— Ладно, ладно, — сдалась я, — умеешь целоваться, убедил. Бык неженатый. А где ты, собственно говоря, так научился? — Теперь уже я сама вцепилась в его кожаную куртку. — Отвечай, сколько девиц попортил?
      — Я?! Да ты у меня первая! — Велий широко открыл невинные глаза. Может, кто другой и поверил бы, но только не я.
      — Подозрительно знакомое выражение лица. Такое же было у Аэрона, когда он мне в верности клялся.
      — Обещаю, — Велий торжественно тряхнул меня, — я тебе в верности клясться не буду.
      Вот тут-то я уже не удержалась и цапнула его зубами за губу.
      — Ай! — вскрикнул маг. — И что я теперь скажу учителям? Что губу в дверях прищемил?
      — Ага, прищемил, когда сильно раскатывал! — подсказала я.
      — Злая ты, — укорил меня Велий, слизывая кровь и опуская меня на землю. — За что только я тебя такую полюбил?
      — А ты меня полюбил? — спросила я, глядя на Велия из-под ресниц.
      — Нет, — засмущался Велий, — съесть хочу, да все стесняюсь.
      — Нет, нет, я желаю подробностей! — Я запрыгала, а маг начал отбиваться, возмущенно крича:
      — Сгинь, нечисть!
      — Вел! — не унималась я, чувствуя, что добыча ускользает из рук. — Не будь гадом! Между прочим, признание в любви — самое значительное событие в жизни девушки. Ну кроме свадьбы, конечно. Так сделай все как полагается!
      Он дернулся, словно я его по спине дубиной огрела, однако пробубнил:
      — Самое важное событие для тебя на сегодня — это экзамены.
      — Зануда! — взревела я, понимая, что большего мне от него не добиться.
      — А ты, а ты… — Велий запнулся, — а ты марш в комнату, еще к завтрашнему зачету готовиться по естествознанию!
      — Фиг тебе! — обиделась я. — А в нашу комнату сегодня не смей и носа казать, а то мы бей-дубинку из волшебной книжки вызовем! Уж она тебе бока-то намнет!
      Велий споткнулся и посмотрел на меня так, словно внезапно вспомнил что-то важное.
      — Сама будешь вызывать или с подругами?
      — Не твое дело, — буркнула я. — Обидел девушку и вали!
      — Ничего у тебя не выйдет. — Велий стал одергивать куртку и отряхиваться. — Лейя наверняка у Сиятельного пропадает, а Алию Вульфыч еще вчера грозился забрать после уроков в Веж к кузнецу за оружием для экзаменов.
      — Подумаешь, — фыркнула я. — Все равно не заходи, у меня день самостоятельных работ. — И прошла мимо, по-миренски соблазнительно покачивая бедрами. Пусть смотрит, какая красота мимо рук проплывает. Однако совсем «мимо рук» не получилось, пришлось с писком убегать.
 
      В комнате действительно никого не оказалось, было темно и необычно тихо. Я без энтузиазма похлебала холодных, сваренных Алией щей, в которых все ингредиенты выглядели так, словно их второпях порубали саблей, а потом, решив, что и так сойдет, просто бросили в соленую воду. На видном месте лежала записка: «У нас пикник, скатерть взяла с собой. Лейя». Я завистливо вздохнула, потому что вкусненького сразу захотелось и потому что пикник происходил, скорее всего, далеко за стенами Школы, им-то не запрещали ее покидать. Я посмотрела на гору книжек и сморщилась. Почему-то книгу сказок, вырванную из загребуших рук Велия, читать хотелось, а естествознание — ни капельки. А может, устроить на сегодня выходной? Тихий, уютный вечерок в одиночестве?
      Я, не глядя, быстро полистала волшебную книжку и, ткнув пальцем наугад, прочитала сказку. История была просто кошмарная: дядька с синей бородой убивал своих жен, а самая молодая из них расчленила его самого.
