее мозг начало просачиваться осознание происходящего. Удивление, радость, восхищение, безумная тоска, растущая внутри паника…
Руки, обнимавшие, ласкавшие, торопившие меня, вдруг уперлись мне в грудь, пытаясь меня оттолкнуть. Хватая ртом воздух, я отпустил Ласуль, откидываясь назад, освобождая пространство и время, чтобы дать жару ее не утихающего желания выжечь страх. Раз… два… три… — бухало сердце. И я начал снова; теперь — осторожнее, бережнее, не стараясь отвечать на каждый призыв, сдерживая томительный озноб, растягивая наслаждение, давая Ласуль почувствовать, что в ее теле все еще остается заветное место, которое она могла скрывать, пусть даже только мысленно. Мои губы водили по источающей болезненно-острое томление коже, кружа в медленном выжидающем танце, иногда замирая на месте, исследуя — сантиметр за сантиметром — ее тело, пока наконец не встретили изнывающее ожиданием прикосновения лоно.
И поднимающееся в нас наслаждение, взметнувшись крутой пронзительно-сладкой волной, захлестнуло наши тела, заливая каждую клеточку, каждый нерв, пробираясь по жилам и венам, вспенивая кровь. Мне едва удавалось контролировать себя. Я вжался бедрами в ее бедра, дотронулся упругой, налитой желанием плотью до лобка. Провел вдоль пурпурной ложбинки и, наконец, скользнул внутрь, в пульсирующую горячую влажность, теперь готовую принять в себя набухший вожделением член. Я начал двигаться, сперва медленно, чувствуя себя внутри нее, оглушенный ощущением. Ласуль изогнулась навстречу моим толчкам, направляя меня, и обжигающий прилив поднимался во мне выше и выше, к невообразимому пику, переливаясь через меня, выплескиваясь из меня, хлынув по переплетенным нитям контакта в открытый, незащищенный мозг Ласуль. Ее наслаждение вернулось ко мне опять, ее экстаз, сплавляя нас в единое целое, отражался в моем, сливаясь с ним в водовороте оргазма, — так водные потоки кружатся в бурлящем кипятке. Я впился губами в губы Ласуль, впитывая ее стоны, и наш поцелуй длился вечность, и эхо-эхо-эхо металось в нас, пока, наконец, от нас не осталось ничего, кроме теплого пепла.
Мы лежали, обнявшись, словно защищая друг друга кольцом рук. Я почувствовал на щеке слезы, но чьи они, я не знал. Так мы и заснули — в объятиях друг друга, когда тьму уже рассеивала утренняя заря.
Глава 15
Я проснулся поздним утром, а мозг мой еще плавал в утренней дреме. Я глубоко вздохнул, перекатившись на другой бок, чтобы теплые солнечные лучи погладили мою кожу; потом вытянул щупальца. Кровать была пуста. Мысль наткнулась на абсолютно незнакомый мозг.
Я рывком сел на постели, смущенный, и дернулся назад, когда мой взгляд зарегистрировал пару одетых в форменные брюки ног, стоящих возле кровати. Легионер без всякого выражения на лице посмотрел на меня сверху вниз и сказал:
— Шеф и джентльмен Харон хотят побеседовать с вами о вчерашнем вечере.
Ласуль… Я вовремя прикусил язык и не выпалил первый пришедший в голову вопрос. Я нашел ответ: Нет. Ее не было ни в поле моего зрения, ни в мозгу легионера. Это насчет взрыва — и только. Если бы легионера разобрало вдруг любопытство, почему это у меня такой виноватый вид или почему я выгляжу таким размякшим и томным, он бы все равно не допустил эту мысль в свое сознание. Ум с одной извилиной имеет свои вопросы.
— Конечно. Дайте мне минуту на сборы.
Лихорадочно напяливая какую-то одежду, я спрашивал себя, почему они послали с этим сообщением тело вместо того, чтобы просто позвонить мне. Возможно, что после вчерашнего вечера у них свихнулись мозги насчет безопасности. Или, может быть, они хотели, чтобы паранойя ударила в голову мне.
