Вечность на двоих

– Хорошо. Лучше, чем вы, во всяком случае, – добавил Вейренк, потрясенный измученным видом комиссара. – Что случилось?

– Она пропала. Виолетта. Три дня назад или пять. Ее нигде нет, она не подавала признаков жизни. Это не добровольный отъезд, все ее вещи на месте. Она ушла в одном пиджаке и с рюкзачком.

– Темно-синим.

– Да. Беттина сказала, что вы курили с ней в пятницу после обеда. Виолетта говорила, что должна к кому-то зайти и поэтому уйдет с работы пораньше.

Вейренк нахмурился:

– Она сказала, что должна к кому-то зайти? Сказала мне? Я ее друзей не знаю.

– Она вам это сказала, а потом вы пошли в Зал соборов. Вспоминайте, лейтенант, возможно, вы последним видели ее. Вы курили.

– Да, – сказал Вейренк, подняв руку. – Она обещала доктору Ромену, что зайдет к нему. Она сказала, что навещает его почти каждую неделю. Пытается его развлечь. Держит в курсе всех расследований и приносит ему снимки, чтобы он чувствовал себя хоть немного при деле.

– Какие снимки?

– Трупов, комиссар. Вот что она ему приносила.

– Ладно, Вейренк, я понял.

– Вы разочарованы.

– Я все-таки заеду к Ромену. Хотя он в полной отключке. Если там и было что увидеть и услышать, он бы отреагировал последним.

Адамберг посидел еще немного, без движения, утопая в мягком больничном кресле. Когда вошла медсестра, неся на подносе ужин, Вейренк прижал палец к губам. Комиссар спал вот уже час.

– Мы его не будим? – прошептала медсестра.

– Он бы и пяти минут на ногах не продержался, дадим ему еще часика два.

Вейренк позвонил в Контору, изучая содержимое подноса.

– Кто говорит? – спросил он.

– Гардон, – отозвался бригадир. – Это вы, Вейренк?

– Данглара там нет?

– Есть, но не годен к употреблению. У нас Ретанкур исчезла.

– Я в курсе. Мне нужен номер доктора Ромена.

– Сейчас дам. Мы хотим вас завтра навестить. Вам что-нибудь нужно?

– Пожрать, бригадир.

– Отлично, как раз Фруасси к вам и собирается.

Хоть одна приятная новость, подумал Вейренк, набирая доктора. Тот ответил ему безразличным голосом. Вейренк его не знал, но отключка была налицо.

– Комиссар Адамберг зайдет к вам в девять часов, доктор. Он попросил меня вас предупредить.

– Понятно, – сказал Ромен, которому, судя по всему, было решительно наплевать.

Адамберг открыл глаза в начале девятого.

– Черт, – сказал он, – почему вы меня не разбудили?

– Даже Ретанкур не стала бы вас будить. Известно каждому: кто спит – тот победитель.

XLIV

Доктор Ромен дотащился до двери, открыл ее и так же, еле передвигая ноги, словно на лыжах ступал по ровному месту, поплелся обратно к креслу.

– Только не спрашивай, как у меня дела, я от этого зверею. Выпить хочешь?

– Кофе.

– Свари его себе сам, у меня сил нет.

– Ты посидишь со мной на кухне?

Ромен вздохнул и поскользил к кухонному стулу.

– Будешь кофе? – спросил Адамберг.

– Сколько угодно, спать двадцать часов в сутки мне это все равно не помешает. Не слабо, да? Даже соскучиться не успеваю, старик.

– Ты как лев. Знаешь, что львы спят по двадцать часов в сутки?

– У них тоже прострация?

– Нет, это от природы. Что не мешает им быть царями зверей.

– Я – свергнутый царь, Адамберг. Мой трон заняли.

– У меня не было выбора.

– Не было. – Ромен закрыл глаза.

– Лекарства не помогают? – спросил Адамберг, взглянув на кучу упаковок на стуле.