      — Теперь и не усну. — Я посмотрела на темные окна, перевернула страницу, но мне снова не повезло, там волшебным мечом крошили несчастное чудище за полцарства и принцессу, мнение которой почему-то никого не интересовало. — Гадость какая. Та-ак, что у нас дальше? — Я углубилась в чтение. — Случился неурожайный год, и в семье дровосека нечего стало есть, а в семье было семь детей, и решил он отвести их в лес, чтобы не видеть, как они умирают с голоду. Ох, какой добрый папа! — Всплеснув руками, я села на кровать и перелистнула страницу. И напоролась на историю людоеда. — Так… Погода была прекрасная, принцесса была ужасная… Ну хотя бы смешная. Так, что у нас дальше? Ага, бабушку в печку. Молодец, сообразительный мальчик. А это у нас что? Бух в котел и там сварился. Правильно, нечего в кипятке купаться. — Я залилась смехом, хлопая рукой по подушке и повторяя: — Злые вы, уйду я от вас, сказала смерть. — Утерев невольную слезу, я перевернула лист: — Ну это совсем для детей. А это что? — и тут же узнала. — А, это про цветочек вяленький, нет, про такое мы не читаем. Так-так-так, это новенькое что-то. Подушка для шалуна. Ну-ка, прочитаем. — Я с чувством начала декламировать:
 
Это кто у нас шалит?
Ночку целую не спит?
Шалуну под ушко
Мягкую подушку.
Пусть приснится сказка
Добрая и ласковая.
 
      Стоило мне договорить, как прямо на раскрытую книгу откуда-то сверху шлепнулась яркая шелковая подушечка-думка.
      — Вот леший! — Я уставилась в удивлении на потолок.
      — Вот леший! — рявкнуло эхо голосом Велия.
      Я вздрогнула от неожиданности, когда маг вынырнул из-за спины как черт из печи.
      — Чего пугаешь? — взвизгнула я, но Велий сурово, даже как-то обвиняюще посмотрев на меня и подушку, спросил:
      — Это что?
      — Подушка. — Я захлопала глазами. — А ты что, все это время за мной подсматривал?
      — Просто в дверях стоял. — Велий нахмурил черные брови. — Ты ее вызвала.
      — Кто? Я?! Нет! Это, наверное, Гуляй крышу ремонтировал, и у них упало.
      — Верелея, — взъярился Велий, хватая подушку, — кому ты голову дуришь…
      Я посмотрела, как он медленно заваливается на кровать, мутнея взглядом, и поспешно отползла в сторону. Велий лежал поперек кровати как бревно и явно не чувствовал никаких неудобств.
      — Эй, — я испуганно потянула его за рукав, — ты умер, да? Сейчас же скажи, что ты не умер! — Прижавшись ухом к груди, я стала прислушиваться к дыханию, и тут дверь распахнулась настежь.
      — Я знала, что она его угробит! — громко съязвила, стоя на пороге, Алия, а Серый Волк, груженный оружием лаквиллки, сделал мне ручкой.
      — О, привет, ослик, — улыбнулась я. — Привет, Сиятельный.
      Князь, как истинный кавалер, всегда провожал мавку до дверей, целовал ей ручки и говорил много-много красивых слов. За ним не надо было, как за магом, бегать по парку, чтобы выжать что-нибудь приятное для себя.
      — А Велий что-то… устал, — пролепетала я, — и подушку не отдает. Помогите забрать, а?
      — Ну и зачем ты это сделала? — набычилась Алия, глядя на беспробудно спящих на моей кровати парней. Сколько ни пихала она Серого в бок, тот только похрапывал.
      — Так, нарушаем. — Не замедлила появиться на пороге комендантша и, глянув на идиллию на моей кровати, обрадовалась: — О! Злостно нарушаем! Причем систематически. Пора докладывать и принимать меры. А это что за подушечка, хр-р-р…
      — А что ты в нее зашила? — поинтересовалась мавка, склонившись над овечкой. — По действию похоже на дурман-траву, но что-то больно быстро действует. — Она задергала острым носиком. — А пахнет вкусно!
      — Эй, не трогай ее! — Я бросилась к Лейе, чтобы оттащить от кровати, но поняла, что поздно, и махнула рукой: — Ладно, спи.
      Алия прижала к себе свое железо и с ужасом смотрела на этот сонный курган:
      — И что теперь? Будут спать сто лет? Пока принц на белом коне всех не перецелует?
      — Не знаю, — призналась я. — Я ее боюсь.
