Тюдоровская роза - Волшебный туман

Он накрыл руками ее руки, ладонь к ладони, переплел пальцы и крепко держал их. На его лице было выражение искренности, которое ей не хотелось видеть.

— Клянусь, я не пытался убежать, когда был твоим пленником, и сдержал свое слово.

— Только потому, что это служило достижению ваших целей.

— Кэтлин, поверь мне. Через некоторое время все станет ясно. — Весли еле удержался от того, чтобы не рассказать ей все. Он хотел сообщить о Лауре, чтобы она поняла, почему он лгал и силой заставил выйти за него замуж.

Однако время еще не пришло. Ему нельзя говорить об этом сейчас. Он слишком близок к спасению Лауры, чтобы рисковать жизнью своей дочери. Он хотел Кэтлин, желал ее с такой силой, что это ошеломляло его, но он не мог доверить ей свои тайны, потому что ее гнев еще не прошел. Он неохотно вспомнил Эстер Кленч, женщину, которой доверился. У Кэтлин, конечно, больше чести, но она слишком вспыльчива. Если кто и может еще больше подогреть ее гнев, так это Оливер Кромвель. Он может подвести ее к открытию, что Весли изменил свою роль в их сделке.

«Кроме того, — напомнил он себе с иронической улыбкой, скривившей его рот, — мужчина не должен говорить о своих незаконнорожденных детях в первую брачную ночь».

— Кэт, — он прижал девушку к подушке и зарылся в ее волосы. Она вдохнула запах туалетного мыла и морской воды. Густое золотистое облако ее волос окутало их. — Я хочу войти в твою жизнь.

— Вы не можете сделать это. Я не позволю вам, мистер Хокинс.

— Клянусь, позволишь, миссис Хокинс.

На ее щеках загорелись красные пятна, как будто он дал ей пощечину.

— Не называйте меня этим именем.

— Оно стало твоим, — отметил он.

— Я взяла его, только чтобы спасти свою голову.

Вместо того, чтобы успокоить страсть, эти слова возымели обратное действие. Ему захотелось услышать, как она кричит от вожделения, его жаждущий рот хотел почувствовать вкус ее губ. Он хотел, чтобы она зачала его ребенка.

Осознание этого поразило его. Он пришел к ней, не имея никаких целей, кроме одной: использовать ее для спасения своей жизни и жизни дочери. Но где-то на этом пути он заблудился в волшебном очаровании Кэтлин Макбрайд.

Хотя Кэтлин и не подозревала об этом, она держала его сердце крепкими руками, связав его чарами невыносимой сладости и непреодолимым влечением. Он смотрел на нее, уверенный, что она прочтет в его глазах ошеломляющее послание любви.

— Вы выглядите больным, — сказала она. — Вам плохо?

Реакция была такой неожиданной и такой похожей на Кэтлин, что Весли рассмеялся.

— Нет, моя любимая, меня подтачивает не боль в желудке, а боль в сердце.

— У вас нет сердца. К тому же, я не обладаю искусством излечивать сердца.

— Ты права. У меня нет сердца, потому что оно отдано тебе.

— Лесть.

Весли ждал, что она оттолкнет его, но Кэтлин лежала тихо, выжидая.

— Кэтлин, это наша первая брачная ночь. Мы поклялись друг другу, и отец Тулли благословил наш союз. А теперь наши тела должны скрепить эти узы.

Ее рука скользнула по его спине вверх, затем вниз. Закрыв глаза, он наслаждался медленными, массирующими движениями, пока не почувствовал лезвие ножа, приставленное к спине.

— Слезьте с меня, Весли, — ее голос был удивительным, мягким и глубоким, как шелк, скользящий по стали.

Ругаясь, Весли поднялся на ноги. Кэтлин вскочила следом за ним, зажав в руке кинжал, который вытащила из его ножен. Держа лезвие направленным на него, она расставила ноги, чтобы преодолеть качку.

— Не собираюсь соблюдать клятвы, данные под принуждением.

Весли шагнул к ней. — Нет, Кэтлин. Ты знаешь, что грех нарушить клятвы, данные перед Богом.

