— А и красивы ж вы, Марфа Савишна, а и белы, как вареное яичко, — ворковал городской голова.
      — Не говорили б вы всяких глупостей, Боголеп Беримирович, позевывая, отвечала Марфа, а супруг, прищурив глаз и вытянув ручку, чтобы ущипнуть ее за налитой бочок, произнес:
      — Умностей я уже на год наговорился, а нынче у нас праздник.
      — Ну не здесь же! — спохватилась Марфа, отбиваясь от шаловливых рук супруга. Хоть здание магистратуры и опустело почти, никого в нем не осталось, кроме истопника, сторожа и поломойки, а все не дома за закрытыми дверями.
      Тут мы и ворвались, нарушив идиллию. Первой, радуя глаз задорным румянцем, прямо к столу головы выскочила Алия с негодующим криком:
      — Ну и где наши пачпорта?
      Голова подавился пышкой и сумел выдавить лишь:
      — Ме-э-э…
      — Как это нет?! — взорвалась Алия. — Всей Школе дали, а нам нет?!
      — А вы, собственно, по какому вопросу?! — начала наливаться гневом Марфа Савишна.
      Двери сорвало, и в залу ввалился ком визжащей нечисти. Уж не знаю, каким чудом Лейя задрала одежду на Аэроне, но крылья выпростались и растопорщились совершенно по-вампирьи. Велий поскользнулся и влетел под юбки Марфы Савишны, кляня нас на чем свет стоит. И только я не растерялась и как приличная девушка поздравила всех с праздничком.
      — Вы уж извините нас, что отвлекаем, но тут пару месяцев назад неувязочка вышла. — Я тактично постучала городского голову по спине, помогая заглотить пышку. — Но нам в Школе пачпорта не выдали. — Мы под арестом были! — счастливым голоском возвестила Лейя из-под рубахи Аэрона, с упоением лицезрея столь живо извивающееся вампирье тело.
      — За хорошее поведение, — поспешила уточнить Алия.
      Тут-то голова нас и узнал, открыл рот, но произнести ничего не успел, так как отмерла супруга.
      — Вон! — рявкнула Марфа Савишна, топоча ногами.
      Велий, краснее рака, вылетел из-под ее юбок, да и нас отнесло к дверям. Только Лейя, укоризненно покачав головой, сказала:
      — Зря вы так, тетенька, я сглазливая, — и погрозила пальчиком разом замолчавшей бабе.
      — О чем я думал?! На что надеялся?! — возмущался Велий, пинал свою шапку и сетовал на то, что разоделся как дурак.
      Аэрон не возмущался, он, привыкший к нашим «прогулкам», только скалился да понакупил нам всяких сладостей. Велий понял, почему Аэрон не негодует, когда увидел заинтересованный взгляд Лейи, сосущей сахарного петушка, и наши с Алией довольные ухмылки.
      — Скомороха нашли, да? — Печатая шаг, он пошел кататься на горках.
      Ни разу не видела, чтобы с горок катались с таким выражением лица.
 
      Вечером мы таки умаслили разобиженного мага, не знаю, что его умилило больше: кривой курник Алии, песни Лейи или мое предложение сыграть в карты на желание. Глаза мага вспыхнули, а Аэрона подернулись масляной пленочкой, только в том приюте, где меня воспитывали, дураков не держали, а уж я по картам была и вовсе ушлой. Вволю навывшись, наплясавшись, намахавшись крыльями, они запросили у нас пощады. Мы великодушно их пощадили. К тому же карты сыпались у нас изо всех рукавов и карманов.
      — Взял бы ты нас с собой со злобной нечистью бороться, — захмелевшая Алия обернулась к Велию, — а то в Школе тоска!
      Лейя повыла, раскинувшись на коврах, изображая тоску лаквиллки.
      — Не так надо. — Алия была совершенно серьезна, задрала вверх голову и выдала вдохновенный вой.
      От наших дверей кто-то шарахнулся, а идея Алии воспитывать постороннюю нечисть запала мне в душу.
      Я сразу вспомнила Огненного Змея, от которого мы избавили Фимку в Больших Упырях, и, задумчиво накручивая прядь волос на палец, произнесла:
      — Если нечисть брать некрупную…
      — Даже не думайте об этом! — протрезвел Велий.
      — А че тут думать! — вскинулась Алия. — Надо вставать и идти! — Аэрон с Велием ее аккуратно закатали в ковер и еще сами сели сверху, для надежности.
      — Я что-нибудь придумаю, — пообещал Велий.
      — Клянись, — прохрипела из ковра Алия.
      И что ему еще оставалось делать? Не мог же он сидеть с нами целыми сутками!
 