      — Давай шваброй в окно выкинем!
      — Кто выкидывать будет? — Я попятилась, пряча руки за спину.
      Алия запыхтела, как еж, но все же пошла открывать окно. Я подала ей швабру, и мы на пару с горем пополам — нет, не вытолкали думку в окно, а всего лишь запихали под мавкину кровать. И то хорошо.
      — Пусть там лежит, — утирая трудовой пот, сказала Алия. — А Лейе скажем, чтобы под кроватью не мыть.
      — А она там и не моет, — успокоила я подругу.
      — Да и за ноги ее из-под кровати вытянуть легче, чем этих. — Лаквиллка кивнула на спящих.
      Мы стали будить друзей. Они просыпались неохотно, а Лейя раскапризничалась.
      — Мне такой сон снился! — отбрыкивалась она от нас. — Там такой… — Тут мавка заметила Сиятельного и захлопнула рот.
      Овечка на подгибающихся копытах проплелась мимо нас, с трудом вписываясь в повороты.
      — А что случилось? — непонимающе тряс головой Велий, заспанным он выглядел ну просто чертовски соблазнительно.
      — Пить меньше надо, — укорила его Алия.
      — Да, педагог, а какой пример показываете! — влезла хоть и сонная, но коварная мавка.
      Велий собрался было протестовать, но мы не дали ему опомниться, а вытолкали за двери.
      — Ну что? Спать? — спросила я.
      — А никто мой гребень не видел? — Мавка обвела взглядом комнату и проворно полезла под кровать.
      — Стой! — кинулись мы с Алией к Лейе и застыли на месте, тяжело вздыхая. — Ладно, давай, ты за левую ногу, а я за правую.
      — Тянем-потянем, вытянуть не можем! — развеселилась лаквиллка. Мы, пыхтя, загрузили мавку на кровать, а я подумала, что надо думку завтра на естествознание взять, пусть Кощеихе снятся счастливые сны про успешно сданные зачеты.
      — Давно не пороли, — хмыкнув, сказала Алия. — Сапоги будем с нее снимать?
      — Мы не мародеры, пусть спит в сапогах. — Я махнула рукой, но мне стало жалко мавкины ножки, и мы стянули с нее обувку.
 
      С утра Велий попытался изловить меня в умывальной, но я, пользуясь обилием сонных полуодетых девиц, подняла бурю, крикнув:
      — Мужчина!
      И пока маг отбивался от летящих в него мыльниц, гребней и полотенец, прошмыгнула в учебное крыло, поразив Кощеиху своим учебным рвением. В классе еще никого не было, кроме меня и Анжело, остальные подтянулись позже.
      — Ты чего? — повернулась я к демону. — Вам же естествознание сдавать не надо.
      Анжело посмотрел на меня как на врага:
      — Директор сказал, что раз я староста курса, то должен подтягивать «хвосты» вместе с отстающими.
      — Ну что ж, — обрадовалась я, — давай теперь мучайся со мной вместе. А то привыкли, понимаешь, жить за мой счет!
      — Когда это мы за твой счет жили?! — взвился Анжело.
      — А кто сказал, что демоны питаются эманациями катастроф?
      — Что? Какая катастрофа? — Офелия Марковна вздрогнула и побледнела, мы поспешили успокоить нервную преподавательницу, объяснив, что просто повторяем материал.
      — Ладно, рыжая, я тебе это припомню, — улыбаясь, пообещал староста. И действительно, сделал так, что я начала спотыкаться на всех ответах, с трудом дотянув до «удовлетворительно», и то с натяжкой.
      — Неблагодарный, ты же мне до конца жизни должен, — прошипела я, делая страшные глаза, а демон в ответ только скалился.
      Когда я пообещала пожаловаться директору, он показал мне раздвоенный язык
      — Очень, очень посредственный ответ, — расстроено проговорила Офелия Марковна, а когда я плюхнулась на свое место, берегиня Фанька с Лейиного курса шепнула мне:
      — Там к директору твой дядька прибыл.
      — Откуда ты знаешь?
      — Я за журналом забегала.
