– Я согласна, – заключила Ретанкур.

– Пусть будет так, – одобрил Адамберг.

– Он? – процедил Ноэль. – Он же Новичок, черт побери.

– У него за плечами одиннадцать лет службы, – возразила Ретанкур.

– Я против, – Ноэль повысил голос. – Этот парень вас не прикроет, комиссар, – и не больно-то ему и хотелось.

Верно подмечено, подумал Адамберг.

– Все, хватит, что решили, то решили, – отрезал он.

Данглар озабоченно наблюдал за этой сценой, не прекращая шлифовать пилочкой ногти и отмечая исподволь градус ярости Ноэля. Лейтенант резким движением застегнул молнию на кожаной куртке – верный признак того, что он готовится перейти в наступление.

– Ваше дело, комиссар, – усмехнулся он в лучах зеленого света. – Но для схватки с этим зверем вам понадобится тигр. И насколько мне известно, – добавил он, указав подбородком на разноцветную шевелюру Новичка, – не все то тигр, что пестрит.

«Удар под дых», – успел подумать Данглар, прежде чем Вейренк вскочил и, побледнев, развернулся к Ноэлю. Но тут же снова рухнул на стул, словно обессилев. Адамберг прочел на лице Новичка такую муку, что комок чистой ярости скрутился у него в желудке, отбросив далеко в сторону войну двух долин. Адамберг редко выходил из себя, но если это случалось, он был по-настоящему опасен, о чем прекрасно знал Данглар, поэтому он тоже встал и, соблюдая все меры предосторожности, быстро обошел стол. Адамберг сдернул Ноэля со стула и, упершись кулаком ему в грудь, начал медленно выпихивать его наружу. Вейренк, машинально положив руку на свои проклятые волосы, не шелохнулся и даже не удостоил их взглядом. Он ощущал только молчаливую поддержку Ретанкур и Элен Фруасси, сидевших по бокам от него. С тех пор как он себя помнил – не считая хаотических влюбленностей, – женщины никогда ничего плохого ему не делали. Не было ни оскорблений, ни даже невинных усмешек. С восьми лет он держался женщин, у него никогда не водилось друзей мужского пола. Вейренк не умел и не любил общаться с мужчинами.

Адамберг вернулся в кафе один минут шесть спустя. Он был по-прежнему напряжен, и лицо его излучало странный приглушенный свет, чем-то напоминавший причудливые отблески витражей.

– Где он? – осторожно спросил Мордан.

– Далеко, с чайками. Надеюсь, он не скоро вернется из полета.

– Он ведь уже был в отпуске, – возразил Эсталер.

Это серьезное замечание произвело на всех умиротворяющее действие – словно в накуренной комнате открыли форточку, выкрашенную желтой краской.

– Ну отдохнет еще немного, – смягчился Адамберг. – Ладно, разбиваемся на группы, – сказал он, взглянув на часы. – Зайдите в контору за фотографиями медсестры. Командует парадом Данглар.

– А вы? – спросил Ламар.

– Я возглавлю войско. Вместе с Вейренком.

Адамберг не мог до конца разобраться в создавшейся парадоксальной ситуации, равно как и Вейренк, который был даже не в состоянии продекламировать пару строк, чтобы прийти в себя. Вейренк прикрывал комиссара, а комиссар защищал Вейренка, хотя ни тот, ни другой вовсе не стремились к подобным расшаркиваниям. Провокации чреваты нежелательными последствиями, подумал Адамберг.

Комиссар и лейтенант два часа бродили по рынку, умудрившись не обменяться ни единым словом. Расспросами в основном занимался Вейренк, пока Адамберг вяло высматривал то – не знаю что. Уже смеркалось, когда он предложил сделать привал, молча указав на брошенный кем-то деревянный ящик. Они сели на противоположные края ящика, как можно дальше друг от друга. Вейренк закурил, и облачко дыма заполнило собой паузу.

– Нелегкое сотрудничество, – заметил Адамберг, положив подбородок на сжатый кулак.

– Нелегкое, – подтвердил Вейренк.

