Особо одаренная особа - Особо одаренная особа

      — Локтей на двадцать заказывали, — почесал затылок ледащий мужичок с лопатой.
      — Ерунда, — буркнула я и по примеру своего дяди запулила в небо кусок земной тверди, нигде даже на волос не выйдя за намеченные колышки.
      — Ложись! — заорал подоспевший Велий, падая на меня сверху.
      Выбил из меня весь воздух тяжестью своего тела, но, прежде чем я успела возмутиться, раздался гул и все, что я взметнула в воздух, рухнуло обратно, встряхнув землю и подняв тучу пыли.
      — Молодец! закашлял стоящий на четвереньках Велий. — К твоей силе еще бы маленько ума — цены бы тебе не было, Верелея.
      Мужичонка с лопатой так и стоял на краю котлована, бледный как мел. Все остальное тонуло в облаке пыли.
      — Спокойно, — лежа на земле, уверила я всех присутствующих, — сейчас я подниму ветер, и все унесет.
      — Спасайтесь! — раздался визгливый голос Гуляя, и нас едва не стоптало стадо нечисти.
      Я втянула голову в плечи, а Велий только сплевывал и грозил мне пальцем:
      — Юмор у тебя, Верелея, как у нечисти.
      — Я не шучу, — обиделась я.
      — Вот в том-то и беда. — Он сделал рукой неуловимое движение, от которого воздух сразу очистился.
      Мужичонка с лопатой наконец отмер и потерянно пробормотал, тыча черенком в будущий котлован:
      — А землица теперь рыхлая, хорошо пойдет.
      — Вон она! — визгнул голос из-за угла Школы. Все, кто сбежал, теперь робко выглядывали, выставляя вперед дубье и ухваты.
      — Бежим! — не задумываясь, дернул меня за шиворот маг, и мы под улюлюканье нечисти припустили в сторону Вежа.
 
      От земли отмылись в речке, успокоили нервы у Никодима, а потом как-то незаметно добрели до цирка. Только я увидела шатер, как вспомнила про эту интриганку, которая ославила меня. Забыла про представление и стала строить планы мести, но кроме бритья налысо и плова из баранины в голову ничего не приходило.
      — А не желаете ли приобрести забавные истории из жизни некой рыжей баловницы? — пристал ко мне лотошник, игриво улыбаясь.
      — Ты на что намекаешь?! — заверещала я, любуясь целой горой безобразия явно не Степановой руки.
      Велий сгреб меня в охапку, прижал к сердцу как родную, велел парню бежать куда подальше, пока он меня держит, и впился поцелуем в мои губы.
      Ушлый лотошник только глянул на нашу парочку, как сразу припустил со всех ног, однако я успела пожелать ему вслед, чтобы пояс на штанах лопнул.
 
      Стоило опуститься ночи на Княжев, как к ставшему знаменитым шатру нечисти подошел грустный парнишка в потрепанной мантии мага.
      — Привет, родной, — подмигнула ему овечка. — Чего-то ты припозднился, мы уж закрылись сегодня.
      И в самом деле, в лавках уже погасили огни и закрыли ставни. Два-три припозднившихся управляющих еще сидели, подсчитывая выручку, но уже ни о каких посещениях речи не шло.
      — Завтра заходи, — хлопнул по спине мага Зоря.
      — Ходют тут всякие, — проворчал Гомункул, — а у нас потом вещи пропадают.
      Бельчонок угрюмо чистил свою хрустальную хоромину, растирая уставшую челюсть и с недовольством попинывая изумруды.
      — Ты добром-то не раскидывайся, — попеняла ему овечка. — Тебе еще эти изумруды всю ночь в скорлупу обратно заклеивать. — Она повернулась к магу и стала ласково подталкивать его к выходу. — Завтра приходи.
      — Завтра я не могу, — гундел парень. — Меня сегодня отправили. Велели вам больше пасквилей про рыжуху не писать.
      — Кто? — выпучила глазки овечка.
      — Дед Пихто! — послышался из темноты зловещий голос.
      Вонифатий поник плечами, но все-таки вынул жалейку, привычным жестом вытер ее об рукав и, сочувственно глянув на овечку, вздохнул:
      — Ну идите уж.
      — Куда?! — не поняла овечка.
      Но тут ее ухватили за хвост и, бесцеремонно подтянув, подняли над землей:
      — Ну что, станцуем, кудрявая? — ухмыльнулся смачно пованивающий дерьмобес. — Какие наши годы!
      Овечка закатила глаза и тонко заверещала:
      — Грабют!
 