      Фанька была девчонка добрая и, считая себя внучкой Березины, с первых же дней стала относиться ко мне по-родственному, не участвуя в злых розыгрышах. Поэтому я сразу подняла руку, привлекая внимание Кощеихи, чтобы отпроситься, тем более что зачет уже был сдан. Она никого отпускать раньше времени не любила, однако смилостивилась, видимо решив, что лучше пусть я буду мешать другим учителям, чем вертеться и отвлекать учеников во время экзамена у нее.
      — Идите уж, госпожа Верея.
      Седой вовкулак с Алииного потока проводил меня завистливым взглядом; все мы сегодня здесь собравшиеся были двоечники и должники, которых директор наконец решил взять в ежовые рукавицы. Я вообще заметила в конце этого года нездоровый педагогический зуд у наставников.
 
      Шмыгая туда-сюда по учебному крылу, я никак не могла набраться смелости, чтобы вломиться к Феофилакту Транквиллиновичу, но, заметив целеустремленно шагающего Велия в конце коридора, заметалась и, поняв, что выбор у меня невелик, осторожно постучала пальчиком в дверь и, скромно улыбаясь, как примерная ученица, спросила:
      — Феофилакт Транквиллинович, к вам можно?
      — Легка на помине, — буркнул директор. — Вот, полюбуйся, пропускает уроки.
      Анчутка, вальяжно развалившийся нога на ногу в кресле напротив Феофилакта Транквиллиновича, развернулся и с улыбкой оглядел меня с ног до головы:
      — Привет, двоечница. Чего в лес носа не кажешь? Я обняла Анчутку и чмокнула его в нос.
      — А кто меня обещал каждый день пороть?
      — Некогда ей глупостями заниматься, у нее экзамен, — сказал директор.
      — Да, ночь зубрю, утром сдаю, — со вздохом дополнила я.
      — Учиться надо было вовремя, — проворчал директор.
      — А вы нас сами отпустили, — напомнила я и прикусила язык, потому что наставник побагровел:
      — Да, отпустил. И сам же пожалел об этом. Потому что не ожидал от вас такого… Такого невежества. — И он набросился на Анчутку: — А ты не улыбайся. Потворствуешь ее глупостям, а все могло закончиться далеко не так смешно.
      Я втянула голову в плечи, не хватало только, чтобы из-за меня Древние переругались. Ладно если бы вместо директора был Карыч или Индрик, но перед Феофилактом Транквиллиновичем я робела.
      — Ладно, не кипятись, — сказал, подняв лапы, старый черт и подмигнул мне: — А ты учись, от лишних знаний еще никто не умирал.
      — Еще как умирали, — не смогла я сдержать свой язык. — Есть исторические примеры, могу привести.
      — Вот, — развеселился Анчутка, — а ты говоришь, ничего не знает.
      — Пороть ее надо! — не выдержал директор. — Чтобы не забивала голову непонятно чем.
      — Ну вот, на вас не угодишь, — расстроилась я. — То учись, то не учись…
      — Госпожа ученица! — Директор хлопнул ладонью по столу, а я вжалась в дверь:
      — Можно идти?
      — Идите, идите.
      — Ну и я тогда откланяюсь. — Анчутка встал с кресла и, отвесив поклон, растворился в воздухе.
      Меня сзади наподдало дверью, это вошел Велий:
      — Феофилакт… э-э… — Он замер, глядя на тающий контур беса, на его лице отразилась досада. — Вот черт! Опоздал.
      — Что-то случилось? — заинтересовался директор.
      — Я слышал, что господин Анчутка был у вас, впрочем, нам все равно надо переговорить. Верелея, подожди за дверью.
      — Как всегда, чуть что — за дверь, — пробурчала я.
      — Да, — с нажимом сказал Феофилакт Транквиллинович, — и постарайтесь не подслушивать на этот раз, а то у вас стали появляться какие-то недостойные наклонности.
      — Это у меня тяга к знаниям, — ворчала я, выходя за дверь. И ходила потом по коридору, клокоча как чайник, пока не дождалась Велия, чтобы на нем отыграться, благо около кабинета никого не было. Как только маг появился, я на него налетела, словно ураган.
      — Эй, эй, ты чего?! — хохотал он, отбиваясь от града ударов и оскорблений, а я никак не могла уняться:
      — Самодур, лицемер, преподаватель!