Когда я проходил в ванной мимо зеркала, внезапная вспышка зеленого цвета пустила зайчика прямо мне в глаз. Я затормозил, осмотрел лицо, покрутил головой — снова вспыхнул зеленый огонек. Ухо. Я дотронулся до уха. Рот мой медленно расплывался в улыбке. В ухе висела серьга, которой до сегодняшнего утра не было. При малейшем движении головы зеленое стекло, попадая в луч света, разбрызгивало зеленые искорки. Похоже на кошачий глаз. Я знал, что я ничего в ухо не вдевал… И понял, кто это сделал. Прилепив пластырь с наркотиком за ухо, я вышел из комнаты.
Первое, что легионер сделал, когда мы спустились по лестнице, — заставил меня снять пластырь. Приказ Брэди. Требовалось около получаса, чтобы наркотик перестал действовать, после того как его снимут. Брэди хотел, чтобы к тому времени, когда мы прибудем в город, я полностью оглох и ослеп. Легионер выкинул пластырь. Но я не побеспокоился о том, чтобы сказать ему о втором кружке, который я приклеил за другое ухо.
Он доставил меня в Н'уик, в городской особняк Та Мингов. Вы бы никогда не узнали, что вчера вечером здесь валялись три трупа в море крови. Я проследовал за солдафоном через комнату, где это произошло. Все привели в идеальный порядок — стены, ковры, мебель. Ни единого пятнышка. Кое-что из мебели выглядело не так, как я помнил, но, с другой стороны, перестановка отлично вписалась в интерьер комнаты. По коже у меня поползли мурашки.
Брэди и Харон Та Минг ждали в соседней комнате, напоминающей тюремный карцер, что вовсе не подняло мне настроение. Переступая порог, я услышал, как какой-то нечеловеческий шепот прошебуршал в моем черепе. Через мгновение все стихло. Тут я понял. Это было помещение «с особо чистой атмосферой», забитое электроникой охраны так плотно, что мой пси-центр зарегистрировал ее. Я остановился в некоторой растерянности, когда Брэди поднялся с кресла. Харон, даже не пошевелившись, стоял, глубоко запрятав руки в складки одежды, и буравил меня взглядом. Я заставил себя посмотреть ему прямо в глаза, делая при этом такое глупо-равнодушное лицо, какое только мог. Да, стараться не выглядеть так, будто я только что переспал с кое-чьей женой, — непростая задачка, у меня не хватало опыта в таких делах.
— Почему ты так на меня смотришь? — отрывисто пролаял Харон.
— Да нет, сэр, — я перевел глаза на Брэди, потом на дверь.
— Садись, — сказал Брэди, указав на кресло.
Я взглядом проследовал за его рукой, обрадованный, что есть куда смотреть. Но мозг держал фокус на Хароне: паранойя, как того и хотел — правда, по другим причинам — Харон, добралась до меня. Но я не был слеп и глух. В непроходимой лесной чаще его усиления я чувствовал, что ему не терпится, чтобы я сел в это кресло. Как-то мне удалось не повернуться и не уставиться на Харона. Я продолжал пялиться на кресло — то, на которое указал Брэди. Мягкое, с выгнутой спинкой, серо-голубое — ничего особенного в нем не было. Но кто бы ни сел в него, тотчас подскочил бы до потолка, получив электрический удар, причем в самое уязвимое место.
Я застыл от удивления. Почему?! Ловушка. Если мой пси-центр на самом деле в заглушке, как они того хотели, я спокойно сяду в кресло, и они увидят, как я подпрыгну, словно ошпаренный кипятком. Но если я могу читать их, то, следовательно, я буду знать…
Брэди пристально наблюдал за мной. Я сжал все свои ощущения и функции организма в кулак, надеясь, что смогу удержать показатели в пределах нормы, что успокоило бы Брэди. Надев маску равнодушия, принуждая себя двигаться, я пересек комнату. Не переводя духа, я сел в кресло.
Они не блефовали. Я подскочил, грязно ругаясь, когда электрический ток вонзил зубы мне в задницу.
— Какого дьявола?!. — заорал я так, словно ничего не знал. Мне и не пришлось прикидываться взбешенным. — Это что-то вроде остроумной шутки? — Глядя на Брэди, я выбросил ему под нос свои ноющие жгучей болью ладони.