– Вы правы, лейтенант, виноваты именно боги. Они киряют и забавляются от нечего делать, а мы как дураки мешаемся у них под ногами. Мы с вами. А они и рады спутать нам все карты.

– Вы не обязаны заниматься оперативной работой. Почему вы не вернулись в Контору?

– Потому что мне нужен экран для камина.

– А. У вас есть камин?

– Есть. Том скоро пойдет. Экран мне просто необходим.

– Один какой-то я заметил в Колесном ряду. Если повезет, мы успеем до закрытия.

– Что ж вы раньше молчали?

Через полчаса Адамберг и Вейренк шли назад в темноте, еле удерживая вдвоем тяжеленный старинный экран для камина. Пока Вейренк торговался, Адамберг проверял устойчивость экрана.

– Хорошая вещь, – сказал Вейренк, ставя его возле машины. – Красиво, прочно, недорого.

– Хорошая, – согласился Адамберг. – Поднимите эту вещь на заднее сиденье, а я втащу ее с другой стороны.

Адамберг сел за руль, Вейренк – рядом, пристегнув ремень безопасности.

– Курить можно?

– Курите, – разрешил Адамберг, трогаясь с места. – Я сам долго курил. В Кальдезе все ребята тайком покуривали. Полагаю, что у вас в Лобазаке тоже.

Вейренк открыл окно.

– Почему вы говорите – в Лобазаке?

– Ну вы же там жили, в двух километрах от виноградника Вейренк де Бильк.

Адамберг вел машину спокойно, аккуратно вписываясь в повороты.

– Ну и что?

– А то, что напали на вас именно в Лобазаке. А не на винограднике. Зачем вы врете, Вейренк?

– Я не вру, комиссар. Это случилось на винограднике.

– Это случилось в Лобазаке. На Верхнем лугу, за часовней.

– На кого напали – на вас или все-таки на меня?

– На вас.

– Тогда мне лучше знать. Если я говорю, что дело было на винограднике, значит – на винограднике.

Адамберг остановился на красный свет и взглянул на коллегу. Вейренк говорил искренно, без всякого сомнения.

– Нет, Вейренк, – сказал он, трогаясь, – дело было в Лобазаке, на Верхнем лугу. Туда пришли пятеро парней из долины Гава.

– Пятеро подонков из Кальдеза.

– Разумеется. Но ноги их не было на винограднике. Они пришли на Верхний луг.

– Нет.

– Да. Стрелку назначили в часовне Камалеса. Там они на вас и набросились.

– Не понимаю, чего вы добиваетесь, – проворчал Вейренк. – Дело было на винограднике, я потерял сознание, отец забрал меня оттуда и отвез в больницу в По.

– Это было за три месяца до того. В тот день, когда вы не удержали кобылу и угодили ей под копыта. У вас была сломана голень, отец подобрал вас на винограднике и отвез в По. Кобылу продали.

– Не может быть, – прошептал Вейренк. – Откуда вы знаете?

– Разве вы не были в курсе всего, что происходит в Кальдезе? Вы в Лобазаке не слышали о том, как Рене упал с крыши и чудом выжил? Как сгорела бакалейная лавка, не слышали?

– Слышал, конечно.

– Ну вот видите.

– Это было на винограднике, черт побери.

– Нет, Вейренк. Сначала ускакала кобыла, а потом уже на вас напала шпана из Кальдеза. Вы падали в обморок два раза с интервалом в три месяца. Вас дважды отвозили в больницу По. У вас один кадр наехал на другой. Посттравматическое расстройство, как сказала бы наша Ариана.

Вейренк отстегнул ремень и наклонился вперед, упершись локтями в колени. Машина медленно въезжала в пробку.

– Нет, я все-таки не понимаю, к чему вы клоните.

– Что вы делали на винограднике, когда появились те парни?

– Я должен был посмотреть, в каком состоянии гроздья, ночью была сильная гроза.

– Это просто невозможно. Потому что дело было в феврале, и виноград уже собрали. История с кобылой произошла в ноябре, и вы должны были проверить гроздья для позднего сбора.