      А он только похмыкивал, сграбастав меня в охапку, так что я не могла даже дернуться.
      — Ну и что ты буянишь? — посмеивался он, пока я бессильно дергалась, как муха в паутине. — Я ей разрешение на прогулку в Заветный лес выпрашиваю, а она — поросенок неблагодарный.
      — Да?! — замерла я. — И как? Разрешили?
      — Почему нет? — удивился Велий. — Нервное расстройство от переутомления налицо.
      — Сам ты нервный. — Я последний раз бухнула его в грудь. — А когда пойдем? И на сколько?
      — Как все ученики, на выходные. Вот сдашь завтра генеалогию высших демонов, и вперед!
      Я ойкнула, вспомнив про список в тысячу имен.
      — Никаких «ой», ученица Верелея, если не сдашь — никакого леса. Так директор сказал. — Продолжая держать меня в руках, Велий уперся мне лбом в лоб.
      Я обмякла и стала вспоминать что-то про конопляное семечко из книги сказок, специально для нерадивых учеников.
      — Что задумалась? — напрягся маг.
      — Ничего.
      — Верелея, Феофилакт не шутит, если пообещал — пороть будет каждый день, это тебе не Анчутка.
      — Да правда ничего! Посмотри на меня, разве эти глаза могут лгать?
      Маг застонал, но выпустил меня, потому что, ругаясь на ходу с овечкой и Гомункулом, к нам направлялся Рогач.
      — А я говорю, простыней выдано двадцать девять штук, да? — заорал он.
      — Двадцать семь, — возражала овечка.
      — Что я, дурной, простыни на портянки рвать? — оправдывался Гомункул. — Их кудрявая съела.
 
      Вырваться на свободу из школьных стен оказалось великим счастьем; только в лесу, вдохнув полной грудью терпкий весенний воздух, я поняла, как одурела за прошедшие три недели от учительских истязаний. Велий шел с улыбкой, поглядывая на мои козьи скачки. Он уже держал в обеих руках по букетику цветов для Горгонии и Березины. Помня, что Коровья Смерть предпочитает цветочкам кусок свежей говядины, мы взяли скатерть-самобранку. Стоило нам переступить границу Заветного леса, как затрещали кусты и страшный бас заревел:
      — Берегись, подлый враг, заломаю!
      Но засаду Топтыгина испортил Васька, с визгом подмявший пару елей и бросившийся нас вылизывать. Юный медведь вылез из кустов, проклиная василиска, но обормоту Ваське укоры мелкой живности были неинтересны, он топотал вокруг меня ножищами и норовил так меня поддеть носом, чтобы я взлетела к самым облакам, а потом поймать за шиворот, считая визг хозяйки признаком хорошего настроения.
      — А ты, значит, Велий, — пробурчал, переминаясь с лапы на лапу, Топтыжка, не зная, как относиться к магу. Протягивать ему когтистую лапу медведь не решался, а обниматься по-родственному вроде как еще рано.
      — А ты, значит, тот самый маленький миленький медвежонок, про которого мне Верелея рассказывала, — сказал Велий, наблюдая за моими полетами. Мосластый Топтыгин был на целую голову выше его, хотя мне сверху оба казались просто коротышками.
      — Ребята! — визжала я, чувствуя, как сердце уходит в пятки, — спасите меня! Васька, фу! — орала я, а василиск подпрыгивал на месте, всем своим видом показывая, что вот сейчас не поймает, сейчас не поймает.
      — А я-то думаю, кто это на весь лес р-разор-рался, — спикировал с небесных высот Карыч. Он с интересом уставился на меня: — Что, на пор-рку явилась? — Тут Васька перестал меня ловить зубами, а подставил шею, и я по его шее, по спине, по хвосту проехала прямо к лапам ворона, пересчитав задом все Васькины гребни. А василиск замер, ожидая одобрения.
      — Дурачок. — Я почесала его за гребень.
      — Сыночек дур-ры, — не удержался ворон.
      — А Хорс не велел меня дурой называть, — напомнила я, и ворона передернуло от отвращения. Так он и шел всю дорогу плюясь и возмущаясь, даже к Велию цепляться не стал.