Брэди стоял, сцепив руки за спиной, не шевелясь. По нему не было заметно, что я прошел тест. Харон расслабленно откинулся в кресле, подозрения вытекали из его башки. Брэди был удовлетворен результатом, а значит, и Харон тоже.
— Нет, не шутка, уверяю тебя, — спокойно произнес Брэди. — Проверка.
— Проверка чего? — спохватившись, сурово вопросил я.
— Читаешь ты нас или нет.
— Дерьмо! Может, ваши мозги и находятся в этом месте, — заметил я, потирая зад, — но мои живут вот здесь. — Я тряхнул головой. — Чье это кресло, Дэрика?
Брэди скривился:
— Сядь… Обещаю, что впредь такого не случится.
— Сами садитесь туда, — отказался я. Брэди не врал, но мне все равно не очень-то хотелось сидеть.
Брэди пожал плечами и сел в кресло. Ничего не произошло.
— Но почему я должен играть роль твердолобого перед вами? — спросил я.
— Джентльмен так предпочитает, — сказал Брэди, бросив взгляд на Харона.
На этот раз мне не было так трудно посмотреть Харону в глаза.
— Я думал, что вы платите мне за то, что я включен.
То ли уже одна мысль о том, что я касаюсь его мозга, вызывала в Хароне омерзение, то ли у него было что скрывать. К чему эта проверка? Я собирался это выяснить до того, как выйду отсюда.
Огненный сноп ярости вырвался из Харона.
— Я плачу тебе, чтобы ты делал то, что тебе сказано, — отрезал он. — Мы будем задавать вопросы. Ты будешь отвечать на них — вежливо.
Он выстрелил в Брэди грозным взглядом, говорящим, что Харон считает, что Брэди слишком многое мне позволяет и не наступает мне на горло, когда я слишком разеваю пасть.
Я припомнил, что Брэди сделал со мной перед заседанием. Тогда он не церемонился. Но ведь тогда я не знал ничего, что могло бы разрушить его карьеру. Брэди шагнул-таки за край.
— Да, сэр, — сказал я, потому что Харонова кибернетизированная лапа сжалась в кулак. Не нужно было быть телепатом, чтобы понять, к чему бы это. То, что он в долгу передо мной, раз я спас его семью и Элнер, нисколько не изменило его чувства к псионам, разве только еще больше обозлило его. Я сел на кушетку, поскольку больше некуда было сесть, и постарался отодвинуться от Харона подальше. Внутри кушетка была заполнена чем-то похожим на студень или воду и трепетала подо мной, словно живая. Я постарался не барахтаться.
— Что вы хотите узнать? Сэр.
— Прошлым вечером ты читал мысли того наемного убийцы, — начал Харон, и я кивнул, потому что это не было вопросом. — Он чем-то выдал себя, и это что-то ни один из наших охранных экранов не зарегистрировал. Что это было?
Я мельком посмотрел на Брэди. Он им не рассказал. Брэди немного помрачнел, но и только. Я проскользнул сквозь шипящие электрические поля его мозговых имплантантов, с трудом перешел вброд чересчур прозрачные потоки биомассы, ступая как можно осторожнее. Брэди знал, что я никому не сказал о том, что он, Брэди, сделал — или не сделал — прошлым вечером. Брэди опять рассчитывал, что я покрою его, хотя он и не понимал, почему я сделал это в прошлый раз. Брэди воображал, что я чего-то от него хочу.
И я понял, что Брэди прав. Сейчас мне пришлось напрячь мозги, чтобы осознать, что именно мне от него надо.
— Кто-то выскреб его мозг. Он был перепрограммирован, чтобы играть роль человека. Но он не был человеком. Он был лишь… биологической машиной смерти. — Воспоминания о том, что сделалось с овощем, заставили меня стиснуть челюсти — да так, что заболели зубы. — Кем он был? — спросил я. Бедный ублюдок.