– Нет, – упорствовал Вейренк. – Да и зачем все это? Какая разница, где что произошло – на виноградниках или на Верхнем лугу в Лобазаке? Они же напали на меня, не так ли?

– Так.

– Раскроили голову железкой и вспороли осколком живот?

– Да.

– Так что?

– А то, что вы многого не помните.

– Рожи их я помню прекрасно, тут уж вы меня не собьете.

– А я вас и не сбиваю, Вейренк. Рожи помните, а все остальное не очень. Подумайте, мы как-нибудь к этому вернемся.

– Высадите меня, – сказал Вейренк бесцветным голосом. – Я дойду пешком.

– Это ни к чему. Нам придется полгода работать вместе, вы сами напросились. Мы можем не опасаться друг друга, между нами каминный экран. Это надежная защита.

Адамберг усмехнулся. Зазвонил его мобильник, прервав войну двух долин, и он протянул его Вейренку.

– Это Данглар. Ответьте и приложите трубку мне к уху.

Данглар кратко сообщил Адамбергу, что расспросы трех групп ничего не дали. Диалу и Пайку не видели в обществе женщины – ни старой, ни молодой.

– А что у Ретанкур?

– Тоже не очень. Дом заброшен, в прошлом месяце там лопнула канализационная труба, и на полу стоял десятисантиметровый слой воды.

– Никакой одежды она не обнаружила?

– Пока ничего.

– Ну, это вы могли мне и завтра сообщить, капитан.

– Я по поводу Бине звоню. Вы ему срочно нужны, он уже три раза звонил в Контору.

– Кто такой Бине?

– Вы его не знаете?

– Понятия не имею.

– А он вас знает, и даже очень близко. Он должен поговорить с вами лично и как можно скорее. Он говорит, что должен сообщить что-то страшно важное. Судя по его настойчивости, это в самом деле серьезно.

Адамберг недоуменно взглянул на Вейренка и знаком попросил его записать телефон.

– Наберите мне этого Бине.

Вейренк набрал номер и приложил трубку к уху комиссара. Они как раз выезжали из пробки.

– Бине?

– Тебя днем с огнем не найдешь, Беарнец.

Звучный голос заполнил салон машины, и Вейренк удивленно вскинул брови.

– Это вас, Вейренк? – тихо спросил Адамберг.

– Понятия не имею, кто это, – прошептал тот, помотав головой.

Комиссар нахмурился:

– Вы кто такой, Бине?

– Бине, Робер Бине. Ты что, не помнишь, черт возьми?

– Нет, прошу прощения.

– Черт. Кафе в Аронкуре.

– Все, Робер, дошло. Как ты нашел мою фамилию?

– В гостинице «Петух», это Анжельбер сообразил. Он решил, что надо побыстрее все тебе рассказать. И мы тоже так решили. Разве что тебе это неинтересно, – внезапно напрягся он.

Отход на заранее подготовленные позиции – нормандец мгновенно свернулся, как улитка, которую тронули за рожки.

– Напротив, Робер. Что случилось?

– Тут еще один обнаружился. И раз ты допер, что дело пахнет керосином, мы решили, что ты должен знать.

– Еще один кто?

– Его убили тем же способом в лесу Шан-де-Вигорнь, рядом со старыми железнодорожными путями.

Олень, черт побери. Робер в срочном порядке разыскивал его в Париже из-за оленя. Адамберг устало вздохнул, не упуская из виду плотное движение на дороге и свет фар, размытый дождем. Ему не хотелось огорчать ни Робера, ни собрание мужей, которые так радушно приняли его в тот вечер, когда он сопровождал Камиллу и чувствовал себя не в своей тарелке. Но ночи его были коротки. Ему хотелось есть и спать, и все. Он въехал в арку уголовного розыска и молча кивнул Вейренку, показывая, что ничего важного нет и он может идти домой. Но Вейренк, слишком глубоко увязнув в своих тревожных мыслях, даже не двинулся с места.

– Давай подробности, Робер, – машинально сказал Адамберг, паркуясь во дворе. – Я записываю, – добавил он, даже не собираясь доставать ручку.