      Вся нечисть гостевала в доме проснувшихся медведей. Дым столбом стоял над летней кухней Настасьи Петровны, жарившей огромных сковородах золотые безразмерные блины, которые Коровья Смерть, жмурясь от удовольствия, смазывала маслом. Березина, Горгонией заворачивали в блинчики начинку, однако с той же скоростью, с какой гора блинчиков росла на одной тарелке, на другой, тарелке она убывала. Анчутка и Индрик работали челюстями с устрашающей скоростью, не забывая швырять подачки неприкаянно шатающимся амба и кароконджалам, которых Настасья Петровна жаловала и махала на них полотенцем.
      — Смотрите, люди добрые, нечисть солнышко надкусывает! — закричала я еще издали.
      Медведица удивленно вскинула на меня глаза и тут же забыв о своих постряпушках, кинулась обниматься, громко клича Михайло Потапыча и Мать-Пчелу. Мои дядьки были изгнаны из-за стола зато передо мной и несколько испуганным таким напором Велием было водружено огромное блюдо с блинами и десяток разных мисочек с вареньем, медом, икрой грибной и рыбной.
      — А мы скатерть-самобранку принесли, думали, вы с голоду помираете, — робко проговорила я, чуть не до глубины души обидев радушную хозяйку. Медведица сначала долго возмущалась, то упирая лапы в бока, то вскидывая их вверх, отчего кароконджалы в испуге прижимались к земле, а потом посоветовала не питаться всякой магической гадостью.
      — Еще неизвестно, из чего она эти свои вкусности делает, — ворчала медведица, ловко подкидывая блин на сковороде. — Говоришь, каждый день питаетесь, а сама тощая. И парень твой какой-то заморенный. Там же одни магические добавки. Ну для цвету, аромату, чтоб не портилось. Где это видано, чтобы продукты так долго свежими оставались? Даже е смей ее тут разворачивать.
      Мы с Велием, переглянувшись, спрятали скатерку подальше, а выгнанный из-за стола Индрик прогундел в ухо:
      — На капище развернем.
      — У нас еще ковер-самолет есть, — призналась я неожиданно. — Правда, его мавка оседлала. А еще в книжке есть про гусли-самогуды. Хотите, я вам в следующий раз принесу?
      — Очень хотим, — обрадовалась нечисть, а Велий сказал вполголоса Анчутке:
      — Я, кстати, об этой книжке с вами поговорить хотел.
      Я это услышала и закивала головой:
      — Да, да, поговорите с ним, пожалуйста, а то замучил своими расспросами, где взяли да как вызывать. Даже спереть пытался один раз.
      Тетки, закончив со стряпней, уселись за стол. Настасья Петровна принесла из погреба запотевший кувшинчик медовухи и, хотя сама, как и все животные, спиртного не переносила и не пила, угощать любила. Тетки медовуху пригубили, а я сидела, не решаясь тоже протянуть руку.
      — Кстати, — вдруг вспомнила Коровья Смерть, — а чего это ты, Горгония, про сюрприз помалкиваешь?
      — Какой сюрприз? — завертелась я, но тетки блаженствовали, щурясь на солнышке, даже змеи Горгонии зевали.
      Горгония отмахнулась:
      — Дойдем до капища, там и увидит.
      — Специально сказали, чтобы я как на иголках сидела?
      Я принялась на весь лес жаловаться на свою нелегкую судьбу и родственников. Родственники скалились, им было хорошо, они радовались приходу весны, пробуждению леса, и мои стоны были для не более чем приятное дополнение к птичьим трелям.
      — Хоть намекните, — забыв про блины, униженно попросила я, — где искать, я сама найду.
      — Даже не верится, что когда-то и мы были такими, — с улыбкой сказала Березина.
      — Вот Горгония точно была. — Коровья Смерть указала пальцем на младшенькую. — Помнишь, как она в сад к царю Салмонисиру лазала? — И они втроем захихикали.
      Я обиделась, сказала, что сама найду обещанный сюрприз, и долго лазала по своей летней резиденции, но так как камень с радостью и готовностью подстраивался под мое настроение, то чего я только не нашла в этом бесконечном дворце! Пока у меня не кончились силы.