      — Ну поцелуй меня, поцелуй, — домогалась Велия подушка, ставя толстенькие с пуговками ножки крестиком. Маг отбивался от нее, пытаясь вырвать штаны:
      — Верелея, прекрати эту дурь!
      — Ах, ты меня не любишь! — заламывала пуховые ручки подушка.
      — Он меня лю-убит, — прижималась к ноге холодная водяная девушка, вызывая мурашки.
      — Какая ж дрянь, дрянь, — брезгливо дергал ногой Велий.
      — И кто же вас так учил с девушками обращаться, — укоряла Велия, стоя на краю стола, голая мышка.
      — Ты-то хоть не умничай! — огрызнулся маг на нее, вырывая свои штаны из лап подушки и понимая, что вот так и сходят с ума. Отражение в зеркале ковыряло зубочисткой в зубах, уже не надеясь на сон. Велий рыкнул на них на всех и вывалился в коридор, зловеще пообещав:
      — Щас я тебе задам! — и ринулся по темному коридору, рискуя посшибать стремянки и корыта. Водяная девушка, словно русалка, преследовала его, ныряя в одно ведро и стремительной рыбкой выныривая из другого. Голая мышка услужливо освещала фонариком дорогу.
      — Вон, вон он, с лубочной картинки! — перешептывались тени на стенах и замерли, когда он распахнул дверь моей комнаты.
      Защелка, тренькнув, отлетела в сторону, но я так умаялась, что не обратила внимания на это. Голая мышка вскарабкалась по одеялу и, встав мне на грудь, склонилась, рассматривая мое личико и так и этак. Первый раз видела себя со стороны. А что, очень даже ничего. Рыжие волосы разметались по подушке, а на лице проказливое выражение.
      — Верелея, — позвал меня маг с затаенной надеждой, что я все-таки притворяюсь.
      — Да ну ее! — захихикала водяная девушка. — Пошли обратно. — Многозначительно подмигнула, мол, я тебя дома жду. И прямо с порога скакнула в кувшин, наполнив его до краев водой с разводами от олифы, извести и краски. Голая мышка хмыкнула и демонстративно прошла мимо него в коридор, волоча следом фонарик.
      — Дурдом, — заключил маг, оставшись в полной темноте. Зажег магический огонек и, как только что мышка, склонился к самому моему лицу. Только час моей дремы кончился, и я уже беспробудно спала.
 