      Через неделю мы сидели в кабинете директора под пронзительными взглядами Феофилакта Транквиллиновича и Велия. Причем Аэрон делал вид, что он вообще не с нами, а маг рассматривал меня как зверюшку неизвестной породы.
      — Признаюсь, госпожа Верея, — стуча коготками по столешнице, произнес Феофилакт Транквиллинович. Стол уже отполировали, но воспоминания пробудили целую стаю мурашек на спине, и теперь они бегали неприкаянными, заставляя меня вздрагивать. — Когда речь идет о вас, я вообще перестаю чему-либо удивляться, но, может, вы нам поведаете, как вам удалось навести порчу на главу муниципалитета, если на нем и его жене не найдено даже следов магии? — И он проникновенно посмотрел мне в глаза.
      Лейя рыдала, демонстрируя недюжинный актерский талант, а я за нее отбрехивалась, уверяя в полной своей непричастности к тому, что Боголеп Беримирович пухнет, а Марфа Савишна худеет с того дня, как мы явились за паспортами.
      — Ну хорошо, — сменил кнут на пряник директор. — Вы, кажется, выразили желание сотрудничать с Конклавом магов…
      — А то! — подобралась Алия.
      — Я?! — изумленно подняла я бровки. — С магами?! Да ни за что!
      — В таком случае вы должны понимать, что кому попало мы это не доверим, — сказал как отрубил Феофилакт Транквиллинович. — Чтоб завтра же с головой все было в порядке!
      — Да с ним и так все в порядке. — Я пожала плечами. — Мы с одеждой их пошутковали. Ушивали да расшивали, вот и все.
      Феофилакт Транквиллинович хрюкнул, поджал губы, будто почувствовал себя оскорбленным, а Велий захохотал и испортил воспитательный процесс. Самодовольный Анжело, поджидавший нас под дверями, спросил:
      — Ну теперь-то мы в расчете?
      — В каком расчете?! — возмутилась я. — Ты мне до конца жизни должен!
      — И мне! — взвизгнула Лейя.
      — И мне! — напомнила Алия.
      — И мне, — ухмыльнулся Аэрон.
      — И мне, — хохотнул Велий, прикрывая двери кабинета.
      — Я каждую ночь мотался к этому голове и его супружнице! — негодуя, произнес Анжело.
      — А я шишку на голове заработала, да еще плечо поранила, плюс моральный ущерб! и вообще, я за тебя жизни своей не жалела, а ты малюсенькой услугой в глаза тычешь! Какой ты мелочный, оказывается!
      Анжело опешил, впервые не найдя слов для достойного ответа, а мы гордо прошли мимо.
 
      Вечером в дверь нашей комнаты поскреблись. Алия, продолжая баловаться своим ножичком, недовольно проворчала:
      — Надо внизу маленькую дверку сделать, как для домашних животных. Специально для малорослых гостей. — Она скосила глаз на дверь и, уколов палец, зашипела и запрыгала, тряся рукой. — Вот черт!
      Мы с Лейей лениво проследили за ее прыжками. После того как мавка решительно потребовала научить ее миренским танцам и мучила всю первую половину дня, доводя до бешенства бесконечными повторениями, двигаться не хотелось ни мне, ни ей. Нас хватило только на то, чтобы развалиться на ковре и грызть яблоко. Одно на двоих.
      — И не надоело ему, — проворчала я, когда снова принялись царапать. Алия перестала бегать по комнате и, сунув палец в рот, распахнула дверь.
      — Привет! — взмахнул лапкой крысеныш и деловито пробежал прямо по мне и мавке, мазнув по ногам розовым гладким хвостом. Мы с визгом подскочили, бросив недоеденное яблоко. Крыс яблоко ухватил, впился в него зубами и, жуя, повелел Алие: — Там вещички мои втащи.
      — Щас я тебя вытащу! — рявкнула оскорбленная его наглостью лаквиллка. Тут пробегавший мимо Рогач споткнулся о гору тетрадей в коридоре и раскричался:
      — Госпожа Алия, это ваша макулатура, да? Чего она тут валяется, а? Сейчас мы с Феофилактом Транквиллиновичем будем проверять готовность Школы ко второму полугодию. И почему это на женской половине всегда бардак?! — Он пнул стопку тетрадей и понесся дальше по этажу, вереща: — Чьи это тряпки, а? Убрать немедленно! Чем это так воняет, а?! Это не парфюмерия, это ядовитые газы! Кто дверь царапал, а? Это ж не дверь, а лохмотья!
      Алия, не дожидаясь, пока на этаже появится директор, быстро втащила тетради в комнату и стала швырять их по одной в Гомункула, норовя прибить крыса корешком. Одна из тетрадей, запущенных в Гомункула, упала мне на колени, раскрывшись на середине:
      — О! Твой красавчик! — Я повернулась к Лейе, тыкая рисунком ей в лицо. — Экий гарный хлопец!
      Лейя вытаращилась на рисунок и потянула ручки:
      — Дай его мне!
      Я, признаться, усомнилась, что это Князь. Нет, лицо точно было его, но вот одежка… Как у императора на парадном портрете. Страшенный литой доспех топорщился шипами, зазубринами и длинными иглами. На шее золотая цепь в палец толщиной с огромным камнем, а с левого плеча небрежно струится королевская мантия.
      — Гомункул, это ты у Сиятельного спер? — Не дожидаясь ответа, я понимающе покачала головой. — А я-то думаю, и чего у нашего Сиятельного во время контрольных такой одухотворенный вид? А он автопортреты клепает, пока мы над вопросами корпим! Попросить, чтобы и меня изобразил, что ли? Тоже как-нибудь по-царски.
      — У него просто мания величия, — фыркнула Алия.
      — Вот дурехи! — Крыс забрал у нас тетрадки и объяснил: — Это конспекты Рагуила, которые он пишет Князю.
      — Тогда у Рагуила какая-то нездоровая страсть к Князю. — Я отодвинулась подальше от напружинившейся Лейи. А крыс сложил тетрадки в стопочку, покрутил пальцем у виска:
      — Это исторические очерки, дурынды. Сиятельный ведет лекции, не читая заранее конспектов… — Он многозначительно замолчал.
      — А-а… — До меня стало доходить.
      Лейя закрутилась на стуле, требуя:
      — Дайте мне, дайте мне почитать!
      Гомункул спрятал тетрадь за спину:
      — Зачем читать, сами писать будем! Победителю приз. — Он выдрал листок с рисунком и помахал перед собой. — Портрет Князя с личным автографом.
      Я схватила ложку и застучала по трубе отопления. Перестук пошел по всей Школе.
      Когда лорд Аэрон почтил нас своим присутствием, крыс уже сидел в очках и с пером, а мы, перебивая друг друга, лезли в демиурги. Гомункул взял на себя роль бога мудрости, Алия топила историю в крови пожаров и разрушений, Лейя сладким голоском воспевала любовь, а я, как Верховная богиня, подводила итог, заканчивая каждый опус словами «и все умерли». Аэрон сразу все понял и закричал:
      — Дайте мне!
 
       «Было у Творца мира два сына — Белбог и Чернобог. И вот решил Белбог сотворить людей, а Чернобог сказал, что у него получится не хуже…»
 
      — Аэрон пошевелил губами, вчитываясь в текст, потом захохотал: — И эту фигню вам преподают?
      — Готовы выслушать ваши предложения, — сказал Гомункул, поправляя очки и покусывая перо. Вампир мечтательно закатил свои зеленые глазки, явно испытывая приступ вдохновения, и повелел:
      — Пиши!
      Теперь я по крайней мере знала, как он выглядит, когда выдумывает свои дурацкие стишата.
 
      « Жили два брата — Белбог и Чернобог. Зачаты оба были по пьянке и в детстве головой их часто роняли. Старшенького один раз лошадь лягнула, а младшенького бык боднул, так что детишек у них никак быть не могло, а желание божеский свой род продолжить велико было, просто огромно. То примутся из чурки человечка вырезать, то из глины болванчика замесят да жизнь в него вдохнут. Немало их наплодилось — людьми называются. И вот повадились эти болванчики Творцу под окнами петь, молитвы возносить да жертвенным дымом провоняли ему всю хату. Взял Великий в руки косу и давай их словно пшеницу косить, а остаточки водой смыл. Те, кто по лесам разбежался, всякую жуть потом стали сочинять про Морану с косой да великий потоп. Только враки все это! А творец понял, что пора детишек женить, а то сам уже видеть их не мог, боялся прибить от досады. Вызвал он их, поглядел и всплакнул по-отечески.
       — Ох, и страшненькими же вы уродились! — Чернобог-то разноруким да разноногим получился, а Белбог кривым — только один глаз у него, и тот горит нестерпимо. Высказал он детишкам волю свою отцовскую и велел к свадьбе готовиться.
       Чернобог братцу позавидовал, решил подшутить. Наварил каши гороховой, квасу на редьке да черносливу вареного. Накормил от души братца, а утром спешно поднял, на бричку погрузил и погнал коня что есть духу, не дав даже оправиться.
       Белбог чует, что ему до ветра надо, а Чернобог не останавливается, знай погоняет братца, уговаривая потерпеть то до бугорка, то до ложбинки, пока тот прямо в бричке не обгадился. Так что к невесте они подкатили все в цветах, лентах и известно в чем.
       Как ни страшна, ни глупа была невестушка (выбирали-то под стать жениху), а за засранца выходить отказалась.
       — Уж лучше мне с тем черненьким кривозубым жить, чем серуновою женою называться.
       Раздулся Чернобог, ходит гоголем, теперь уж старшой на него обиделся. Ночью в избе, где их спать положили, все свечи в ведре утопил, лавку напротив дверей поставил, чтобы в темноте выхода не найти, и сам на нее лег. Захотел Чернобог по нужде, глядь, а выхода нет.
       «А исхитрюсь», — думает. Приметил щель между печным боком и стеной и навалил туда, а чтобы на брата подумали, решил тому штаны запачкать, только Белбог не спал, ухватил Чернобога за шиворот и давай головой ну знаете во что макать. Так их утром невеста и нашла. Пинками из села выгнала. Тем они с тех пор и живут: режут чурбанчиков да лепят болванчиков, забодалась уже приличная нечисть с их человечеством!»
 
      — Тут и сказке конец, — объявил Гомункул.
      Анжело, прибежавший вместе с Аэроном, схватил вампира за руку и, подняв ее кверху, торжественно объявил:
      — Победителем объявляется Аэрон Урлакский.
      — И получает приз, — тут же подхватилась я, — портрет Князя Сиятельного, выполненный копытом бывшего педагога Рагуила с личным автографом автора! — И протянула листочек опешившему Аэрону. Мавка зарыдала и стала вымаливать рисунок у вампира:
      — Ну, Аэрончик, ну хочешь, я станцую?
      — Хочу, — согласился Аэрон.
      Лейя выдала ему наш сегодняшний урок. Вампир с ухмылкой заметил, что очень знакомые движения и неплохо было бы станцевать и мне. Я возмущенно закричала, и мы втроем навалились на Аэрона под радостный писк крыса. Листочек с рисунком был смят вместе с вампиром, порвался и потерял привлекательность. Лейя зарыдала:
      — Бедная я бедная! Несчастная я несчастная! Совсем мне не везет!
      А Гомункул возмущенно всплеснул лапками:
      — Тебе не везет? Да это мне не везет! Я, между прочим, должен был появиться на белый свет добрым молодцем красоты неописуемой.
      Анжело хрюкнул, мы перестали барахтаться на коврах.
      — Ручищи — во! Ножищи — во! Плечищи — во! — продолжал свою речь крыс, подпрыгивая и разводя в стороны короткие лапки. Потом грустно признался: — А ингредиентов хватило лишь на крысу. Ну и кто после этого невезучий?
      Лейя немножко подумала, возведя глазки к потолку, и вынесла решение:
      — Я.
      Крысак замер, раскрыв рот, а парни загоготали.
      — А в самом деле, почему алхимикус тебя крысой сделал? — спросила я.
      — Я же говорю, ингредиентов не хватило. Он, правда, потом обещал переделать, но в эксперименты ударился.
      — И что?
      — Вот и бегают от этого экспериментатора по архиву, а мне этого не хочется.
      Я вспомнила паука и поежилась.
      — А какие ингредиенты нужны?
      — Ну, я уже и не вспомню, в книге все написано. — Он поскреб коготками макушку, припоминая название. — «Превращение веществ и элементов», автор Пертикус Вторус. Только книгу взяли почитать, и все… с концами.
      — Как портретик, — проныла невезучая Лейя.
      — А кто взял почитать? — спросила я, делая вид, что не замечаю подозрительного взгляда Аэрона.
      Но тут задребезжало ботало Рогача и противный голос объявил:
      — Так, девицы, комнаты к осмотру, юбки оправить, женишков повыгнать!
      Анжело растворился дымком, а крыс заметался с ворованными тетрадями, пока прямо из пустоты когтистая лапа демона не ухватила его за шкирку и не уволокла в неизвестность. Аэрону пришлось выйти через дверь, тут же в щель сунулся пятак кладовщика, который с осуждением глянул на кичливую роскошь и проскрипел:
      — Ну, у вас-то претензий быть не может.
      — Как это не может! — запищала мавка. — А печь? Дым в комнату, тяги никакой! И отопление! У нас центральное отопление или трубу из ледника вывели?
      — Ага, — обрадованный Рогач вытащил тетрадочку, — так значит, это в вашу трубу кикиморы ворованные потрошки скинули, да!
      — Какие потрошки?! — басовито возмутилась Алия.
      — Куриные, — сообщил ей Рогач и, топоча копытами, побежал по коридору, выкрикивая:
      — Феофилакт Транквиллинович, я же говорил, что они потроха в трубу скинули, да! А вы говорите, ни у кого не дымит, ни у кого не дымит, да!
      Лейя уставилась на печь, как на чудовище:
      — У нас там потрошки?
      Сообразительная Алия выскочила в коридор и заорала:
      — И че? Сейчас чистить будут?
      Ее голос потонул в буре скандала. У кого-то нашли зелье для черного приворота. Три девицы-первокурсницы рыдали в голос, клянясь, что это не их. Директор молча нависал над ними, а Рогач брызгал слюной и топал ногами. Я растерянно оглянулась: Лейя стояла у печки, на ее лице был написан ужас пополам с брезгливостью.
      Сделать, что ли, доброе дело? А что? Мне всегда удавались заклинания ветра. Главное, чтобы отсюда дуло, а туда тянуло! Подмигнув Лейе, я открыла заслонку и представила, как ветер одним ударом выбивает потрошки наружу. Во всяком случае, ветряную мельницу на Луговищах я запустила в небо именно таким макаром. Лейя неуверенно проговорила:
      — А может, не надо?
      Но я уже махнула руками, представив мельницу на Луговищах, в тот же миг тело сделалось на удивление легким и меня даже приподняло над полом. Комнатка начала крениться, мебель поехала в угол. В коридоре кто-то сдавленно вякнул. Я уцепилась за подоконник и совершенно случайно глянула вниз. Весь мир был передо мной как на ладони, маленький, словно игрушечный Веж под ногами, река причудливо изгибалась белой свадебной лентой, обручальным колечком темнел Заветный лес. В голову закралось подозрение, что мы где-то очень-очень высоко, парим над миром, как птица, задумавшая сделать вираж и завалившаяся на одно крыло. Я обернулась и уперлась взглядом в цепляющегося за косяк Феофилакта Транквиллиновича.
      — Госпожа Верея, — на удивление мирным голосом проговорил он, — не соизволите ли вы прекратить это безобразие?
      — Ага, — согласилась я, и мы ухнули вниз. Хорошо, что под нами было версты три и директор успел сказать:
      — Вверх!
      И я сделала «вверх». Частые звездочки замелькали в окне, мир укутался косматым облаком, а в прорехах речки гляделись, словно тонкие ниточки.
      — Вниз, — плаксиво попросили из коридора, и я расслабилась, решив: а пусть оно все будет как будет, и зажмурилась от страха.
      Школа завалилась на другой бок и ухнула сквозь облака с нарастающим противным гулом. Я заледенела у окна, но вида зимнего парка с озерцами и беседками, стремительно мчавшегося мне навстречу, не выдержала и снова повернула Школу в небо.
      Когда меня припечатало к полу, я поняла, что делаю что-то не так. Ужаснулась, представив руины вместо Школы, и завела песню отчаяния:
      — Ы-ы-ы-ы!
      Мне вторило многоголосое эхо. Даже те, кто ничего не соображал, понимали, что происходит что-то жуткое. И только Феофилакт Транквиллинович проявил себя героем, просипев от ставшего ему родным косяка:
      — Может, не стоит в эту пору убиваться? Представьте парк, собака Жужа на крыльце, Гуляй кормит ее сосисками. Идет по коридору крыс, почесывая пузо, и вы с подружками ему навстречу, одеты для гуляния в кабаке у Никодима.
      — Вы все с ума сошли?! — пищала Лейя, обнимаясь с печкой.
      Алия лежала на своей кровати с именной отцовской саблей в руках и гудела:
      — Похороните меня так, под высокою березой, только батьке скажите, пусть на тризне сильно не убивается. Все-таки померла богатыркою, с оружием в руках.
      Школа содрогнулась и под скрежет камня встала там, где и была.
      В трубе ухнуло, и в облаке сажи Лейе на подол вывалились ворованные кикиморами потрошки.
      — Мы больше не будем! — донесся истошный вопль из коридора трех пойманных на черном привороте девиц. Взмахнув крыльями, мимо нашей комнаты пролетела в уборную Химка, и там ее благополучно вывернуло, да и не только ее. Рогач, пошатываясь, как капитан в бурю, и размахивая тетрадью, явился перед директором и спросил:
      — Продолжим обход, да?
      Наставник икнул, схватился за голову и хохотал до тех пор, пока чумазая Лейя не подала ему стакан воды. Разглядев мавку, директор совсем скис, но ушел на собственных, хоть и подрагивающих, ногах, а я порадовалась, что в данную минуту он ничего не может мне сказать. Наставник раскланялся с растерянным Аэроном, который заглянул в нашу комнату и был бледен, как мукомол в конце рабочего дня. Алия, простившаяся с жизнью, смотрела на всех безучастно, Лейя и Аэрон пытались что-то сказать друг другу, но только сипели. Вот тут к нам и ворвался необыкновенно живой в этом царстве обмороков и призраков Велий и как настоящий друг сразу кинулся ко мне. Только зря он спросил:
      — Что это было?!
      — П-печку п-почистила, — выдохнула я и зашлась в истерике, давясь смехом и ужасом пережитого. — От п-потрошков.
 