      Так меня и обнаружили — около груды диковинок, из которых я никак не могла выбрать, что является мороком, а что все-таки настоящее.
      — Нет, ну точно! Вылитая Горгония! — хохотала Коровья Смерть, а Березина поддакивала:
      — Да, такое же глупое выражение лица.
      — Зато теперь мы знаем, чьей крови в девочке больше, — поджала губы обиженная тетка, и все змеи зашипели на ее голове.
      — Да-а, — печально вздохнула Березина, — намучается она с твоей кровушкой.
      — Бедное дитя, — жалостливо произнесла Коровья Смерть.
      — Посмеялись? — спросила я. — А теперь подскажите мне, что из этого, — Я кивнула на кучу, — сюрприз?
      — Вообще-то он у тебя за спиной, на алтаре, — сказала русалка.
      Я живо вскочила на ноги, оглянулась и восхищенно замерла, увидев два абсолютно одинаковых камня сновидений.
      — Ух ты! Где взяли?
      — Еще одну племянницу завели, — засмеялась Коровья Смерть.
      — А честно?
      — По-моему, ты забыла, что камни сновидений живые, — заметила Горгония.
      — И что?
      — У живых детки бывают. — Коровья Смерть хлопнула меня по макушке.
      — Да?! — Я хотела расспросить тетушек подробнее, но прилетел Карыч и стал интересоваться: что тут за бабий щебет и ор? Я показала ему камни, а ворон потер крылом свою голову:
      — Да-а, пр-роблема. По-хор-рошему, камням не надо вместе быть, а то они др-руг др-ругу мешаться начинают.
      — И что? — насторожилась я.
      — Вот и думай, — сказал Карыч. А Березина кивнула:
      — Мы ему уже и мешочек сделали. — Русалка сунула новорожденный камень в ярко-малиновый бархатный мешочек и повесила мне на шею, жизнерадостно проговорив: — Вот.
      — А куда я его дену? — испугалась я.
      — Это уже не наши пр-роблемы, — отрезал ворон. — Не маленькая, спр-равишься. А то пр-ривыкла на шее у р-родственников.
      — Вот вы какие. — Я, вздохнув, решила пойти, поискать сочувствия у Велия, они с Анчуткой как раз бродили вокруг капища.
      Анчутка шагал, заложив руки за спину, было видно, что он рассуждает о чем-то крайне важном для мага, потому что Велий шел, упершись взглядом в тропинку, нервно ероша волосы и ничего не замечая. А самым удивительным было то, что Индрик, вышагивавший рядом, не пытался укусить, ни подножку подставить, ни гадость сказать. Я бросилась к магу, на ходу громко жалуясь:
      — Вел, они мне новую обузу придумали. Насильно суют камень сновидений!
      — Да, хорошо, — кивнул головой маг, а я встала как вкопанная.
      — Что хорошо?
      Велий, вынырнув наконец из своих размышлений, уставился на меня:
      — Ты о чем?
      — Камень мне дают. — Я показала ему мешочек на шнурке.
      — Ну и забирай. — Он махнул рукой и зашагал по тропинке вслед за тактично отошедшим Анчуткой.
      — Обана! Самоликвидировался! — воскликнула я обиженно, но тут прискакал Топтыгин верхом на василиске, и мы принялись дурачиться.
 
      Мы возвращались домой, нагруженные провизией. Настасья Петровна заявила, что даст нам в дорогу небольшой кузовок, и Велий сдуру кивнул, не обращая внимания на мои страшные гримасы. В результате медведица загрузила до самого верха лыковый короб с меня ростом пирогами и блинами.
      — Вот и неси его теперь, — мстительно прошипела я, а Настасья Петровна, услышав мой шепот, спохватилась:
      — А я и забыла, что вас двое! — и, живо составив на столе с десяток кувшинов, завязала их в скатерть узелком и протянула мне. Посмотрев, как я скособочилась под такой тяжестью, Настасья Петровна взяла узел обратно и весело помахала лапой Индрику: — Иди-ка сюда, что скажу.
      Ничего не подозревающий Индрик подскочил к нам, а она, похлопав коня по холке, мигом нагрузила его.