      Утром я его нашла на Алииной кровати в штанах, без рубашки и с грязными босыми ногами.
      — Ешь. — Я пододвинула Велию окрошку.
      — Не буду. — Он отодвинул тарелку обратно, квасная волна ударила в высокий бортик.
      — Ешь! — велела я.
      — Нет, пока не скажешь, что это твоя работа. — Он с противным скрипом пододвинул тарелку мне обратно.
      — Стану я сейчас на себя наговаривать! — Я подняла тарелку и со стуком поставила ее перед магом. — Ешь.
      Он посмотрел с ненавистью на окрошку и с подозрением на меня:
      — Ну а если не ты, то кто?
      — Дед Пихто! — вызверилась я, хватая кухонный нож. — Я ему тут, понимаешь, зелень рубаю, а он выкобенивается! — Я стала мелко резать беззащитные перышки лука. — Я ему тут завтрак в постель, а он орет, как на жену! Иди у мелкой нечисти спроси, наверняка Гуляева свора веселится.
      Велий сразу поостыл, задумчиво потирая челюсть. К Гуляю он сбегал в первую очередь, прямо с утра.
      — Ну а если не ты, то кто же? — опять повторил он.
      — Откуда ж я знаю? Может, в тебя блазница или баечница влюбилась. Или, наоборот, невзлюбила за что-то.
      — За что же меня не любить? — надулся Велий.
      — Да характер у тебя мерзкий. — Я ссыпала ему лук в тарелку. — А может, занимаешься по ночам чем-нибудь непристойным.
      Велий вспыхнул от гнева, схватил ложку и начал усиленно хлебать мое кушанье. Съел половину и только тогда успокоился:
      — Я, между прочим, по ночам занимаюсь вычислениями. Ты же пообещала объем работ сократить? Обещала. К тому же еще поисковые заклинания. Лубошников ведь надо как-то найти.
      — А-а, — протянула я. — Все понятно, нарвался.
      — На кого нарвался? — Велий перестал жевать.
      — Ну как же?! — Я вытаращилась на него, как на первокурсника. — Великий дух, хранитель Школы Архона. Он же во время учебы нерадивых наказывает, а прилежных поощряет, а летом у него каникулы.
      — И что? — спросил Велий, нисколько, впрочем, не веря в мои россказни.
      — Все. Ты ему отдыхать помешал.
      — Я — наставник, я имел право заниматься.
      — В комнате ученика? — снисходительно усмехнулась я. — Сам подумай, двадцатидвухлетний парень кропает формулы, тревожит Великого духа…
      — Умней ничего не могла придумать?
      — Ну-у, умнее провести обряд задабривания, но ты, конечно, можешь мне не верить. По глазам ведь вижу, что не веришь.
      — Кому? Тебе? — Маг хмыкнул, но на всякий случай все-таки поинтересовался: — Ну и как его проводить? Наверняка ведь дурь какая-нибудь.
      — Конечно, дурь, это же обряд для учеников, к тому же бесовской Школы. На мелких злыдней ты внимания не обращай, их нужно просто ублажить, и они сами рассосутся, а вот с Великим духом тяжелее. Тут уж надо ублажать так ублажать. Весь мусор, тетрадки, книги и одежду, все, что было в тот день рядом с тобой, на столе, под столом, — сжигай. Лучше перед этим упиться хорошенько, а если голым вокруг костра станцуешь, то это уже верх ублажения, считай, он тебе сразу все простит. Да, чуть не забыла, — гимн! Надо обязательно петь гимн. Сейчас я тебе набросаю.
      Он сидел, подперев кулаком подбородок, и только брови поднимал.
      — Я тебе поражаюсь, Верелея, все-таки такое воображение! Ни разу не видел, чтобы ученики в комнате костер палили!
      — А кто видел, чтобы ученики по своей воле учились? А костер палить можно и в парке. Вот. — Я протянула ему бумажку. — Хочешь, делай, хочешь, не делай.
      — Я у тебя сегодня ночевать буду, — тут же обрадовал меня маг.
      — Вот еще! — подскочила я.
      — А что такого?
      — Давай сам со своими голыми мышами разбирайся.
      — При чем тут мыши! — вскинулся Велий и, отодвинув тарелку, проникновенно поинтересовался: — А почему бы мне не заночевать у любимой девушки?
      Я почувствовала, как загорелись щеки, и уперлась в его грудь руками:
      — Потому что нечего мужчине делать в комнате у невинной девицы.
      — Так и нечего? — расхохотался Велий.
      — Ах ты! — Я вырвалась из его рук. — Иди отсюда!
      Но пойди отбейся от такого! Если б не рабочие, обрушившие в коридоре стремянку, кто знает, чем бы кончилось… А так я пискнула и выскочила за дверь.
      — Подержите кто-нибудь. — Я затравленно оглянулась, а нечисть загоготала.
      Лицемерный маг вышел, степенно поправляя на себе одежку, и зыркнул вокруг сурово, ему тут же под ноги упало ведро, расплескавшись известью.
      — Ах вы! — Он тряхнул леса, и с них следом за ведром свалился косорукий коридорный.
      — Верелея, ты где? — Велий глянул в оба конца, понимая, что я могла и в туалете спрятаться, но я была девушка умная и никогда не загоняла себя в тупики, поэтому по лесенке решила вышмыгнуть в парк. Он кинулся на перестук каблучков так же азартно, как ночью перепрыгивал через бадьи и тазы, с единственной разницей, что сейчас был в сапогах, поэтому бежал быстрее и мы почти одновременно попались на глаза Феофилакту Транквиллиновичу.
      — Что это с вами? — уставился директор на забрызганного известкой, раскрасневшегося мага.
      — В архив меня гонит, — пожаловалась я. Велий сделал страшные глаза, а Гуляевы работяги заржали:
      — Это у него гон начался!
      — А-а, — махнул рукой директор и тут же подскочил: — А-а! Вы это… — Он глянул на Велия другими глазами с явным желанием послать его куда-нибудь в Конклав.
      — Да вы что?! — замахали мы дружно с магом. — У нас и в мыслях не было!
      — Я же «невеста» Аэрона, — затянула я любимую песню и, со злостью глянув на скалящихся маляров, многообещающе прошипела: — Найдете вы у меня сегодня из Школы выход.
      Может, сама я в магии ничего не понимала, но Велий заклинание успел придумать, я, зажмурившись, вспомнила все: и коэффициент пять, и про приложение массы.
      — Вот вам, — сказала я и твердой походкой победителя отправилась на прогулку, оставив Велия разбираться с директором.
 