– Это все стимулирующие препараты. Они меня приводят в чувство минут на пятнадцать, я еле успеваю сообразить, какой сегодня день. Какой сегодня день?

Врач еле ворочал языком, растягивал гласные, словно палка, засунутая в колесо, тормозила его речь.

– Сегодня четверг. А в пятницу вечером, шесть дней назад, к тебе заходила Виолетта Ретанкур. Помнишь?

– Я еще разума не лишился, только энергии. И вкуса к жизни.

– Но ведь то, что приносит Ретанкур, доставляет тебе удовольствие. Снимки трупов.

– Ты прав, – улыбнулся Ромен. – Она очень ко мне внимательна.

– Она знает, чем тебя порадовать, – сказал Адамберг, пододвигая ему плошку с кофе.

– У тебя измученный вид, старик, – поставил диагноз Ромен. – Физическое и психическое истощение.

– У тебя по-прежнему глаз – алмаз. Я тут увяз с одним жутким делом – за мной по пятам следует тень, в моем доме живет монахиня, а новый лейтенант спит и видит, как бы со мной покончить. Я всю ночь спасал его от разборки, еле спас. На следующий день оказалось, что пропала Ретанкур.

– Может, проспала, как и я?

– Она исчезла.

– Я понял, старик.

– Что-нибудь она тебе говорила в ту пятницу? Что-нибудь, что могло бы нам помочь? Она поделилась с тобой какой-то проблемой?

– Никакой. Не знаю, существует ли проблема, которая могла бы встревожить Ретанкур, и чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что ей надо было заняться моей прострацией и истомой, вместе взятыми. Нет, старик, мы говорили о работе. Ну, делали вид, что… В любом случае минут через сорок пять максимум я начинаю клевать носом.

– Она медсестру не упоминала? Ангела смерти?

– Да, она мне все рассказала, в том числе об осквернении могил. Она же часто приходит, знаешь. Золото, а не девочка. Она мне даже оставила фотографии, чтобы было чем заняться при случае.

Ромен вяло потянулся к груде барахла, загромождавшего кухонный стол, вытащил из нее пачку цветных снимков большого формата и подтолкнул ее к Адамбергу. Лица Пайки и Диалы, раны на горле, следы от укола на руках… Взглянув на фотографии трупов из Монружа и Оппортюн, Адамберг скривился и положил их в низ стопки.

– Качественная работа, как видишь. Ретанкур меня балует. Ну ты и вляпался, – добавил врач, похлопав по пачке фотографий.

– Догадываюсь, Ромен.

– Нет ничего сложнее, чем поймать методичных психопатов, пока ты не уловишь, что у них на уме. А поскольку у них ум психопатов, тебе мало не покажется.

– Ты так и сказал Ретанкур? Ты ее отговаривал?

– Я бы не рискнул ее отговаривать.

Комиссар заметил, как запорхали веки доктора, и тут же подлил ему кофе.

– Достань мне парочку капсул из желто-красной коробки.

Адамберг выдавил две капсулы ему на ладонь, и Ромен проглотил обе разом.

– Так, – сказал Ромен. – На чем мы остановились?

– На том, что ты сказал Ретанкур, когда видел ее в последний раз.

– То же, что и тебе. Убийца, которую ты ищешь, – настоящая психопатка, крайне опасная.

– Ты согласен с тем, что это женщина?

– Разумеется. Ариана – чемпионка в своем деле. Можешь ей верить с закрытыми глазами.

– Я знаю, что на уме у этой психопатки, Ромен. Она стремится к абсолютной власти, божественному могуществу и вечной жизни. Ретанкур тебе не говорила?

– Да, она мне прочла старинный рецепт. Это оно и есть, – Ромен снова похлопал по стопке снимков. – Живая сила дев, ты попал в точку.