— Служащий среднего звена Центавра. — Харон махнул рукой, отшвыривая образ мертвеца, словно вчерашнюю сводку погоды. — Так, мелкая сошка. Неважно. А вот что действительно важно, — продолжал Харон, понижая голос до тех пор, пока он не стал едва слышимым, — кто послал его. — Теперь лицо Харона отразило какую-то эмоцию. Гнев, разочарование, зудящая жажда мести, реванша. Они проанализировали каждый миллиметр оставшихся от человека-бомбы ошметков и не нашли ключа к разгадке. Ни одной улики. Но Харону надо было узнать — вовсе не потому, что, кто бы там ни стоял за взрывом, он разрушил жизнь или четыре жизни. Он просто должен был узнать — так человека, которого ударили по голове, непременно должно стошнить. Как и что сотворил овощ, не имело для Харона такого важного значения, как то, что взрыв был направлен на Центавр… на него, Харона.
— Я не знаю, кто это сделал, — тихо ответил я.
Харон зловеще наклонился ко мне:
— Ты должен знать. Ты залез в его череп. Кто навел его? Кто послал?
— Сказал вам, не знаю! Кто бы это ни был, они отлично сработали.
— Он правду говорит? — спросил Харон Брэди. Тот кивнул.
— Он даже не знал, кого искать. Они запрограммировали его таким образом, что, когда его глаза регистрировали нужный визуальный сигнал, он отпивал глоток коктейля. Он ничего не мог знать, пока не увидит жертву…
Ее, Элнер. Я воскресил в памяти овоща, изо всех сил старающегося заглотить коктейль до того, как Элнер исчезнет из поля зрения. Если бы только толчок Джордан заставил его разлить коктейль. Если б только я понял, — пока еще не было слишком поздно, — что это значило…
— Ты знал о коктейле? — Голос Харона рывком вернул меня к действительности.
— Да, узнал, но было поздно. Я понял, что он должен отпивать из стакана… — Тут я покосился на Брэди. — Но только не мог представить зачем. А когда понял, уже не оставалось времени, чтобы остановить его. Мы лишь успели попадать на пол. Что было в стакане, черт возьми?
Ты же назвал напиток безобидным. — Эти слова чуть не сорвались у меня с языка.
— Вино с подмешанными в него несколькими молекулами катализатора, — ответил Брэди, сурово поджав губы. — Вино казалось абсолютно безвредным — и было таковым, пока катализатор не расщепил взрыватель замедленного действия, который они вживили в его желудок. И тогда он взлетел на воздух.
— Помню. Я видел эту часть действа. — На секунду я закрыл глаза, сглатывая слюну.
— Итак, ты больше ничего — абсолютно ничего — не можешь рассказать нам о том, кто организовал это покушение? — спросил Харон.
Я помолчал в нерешительности, обшаривая мозг в поисках деталей, которые я мог забыть или отказывался вспоминать, поскольку они были слишком мерзкими… Наконец, я отрицательно замотал головой.
— Нет, сэр. Я рассказал вам все. Там, внутри его головы, не на что было смотреть.
Харон выругался, поворачиваясь к Брэди.
— И что теперь? Положение угрожающее, черт побери! Я хочу ответов. Вы уверяли, что ошибки исключены, — и они случились. Вы промахнулись, Брэди, и ваша промашка едва не стоила Центавру Элнер.
От мертвой Элнер для нас никакой пользы… — Харон поднялся и почему-то стал яростно отряхиваться.
Брэди посмотрел на меня и помрачнел еще больше, словно боясь, что я услышал лишнее… Что? Но Брэди уже надел маску спокойствия.
— Телепат выполнил свою задачу, сэр, — отчеканил Брэди, отливая каждое слово из железа. И железная ирония слышалась в его голосе. Мне потребовалось дополнительное усилие, чтобы осознать, что разговор идет обо мне. — Он заполнил брешь в нашей охране, как я и предвидел. Заткнуть эту брешь по-другому было невозможно. И именно поэтому леди Элнер сейчас вне опасности. Не жива, а «вне опасности». — Ваш пасынок и жена тоже, — добавил Брэди, холодно и самоуверенно, точно это была его заслуга. — Готовящееся покушение почти невозможно было обнаружить. Не многие из наших конкурентов способны на такое, хотя бы они и имели подобные намерения.
— А Триумвират?
— Их послы ничего об этом не знали, — вставил я.
— Ну, это ничего не доказывает, — пробормотал Брэди. — Хотя, конечно, для Триумвирата это слишком изощренный метод, требующий богатой фантазии.