      У Никодима было почти пусто и грустно без учеников, летом кабак терпел убытки. Я села за свой любимый стол, изрезанный длинными столбцами неприличных стихов, признаний в любви и философскими изречениями учеников о жизни вообще и учителях в частности. На самом видном месте было написано «Верея — дура». Я побарабанила пальцами по столу:
      — Та-ак, мавке на это трудолюбия не хватит. Стало быть, Алия или Аэрон. — И написала: «Аэрон — пустозвон», «Алия — без талии», а потом подумала и добавила «Велий — бабник», не в рифму, зато по существу. — Все. — Допила квас, предложенный кабатчиком, дожевала пряник и, довольная собой, обедом и прогулкой, решила вернуться в Школу.
      — Ну и где все? — постукивала половником о сапожок Дунька.
      Стол был накрыт и пугающе пуст.
      — Эй! Вы поуснули там, что ли?! — заорала шишимора. К окнам третьего этажа прильнули заинтересованные лица, расплющенные носы и круглые глаза выглядели нездорово. — Чего это с ними?! — удивилась шишимора, хмуря выщипанные бровки.
      — Может, кушать не хотят? — спросила я, принюхиваясь к обеду, но обед был вполне съедобен.
      Дунька чуть не выронила половник:
      — Когда это они кушать не хотели?
      — А может, пьют? — предположила я.
      — Тогда бы песни пели, — покачала головой шишимора. — А они только бегают, как мыши, и в окна пялятся. Ох, не нравится мне это!
      Велий и Феофилакт Транквиллинович сидели в комнате Вереи и смотрели друг на друга, чувствуя себя неуютно. В коридоре кричали, бились и ругались, со злобой поддавая по ведрам.
      — Может, еще раз все обойдем? — предложил директор. Велий покачал головой. Самое обидное, что окна не бились, поломанный табурет валялся на полу, укоризненно показывая разбитые ножки. — Ну делайте же что-нибудь! — вспылил директор.
      — А что я сделаю, если вы ничего не можете! — откликнулся Велий, бессильно разводя руками.
      — Ну знаете! — Феофилакт Транквиллинович вскочил. — Я так сидеть не могу! — и, распахнув дверь, вышел в коридор, услышав вслед:
      — А что толку бегать, как белка в колесе?
      Коридор был заляпан краской, но пуст.
      — Откликнитесь кто-нибудь! — потребовал Феофилакт Транквиллинович, тишина была ему ответом. Он хмыкнул и пошел по коридору к предполагаемому выходу, открывая все двери подряд. Когда и в восьмой комнате он увидел Велия, то не выдержал и возмутился:
      — Может, вы присоединитесь наконец?
      — Глупей предложения я не слышал, — проворчал себе под нос маг, но отказать не смог. К удивлению обоих, они уже в следующей комнате обнаружили красноглазого зареванного Гуляя.
      — Родимец! — кинулся он к директору на грудь; судя по разоренности в комнате, он кидался в окна всем, даже шкафами, и пытался грызть стены. Велий с интересом посмотрел на дворового и сказал:
      — Ну-ка, прихвати тот сундучок!
      — Вы что-то придумали? — оживился директор.
      — Не то чтобы придумал, но есть у меня одна идейка насчет массы перехода через искривленное пространство, только коэффициент там сумасшедший… — Он нырнул в шкаф. — Брать будем только самое тяжелое! — и вынырнул оттуда, держа перед собой заслонку от печи, уставленную чугунными утюгами и сковородами. — Это вам. — Велий протянул директору все это, как праздничный каравай.
      — За стенкой кто-то плакал, — заметил дворовой. Но соседней оказалась все та же Вереина комната. — Не получилось, — сказал маг.
      — А если увеличить скорость движения? — прогремел директор.
      — Ну побежали, — легко согласился Велий, а Гуляй крякнул, перекидывая сундук с плеча на спину и приседая для разбега на подрагивающих ногах. Когда нечисть вывалилась в парк, вид у нее был жуткий, мало того что все они были обвешаны железом, какое нашли, измазаны в краске, красны, всклочены и шатались от нечеловеческой усталости, они еще и что-то бормотали.
      — Че-то не пойму я, — навострила уши шишимора, а я как-то сразу попятилась, увидев пристальный взгляд Феофилакта Транквиллиновича, судорожно сжимающего два утюга.
      — Что-то я тут засиделась. — Я стала поспешно отступать в глубь парка.
      — Госпожа ученица, — лязгнуло железо у меня над ухом, я вспомнила про утренних маляров и ударилась в бегство.
      — Верелея, а ну вернись! — рявкнул Велий.
      — Убью! — заревел Гуляй и все испортил, я припустила еще шибче.
      — И не смейте возвращаться без родителей! — безнадежно крикнул вслед директор.
      А я с перепугу начала петлять как заяц. И только на берегу реки, забившись под ольху, позвала:
      — Анчутка! — и зарыдала. — Тебя в Школу вызываю-ут.
 
      Неделю мне велено было не возвращаться в Школу из соображений моей же безопасности. Даже через зеркала в капище я не рискнула пробраться в свою комнату за книжками, чувствуя там засаду. Все нужные учебники по приказу директора Рогач свалил в кучу на границе Заветного леса, пригрозив мне, чтобы я оттуда носа не показывала, а «хвосты» директор придет принимать самолично, когда успокоится.
      Оказалось, что без Велия время проводить не так уж и весело, даже Топтыгин с Васькой не могли поднять моего настроения, хотя очень старались. Анчутка и Карыч, вдоволь похохотав, рьяно взялись за строительство нового коридора в моем замке, где, стеная и плача, бродил призрак Вука Огнезмия, а они кликали его, заставляя метаться из комнаты в комнату. Березина укоряла их, говоря, что такое поведение только расхолаживает меня, но черт и ворон не обращали внимания на ее упреки.
      А когда услышали, что у меня пугалка для мага осталась незавершенной, предложили себя в качестве помощников.
      — Эх! Давно я как следует не забавлялся! — потер руки Анчутка.
      — Эй! Только без членовредительства! Он мне живой и здоровый нужен! — запоздало крикнула я вслед, но какое там. Оба Древних уже исчезли, оставив меня на попечительство теток
      — Вот здесь мы и будем заниматься, — объявила Горгония, заводя меня в огромный классный зал, оказавшийся по ее желанию прямо в центре моего замка. Над моей головой чернел купол свода, по которому хороводом пробегали стайки планет и созвездий. В окна было видно любое государство, какое ни пожелаешь, а за колоннами прятались все виды нечисти, какую ни свистни — тотчас выскочит.
      Тетка перелистала мои тетрадки, вытащила неизвестно откуда очки в роговой оправе и указку из черного дерева с золотым навершием.
      — Скажу честно, — отчеканила она мерзким преподавательским голосом, — что запустить такие простые темы могла только злостная разгильдяйка. Ты у меня за день все выучишь! — и состряпала милую мордашку, поправляя сползшие очки.
      — Ну давайте. — Я с тоской открыла первую тетрадь и тут же вздрогнула от удара указки по столу.
      — Верея, знания — это не обуза, — Горгония снова сделала милое личико, — а большое удовольствие.
      — О-о, как мне весело будет нынче в Заветном лесу! — простонала я и выдавила жизнерадостный оскал.
 
      Голая мышка сегодня выглядела как-то иначе, особенно Велию не нравился нездоровый багровый свет в ее глазках. Подушка, рыча, душила одеяло, а потом накинулась на него и погрызла пуговичными зубами, превратив в транспарант с прорезными буквами «Велий, поцелуй меня немедленно!». Водяная девушка стала намного дородней, с трудом протиснула свое тело в кувшин, опрокинув его, и даже спихнула со стола.
      — Ну что? — подтянув перевешивающее ее вперед чрево, поинтересовалась она. — Значит, добром целоваться не хотим?
      Велий затравленно оглянулся, но отражения в зеркале не было — трус спрятался, не желая вступаться за оригинал.
      — Та-ак, это мне перестает нравиться! — Маг выхватил из своей походной сумки расписанную заклинаниями саблю с зеленым камнем в рукояти. — Учтите, девушки, я могу быть грубым!
      Голая мышка отшатнулась и возмущенно завизжала:
      — Вали его, девки!
      Бум! Подушка прилетела в Велия, и стоило магу качнуться вперед, как водяная бабища скакнула к нему на плечи, ногами обвив шею, руками ухватив за уши и прижав свое необъятное пузо к лицу. Какой-то миг маг в ужасе видел мир таким, словно очутился в подводном царстве: кверху поднимались пузырьки и перед глазами плавал мелкий мусор, потом он понял, что этаким манером захлебнется, и начал тузить бабищу кулаками, пытаясь содрать, но пальцы погружались в воду, ничего не захватывая, кроме собственной физиономии.
      — Ха! — Мышка прыгнула на штанину и ловко полезла вверх.
      Не зная, что именно она задумала, Велий, обуянный страхом и недобрыми предчувствиями, решил искать спасение в бегстве, запутался в погрызенном одеяле и едва не расшиб себе лоб, упав на дверь, которая, к несчастью, открывалась внутрь.
      — Э-э, простите, я вам не помешал? — раздался над ним голос Феофилакта Транквиллиновича. Мокрый, злой и с саблею в руках, Велий выпутался из одеяла и признался, что в данный момент абсолютно ничем не занят. Директор присел на край кровати, аккуратно сложил руки на коленях и с интересом, расправив ногой одеяло, рассмотрел надпись.
      — Это неудачная шутка, — попытался свернуть попорченную вещь Велий.
      — Только Рогачу не показывайте, — посоветовал директор. — Он, знаете ли, к казенному относится, как к собственному. И может, вам не стоит по ночам с саблей бегать, так ведь недолго и трагедии случиться.
      — Простите. — Велий засунул саблю под стол, расчесал пятерней мокрые волосы, привел одежду в порядок, всем своим видом выказывая внимание. — Вы по делу или так, поболтать пришли? — спросил он, поглядев на звездное небо за окном. Судя по луне, ночь давно уже перевалила за середину.
      — Право, даже не знаю, — растерялся Феофилакт Транквиллинович. — С одной стороны, это дело общественное, а с другой — деликатное, личное.
      — Да, да, я вас слушаю. — Велий присел напротив. — Может, чаю?
      — Нет, чай не надо, — отмахнулся директор. — Лучше давайте все обсудим и закончим на этом. Вы, наверное, уже заметили, что весь преподавательский состав у нас — нечисть, а нечисть, как вам должно быть известно, раз в год нуждается в живой человеческой крови. Раньше эта проблема легко решалась с помощью Офелии Марковны, но она последнее время что-то начала сдавать, просто живое умертвие, а не человек. Вот мы, посовещавшись, и решили обратиться к вам. Вы — педагог, человек без предрассудков…
      — Подождите, в каком смысле?
      — Да в обыкновенном! Мы даже не настаиваем на проведении обряда. Например, Офелия Марковна испытывала панический ужас перед кусанием, поэтому вот приготовили… — Феофилакт Транквиллинович полез в карман, выудил оттуда и поставил на стол оловянную кружку, всю в бурых потеках. Зеленая жирная муха тут же взлетела со дна, но была прибита рукой директора. — Извините за не очень приятное зрелище, но я надеюсь, вы нацедите нам двенадцать кружечек?
      — Сколько? — тупо переспросил Велий.
      — За двенадцать ночей, — успокоительным тоном проговорил Феофилакт Транквиллинович.
      — Да я этого не переживу! — простонал Велий.
      — У нас есть прекрасный склеп. — Директор ободряюще похлопал его по руке. — Тихое, спокойное место. Вам понравится.
      Пальцы у Феофилакта Транквиллиновича были такие ледяные, что Велий вздрогнул, дернулся, стукнулся головой о стул и… очнулся.
      — Ну поцелуй, поцелуй! — стонала водяная бабища, припадая к его руке как раз в том месте, где его касался директор.
      — Дрянь! — отбросил ее маг, выпутался из одеяла, приподнялся и нос к носу столкнулся с голой мышкой, сидящей на краю оловянной кружки в бурых потеках. Мышь подмигнула магу, бодро хрупая мушиными крыльями.
      — Это уже точно не Верелея. — Маг начал раскочегаривать печь, содрал с себя одежду, вытащил шпаргалку и, пока учил гимн, уполовинил припасенную литровую бутыль вина. — Ладно уж, будем невинны, как студенты. — Велий обмотал вокруг бедер полотенце и, разрисовав сажей рожу, пошел, не выпуская бутыль, по комнате, под потрясенными взглядами забывшей о мухе мыши и потерявшей всякую форму водяной бабищи. Подушка так просто хлопнулась, растопырив толстые ушки.
 
Ненавижу всех учителей,
Ненавижу книги и тетради,
Мне вино зеленое милей,
Мне милей улыбчивые… —
 
      Велий неопределенно помахал рукой и закончил:
      — Друзья.
 
Без друзей так скучно надираться,
До зеленых маленьких чертей.
Без друзей и в город не пойдешь ты,
Чтобы подцепить себе…
Он снова запнулся, но уже резвее закончил:
 
      — Подруг.
 
      — Велий! Это что такое?! — вытаращила я глаза по ту сторону зеркала. Маг прищурился, глотнул из бутылки и поманил меня пальцем:
      — А ну, иди сюда!
      Я затрясла головой, он кинулся ко мне, я от него, и прозрачность стены пропала. Велий грузно стукнулся об нее, осыпав штукатурку и на миг лишившись сознания.
      — Вот, сами извольте видеть. — В узкую щелочку двери просунул пятак Рогач. — Всю ночь крики, шум…
      Представители собранной кладовщиком комиссии протиснулись следом за ним и с удивлением обнаружили посреди комнаты пьяного, изгвазданного в саже мага в импровизированной набедренной повязке из казенного полотенца.
      Вся комната походила на вертеп умалишенного, в воздухе плавала сажа, все было залито водой и вином, натянутое меж стульями изрезанное буквицами одеяло кричало о раненой душе педагога, а на побеленной стене, где-то локтя на три от пола отпечатался распластанный силуэт безумного квестора.
      — Ишь, как он переживает! — посочувствовала шишимора. — Видать, соскучился по рыжухе своей.
      Директору впервые в жизни стало неудобно, и он, попятившись, вспомнил о том, что его ждет много дел, предложив всем удалиться и оставить мага наедине с его переживаниями.
      — Слышишь, Верея, а он у тебя того… головой не слабенький? — допытывались у меня Анчутка с Карычем, а я удивленно заламывала бровки, радуясь тому, что они в достаточной степени удивились, когда начал раздеваться маг, и я успела полюбоваться на его пляску.
      — Все у него в порядке, просто любит человек выпить да потанцевать.
      — Ага?! — не поверил мне Карыч.
      — Ага, — кивнула я. — Вы еще к нему сегодня обязательно загляните, еще не такое увидите.
 
      — Что молчишь? — Велий душил в кулаке несчастную мышь, тыча ее в возмущенно булькающий кувшин. — Говори, гадина, как тебя ублажать!
      Мышь только успевала попискивать, не решаясь пустить в ход зубы. Благим матом ревела сзади подушка, пойманная в магический капкан.
      — Цыц, пухлявая! — гавкнул на нее маг. — Щас я и до тебя доберусь!
      Кулак его как-то слишком легко проскользнул в горлышко кувшина и намертво там застрял. Мышь, видя это, в панике выпучила глаза, и они уставились друг на друга сквозь мутное стекло.
      — Что? — не понял маг, когда мышь стала писать на стекле какие-то знаки.
      С трудом выпростав лапы, она умоляюще их сложила, недвусмысленно пуская пузыри и показывая, что если маг не законченный идиот, то было бы неплохо разжать пальчики. Что Велий и сделал.
      Слил воду со всем содержимым в чайник, заткнул ему носик и поставил на огонь. После чего, зловеще улыбаясь, вынул саблю, поворачиваясь к подушке. Пух и перья взметнулись к потолку, скрипнула дверь, в проеме показался Рогач. Сложив ручки на животе и прислонившись к косяку, он поощрительно улыбнулся:
      — А вы все развлекаетесь, я смотрю. Тут в чайнике взвыло на два голоса:
      — У-у! А-а! О-о! Скоти-ина!
      Маг, выплеснув содержимое на пол, зло поинтересовался у исходящей паром бабищи:
      — Ну что, придумала, как тебя ублажить?
      — У-у! — простонала бабища и на четвереньках быстро поползла к Рогачу. Распластанная мышка замучено икала, глядя стеклянными глазами в потолок.
      — Куда? — Велий прихлопнул беглянку кастрюлей, сгреб ее и бросил обратно на огонь, прихлопнув сверху тяжелой сковородой. — Мы еще долго развлекаться будем!
      — Ик! Пощади, родимец, — безнадежно взмолилась мышь.
      Маг схватил ее за хвост, но его внимание привлекло отражение в зеркале.
      — Ну ты крут, я тебя уважаю! — пробасил двойник, но осекся под его тяжелым взглядом и метнулся за раму.
      — Стоять! — заревел Велий. — Отражать!
      Рогач испуганно всхлипнул у дверей и тоже начал пятиться, укоряя квестора:
      — Что же вы так своих зверушек распустили?
      Велий зыркнул в сторону зеркала. Там отражение уже обзавелось и вареной мышью, и саблей в неуверенно подрагивающей руке.
      — Прямо стоять. Форму потерял? Я тобой займусь! — Маг обвел комнату яростным взглядом, пообещал: — Я всеми вами займусь!
 
      Я посмотрела на валяющегося в Студенце исходящего паром Анчутку и, когда он пристал к берегу, осторожно ткнула в живот:
      — Чего это с ним?
      Карыч икал, облапив крыльями березу:
      — Ну ик, внученька, ик, дай только, ик, встану!
      — Чего-то-мне здесь неуютно сделалось, — призналась я. — Может, к папе в гости съездить? — и бочком, бочком нырнула в ивняк.
      Добежала до капища и поинтересовалась у тетки Горгонии:
      — Нет ли у нас каких-нибудь занятий за пределами леса?
 
      — Ну вот, ведь можете. — Феофилакт Транквиллинович удовлетворенно откинулся на спинку стула. — Вполне приличные знания.
      — Тут главное правильный подход найти, — вставил Анчутка, чья когтистая рука нежно сжимала мое левое плечико.
      — Не совсем же она у нас безголовая, — вставил свое слово стоящий справа Карыч.
      — Спасибо педагогам, — пискнула я.
      Горгония разглядывала измочаленную о столешницу указку.
      Овечка, прибывшая на выходные, с интересом профессионала выпытывала у Индрика, в чем лучше прутья замачивать для порки учеников.
      — Ну если парней, то лучше в рассоле, а если девок, то — кипяток.
      — Вообще-то, — буркнула я, — детей положено воспитывать лаской.
      Нечисть уставилась на меня разноцветными глазами, а овечка хохотнула:
      — Ты иди это Гуляю расскажи, он тебя в Школе ждет. Кстати, а можно я заберу прутики?
      Я тоскливо вздохнула.
      — Ну давай еще ты заяви, что меня пороть будешь, — пробурчала я овечке, когда мы остались один на один.
      — По уму-то, конечно, надо, — ответила та. — Ты хоть знаешь, что из-за твоего Вонифатия колдуны в Княжеве тревогу бьют, а Велиев дядька срочно своего племянника в столицу вызывает?