– «Живая сила дев», – прошептал Адамберг. – Она не могла тебе об этом сказать, это единственное, чего мы не поняли.

– Ты не понял? – спросил Ромен, ошеломленно глядя на него, – казалось, он понемногу приходит в себя, по мере того как работа вновь захватывала его. – Так это ж ясно, как день в твоих горах.

– Оставь мои горы в покое, умоляю тебя. И расскажи мне о живой силе.

– Да что же это может быть, дурья башка? Живая сила – это то, что остается живым после смерти, то, что бросает вызов смерти и даже старости. Волосы, черт побери. Когда мы взрослеем и все процессы постепенно замирают, единственное, что продолжает расти, новенькое, как с иголочки, – это волосы.

– Если только они не выпадают.

– У женщин не выпадают, приди в себя. Волосы или ногти. В любом случае это одно и то же – кератин. Твоя «живая сила дев», или девственниц, – это их волосы. Потому что в могиле только они сопротивляются смерти. Это антисмерть, противосмерть, противоядие. Подумаешь, сложности. Ты меня слушаешь, Адамберг, или ты впал в прострацию?

– Я тебя слушаю, – сказал пораженный Адамберг. – Здорово, Ромен, а главное, очень похоже на правду.

– Похоже? Ты что, издеваешься? Так оно и есть. Посмотри снимки, черт возьми.

Ромен схватил стопку фотографий, но вдруг широко зевнул и потер глаза.

– Намочи полотенце под холодной водой и разотри мне голову.

– Твое полотенце страшно взять в руки.

– Плевать. Давай пошевеливайся.

Адамберг повиновался и изо всех сил, словно лошадь драил, растер ему голову мокрым полотенцем. У Ромена даже лицо побагровело.

– Ну что, лучше?

– Сойдет. Налей мне остатки кофе. И передай тот снимок.

– Какой?

– Первой женщины, Элизабет Шатель. Возьми у меня на столе лупу.

Адамберг положил перед Роменом лупу и жуткий снимок.

– Вот, – сказал тот, указывая на правый висок Элизабет. – Ей отрезали несколько прядей.

– Ты уверен?

– На все сто.

– «Живая сила дев», – повторил Адамберг, вглядываясь в фотографию. – Эта психопатка убила их, чтобы отрезать прядь волос.

– Которым удалось устоять перед лицом смерти. С правого виска, посмотри. Ты текст помнишь?

– «…с живой силой дев, одесную извлеченной, трижды приготовленных в равном количестве».

–  Одесную – справа. Потому что слева, ошую, – мрак, тьма. А справа – свет. Правая рука правит жизнью. Догоняешь, старик?

Адамберг молча кивнул.

– Ариана упоминала а волосах, – сказал он.

– Говорят, она тебе нравится.

– Кто тебе сказал?

– Твоя лейтенантша.

– Почему Ариана не заметила отрезанных волос?

Ромен довольно усмехнулся:

– Потому что заметить это мог только я. Ариана – чемпионка, но ее отец не был парикмахером. А мой был. Я умею отличать свежесрезанные пряди. Кончики выглядят по-другому, они четкие, прямые и не секутся. Не видишь? Вот тут.

– Нет.

– Потому что твой отец не был парикмахером.

– Нет.

– У Арианы есть еще одно извинение. Насколько я понимаю, Элизабет Шатель не особенно следила за своей внешностью. Я не ошибаюсь?

– Нет, она не красилась и не носила украшений.

– И у нее не было парикмахера. Она сама себя стригла как бог на душу положит. Когда волосы падали ей на глаза, она брала ножницы, раз – и готово. Получается нечто весьма сумбурное, видишь? Длинные, короткие и средние пряди вперемешку. Ариана просто не могла вычленить в этом творческом беспорядке волосы, срезанные недавно.

– Мы работали в свете прожекторов.

– Тем более. А на Паскалине вообще ничего не видно.

– Ты все это рассказал Ретанкур в пятницу?