– Ну я ж сказал. Его распотрошили, настоящая мясорубка.

– Анжельбер что говорит?

– Ты же знаешь, у Анжельбера свое мнение по этому поводу. Он считает, что это молодой человек, который с возрастом испортился. Плохо то, что этот парень дошел до нас из Бретийи. Анжельбер уже не уверен, что это псих из Парижа. Он говорит, что, может, это псих из Нормандии.

– А сердце? – спросил Адамберг, и Вейренк нахмурился.

– Вынуто, отброшено в сторону, искромсано. Все то же самое, говорю тебе. Только этот был с десятью отростками. Освальд не согласен. Он говорит, что девять. Не то чтобы он считать не умел, Освальд наш, но его хлебом не корми, дай поспорить. Ты этим займешься?

– Обещаю, Робер, – соврал Адамберг.

– Приедешь? Ждем тебя на ужин. Ты на чем? За полтора часа доберешься.

– Сейчас не могу, у меня тут двойное убийство.

– У нас тоже, Беарнец. Если уж это не двойное убийство, то не знаю, чего тебе еще нужно.

– Ты предупредил жандармерию?

– Жандармам начхать на это. Тупые индюки. Им жопу лень поднять.

– А ты там был?

– На этот раз да. Шан-де-Вигорнь – это наши края, понимаешь.

– Так девять или десять?

– Десять, конечно. Освальд чушь порет, делает вид, что умнее всех. Его мать родом из Оппортюн, это в двух шагах от того места, где оленя нашли. Вот он нос и задирает. Короче, ты едешь с нами выпить или не едешь с нами выпить? Хватит трепаться.

Адамберг судорожно соображал, как выпутаться из создавшейся ситуации, что было неочевидно, поскольку Робер приравнивал двух зарезанных оленей к двум убитым парням. Что касается упрямства, то тут нормандцы – эти, во всяком случае, – ничем не уступали беарнцам, по крайней мере некоторым, родом из долин Гава и Оссо.

– Не могу, Робер, у меня тут тень.

– У Освальда тоже тень. Что не мешает ему выпивать.

– Что у него? У Освальда?

– Тень, говорю тебе. На кладбище Оппортюн-ла-От. Вообще-то ее видел его племянник, больше месяца тому назад. Он нам все уши прожужжал со своей тенью.

– Дай мне Освальда.

– Не могу, он ушел. Но если ты приедешь, он вернется. Он тоже хочет тебя видеть.

– Зачем?

– Затем, что его сестра просила с тобой поговорить из-за этого привидения на кладбище. Вообще-то она права, потому что жандармы из Эвре – тупые индюки.

– Какого такого привидения, Робер?

– Ты многого от меня хочешь, Беарнец.

Адамберг взглянул на часы Не было еще и семи.

– Посмотрю, что я смогу сделать, Робер.

Комиссар задумчиво сунул телефон в карман. Вейренк сидел и ждал.

– Что-то срочное?

Адамберг прижался головой к стеклу.

– Ничего срочного.

– Он сказал, что кого-то разрезали и искромсали сердце.

– Оленя, лейтенант. У них там кто-то так развлекается – оленей кромсает, и они себе места не находят.

– Браконьер?

– Да нет, убийца оленей. У них там в Нормандии тоже есть тень.

– Нас это касается?

– Совсем не касается.

– Так зачем вы туда едете?

– Никуда я не еду, Вейренк. Мне до этого дела нет.

– Я так понял, что вы собираетесь поехать.

– Я слишком устал, и мне это неинтересно, – сказал Адамберг, открывая дверцу. – Того и гляди разобью машину и сам разобьюсь заодно. Перезвоню Роберу позже.

Они хлопнули дверцами, Адамберг повернул ключ. Пройдя сто метров, они расстались перед «Философским кафе».

– Если хотите, – сказал Вейренк, – я сяду за руль, а вы поспите. Мы обернемся за несколько часов.

Адамберг тупо посмотрел на ключи от машины, которые все еще держал в руке.