— Да любой может нанять специалиста, — сказал я. — На Черном рынке найдется не одна пара рук, готовая убить для вас кого угодно и какими угодно способами. Для этого не требуется художественного воображения. — Как только я произнес эти слова, что-то, на первый взгляд бессмысленное, пронеслось в моем мозгу. Остальные-то попытки покушения на Элнер были настолько непродуманны, что походили на дурную шутку. Последнее покушение здорово отличалось от предыдущих.
— Это невозможно, — холодно сказал Харон, — ни одна корпорация не выдумает такого.
Я рассмеялся. Глаза-камеры повернулись ко мне. Я заткнулся. Они и вправду имели в виду то, что сказали. У корпораций были свои собственные легионеры, шпионы и наемные убийцы. Они считали, что им не нужны чужаки.
— Вы хотите сказать, что получаете гораздо больше удовольствия, делая это своими руками, без посторонней помощи? — Их взгляды стали напоминать грозовые тучи. — Посудите сами, это покушение совсем не похоже на все другие. Может быть, они оставили попытки сделать это самостоятельно и поручили кому-нибудь, кто знает, что, черт возьми, он делает.
Харон с Брэди посмотрели друг на друга. Субвокалический обмен короткими сообщениями между ними ясно говорил: они знают, что я ошибся.
Они знают. Откуда такая уверенность?
Я загнал невидимый крючок поглубже в Харонов мозг.
— А что насчет Черного рынка? — пробормотал Харон, обращаясь к Брэди. — Может ли быть какая-нибудь связь?..
— Едва ли, — ответил Брэди. Он снова обрел уверенность. Я прикрывал его задницу, и ему больше не нужно было беспокоиться о Хароне. Только обо мне. — Ограничение применения наркотиков — в их интересах. А Элнер как раз против дерегуляции.
Харон кивнул, думая, что Элнер не из тех, кто вляпывается в неприятности из-за скрытых карточных долгов. Но затем он снова озадачился вопросом, кто же так позаботился о ней и зачем. Внутри Харона тревожно завывала сирена. Он ума не мог приложить, кто это мог быть; он лишь твердо знал, что взрыв не имеет ничего общего с предыдущими покушениями. Я нажал посильнее: В его мозгу не было ни тени сомнения в том…
Голова Брэди повернулась как на шарнирах.
— Что с тобой? — спросил он, бросив в меня странный взгляд.
— Со мной? — я заморгал, поспешно оттянув щупальца назад.
Брэди страдальчески поморщился.
— Я не разговариваю сам с собой.
— Я… просто пытаюсь думать.
Они вели себя так, словно такое пришло им в головы впервые в жизни. Словно никогда не рассматривали такую возможность…
— Делай это не раскрывая рта. — Брэди обернулся к Харону: — А что с ним? Со мной.
Харон скривился.
— Он рассказал нам все, что знает. Это очевидно. Отошлите его. — Харон глядел на меня в упор, но говорил обо мне так, будто я не в состоянии был понять его приказания.
— Я не то имел в виду, — возразил Брэди. — Я говорю о дальнейшем его использовании.
Голова Харона дернулась, рот перекосился.
— Вы серьезно? — наполовину с сарказмом, наполовину с недоверием спросил он.
Брэди не дрогнул:
— После того, что он сделал вчера вечером — да, сэр. Он нам еще пригодится… Мы просто изменим его функции.
— О Боже ты мой! Он вчера скормил хайперам лишнее. Вы видели утренние новости?
Я с шумом всосал воздух, воображая, каким, должно быть, кретином меня выставили хайперы.
— Я только хотел помочь леди, сэр. После всего того, что Страйгер наврал про меня, я подумал, что смогу заставить их понять правду…
— Ты хотел помочь! — Рука Харона дрогнула, сжимаясь.
Я вжался в угол дивана, когда его внезапная ярость ударила в мои незащищенные мысли. Он видел передачу и считал, что я на самом деле помог Элнер. И своей помощью погладил Харона против шерсти. Харон хотел, чтобы Элнер осталась в живых, но чтобы ее репутация был подпорчена, сама Элнер — деморализована и, так сказать, сброшена с баланса, чтобы она стала его пешкой.