– Конечно.

– И что она ответила?

– Ничего. Задумалась, совсем как ты. Вряд ли это что-то изменит.

– Зато теперь мы знаем, почему она раскапывает могилы. И почему ей надо убить третью девственницу.

– И ты в это веришь?

– Да. «Трижды». Это число женщин.

– Возможно. А ты нашел третью?

– Нет.

– Тогда ищи женщину с красивыми волосами. У Элизабет и Паскалины волосы были отменного качества. Проводи меня до постели, старик. Я больше не могу.

– Извини, – сказал Адамберг, быстро вставая.

– Ничего страшного. Но раз уж ты копаешься в старинных снадобьях, поищи мне что-нибудь от прострации.

– Обещаю, – сказал Адамберг, провожая Ромена в спальню.

Ромен обернулся, заинтригованный тоном Адамберга:

– Ты серьезно?

– Да, можешь на меня положиться.

XLV

Исчезновение Ретанкур, ночной кофе у Ромена, нежное слияние Камиллы и Вейренка, живая сила дев и свирепая морда Ролана не давали Адамбергу спать. Он то вздрагивал, то забывался, и тогда ему снилось, что козлик – только какой, рыжий или черный? – упал с горы и разбился. Когда комиссар проснулся, его ломило и мутило. Неформальный коллоквиум или, скорее, что-то вроде похоронной церемонии началось в Конторе спонтанно, с самого утра. Полицейские понуро сидели на стульях, погрузившись в общую для всех тревогу.

– Никто из нас этого прямо не сказал, – начал Адамберг, – но мы все поняли. Ретанкур не заблудилась, не потеряла память, не попала в больницу. Она в руках психопатки. Она вышла от Ромена, узнав то, чего мы не знали, а именно, что «живая сила дев» – это волосы девственниц и что убийца раскапывала могилы, чтобы отрезать у покойниц кусочек материи, не подверженной тлению. «Одесную», с правой стороны, более положительной, чем левая. После этого Ретанкур никто не видел. Можно предположить, что, выйдя от Ромена, она о чем-то догадалась, и это что-то привело ее прямиком к убийце. Либо настолько встревожило ангела смерти, что она решила ее уничтожить.

Адамберг предпочел слово «уничтожить», более уклончивое и оптимистичное, чем глагол «убить». Но сам он не питал никаких иллюзий относительно намерений медсестры.

– Благодаря этой «живой силе», и только ей, Ретанкур поняла что-то, чего мы так и не поняли, – сказал Мордан.

– Боюсь, что да. Куда она пошла и чем она нарушила покой преступницы?

– Единственный выход – сообразить, о чем она догадалась, – сказал Меркаде, потирая лоб.

Воцарилось беспомощное молчание, некоторые с надеждой посмотрели на Адамберга.

– Я не Ретанкур, – сказал он, покачав головой. – Ни я, ни вы не можем мыслить, как она. Ни под гипнозом, ни в каталепсии, ни в коме мы с ней не сольемся.

При мысли о «слиянии» Адамберг вспомнил Квебек, где произошло его спасительное воссоединение с внушительным телом Ретанкур. И он вздрогнул от горя. Ретанкур, его дерево, надежда и опора. Он потерял свою опору. Адамберг вдруг поднял голову и посмотрел на неподвижно сидевших сотрудников.

– Я не прав, – сказал он. – Кое-кто из нас может с ней слиться. И даже узнать, где она.

Он встал, еще не до конца в себе уверенный, но лицо его уже озарилось далеким светом.

– Кот, – сказал он. – Где кот?

– За ксероксом, – сказал Жюстен.

– Пошевеливайтесь, – сказал Адамберг взволнованно, переходя от стула к стулу и встряхивая каждого, словно будил солдат изможденной армии. – Мы идиоты, и я идиот. Пушок приведет нас к Ретанкур.

– Пушок? – удивился Керноркян. – Это просто апатичная тряпка.

– Пушок, – встал на защиту кота Адамберг, – апатичная тряпка, влюбленная в Ретанкур. Он спит и видит, как ее найти. Пушок – животное. С ноздрями, усами, мозгами размером с абрикос и ста тысячами запахов в памяти.

– Сто тысяч? – скептически прошептал Ламар. – В башке Пушка записано сто тысяч запахов?

– Именно. И если из них останется всего один, то это будет запах Ретанкур.

– Вот кот, – сказал Жюстен, и все сникли при виде зверя, висевшего бессмысленным куском шерсти на руке лейтенанта.

Но Адамберг, на дикой скорости ходивший туда-сюда по Залу соборов, не отказался от своей идеи и ринулся в бой.

– Фруасси, прикрепите передатчик коту на шею. Вы еще не сдали оборудование?

– Нет, комиссар.

– Тогда быстрее. Одна нога здесь, другая там. Жюстен, настройте на его частоту две машины и два мотоцикла. Мордан, предупредите префектуру, пусть пришлют в наш двор вертолет со всей необходимой начинкой. Вуазне и Морель, уберите машины, чтобы он мог приземлиться. С нами поедет врач и «скорая помощь».

Адамберг взглянул на часы.

– Мы должны выехать через час. Я, Данглар и Фруасси – на вертолете. Две бригады на машинах – Керноркян с Морданом, Жюстен с Вуазне. Возьмите с собой поесть, мы не будем останавливаться по дороге. Ламар и Эсталер поедут на мотоциклах. Где Эсталер?

– Наверху, – Ламар показал на потолок.

– Спустите его, – сказал Адамберг, как будто речь шла о чемодане.

Инстинктивное возбуждение, сотканное из бесконечных всплесков тревоги, кратких приказов и нервных окриков, сливалось с топотом множества ног по лестнице, превращая Контору в поле битвы накануне решающего приступа. Дыхание, сопение и шумные перебежки с места на место заглушались звуком моторов – из просторного двора понемногу выводили четырнадцать машин, чтобы расчистить площадку для вертолета. Одна из ступенек на повороте старой деревянной лестницы, ведущей на второй этаж, была на два сантиметра короче остальных. Эта аномалия повлекла за собой бессчетное число падений на начальном этапе жизни Конторы, но все мало-помалу к ней приспособились. Но в это утро Морель и Керноркян, захваченные водоворотом всеобщей суеты, умудрились все-таки споткнуться.

– Что они там творят? – спросил Адамберг, заслышав грохот наверху.

– Разбиваются на лестнице, – сказал Мордан. – Вертолет сядет через сорок пять минут. Эсталер спускается.

– Он поел?

– У него со вчерашнего дня крошки во рту не было. Он ночевал здесь.

– Покормите его. Возьмите что-нибудь в шкафу Фруасси.

– Зачем вам Эсталер?

– Потому что он эксперт по Ретанкур, почти как кот.

– Эсталер сам сказал, – подтвердил Данглар. – Что она что-то искала. Что-то интеллектуальное.

Молодой бригадир нетвердым шагом приближался к ним. Адамберг положил ему руку на плечо.

– Она мертва, – сказал Эсталер безжизненным голосом. – По идее она уже мертва.

– По идее – да. Но Виолетта следует только своим собственным идеям.

– Но она же смертна.

Адамберг закусил губу.

– Зачем нам вертолет? – спросил Эсталер.

– Потому что Пушок пойдет не по автострадам, а по домам и дворам, дорогам, полям и лесам. На машинах мы за ним не угонимся.

– Она далеко, – сказал Эсталер. – Я ее больше не чувствую. Пушок не сможет преодолеть такое расстояние. У него нет мускулов, он сдохнет по дороге.

– Пойдите съешьте что-нибудь, бригадир. Вы в силах сесть на мотоцикл?

– Да.

– Хорошо. Накормите заодно кота. До отвала.

– Есть еще одна возможность, – продолжал Эсталер таким же бесцветным голосом. – Возможно, Виолетта ничего не поняла. Возможно, психопатка похитила ее не для того, чтобы заткнуть ей рот.

– А зачем тогда?

– Я думаю, она девственница, – пробормотал бригадир.

– Я тоже так думаю, Эсталер.

– Ей тридцать пять лет, и она родилась в Нормандии. И у нее красивые волосы. Я думаю, она может быть третьей девой.

– Почему именно она? – спросил Адамберг, понимая, каким будет ответ.

– Чтобы нас наказать. Захватив Виолетту, убийца получает…

Эсталер запнулся и опустил голову.

– …необходимый ей материал, – закончил за него Адамберг. – И одновременно наносит нам удар в самое сердце.

Морель, растирая ушибленное при падении колено, первым заткнул уши при появлении вертолета над крышей уголовного розыска. Полицейские прилипли к окнам, прижав пальцы к вискам и не спуская глаз с огромного сизого агрегата, который медленно приземлялся во дворе. Данглар подошел к комиссару.

– Я предпочитаю ехать на машине, – сказал он смущенно. – В вертолете я вам вряд ли пригожусь, меня будет мутить. Я и лифты-то с трудом переношу.

– Поменяйтесь с Морданом. Все готовы?

– Да. Морель ждет, когда вы прикажете выпустить кота.

– А если он выйдет просто пописать на угол? – предположил Жюстен. – Это вполне в его духе.

– Ретанкур тоже в его духе, – убежденно сказал Адамберг.

– Очень извиняюсь, – поколебавшись, вступил Вуазне, – но если Ретанкур умерла, кот все равно найдет ее по запаху?

Адамберг сжал кулаки.

– Очень извиняюсь, – повторил Вуазне. – Но это важно.

– Одежда же останется, Жюстен.

– Вуазне, – машинально поправил его Вуазне.

– Одежда еще долго будет хранить ее запах.

– Да, правда.

– Может, она и есть третья девственница. Может, ее за этим у нас и забрали.

– Я думал об этом. В таком случае, – помолчав, добавил Вуазне, – вы можете прекратить поиски в Верхней Нормандии.

– Я уже прекратил.

К Адамбергу присоединились Мордан и Фруасси в полной боевой готовности. У Мореля на руке висел Пушок.

– Фруасси, а он не попортит передатчик своими когтями?

– Нет, я это предусмотрела.

– Морель, будьте готовы. Как только вертолет поднимется в воздух, выпускайте кота. Как только кот пустится в путь, дайте отмашку машинам.

Морель посмотрел вслед коллегам, пригнувшимся под лопастями винтов. Вертолет, покачиваясь, оторвался от земли. Морель опустил Пушка, чтобы заткнуть уши, и зверь тут же шерстяной лужей растекся возле его ног. «Выпускайте кота», – скомандовал Адамберг, и это прозвучало как «бросайте бомбу». Скептически настроенный лейтенант поднял Пушка и отнес к выходу. То, что он нес под мышкой, мало напоминало боевой снаряд.

XLVI

Франсина никогда не вставала раньше одиннадцати утра. Она любила, проснувшись, валяться под теплым одеялом и думать, что поутру все ночные твари прячутся в норы.

Но этой ночью ее разбудил какой-то шорох, она это отчетливо помнила. Франсина откинула видавшую виды перину – ее она тоже выкинет вместе с клещами, которые наверняка завелись под желтым шелком, – и осмотрела комнату. Она тут же поняла, что случилось. Под окном валялась, рассыпавшись на мелкие кусочки, полоска цемента, которым она замазала щели. Дневной свет проникал между стеной и деревянной рамой.