      На последние три дня каникул мы перебрались на постоялый двор Акулины Порфирьевны, куда нас пригласил Рогач, опасавшийся, как бы Калина и прочая не любившая нас братия не расправилась с нами. К жилому крылу Школы, которое летало туда-сюда, аки птаха, ни у кого доверия не было. Сколько Феофилакт Транквиллинович вкупе с Велием ни уверяли, что здание абсолютно безопасно, все его пять этажей обезлюдели, и только поэтажные, коридорные и подкроватные грустно поскуливали, заглядывая с крылечка в двери, но не решаясь туда заходить.
      После такой встряски доверия к Школе было примерно столько же, сколько к песочному замку. Директор Школы ходил по пустым этажам одинокий и грустный, как забытое хозяевами привидение, и подсчитывал, в какую сумму ему обойдется постройка нового, не летавшего крыла. Я через Велия передала наставнику успокоительный сбор, позабытый с осени, и тонко намекнула, что давно пора было расширяться. А директор через мага передал пожелание пойти вон и не появляться три дня.
      Поселившись у Акулины Порфирьевны, мы невольно оказались отрезанными от жизни, как ни любезна была наша хозяйка, а выходить лишний раз из комнаты мы не решались. Стоило скрипнуть нашей двери, как пустел не только трактир при гостинице, но и четыре ближайшие улицы.
      Утешали только паспорта, которые городской голова принес нам в тот же день, как только мы изъявили желание жить на постоялом дворе.
      — Ну и чем это лучше домашнего ареста? — грустно спросила Алия, остановившись перед очередной закрывшейся лавкой. Я тихонько поскребла пальчиками и повыла, изображая волка. Но это было весело только первые сто раз, теперь никто даже не улыбнулся.
      — Ну что мне сделать? — чуть не рыдая, спросила я. — Вот пойду сейчас и раскатаю Школу по камушку, тогда меня накажут, а вы будете мне сочувствовать.
      — Молчи уж, трубочистка, — хмыкнула Алия, пихнув меня в бок. Мы обнялись И завели страданья:
 
А как парни нашей Школы
Захотели молока,
Им сказали: под корову,
Они сели под быка!
 
      И тут с другого конца улицы нам ответили:
 
Милка лаптем щи хлебала,
Из калоши чай пила.
Косы граблями чесала,
В лампу теста налила!
 
      Лейя радостно взвизгнула, и понеслось:
 
Наши парни в лес ходили,
Там из лужи напились.
В животе у Аэрона
Три лягушки завелись!
 
      К тому времени, как мы сошлись, на нас глазела уже вся улица, и Лейя, сорвав с головы платочек, заныла:
      — Поможите, люди добрые, чем сможете, сами мы не местные! А кушать так хочется, что аж переночевать негде!
      — Ну и зачем ты про кушать ляпнула? — спросил, прищурив глаз, Аэрон под перестук оконных ставен.
      Кто-то швырнул в меня сохлым цветочком в горшке, я с сомнением приняла это подаяние и спросила мавку:
      — Кушать будешь, травоядное? Не будешь? — Я повертела в руках горшок и бросила его обратно, про кричав: — Спасибо огромное, но она сено не ест! Вот если у вас есть что-то посочнее…
      Лейя стала дергать меня за рукав. Двери распахнулись, оттуда вылетел здоровенный кобелина, при вязанный к бешено гавкающему хозяину. Зверь был умный и связываться с улыбающимся вампиром не хотел, зато сморчок, который тянул его за собой, видно, ум потерял из-за попорченной ставни. Ему мы обрадовались, как родному, но Велий повеселиться не дал.
      Мы его всю дорогу костерили занудой, брюзгой и педагогом.
      Последнее обидело его больше всего, маг насупился и принялся на весь Веж доводить до нашего сведения, что мы тупоголовые малолетки.
      — Да когда ж вы наиграетесь, когда ж вы повзрослеете то?
      Мы единодушно возразили, что мы уже о-го-го какие взрослые, это в том году мы из кабака у Никодима не вылазили, веселились до упаду, а в этом уже засохли и, кроме воды, ничего не пьем. Такие благоразумные стали, что самим противно. Вот сейчас пойдем и специально доброе дело кому-нибудь сделаем! И заорали на всю улицу:
      — А кому за так доброе дело сделать?
      Алия рвалась помочь именно голове Боголепу Беримировичу, Лейя пискнула, что немедленно предложит помощь и поддержку Сиятельному, а я вспомнила про Гомункула, но промолчала, испугавшись, что Велий опять под домашний арест посадит.
      До самого вечера мы терпели навязчивое присутствие мага и вампира. Давно стало ясно, что дурное влияние Велия на Аэрона огромно. Вампир держался так, будто на пару с магом решил своей опекой отравить нам все существование. Но стоило ребятам закрыть за собой двери, как я тут же заявила, что знаю, кому доброе дело нужно ну просто позарез. Алия поинтересовалась: а какое наказание нам светит за это доброе дело? Лейя пискнула, что за добрые дела никаких наказаний, кроме благодарности, не бывает.
      Я рассказала подругам, что надумала, размышляя о судьбе крыса и способах помочь ему. Проспорив не меньше часа, мы пришли к выводу, что придется идти в архив и искать карточки, на которых алхимикус записывал имена посетителей и книги, которые выдавал.
      — Только я этого не переживу, — честно предупредила я, и меня передернуло. — Этот паук…
      Алия при упоминании о пауке вздрогнула.
      — Зато крыс станет добрым молодцем, — твердым голосом сказала Лейя, — а мы героинями и избавительницами.
      — И еще один будет нашим должником до конца жизни… А что? — Я посмотрела на подруг. — Если он действительно «ручищи — во, ножищи — во», то такой молодец не помешает. Решено, идем в архив. Только ручки мне держите.
      Не откладывая дела в долгий ящик, пользуясь тем, что парни спят, мы накинули шубки, взяли в руки сапожки, тихонько прикрыли дверь, чтобы, не ровен час, кто-нибудь из приятелей не услышал, что мы уходим, и на цыпочках сбежали вниз, немало удивив Акулину Порфирьевну, куда это мы навострились босиком.
      — Мы это… — завела я. Алия, натягивая сапог, нахально перебила меня:
      — Мы нечисть, и нам надо!
      — Да! — Я накинула платок и подпихнула Лейю к выходу.
 
      Снежок хрустел под ногами, а луна заговорщицки подмигивала, дескать, полностью одобряю вашу глупость.
      — Надеюсь, паук тоже спит, — мечтательно проговорила я и тут же представила: ночь, архив, паук и мы, вернее, подруги и я, совершенно ничего не видящая в темноте. Вот я иду, тяну вперед руки и натыкаюсь прямо на… брр!
      — Ну чего встала? — Алия недовольно потянула меня за руку.
      — Факел надо, — просипела я. Нарисованная мною картинка пугала своей реальностью.
      — Зачем? — удивилась Лейя.
      — А вы представьте: ночь, архив, тишина и алхимикус.
      — Ой… А факел зачем? — удивилась Лейя.
      — Да чтоб ему в морду ткнуть, если на нас пойдет! — сообразила Алия.
      — Я же не вижу в темноте! Как я карточки буду искать?
      — Мы сами найдем, — пообещала Алия.
      — Тогда зачем вам я? — В моей душе вспыхнула надежда. — Давайте, вы спуститесь, а я на стреме постою.
      — Ага, а вдруг он не спит по ночам! — заверещала Лейя. — Кто нас защищать будет?
      Я остановилась у моста, поколупала снег на хлипких перилах и вспомнила:
      — Слушайте, у нас же есть демон, который нам до конца жизни должен!
      — Не надо! — вдруг завизжала мавка.
      — Ты чего? — удивилась я.
      — Я его один раз позвала ночью. — Лейя покраснела. — Он… в общем, ночью от него никакого толку!
      — У нас в комнате бутылка вина стоит! — вспомнила Алия. — Осталась после последнего раза, когда в карты играли.
      — И что?
      — Первую ночь на кладбище помните? — оскалилась Алия. — Выпьем, и что нам тогда какой-то алхимикус! А то вправду уже засохли!
      Вновь почувствовав себя «тупоголовыми малолетками», мы прошмыгнули обратно в нашу комнату, в темноте и тишине выпили вино, вырывая друг у друга бутылку, взбодрились и, уже в боевом настроении, отправились навстречу подвигу.
      — Я где-то здесь в тот раз оставила свой ножичек, — сообщила Алия, поскальзываясь на ступеньке и хватаясь за мой подол. — Щас спрошу у алхимикуса, куда он его заныкал?
      — А у меня тут бусики! — пискнула Лейя.
      Я, запнувшись обо что-то, упала и поползла на четвереньках, шепча себе под нос:
      — Книжечки, книжечки.
      — Где же моя цацка-то?! — гремела где-то сбоку Алия, пиная кучи монет. — Ведь так я и знала — сопрут!
      — Ой, — моя рука уткнулась во что-то твердое и волосатое, — ай! — я поспешно отдернула руку, сообразив, что придуманный мною кошмар начал страшно сбываться. — Мама!
      Алия замолчала, а мавка пискнула, послышался звук падения. Я быстро поползла назад, крича:
      — Он здесь! Я его нащупала!
      — Ой! — тут же подтвердила мои слова лаквиллская богатырка. — А-а-а, он меня за зад ухватил! Подлец! — Монеты из-под ее ног брызнули в разные стороны и зазвенели вокруг меня. Я попробовала зарыться в архивные сокровища, но подруги, топоча и нарезая вокруг круги, очень мешали.