— Я совершу грех, если убью вас, — возразила она, — но это не остановит меня перед тем, чтобы распороть вам брюхо. Кроме того, именно вы нарушили клятву.

— Я безрассудный человек, — сказал он и сделал еще один шаг. За все те недели, что он провел у нее как пленник, она не причинила ему вреда. Он должен верить, что она не сделает этого и сейчас.

Действуя инстинктивно, он расстегнул ряд круглых пуговиц своего камзола. Она с подозрением наблюдала, как он высвободился из этого одеяния.

— Ты видишь, — сказал он, — я доверяю себя тебе. Я обнажу для тебя грудь, чтобы ничего не было между моим телом и сталью. — Подняв руку, он потянул за концы галстука, развязал его и бросил на пол. Одетый в белую батистовую рубашку с широкими рукавами, с открытой шеей, он сделал к ней еще один шаг.

— Более, чем достаточно, — предупредила она. Он стянул рубашку через голову.

— Хватит, — приказала она. — Наденьте ее снова.

— Ты помнишь, что я говорил тебе в тот день на взморье, описывал, как я буду любить тебя?

Кэтлин ничего не ответила, но румянец смущения, окрасивший ее лицо, дал ему ясный ответ.

— Я все еще хочу этого, Кэтлин. Очень, очень хочу. Хочу чувствовать твою обнаженную грудь своей обнаженной грудью, хочу дотрагиваться до тебя…

— Прекратите! — она отступила, задев стол. — Я вырежу ваш язык!

— Действуй, — одним большим шагом он сократил расстояние между ними и теперь стоял в нескольких дюймах от нее.

Она подняла кинжал. Ее взгляд остановился на его широкой груди.

— У тебя много шрамов, англичанин. Думаю, ты не сказал правды, где ты получил их.

— Теперь это вряд ли имеет значение. Ты же собираешься вонзить кинжал мне в грудь, не правда ли? Ты воин и хорошо умеешь владеть оружием. — Он ткнул себя пальцем под ребра. — Вот хорошее место, где нет костей, которые могли бы помешать твоему лезвию легко проникнуть в тело, — он раскинул руки, надеясь, что она не услышит бешеные удары его сердца. — Вот твой шанс, Кэтлин. Не упусти его.

Кинжал опустился вниз. Весли замер, ожидая прикосновения холодной стали. Нож со стуком упал на пол.

— Благодарю тебя, Господи, — пробормотал Весли и потянулся к ней. Она отпрянула.

— Я размозжу тебе голову, вот увидишь.

Он осмотрел ее, спрашивая у себя, не появилось ли у нее какое-либо другое оружие. —

— Чем?

— Вот этим, — твердый кулак врезался в челюсть Весли, заставив его покачнуться.

Искры посыпались у Весли из глаз. Всю нижнюю часть лица охватило огнем. Отступив назад к кровати, он сел держась рукой за поврежденную челюсть.

Кэтлин посмотрела на него таким неуверенным взглядом, какого он еще у нее не видел. Весли ощупал челюсть. Не сломана, однако, рассечена.

Гнев со скоростью шторма овладел им. Он обожает ее, да, но ее следует укротить.

— Боже, женщина! — взорвался он. — Я по горло сыт твоими забавами. Ты будешь стоять насмерть, защищая свою священную девственность?

— Мужчины и девственность! Да вы, наверное, совратили половину Англии. Только какое это имеет значение, если у меня самой был мужчина?

— Ах, так этот испанец уже… — он прервал себя, покачав головой. — Нет, я знаю, Кэтлин. В первый же раз, когда я поцеловал тебя, я понял, что ты невинна, — он провел пальцем по подбородку. Хитрость кавалериста, принуждение и убеждение не дали никаких результатов. Ни один мужчина не сможет обладать Кэтлин Макбрайд, кроме того, кто любит ее по-настоящему.

Однако, как он может показать ей, что у него на сердце, если она не подпускает его к себе, если она цепляется за нереальные мечты об иллюзорном благородном испанце?

— Послушай, Кэтлин. Мне бы хотелось заключить с тобой сделку.

— Я не заключаю сделок с вероломными англичанами.

— Просто выслушай меня. Ты заявила, что любишь этого испанского парня, и, думаю, надеешься, что он любит тебя.

— Я не просто надеюсь, а уверена в этом без всяких сомнений.

У Весли одна бровь поползла вверх — Настоящая любовь? Чистая, всепрощающая любовь, о которой поэты слагают песни?

Черты ее лица смягчились от воспоминаний. — Да. Чистая, как зеленые холмы весной.

— И всепрощающая? — настаивал Весли.

— Конечно.

Он сложил руки на груди. — Ладно. Я не встану на пути такой большой любви, как ваша.

В первый раз за все время она почувствовала облегчение. — Как я рада, что вы решили быть благоразумным.

— А я рад, что ты рада. Раздевайся и ложись в постель.

—Что?

— Что слышала.

— Но вы сказали…

— Да, сказал. Сыграй роль жены, Кэтлин. Раздели со мной постель и жизнь до того времени, пока мы не уладим наше дело с Оливером Кромвелем. Затем, если ты все еще будешь испытывать возвышенную страсть к испанцу, я устрою развод. А потом… — он улыбнулся своей дразнящей улыбкой, —…всю оставшуюся жизнь ты будешь вспоминать, что чувствовала, когда я любил тебя.

Возможно, это была всего-навсего игра света, но ему показалось, что у нее задрожала нижняя губа.

— Я думала, что развод возможен только в случаях браков между родственниками или когда паре не удалось осу…

— Осуществить брачные отношения. Совершенно верно. Но у нас есть отец Тулли, который с радостью поможет нам. Поразмысли над этим, Кэтлин. Несколько недель со мной, и ты окажешься вольна сохнуть по Дону Как-там-его. Если вы так сильно любите друг друга, как ты говоришь, то, что бы мы с тобой вместе ни делали, это не повлияет на вашу любовь.

— Но он… — она прикусила язык и отвернулась.

— Он что? Будет считать тебя испорченным товаром? Нет, если он любит тебя.

Кэтлин вздрогнула. Она глубоко погрузилась в воспоминания об Алонсо, увидела где-то вдали фигуру с нечеткими очертаниями, услышала эхо тайного обещания, уловила слабый, едва уловимый мужской запах, почувствовала нежное прикосновение ко лбу его губ.

Она повернулась, чтобы посмотреть на англичанина. Образ Алонсо растворился вдали, как клочок тумана от дуновения ветра. Сейчас для нее существовал только Джон Весли Хокинс, стоящий перед ней с обнаженной грудью, украшенный ужасными шрамами, как почетными медалями. Его длинные волосы обрамляли лицо, такое красивое, что на него трудно было смотреть. Одна прядь упала на лоб дразнящим вопросительным знаком.

Он медленно улыбнулся, усилием воли стараясь заставить себя не дрожать.

— Ну? — спросил он. — Разве глава Макбрайдов недостаточно женственна для англичанина?

— Конечно, я… — Кэтлин не смогла продолжить, потому что наконец поняла ту истину, которую он так отчаянно пытался скрыть за беззаботностью: Джон Весли Хокинс боялся.

Страх стоял у него в глазах, несмотря на волшебную силу его мужской привлекательности и колдовскую проницательность его улыбки. Подобно песне сирен, его уязвимость потянула ее к нему, сводя на нет сопротивление, насмехаясь над отазом и находя истину внутри своего сердца. Она хотела его.

«Ради Клонмура», — убеждала она себя, делая к нему первый шаг. Ради спасения Клонмура и всех зависящих от нее людей, она отдастся врагу. Своему мужу.

Мягкий вздох вырвался у нее. Кэтлин почувствовала, как его руки обняли ее. Щека оказалась прижатой к его груди, она повернулась и прижала к ней губы, потому что хотела почувствовать его вкус.

Он заполнил собою все ее существо. Волшебный кельт, обитающий внутри нее, снова ожил и превратил ее в создание, живущее чувствами, а не мыслями, управляемое желаниями тела, а не разум.

Он был таким нежным, этот ее враг. Приподняв ее лицо, он легко пробежался пальцами по очертаниям губ. Его руки и рот соблазняли обещаниями, которых не давал до этого ни один мужчина. Он был для нее как свет, мерцающий в темноте, захватывающий и очаровывающий, как древняя мелодия.

Его пальцы расстегнули ее ремень, что принесло ей ощущение свободы. Показалось, что она стала невесомой, как плывущее облако. Длинная туника скользнула вниз по плечам и упала на пол. Рубашка из тонкого батиста, принадлежавшая когда-то знатной леди, последовала за ней. Она обняла мужчину, который был ее врагом. Но куда подевались стыд, страх? Она чувствовала только захватывающее дух ожидание, превратившееся в упоение, когда его губы прикоснулись к ее губам. Неудержимое желание нахлынуло на нее, отогнав прочь все сомнения и страхи.

Вскоре невероятное чувство нетерпения охватило ее, и она сжала его плечи. Очарование казалось таким тонким и скоротечным, что она испугалась: одно неверное движение или одна блуждающая мысль разрушат эти чары.

— Весли, — дохнула она в его рот. — Поспеши. Пока я не передумала.

— Моя любимая, я хочу, чтобы эта ночь длилась вечно, чтобы ты запомнила каждое бесконечное мгновение.

Он подвел ее к кровати в нише. Накатившаяся усталость лишила ее воли. Расслабившись, она легла на простыни, и капельки святой воды охладили ее разгоряченную кожу. Ее полуоткрытые губы все еще горели от влажного огня его поцелуев.

— Кэт, — сказал он, — посмотри на себя, лежащую, как богиня, и жаждущую меня.

Она потянулась к нему, но он развел ее руки, наклонился и прижался губами к горлу, затем двинулся вниз, скользнув по вершинам ее груди. Она задохнулась от неожиданного волнения и, выгнув спину, потянулась к нему. Кэтлин осознавала ленивую грацию его движений, поддразнивающую особенность ласки. Он проложил поцелуями извилистую дорожку на ее коже, слегка прикасаясь, но не совсем дотрагиваясь языком до ее самых чувствительных мест. Ей стало понятно, что он имел в виду под бесконечными мгновениями. Время остановилось для нее, тело горело, ощущения сконцентрировались на его теплом, влажном рте.

— Ах, ради Бога, Весли, — прошептала она.

— Терпение, дорогая. Ты сокровище, драгоценность, которую надо смаковать, — со сводящей с ума медлительностью его рот описывал круги на ее груди.

Когда ей показалось, что она уже сходит с ума, его язык нашел горячий сосок, и она судорожно вздохнула. Наконец, удовлетворяя желание, которое он возбудил в ней, он сомкнул рот на ее груди. Ей показалось, что наконец-то она отыскала волшебство. Она уже не могла подняться выше этой головокружительной высоты. И все-таки… все-таки его руки скользнули вниз по ее телу, и она поняла, что перед ней промелькнула только одна грань чуда.

— Ах, Кэт, это еще не все, — сказал он, словно прочитав ее мысли. Он вытянулся вдоль нее и наклонился, чтобы поцеловать ее рот. — Ты хочешь, чтобы я показал тебе?

— Да. Я хочу знать… почувствовать… все.

Его рука поднялась по ее ноге, рука скрипичных дел мастера, которая гладит совершенно гладкую поверхность ясеня; рука чародея, вызывающего волшебство. Она представляла собой пустой кувшин, который он наполнял капля за каплей напитком, более опьяняющим, нежели спиртное. А она с каждой каплей страстно желала еще.

Подсознанием она понимала, то, что он делает, удивительно, потому что знала, как действует похотливый мужчина, из множества рассказов в женском углу большого зала. Мужчины не слишком заботятся о том, чтобы доставить удовольствие женщине.

А Весли вел себя так, будто его единственной целью было доставить удовлетворение ей. Она впитывала в себя непрекращающиеся ласки, как пересохшая земля впитывает дождь. Наслаждение кружило вокруг нее. Движения его руки совпадали с ритмом биения ее сердца. Наконец, все ее ощущения соединились в ней и затем выплеснулись, орошая ее теплым дождем чувственности. Долгий сладострастный вздох вырвался у нее. Она открыла глаза и увидела, что Весли улыбается ей. На его лице было странное выражение, удовольствие от разделенного наслаждения, но глубоко в его глазах запряталась боль, как будто на его плечи давила тяжелая ноша.

— Кэтлин, — попросил он, — умоляю, дотронься до меня.

Она отозвалась, потому что он просил, а не требовал. Ее руки начали изучение его покрытого шрамами мускулистого тела. Она открыла для себя упругость его плеч, шелковистость волос на груди. К своему удивлению обнаружила, что ей нравится ощущать ладонями теплоту его тела, глухое биение его сердца. Так вот как устроен мужчина. Она касалась его тела так, как не смела даже мечтать. В ответ он судорожно вздохнул.

— Кэт, — сказал он, — это такая сладкая пытка, через которую я никогда не проходил, — он обнял ее, поддерживая ее спину и раздвигая ей ноги своими ногами.

«И только подумать, — томно размышляла Кэтлин, — что всего лишь недавно мы сплетались в жаркой битве, и один намеревался убить другого».

Сейчас ее чувства были также напряжены, но уже не от гнева. Она крепко обняла его ногами, прижимаясь к нему все ближе и ближе. Он придвинулся к ней, плечи его дрожали, на лице застыло выражение сосредоточенности. Весли сдерживал острое желание, заставляя себя помнить о том, что Кэтлин девушка, и что он не хочет причинить ей боль. Он вошел в ее мягкую теплую глубину, продвигаясь все глубже, пока не достиг шелковистой преграды, стоящей между невинностью и наслаждением. Одним мягким толчком его пыл проложил путь дальше. Ее голова запрокинулась, и она улыбнулась таинственной, обманчивой улыбкой женщины. Весли целовал ее закрытые глаза, щеки, рот, шепча слова, которые не имели никакого смысла. Кэтлин слушала их сердцем. Напряжение внутри нее нарастало, напирая на грани того мира, который уже никогда не будет прежним. Он был чародеем, полным тайн и очарования, и предложил ей подарок, которого она, не подозревая об этом, так страстно желала.

Она приподняла бедра, и он начал двигаться в ней медленно и ритмично. Сердце Кэтлин бешено колотилось, она лежала, погружаясь в волны наслаждения. Ее окружил туман, у которого не было начала и не было конца. Время остановилось на этом мгновении, мир за пределами этой маленькой ниши переставал существовать для нее. Движения Весли стали более быстрыми и настойчивыми, и она подстроилась под его ритм, ритм песни, у которой не было слов. Она поднялась на волне чувственности навстречу его устремлению, и вспышка невыразимого блаженства вырвала из ее груди восторженный крик.

Голос Весли присоединился к ней. Она почувствовала, как что-то внутри нее нежно запульсировало, а он проник еще глубже и, казалось, коснулся ее души. Судорожно вздохнув, Весли зарылся лицом в ее волосы.

— Кэтлин… — жарко выдохнул он ей в ухо.

С каждым замедляющимся ударом ее сердца очарование теряло силу. Она отвернулась.

— Я предала себя, свой народ…

— Нет, — он приподнялся на локте. — Я не позволю тебе говорить, что это дурно.

— Но мы враги…

— Прекрати, — снова боль мелькнула в его глазах. — Ты говоришь, что я нарушил святую клятву, Кэтлин. В отличие от того, что ты об этом думаешь, решение далось мне нелегко. В течение трех лет я соблюдал ее, и уже почти убедил себя, что смогу сдерживать свои желания до того дня, пока не умру. Но говорить, что наша любовь это что-то плохое, значит унижать ее. Не делай этого, Кэтлин. Пожалуйста.

— Не будем больше говорить об этом, — она отвернулась, натянула на себя одеяло и отдалась во власть раскаяния и стыда. Но когда сон сморил ее, перед глазами стоял не Алонсо и даже не Клонмур, а ее муж Джон Весли Хокинс.

Глава 12

— Исповедуйте меня, отец, ибо я согрешила, — Кэтлин нервно перекрестилась.

— Я готов дать тебе прощение Бога, — ответил отец Тулли. Они вместе сидели на камбузе, свободном от матросов, потому что утренняя смена уже поела. — Какая боль тревожит твою душу?

Кэтлин сплела пальцы. Она свободно исповедовалась ему в юности, не станет избегать этого и сейчас.

— Отец, я совершила грех вожделения.

У него от удивления приподнялась одна бровь.

— Ты уверена в этом?

— Да. Вчера ночью. С моим… англичанином.

— Со своим мужем, ты хочешь сказать?

— Да, отец, и я прошу Бога простить меня.

— Подожди, не так быстро. Сначала мы должны установить, что ты действительно согрешила. Итак, ты говоришь, что в свою брачную ночь, со своим молодым мужем ты совершила грех вожделения?

Она вспомнила безумие, охватившее сердце, полное отрешение, с которым она принимала и приветствовала его поцелуи, и ласки, сладостное завершение их полного слияния.

— Да, совершила.

Он положил руки на колени. — Да, это действительно важное событие, моя дорогая. Я рад за тебя.

— Рады за меня? Но…

— Не каждая женщина получает удовольствие от супружеского союза. Много раз я успокаивал молодых жен, которым был противен муж.

Будь довольна, что мистер Хокинс вызывает у тебя вожделение, а не страх или стыд.

— Вы не поняли меня, отец. Я не хочу чувствовать этого к нему.

— Ты предпочитаешь страх или стыд?

— Нет, но…

— Тогда прими то, что произошло, Кэтлин, — он взял ее руки и потер своими ладонями. — Найти наслаждение в своем муже — это редкий подарок.

Гнев обуял ее, и она была рада ему, потому что гнев представлял меньшую опасность, чем буря чувств, которые она испытывала к Весли.

— Я также должна наслаждаться тем, что он тащит меня в Лондон, чтобы я предстала перед Кромвелем?

— У него есть на это причины.

— Он рассказал вам о них?

— Этот человек не собирается причинить тебе вред, Кэтлин. Я верю, он защитит тебя. А остальное, советую тебе, предоставь воле Божьей.

* * *

— Исповедуйте меня, отец, ибо я согрешил, — Весли тайком перекрестился.

— И вас тоже? — Отец Тулли смахнул с глаз свои черные волосы. Они стояли возле перил, наблюдая, как чайки ныряли за рыбой. Сильный ветер заглушал их голоса, придавая им интимный характер, несмотря на то, что наблюдатель Хаммерсмита Маккензи околачивался поблизости.

— Значит, это не первая исповедь для вас сегодня?

— По этому поводу я храню молчание.

— Итак, Кэтлин уже исповедалась. В чем?

— Мистер Хокинс, ваши проблемы имеют что-либо общее с этим огромным синяком на челюсти?

Весли дотронулся до него.

— Я влюбился в нее, отец.

— А вы считаете любовь грехом? Клянусь, я бы назвал это благодеянием. Вы сказали ей об этом?

— Она не поверила бы мне, даже если бы я объяснился стихами.

— Вы должны заботливо и нежно, и не с помощью слов, связать воедино ваши сердца.

— Но я пришел исповедаться не потому, что не смог заставить ее полюбить меня.

— Тогда облегчите вашу душу, друг мой. Приятная теплота разлилась по телу Весли, когда он услышал, как священник назвал его другом. За всю его жизнь не много людей называли его так.

— Я обманываю ее в самом важном.

— Тогда скажите правду.

— Не могу. На карту поставлена человеческая жизнь. Моя собственная и жизнь Кэтлин, конечно, но есть еще третья невинная душа, которая может пострадать, если я расскажу все Кэтлин. Или кому-либо еще. — Он посмотрел на вспенившееся море, на опускающиеся с шумом волны. — Нет смысла говорить ей, — он доказывал это больше себе, чем священнику. — Правда заставит ее делать трудный выбор. Кроме того, она узнает все довольно скоро.

— Вам нужно рассказать ей о другой женщине? — спросил отец Тулли, нахмурившись.

— Нет! Клянусь перед Богом, нет.

— Не должно быть секретов между вами и вашей женой. Секреты могут разрушить брак быстрее яда.

Весли внимательно посмотрел на измученное и озабоченное лицо священника. Ему был знаком этот сочувственный взгляд, потому что он так же когда-то принимал на себя груз исповеди. Положив руку на плечо отца Тулли, он спросил: — Когда мы причалим, воспользуетесь ли вы обязательством Хаммерсмита сохранить вам жизнь для того, чтобы вернуться в Клонмур?

Отец Тулли тоскливо улыбнулся.

— Ах, разве не Клонмур вознес мою душу так близко к небесам?

— Вам опасно находиться там. Хаммерсмит боится того, что мне стало известно о его торговле рабами и о месте нахождения священников. Сейчас он будет держаться подальше от Клонмура, но он умен. Не рискуйте своей безопасностью, отец. Отец Тулли пригладил пальцами свои черные волосы.

— Место священника там, где в нем нуждаются.

В этот момент Весли позавидовал ему, позавидовал уверенности в призвании, в том, что он выбрал правильную дорогу в жизни. А дорога Весли была отмечена сомнениями, подорванной верой, а сейчас и муками неразделенной любви.

— Ты исповедовалась сегодня, так ведь? — спросил Весли вечером, входя в их каюту.

Кэтлин поджала губы.

— Отец Тулли твердо хранит тайну исповеди. Кто же сказал вам об этом?

— Догадался сам.

— Мне нет до этого дела, — она безразлично жевала печенье.

— Я догадался, когда пошел исповедаться сам, — добавил он.

У Кэтлин в горле застряла крошка печенья. С трудом прокашлявшись, она сказала:

— Уверена, вам много времени пришлось стоять, наклонившись к его уху, потому что вы отъявленный грешник, мистер Хокинс.

— Кроме этого, я еще твой муж, миссис Хокинс. Иди сюда.

— Нет.

Он вздохнул.

— Кэтлин, мы потратили на споры много времени прошлой ночью, когда могли только любить друг друга. Давай не повторять этой ошибки сегодняшней ночью и никогда больше.

— Никогда больше не спать вместе? — она стряхнула с юбки насыпавшиеся крошки. — Полностью согласна.

— Я говорил о спорах.

— А я говорю о другом.

— Ну что ж. Давай продолжим эту тему, — вечерний свет, проникший сквозь окошко, осветил его глаза, превратив их серо-зеленый оттенок в рассеянный цвет волшебства. Синяк на челюсти резко контрастировал со здоровым цветом лица, обрамленного блестящими волосами.

— Как ты можешь отрицать нашу страсть, — спросил он, опершись на косяк ниши, — когда я вижу желание, стоит мне только посмотреть на твое милое лицо?

Она уперла руки в бедра. — По Клонмуру я тоскую, а не о вас. Вы силой заставили меня выйти за вас замуж. Брачные отношения осуществлены, так что же вы еще хотите от меня?

— Я хочу тебя такую, какой ты была прошлой ночью, полной женского желания, и чтобы на твоем лице непроизвольно отражались и удивление, и наслаждение, — он поднял руку и лениво проложил пальцами дорожку по столбу вниз.

Этот жест вызвал у Кэтлин бурю тревожных эмоций. Она попыталась отгородиться от слов Весли, но ее сердце слушало, когда он продолжил.

— Я хочу тебя так, как только мужчина может хотеть женщину, и нам многое предстоит открывать с тобой вместе. Каждый день и каждую ночь, Кэтлин. А сейчас иди ко мне.

—Нет.

— Я дам тебе сына для Клонмура.

Предложение вызвало в ней страх и страстное желание. Он шагнул к ней, и только гордость не позволила ей броситься к нему.

— Мне не надо сына от вас, — заявила она.

— Кэтлин, не ожесточайся. Я забочусь о тебе.

— Как волк заботится об овцах.

Он протянул руку и дотронулся пальцем до завитка, выбившегося из ее прически.

— Разве ты не помнишь наше влечение друг к другу? Наслаждение?

Она помнила, слишком хорошо помнила. Его близость мешала ей думать. Кэтлин видела, что он тоже в замешательстве, и это каким-то образом влекло ее к нему.

— Вы дрожите, — сказала она.

— Меня переполняют чувства, Кэтлин. Я не привык к этому.

— Успокойтесь, — она ненавидела себя за то, что ее интересовало все, что касалось его.

Обняв ее, он стал целовать медленно, нежно, постепенно смягчая ее сопротивление. Прильнув к нему, она наслаждалась прикосновениями его рук, удивляясь, как и предыдущей ночью, необыкновенной гармонии их тел. Он изменил весь мир вокруг нее, вознес ее на небеса и опустил в ад. Она не променяла бы эти мгновения ни на что, даже под залог своей души. Если бы только он отрекся от Кромвеля, она бы нашла название всему тому, что чувствует, когда он вот так целует ее. Она назвала бы это счастьем.

Он отнял рот от ее губ.

— Кэтлин.

— Да?

— Я люблю тебя.

«Не сейчас», — хотелось ей крикнуть ему. Как она может верить ему сейчас? Она отступила, медленно покачав головой.

— Не говорите мне таких слов, Весли. Я никогда не смогу полюбить такого человека, как вы.

Он побледнел, но она заставила себя продолжить.

— К человеку, который выполняет приказания Кромвеля, у меня только одно чувство — презрение. Как вы не понимаете, что наш брак не изменил ничего? Я люблю Алонсо!

Он отпрянул от нее, как будто она обожгла его, и отступил назад. Кэтлин увидела, что на его лице появилось выражение, какого раньше никогда не было. Страдание, разочарование и в конце концов гнев исказили его черты. Со страхом она поняла, что впервые видит его по-настоящему сердитым на нее.

— Хорошо, Кэтлин, — его голос дрожал, он с трудом сдерживал ярость. — До тех пор, пока ты будешь отрицать, что мы созданы друг для друга, до тех пор, пока ты будешь цепляться за мечты об испанском герое, я оставлю тебя одну.

Она должна была почувствовать облегчение. И она очень старалась. Но все, что она почувствовала, была черная пустота.

— Думаю, так будет лучше.

Он поднял руку, но остановился, так и не дотронувшись до нее.

— Кэтлин, однажды ты найдешь истину в своем сердце. Тогда ты должна прийти ко мне, потому что я не протяну руку первым.

* * *

Лондон, июнь 1658 года.

Кэтлин вытянула шею, выглядывая из-за речной баржи.

— Я никогда еще не видела мощеной улицы. Даже в Голуэе нет такой.

— Нравится она тебе? — спросил Весли.

— Да, но сколько затрат!

— Мостовые просто необходимы в городе, иначе транспорт превратит улицы в болота, — Весли откинулся назад, стараясь казаться спокойным. Постоянно присутствующий Маккензи находился на корме с перевозчиком. Кэтлин примостилась на краю сиденья, словно ребенок, впервые едущий на ярмарку. После их ссоры Весли не ожидал, что они станут друзьями. Но это произошло. Наверно, это было к лучшему. Безопасно. Довольно спокойно при условии, что он держался от нее на расстоянии вытянутой руки.

— Что это за здание? — она показала на сооружение, туманно вырисовывающееся на улице святой Екатерины, идущей вдоль причала.

Тонкие полоски окон угрожающе смотрели с больших и маленьких башен. Толстые стены из белого известняка и тяжелых необработанных камней вызвали наплыв воспоминаний, от которых ему стало дурно.

— Это Лондонский Тауэр, — сказал он. Она заинтересовалась.

— Правда? Ты хочешь сказать, что это то место, где убивали несчастных принцев? Не здесь ли провел свои последние дни Силкен Томас, наш ирландский герой?

— Да, здесь.

— Хотелось бы знать, как выглядит этот замок.

— Как земной ад, — Весли отвернулся к реке, где грузовые баржи старались опередить друг друга, чтобы занять место у причала. — Там есть такие ямы — подземные темницы с люком, настолько тесные, что человек не может ни сидеть, ни лежать.