      — Вот, дядя тебе поможет. — Индрик выпучил глаза, но было поздно, кувшины на его боках позвякивали, а Настасья Петровна настороженно следила, чтобы мой дядька не повредил хрупкий груз. Я радостно вздохнула, но в руки мне тут же сунули корчажку с медом. — Вот, — медведица удовлетворенно оглядела нашу троицу, — теперь хорошо. А скатерть свою пусти на портянки.
      — Спасибо вам, — прохрипел Велий и на подрагивающих ногах пошел из леса. Ремни короба впились ему в плечи, и мне почему-то казалось, что сейчас он рухнет на спину и станет дергать лапками, как таракан, не в силах подняться. Видимо, Индрик думал так же, потому что смотрел на мага с превосходством и то и дело пытался гарцевать вокруг нас. Понятно, что магу было не до разговоров, а меня мучила серьезная проблема — куда девать нежданный подарок?
      Мешочек на шее раскачивался в такт моим шагам.
      — Индрик, а ты бы что сделал с камнем?
      — Достал бы его в Школе и наслаждался бы творящимся вокруг безумием, — откликнулся дядька. Я призадумалась.
      — Боюсь, Феофилакт Транквиллинович этого не оценит.
      — Зануда, — согласился со мной Индрик.
      — Может, подарить его людям?
      Индрик споткнулся:
      — Каким людям? Каким людям?! Чтобы я от тебя таких слов, как «подарить», «отдать» не слышал! Твари они неблагодарные. Им и так все в открытый рот само падает. Драть с них надо три шкуры.
      — А это идея! В том году Феофилакт Транквиллинович всю зиму торговал вином от зеленого змия. И до сих пор мне напоминает, какой я урон нанесла Школе, лишив ее этого приработка.
      — Верелея, не придумывай глупостей, — прохрипел Велий. — Отдашь камень Конклаву магов, а уж они разберутся. Или Великому Князю от нечисти преподнесешь, глядишь, он тебе дворянство пожалует.
      Мы с Индриком насмешливо засмеялись и стали в подробностях объяснять, куда Конклаву губу закатывать, а Князю дворянство засунуть. Велий, и без того красный от натуги, побагровел и стал упрекать единорога:
      — Вот учите ребенка всяким глупостям, она у вас и растет как не пойми что. А ведь вы — Древний, мудрое существо с огромным жизненным опытом. Зачем вы вбиваете в ее голову эту чушь?
      Индрик благостно улыбался, поощряя взглядом Велия, дескать, давай, давай, я тебя очень внимательно слушаю, очень мне нравится это твое «Древний», «мудрый», можешь ведь, когда хочешь. И пока они спорили о том, какой мне быть и как меня воспитывать, я практически все придумала. Поэтому, добравшись до Школы, первым делом нашла нашу комендантшу, а уж та, вдохновившись, развила бурную деятельность, для начала вломившись в кабинет директора с воплем:
      — Я согласная!
      — На что? — уставился на нее поверх очков восседающий за столом Феофилакт Транквиллинович. Я втайне подозревала, что именно в этой позе, вперив взгляд в бесконечность, он и проводит все свое свободное время, поскольку ни разу за два года не застала его сонным или поливающим цветочки, или хотя бы поправляющим свою мантию перед зеркалом. Нет, он всегда фундаментально восседал за столом с таким выражением лица, словно заранее знал, кто стоит за дверью.
      — Я согласная на все, — сказала овечка. — Но требую десять процентов от дохода плюс харчи, а еще вот у меня приблизительный набросочек.
      Я несмело протянула директору листок, тот стал внимательно его читать:
      — Шесть баечников, четыре блазня, охрана (Гомункул и Зоря), телепат, черный вежский архон, шатер ста шагов в длину, билеты, ель пушистая средняя, домик в локоть высотой резного хрусталя, орешки грецкие с начинкой из изумрудов… — Он оторвал глаза от списка. — Зачем это?
      — Орешки? — спросила уже поставившая на стол копытца овечка и завопила на весь кабинет: — Зоря, подай сюда артиста!
      Зоря робко приоткрыл дверь и протиснулся бочком, держа в вытянутой руке бельчонка, наряженного в сарафан и кокошник. Зверь заходился диким ором, бессильно молотя в воздухе лапками: