Особо одаренная особа - Особо одаренная особа

      — И этот тоже харю наел. Я же его помню! С полкулака мне был, а теперь с целый, да какая-то перетяжка посередине появилась.
      Пока мы таращились на камень, от леса послышался заливистый свист Анчутки и гнусавый голос Индрика:
      — Ну сколько вас ждать?! Тут мясо стынет, вино киснет, квас выдыхается!
      Я схватила за руку сопротивляющегося Аэрона и под мерзкий хохоток Карыча поволокла его знакомить с Древними по новой. Так мы и пировали. Я ластилась то к Анчутке, то к Горгонии, жалуясь, какая у нас наглая и невоспитанная вновь поступившая нечисть, на что Карыч радостно каркал:
      — Пер-ревоспитаем!
      — Перевоспитаем, — эхом вторил ему конь Индрик, придвигаясь ко мне поближе.
      — Только не как со мной, — попросил Аэрон. — Дети все ж.
      — А то мы не понимаем! — тоном знатока сказал Карыч. — Все будет гор-раздо, гор-раздо стр-рашнее!!!
      На том и порешили. До границы леса я доехала на Ваське, а недовольный Индрик довез Аэрона. Карыч из поднебесья каркал:
      — Будет пожива, будет пожива! — А на прощание добавил, по братски похлопывая Аэрона по плечу: — Ты уж смотр-ри, Вер-рею не обижай, а то мне до Вежи долететь — р-раз плюнуть!
      — Обидишь ее, как же! Да она и без родичей-то всех в страхе держала, а теперь так вообще… — безнадежно махнул рукой Аэрон.
      Березина прильнула к нему всем своим нагим телом и томно поцеловала в щечку. Вампир смутился, стрельнул в мою сторону глазками, покраснел и, рявкнув:
      — Да ну вас всех! — бодро зашагал в сторону Вежа.
 
      — Анжело! Ну Анжело! — Я вертелась юлой, пытаясь заглянуть в глаза демону. — Ты же обещал! И вообще, ты до конца жизни мой должник!
      — Твоей или моей? — уточнил демон, вновь возникая за левым плечом. — Если твоей, то мы можем это устроить! — Он забубнил мне в ухо: — Никогда не посягай на личные вещи наставников твоих, уважай учителя и не огорчай своим поведением…
      — Ну Анжело! — последний раз проскулила я. Демон ухмыльнулся, разжал кулак, явив что-то смятое, как носовой платок, причем уже использованный.
      — Что это?!
      Демон тряхнул рукой, и замызганный кусок ткани превратился в струящуюся черную с красной каймой учительскую мантию.
      — О! Анжело! — восторженно заверещала я, схватив ее и прыгая по комнате. Потом натянула мантию, повертелась перед зеркалом, заметила небольшую монограмму на рукаве:
      — Офелия Марковна. Ты спер мантию ботанички?!
      — Не спер, а взял на время. Она все равно вернется лишь через три дня, к началу учебы.
      Я снова уставилась в зеркало. Мантия висела не так свободно, как на Кощеихе, даже, можно сказать, подчеркивала достоинства фигуры. Анжело протянул очки, я нацепила их на нос, отметив, что лицо мое от этого стало ужас каким стервозным.
      Дверь хлопнула, впуская Алию и Лейю.
      — Ну у тебя и видуха! — хмыкнула первая, а вторая потрясла темным париком.
      Я выпуталась из мантии и замахала руками на Анжело:
      — Все, кыш, кыш, мне переодеться надо.
      — Дай я! — Лейя развернула меня к себе, усадила на стульчик, сунула в руки мешочек с косметикой и, глубоко вдохнув, словно собиралась броситься в воду, закатала рукава.
      — Ну вот, готово! — Мавка нахлобучила мне на голову парик и развернула лицом к зеркалу. Оттуда на меня глянула ну чистая злыдня. Волосы собраны в пучок, бровки тонкие и брезгливо приподняты, подведенные глазки недобро сузились, а алые губы кривятся в насмешке.
      — Ну вылитая упырица! — захохотала Алия и протянула мне очки, которые только довершили сходство со злобной нечистью.
 
      Подоткнув подол, Любша, наша школьная поломойка, плюхнула тряпку в ведро и принялась за работу, напевая для души:
 
А синее море ярится, и бьется о скалы прибой.
Вернися домой, дорогая дочурка,
Вернися к папаше домой.
Зачем тебе люди и суша?
Ты дочка морского царя.
Вернися домой, дорогая дочурка,
Вернись, умоляю тебя!
 
      Мы выглянули из-за угла, но Рогач сказал:
      — Цыть! — и задвинул наши головы обратно.
      И вовремя — дверь в кабинет директора открылась. Феофилакт Транквиллинович замер на пороге, Любша улыбнулась ему в свои тридцать два зуба и споро стала ликвидировать лужу в коридоре:
      — С праздничком вас!
      Наставник самодовольно улыбнулся, кивнул, поздоровался с Рогачом, важно вплывшим в коридор из-за угла. По случаю праздничка кладовщик избавился от своего фартука и нацепил кафтан, а сморкался только в розовый батистовый платочек, вышитый Акулиной Порфирьевной.
      — Все ты в трудах, Любша, только все одно затопчут.
      — Ой, да лишь бы не подожгли! — отмахнулась Любша. — Надысь опять эту рыжу шутоломку видала, шушукались, опять яку пакость задумали.
      Рогач подпрыгнул, нервно оглядываясь, словно опасался, что мы уже близко, а в глазах Феофилакта Транквиллиновича появилась задумчивая грусть:
      — И давно они шушукались?
      — Дак надысь! — Директор и кладовщик озадаченно переглянулись, пытаясь представить эту единицу времени, а Любша их успокоила: — Да навряд ли попалят! Над молодыми будут шутковати, а че — положено!
      — Не-э, эти не будут, — веско сказал Рогач. — Эти как положено не умеют, им дай над учителями по куражиться да Школе пакость учинить! Может, запереть их где?
      В глазах директора загорелся интерес, Алия, высунувшись из-за угла, состроила Рогачу страшную рожу и повертела пальцем у виска, шипя:
      — Спятил?! А вдруг и правда запрут!
      Любша с ласковой улыбкой сделала полшага в сторону, прикрыв своим круглым телом девицу от зоркого директорского ока, а для верности еще и тряхнула тряпкой, обдав Алию грязными брызгами. Лаквиллка отпрыгнула к нам за угол. Лейя глянула на ее рябую от грязи физиономию и зажала ладошкой рот, а я сунула грязнуле платок
      Лаквиллка, отплевываясь, подошла к нам. Надо сказать, что наше предложение домовые и дворовые встретили не то что с восторгом, а и с облегчением. Рогач даже заявил, что так хотя б стены школьные уцелеют, а мелкой нечисти не жалко, еще нарожают! В общем, они согласились помочь нам на некоторое время избавить первокурсников от присутствия учителей. А уж сманить за это время молодую нечисть в лес было нашей заботой. Тут нам, как говорится, и карты в руки, и ворота настежь!
      Глухие перешептывания, смешки и таинственные перебежки из комнаты в комнату на глазах у директора мы начали еще за два дня до вручения архонов новоприбывшим, заранее распаляя нехорошие предчувствия наставника по поводу предстоящего праздника. А Любша с Рогачом и вовсе ранили его сердце стрелой сомнений, уж не станет ли грядущий праздник и вправду незабываемым. С каждым часом мы его уверенность в этом подогревали, всячески демонстрируя признаки зреющего заговора.
      В актовый зал он вошел напружиненный, как кот, и злой как черт. Вместо приветствия заявил:
      — Ну и где эта четверка?
      — Ищут, — заверил его Вульфыч, как-то сразу догадавшись, о ком идет речь. — Троих учителей уж послали.
      — И что?
      — И все, — пожал плечами Вульфыч. Директор обвел глазами поредевшие ряды педагогов, и тут демоны, которые мне до самой смерти должны, разноголосо завопили:
      — Речь! Речь! — сопровождая выкрики овациями. Школа их поддержала, и Феофилакту Транквиллиновичу ничего не оставалось, как взойти на кафедру.
      Прочистив горло и обозрев зал, он торжественно начал:
      — В этот радостный день вы не просто становитесь учениками Школы Архона, вы перестаете быть представителями различных, разобщенных и зачастую недружелюбных друг другу кланов. Вы становитесь членами великого братства. Братства Архона.
      — А лаквиллка пыталась кайлом дыру в архив пробить из сада и потихоньку сокровища тырить, — сказал вроде как истопнику Злыдню приглашенный на правах подвального Гомункул. Директор крякнул и потерял нить выступления.
      — Да они вчерась мне снова змия выпарить предлагали… — флегматично отозвался истопник.
      — И что?
      — Послал их к дворовому.
      — А где, кстати, дворовой? — спросил с кафедры директор, выискивая глазами Гуляя.
      — Дык они с господином Аэроном в котельной, — безмятежно ответил Рогач. — Или в подвале? В общем, где-то там. — Он упер палец в пол.
      Феофилакт Транквиллинович с ужасом уставился в пол, глаза его забегали, а сердце сжалось предчувствием катастрофы. Однако многолетний опыт взял свое, и, радушно улыбнувшись новоявленным членам братства Архона, он объявил:
      — А сейчас старшекурсники помогут мне вручить вам ваши знаки архона. — Надо заметить, что это была его самая короткая речь на празднике вручения архонов за всю историю Школы. Старшекурсники, не ожидавшие такой быстрой развязки, оробели, а учителя по слову директора метнулись вон из зала с целью найти, схватить и не отпускать. Что было немыслимо, учитывая, что сопровождали их в этих поисках Рогач, Гомункул и Злыдень.
      — Страшная штука — репутация! — ухмыльнулась Алия, а Аэрон отдал мне проспоренный кладень и нагло пнул дверь директорского кабинета. И тотчас разбуженное пинком новое заклинание Феофилакта Транквиллиновича от нечистой на руку нечисти, навешанное на дверь, завопило гнусным голосом:
      — Отойди!
      Я, не сдержавшись, пульнула в него совсем малюсенькой молнией и присела от страха, когда оно резко сменило тональность и заорало визгливым фальцетом:
      — Караул! Грабют! Душегубцы! У-уби-ива-аю-ут!!!
      Бросив архоны, директор со всех ног и крыльев кинулся к кабинету, а мы поспешили в актовый зал. Я, поджав губы и задрав подбородок, громко цокая каблуками, вошла и одним ударом указки по кафедре прекратила шум, гвалт и безобразие.
      — Та-ак. Мы уже и две минуты посидеть спокойно не можем? — рявкнула я в тишине, пока ученики, выкатив глаза, рассматривали новую фурию. — Закрыли рты, улыбаемся и слушаем меня.
      В считанные минуты раздача архонов была завершена и классы вслед за мной покинули Школу, отправившись на поклонение Древним в Заветный лес, куда погнала их новая учительница. А чтобы стадо не разбредалось, я приставила к ним охрану из демонов. На зубастых парней никто не смел огрызаться, все шли как шелковые.
      Взмокший и злой Феофилакт Транквиллинович спустился в актовый зал, так и не сумев уговорить открыться собственные двери. Тогда он решил закончить праздник и очень удивился, не обнаружив первокурсников.
      — Та-ак, — произнес он. И от этого зловещего слова заледенели стены.
 
      Древние веселились без малого сутки. Не знаю, что в это время творилось в Школе, но я, например, порядочно устала. Разморенные и удовлетворенные, мы сидели на полянке напротив капища, болтали о том, о сем, а в основном слушали восторженные вопли Лей и про ужасы, что творят Древние с мелюзгой. Она не удержалась, сунула-таки свой нос в капище и теперь в красках описывала, как там все страшно интересно. Васька из шкуры выпадал, радуясь мамкиному приходу, и даже взлетел с ней от большого чувства, позабавив нас Лейиными визгами.
      — Во всяком случае, полеты вверх ему удаются, — глубокомысленно заметила Алия, наблюдая, как Васька падает в его любимые кусты черемухи с визжащей мавкой на плечах.
      — Надеюсь, все понимают, что за такие подвиги нас могут выпнуть из Школы? — в который уже раз лениво поинтересовался Аэрон. — Погоди, — уточнила я, — ты же говорил, пороть будут!
      — Так это было вчера… — философски произнес вампир.
      — Страдания за идею облагораживают душу, — сочла необходимым заметить Алия.
      — Тебе хорошо, — я перевернулась на спину, глядя в небо, — у тебя уже опыт есть.
      Подруга засопела, но ничего не успела ответить, потому что лес загудел, кусты затрещали, вокруг заухало, заахало, захохотало и к нашим ногам выпал из капища очередной ученик. Я встрепенулась, приосанилась, стряхивая пожухлые травинки с платья. Это чучело гороховое все в слезах и соплях кинулось целовать мои ножки с воплем:
      — Тетеньки, пощадите!
      — А мне, а мне! — заверещала смахивавшая на кикимору Лейя, вываливаясь из черемуховых кустов, была тут же обцелована до самых колен, мечтательно закатила глазки, разомлела и простила шуликуна, повелев: — Ступай.
      — Эх! Легко отделался, — расстроилась Алия. И следующего вывалившегося взяла в оборот сама. Обобрала дочиста, да еще заставила поклясться, что старших будет слушаться и трепетать перед ними. И только после этого разрешила облобызать ручку.
      — А ведь кладней пятьсот уже вытрясли, — прикинул Аэрон. — Нет, не будут нас гнать из Школы, нас в острог посадят.
      — В женский или мужской? — тут же заинтересовалась Лейя.
      — В строгий, — укоризненно сказали мы в один голос.
      В лесу вновь захохотало, и вампир, расцветая улыбкой, проговорил:
      — Ну теперь моя очередь.
      — Сейчас порты снимет для целования! — толкнула меня в бок Алия.
      Аэрон хотел было возмутиться, но прилетевший Карыч объявил:
      — Последнего принимай!
      Последний выскочил, увидел Карыча и так же резво ломанулся обратно. Старый разбойник самодовольно заклекотал, а Аэрон ухватил беглеца за шкирку.
      — Понр-равилось! — констатировал ворон и, уже обращаясь к нам, с умилением сказал: — Ох, и пор-роть вас будут. Сам Вук Огнезмий собственной р-ручкой и огр-ромным др-рыном!
      — Ну спасибо тебе, дед Карыч, — отвесила я ворону земной поклон, а Алия гоготнула, не к месту добавив:
      — Дед — на кол вздет! — и, поняв, что сболтнула лишнее, с воем рванула прочь. Следом за ней устремились взбешенный Карыч и радостный Васька, решивший, что играют в салки.
 
      В общем, новый учебный год мы встретили под домашним арестом. Комната, класс, столовая, баня и злой коридорный, сторожащий нас день и ночь за дверями. Никаких сборищ, вечеринок, посиделок и, упасите боги, пьянок. Правда, разрешили Аэрону как «законному жениху» гостить у нас, а то он грозился удавиться с тоски, но эта была единственная уступка Феофилакта Транквиллиновича нашей компании.
      Зато в обмен мы получили почитание, граничившее с богопочитанием. Во всяком случае, младшекурсники убирались с нашего пути так быстро, словно разгадали секрет демонов, позволявший им растворяться летучим дымом. Калина начал верховодить, возглавляя еженедельные попоища у Никодима, но без нас даже пьянки стали нудными и чопорными, словно приемы у Златоградского императора, так что на них вскоре и ходить-то перестали, к радости господина Вука.
      Велий явился в Школу через неделю после нашей выходки. И я неожиданно поймала себя на мысли, что… соскучилась. Конечно, одернула себя, мол, по кому скучать-то? По магу?! По ехидному, не упускающему случая меня поддеть магу?! Бред!
      От знакомого нам двоедушника у него остались только насмешливые серые глаза да улыбка, все такая же искренняя и обаятельная. Даже волосы лежали как-то не так, добавляя благородства его облику.
      Ну, мы тоже приоделись, а в нашей преобразившейся комнате можно было и послов императорских принимать, не говоря уж о заезжих магах.
      Мы приготовились к язвительным упрекам и возмущенным отчитываниям, но Велий только закатил глаза, и его глубокомысленное молчание сказало нам больше, чем если б он два часа нудел, объясняя нам, кто мы есть.
      Наслушавшись стенаний Аэрона, он испросил-таки для нас права выгуливаться в парке под его присмотром. Как ни удивительно, ему доверили эту опасную обязанность. И надо было видеть, с каким лицом он выводил нашу четверку в парк мимо учеников, будто и впрямь ведет очень опасных преступников, которые в любой момент могут кинуться и растерзать всякого. Хотя и в этом были свои плюсы — пустые коридоры, например. Воспользовавшись случаем, Анжело тотчас пошутил, выдав Велию на каждого из нас по строгому ошейнику, наморднику и поводку, нарисовал карикатуру и вообще всячески поизгалялся, хотя демоны и сами получили неслабый нагоняй.
      Например, Рагуила и вовсе уволили, заменив красавчиком Князем, для которого опальный демон писал теперь конспекты и в которого сразу и безоговорочно втюрилась Лейя, с порога заявившая, что тому, кто на него глаз положит, она тут же все глазки и повыцарапает. Она пристала с расспросами к Аэрону, но мой «нареченный», как оказалось, мало знал о Сиятельном и лишь посоветовал поосторожней быть с этим зверем неизвестной породы.
      Так с легкой руки мавки наша компания пополнилась еще одним странным типом, который нас выгуливал по очереди с Велием, правда, не часто и все больше помалкивал, слушая во время прогулок неумолчное щебетание Лейи. Однако то, что это он назвал нас узниками дурости, я знала наверняка. После прогулок с Сиятельным мавка стала пропадать вечерами и своим любимым учителем Флейтой восхищалась по привычке. Алия как-то вечером, когда Лейя снова отсутствовала, посетовала, что мавка, похоже, втюрилась по уши в этого надменного красавца.
      Задавая себе долгими бессонными ночами вопрос, несчастлива ли я в заточении, я с удивлением обнаруживала, что нет. Несмотря на все злоключения, мы были героями, которых любила если не большая, то уж лучшая половина Школы Архона наверняка, а уж смирение, с каким наша четверка несла наказание, едва ли не умиляло директора.
      — Еще немного, — шутил заглядывавший на чаек Гомункул, — и вас начнут в пример ставить как идеальных учеников.
      То, что мы не сдали его как одного из организаторов «гулянья в лес», да и не только его, значительно увеличило количество наших должников. Так что теперь не только демоны плакались, исполняя наши капризы. Алия так и вовсе заявила, что мы вторые люди в Школе после Феофилакта Транквиллиновича. На что Велий только хмыкал, советуя нам не увлекаться фантазиями, и тогда нас, может быть, освободят из-под ареста к бесовской неделе. Так и вышло.
 
      Алия, робея, стояла перед открытыми воротами, мы с Аэроном устроили снежное побоище, а Лейя прыгала, пытаясь заглотить самую высокую снежинку, изображая сказочную рыбу кита. Мы ждали Велия, а он как всегда чем-то был по горло занят.
      — Еще бы, — бухтела Алия, — это ж не он взаперти сидел. А вилколакам, между прочим, для здоровья простор нужен. — Однако сделать шаг не решалась, опасаясь, что директор подглядывает за ней из кабинета.
      Глупости, конечно, но даже Аэрон косился на окна. Я была облеплена снегом уже с ног до головы, а в него не попала ни разу.
      Алия зажмурилась и с криком:
      — Да неужто я не богатырка! — занесла ногу над границей и тут же завизжала, потому что ей на спину шмякнулся Гомункул, визжа:
      — Ни-зя-а!
      С перепуга Алию подбросило на месте, и она праздничной шутихой понеслась по парку, крутясь и не зная, как отцепить восторженно визжащего крысеныша. Коняшка получилась славная, необыкновенной прыти и резвости. Когда маг пришел, мы все уже порядком взмокли и раскраснелись. Даже Аэрон, которому коварная мавка подставила подножку, был нами на славу вывалян в снегу, Алия вообще предлагала закатать его в комья, чтобы получился снежный мужик, но мы не сумели договориться, куда ему всовывать морковь, и вампир удрал от нас.
      Так что Велий в своем шикарном кожаном плаще нам был точно не пара. Он и шапку с опушкой из черной лисы как-то так умудрился надеть, что всем было видно: вот с какими неучами выпало возиться солидному и занятому человеку.
      — Только без глупостей, — предупредил он и тут же получил заряд снежной картечи во все места, даже Гомункул не удержался, стряхнув на него с дерева целый сугроб.
      — Эх, мне бы с вами погулять, — тоскливо вздохнул подвальный, мечтательно глядя на недосягаемые крыши Вежиц. — Да городской голова отказался мне пачпорт выдать. Говорит, крысам пачпорта не положены.
      — Ты о чем? — заинтересовалась я, пытаясь не скулить от отвращения, потому что по спине неспешно полз засунутый мстительным Велием снег.
      Вот почему, интересно, кидались все, а расплачиваюсь я одна? А маг вдруг расхохотался, словно вспомнив что-то интересное, и «женишок» мой тоже хмыкнул. Вечно у них так: прячут от нас всякие секреты, словно заговорщики. Я тут же прицепилась к ним репьем и вытянула историю о жуткой битве городского головы с навьим князем Феофилактом Транквиллиновичем.
      Дело состояло в том, что после давешней истории с ведром пропавших бирок городской совет испытывал ужасный зуд и тягу к законотворчеству. Им не давал покоя факт разгуливания по городу ужасных тварей. С какими только предложениями люди не таскались в Школу, яро отвергая разумный совет директора плюнуть на все и ерундой не заниматься, поскольку любое клеймение нечисти даст ученикам лишь новый повод поглумиться над беззащитным Вежем. И кто знает, что они придумают на этот раз.
      Вот тогда городского голову и посетило откровение: пометить надо всех, только метки должны быть разные.
      Рассказав об этом, Велий вынул из-за пазухи уложенный в серебряную трубочку пергамент и, торжественно развернув, зачитал: — Пачпорт выдан господину Велию, магу, члену Конклава магов, проживающему в гостевом доме Конклава, что находится в торговой слободе… и так далее, и так далее.
      — Это чтоб покойничков легче было опознавать? — заинтересовалась Алия. — У нас в Белокаменной один купец из Златограда помер, так при нем такая же бумажонка была.
      — И это дочь воеводы! — укорил ее Велий. — По паспорту входящий в Bеж селянин платит въездного налога один медяк, иногородний купец за прописку и оформление документа — кладень серебром, а нечисть — три кладня золотом.
      Мы раскрыли рты, а Алия присвистнула:
      — …! Пся им в бок!
      А Лейя добавила:
      — И жабку!
      Маг расхохотался, довольный произведенным эффектом, а я принялась судорожно подсчитывать, во сколько нашей компании обойдется прогулка по городу. И, хотя цифра каждый раз получалась разная, я молча сняла шляпу перед гением вежицкого головы. Зная, как нечисть жадна до денег, я теперь была уверена, что он избавил город от набегов учеников Школы Архона раз и навсегда.
      — Погоди, — встрепенулась я, — а сколько ж городские власти дерут с магов?
      Велий посмотрел на меня, как на несмышленыша, и, прибавив в голос учительской гнусавости, пояснил:
      — Жрецам Хорса, равно как и служителям Конклава магов великого, подати не платить, поелику зело полезно от нечисти.
      — Ага… — И тут мне открылась истина, можно сказать, громом поразила. — А как Конклав магов от нечисти способствует, если сами же маги Школе Архона покровители?
      Тут уж все уставились на меня как на блаженную, а мавка даже изволила заявить, лениво растягивая слова:
      — Знала я, Верея, что ты в облаках витаешь, но чтобы так высоко…
      А я захлопала глазами, попятившись:
      — Чего?
      — Ты че, «невеста», не догоняешь? — Аэрон хыкнул по-разбойничьи, растопырив пальцы, как тогда, когда был разбойным князюшкой Укусом. — Не въезжаешь в глобальную геополитику?
      Икоту я подавила, но смеха друзей не дождалась, и, судя по их лицам, они-то въезжали. Первая о моем состоянии догадалась Алия и стала быстро загибать пальцы:
      — Нечисти двенадцать племен, сорок два рода, полторы сотни кланов и все промежду собой воюют. Водяные Морскому царю ругу платят, цвергов смертным боем бьют, им вообще нет житья нигде, кроме Школы, Урлаков вампирских аж целых пять штук, и все беженцы из Урлака Кровавого Первого.
      — Короче, война у нас, подруга, — пояснил Аэрон, — и только ту нечисть жалеют маги, у которой договор со Школой. Оттого и шлют Феофилакту Транквиллиновичу своих детей кланы, надеясь хоть кого-то сберечь.
      — Лучших шлют, — поддакнула Лейя.
      — Ты еще скажи умнейших, — ехидно добавила Алия.
      — И что? — расстроилась я, поняв, что ничегошеньки не знала о жизни.
      — А ничего. — Аэрон обнял меня. — Пойдем городских трясти, нам этот город до смерти должен.
      — Нам теперь все должны! — радостно заявила Алия.
      — А война? — пискнула я.
      — Да черт с ней, уже две тысячи лет война, — отмахнулись приятели и тут же дали наказ: — Ты, главное, к незнакомой нечисти не приставай. — И, подхватив под руки, поволокли в Веж.
      Парни у нас были здоровые, так что до ворот Вежа доперли махом. Около самых ворот я вспомнила и заупрямилась:
      — У нас же золота нет!
      — У нас и паспортов нету! — пожала плечами Алия.
      Велий хлопнул себя по лбу:
      — А про самое интересное-то не рассказал!
      — Ой, не нравится мне это, — пробормотала я, но Велий подпихнул меня к воротам, уверяя, что как раз мне это понравится.
 
      Надо сказать, что бесовская неделя началась с чудесной погоды, не выл тоскливо и печально ветер, не вгоняли в дрожь полчища рваных облаков, и злая стужа обошла Веж стороной. Умиленный таким делом Аэрон даже песню сочинил:
 
Снег пушистый, легкий, белый,
Словно теплый саван, лег.
Из могилки вылез к людям
Белозубый упырек…
 
      Одним словом, было красиво и празднично, девки ходили нарядные, мужики пьяные, купцы довольные. И даже стража, что охраняла городские ворота, благодушествовала. А чего, ей при таких налогах любая нечисть как родная. Заприметив двух знакомых дядечек, я бочком-бочком, смущенно посеменила к ним, розовея щечками и прикрываясь платочком. Дядечки, завидев девицу, заухмылялись, стали друг друга локотками подталкивать и негромко спорить, чья очередь «налоги» взимать.
      Я подплыла поближе, да как улыбнусь:
      — Здрасти, дядечки! — Чуть щеки не надсадила.
      Тот, что потощее, вздрогнул, а корпулентный вдруг выщерился во все зубы:
      — Госпожа ведь… — и тут получил в ребра от напарника, — госпожа дем… — Опять тычок в бок. Совсем уж недовольно он обернулся к толкавшему и задумчиво спросил: — Упырица, что ль? — умудряясь косить одним глазом на него, а другим на меня.
      Еле удержалась, чтобы не щелкнуть пальцами, оставив его этакой раскорякой навсегда, но возникший за спиной Велий, мягко приобняв меня и шлепнув по шаловливым ручкам, с улыбкой объяснил стражам, что с этой нечисти хватит и «госпожи ученицы».
      — С праздничком вас! — поклонились ему в пояс оба стража. — А вы все в заботах, в заботах.
      — Да уж, как говорится, и в дождь, и в зной, и в непогоду, — тут же начал прибедняться Велий, но был прерван вылезшей из-под его руки Лейей, которая затараторила:
      — Дяденьки, а мы в город хотим, а денег нету, пустите за так. — Она похлопала глазками.
      Дяденьки открыли рты, а я поняла, что мавка перегнула палку.
      Да за двенадцать кладней золотом стражи любую нечисть в капусту порубают! И каково же было мое удивление, когда дяденьки молодецки взяли «На караул» и, выпучив глаза, слаженно рявкнули:
      — Добро пожаловать в город, госпожи упырские нечисти! Хорошо, что меня Велий придерживал, а то бы хлопнулась в сугроб.
      — Дяденьки, — осторожно завела я, — а вы не перепили?
      — Никак нет, милсдарыня ведьма! — бодро отрапортовал толстый, тощий пнул его и задушенно прошипел:
      — Демоница.
      — Ученица, — давясь от смеха, навел их на умную мысль Велий.
      — Так точно, — согласились стражи, а тот, что помощнее, доверительно мне объяснил:
      — Вашими стараниями с того года в рот не берем и на дух не переносим.
      — А нас стращали, пачпорта нужны, деньги, — влезла правильная Алия.
      — Никак нет! — Длинный сияя, как начищенная бляха, полез за пазуху. — Касаемо вас у нас специальный документ есть. — Он извлек толстую пачку шуршащей бумаги. Это уж потом Алия сообразила, на какой такой случай страж держал при себе столько наших портретов, а в тот день ошалело уставились на опознавательные грамотки.
      — Ученица Верея: волос рыжий, глаз бирюзовый, носик вздернутый, росту небольшого, характер упрямый, козий, — смакуя, начал зачитывать Аэрон, выхватив листочки у стража.
      — У меня что, курносый нос?! — трагическим шепотом поинтересовалась я у Лейи.
      — Значит, насчет козьего характера ты не возражаешь, — тут же подпустил шпильку Велий.
      Мы вцепились в Аэрона, желая завладеть грамотками, дабы самолично ознакомиться с написанным. Вампир не менее страстно вцепился в бумажки, и быть бы драке, да толстый предложил нам свои экземпляры.
      — Ученица Алия: волос черен, глаз серый, нос обычный, росту среднего, нрав буйный, неуправляемый.
      — А с чего это у меня все среднее и серое?! — заорала лаквиллская богатырка, а Лейя от смеха съехала по стене. В руках ее была грамотка Аэрона, там был только его портрет и надпись «вампир», как будто этим все сказано!
 
      Город праздновал и не знал, что стоит и стоять будет еще долго благодаря безвестному писарю, который поленился описать моего «жениха». Вампирских портретиков мы нахватали по три штуки. И до самой магистратуры склоняли и так и эдак причины столь краткого описания, пока озверевший Аэрон не начал гонять нас по улицам, а мы уж не стеснялись и орали во все горло:
      — Упырь! Упырь Аэрон в Веже! Спасайтесь, люди добрые! Только успевали хлопать ставни и двери на нашем пути. Взвеселившаяся Алия даже робко поскреблась в пару трактиров и лавок, умоляя:
      — Впустите меня, люди добрые.
      — А кто ты, девица? — вопрошали из-за закрытых дверей.
      — Алия, дочь лаквиллского воеводы, у меня и пачпорт есть.
      И она подсовывала под двери жалованную ей грамоту. А так как портретами пестрел весь город вплоть до позорного столба, в лавках и кабаках стали срочно возводить баррикады. Пока все это безобразие не прекратил Велий, спросив:
      — А собственно, куда мы направляемся?
      — Гуляем, — неопределенно поводила руками Лейя.
      — В магистрат, — прервала ее я. — Пусть нам тоже паспорта выдадут, а то… — я обернулась к Алие, — даже под дверь нечего сунуть.
      — Не надо в магистрат, — поперхнулся Велий. — Пошли лучше на ярмарку, на качелях покачаемся.
      Но я уперлась всеми четырьмя ногами, полностью соответствуя описанному характеру: идем за паспортами, и все!
      — Чур, я первая! — пискнула Лейя и припустила со всех ног.
      Поймать двум парням трех девиц не представлялось возможным. Я взвизгнула:
      — Лови ее! — Аэрон и Велий тут же купились и, выпустив меня, кинулись за мавкой, а я нырнула в переулок и, злорадно хохоча, чему научилась у Маргобана, дала деру. — А наобещал-то поди Феофилакту Транквиллиновичу! Понаобещал-то! — хихикнула я, имея в виду мага.
 
      Боголеп Беримирович — городской голова, пил ароматный, на меду и травах, чай с пышками в обществе супруги своей — Марфы Савишны.