Франсина подошла поближе, чтобы оценить размер катастрофы. Ей не только придется снова замазывать эту проклятую трещину, но и обдумать ситуацию. Может быть, неведомый зверь тыкался мордой в стену, пытаясь разрушить ее линию обороны и силой проникнуть в дом. Если да, то кто? Кабан?

Со слезами на глазах Франсина снова села на кровать, задрав ноги подальше от пола. Лучше всего переехать в гостиницу, пока квартира не готова. Но она прикинула и поняла, что ей это не по карману.

Франсина протерла глаза и натянула тапочки. Тридцать пять лет продержалась она на этой проклятой ферме, так что еще два месяца можно потерпеть. У нее нет выбора. Будет ждать и считать дни. «Скоро, – сказала она себе, чтобы взбодриться, – я буду уже в аптеке. А вечером, замазав щель на окне, заберусь под одеяло, выпью кофе с ромом и посмотрю фильм».

XLVII

Затаив дыхание, Адамберг сидел в вертолете, зависшем над крышей уголовного розыска. На экране четко высвечивалась красная точка – сигнал с передатчика на шее у Пушка. Только она и не думала двигаться с места.

– Черт, – сказала Фруасси сквозь зубы.

Адамберг взялся за рацию.

– Морель, вы его выпустили?

– Да. Он сидит на тротуаре. Прошел четыре метра вправо от двери и сел. Смотрит на проезжающие машины.

Адамберг уронил микрофон на колени и закусил губу.

– Он тронулся с места, – вдруг сказал пилот по имени Бастьен, толстяк, который обращался с вертолетом с легкостью пианиста-виртуоза.

Комиссар уставился на красную точку, которая действительно начала медленно двигаться.

– Он направляется в сторону проспекта Италии. Следуйте за ним, Бастьен. Морель, отправляйте машины.

В два десять вертолет поднялся над крышами Парижа, взяв направление на юг. Огромный зверь во всем повторял путь следования вялого пушистого комка, не приспособленного к жизни за пределами Конторы.

– Он забирает на юго-запад, скоро перейдет кольцевую, – сказал Бастьен. – А там страшные пробки.

«Сделай так, чтобы Пушка не раздавили, – на скорую руку и неизвестно кому помолился Адамберг, что у него уже вошло в привычку с той минуты, когда пропала его третья дева. – Чтобы он оказался настоящим зверем».

– Он пробрался, – сообщил Бастьен. – Похоже, вышел на финишную прямую. Разогнался, почти бежит.

Адамберг чуть ли не с восторгом взглянул на Мордана и Фруасси, склонившихся над ним, чтобы лучше видеть продвижение красной точки.

– Почти бежит, – повторил он, словно пытаясь убедить себя, что невероятное свершилось.

– Нет, остановился, – сказал Бастьен.

– Коты долго бежать не могут, – сообщила Фруасси. – Он иногда будет переводить дух, не более того.

– Он снова чешет на умеренной крейсерской скорости.

– На какой?

– Приблизительно два-три километра в час. Движется к Фонтене-о-Роз, особо не парится.

– Всем машинам – выезжайте на Д-77, Фонтене-о-Роз, направление на юго-запад. – Который час? – спросил Данглар, выезжая на 77-ю автостраду.

– Четверть двенадцатого, – сказал Керноркян. – Может, он просто маму ищет.

– Кто?

– Пушок.

– Взрослые кошки не узнают матерей, им плевать.

– Я хочу сказать, что Пушок идет куда глаза глядят. Может, он нас в Лапландию приведет.

– Он бежит не в ту сторону.

– Да нет, – сказал Керноркян, – я просто хотел сказать…

– Я понял, – оборвал его Данглар. – Ты просто хотел сказать, что мы не знаем, куда направляется этот проклятый кот, не знаем, ищет ли он Ретанкур, и не знаем, жива ли она. Но у нас, черт побери, нет выхода.

– Направление Со, – раздался голос Адамберга по рации. – Выезжайте на Д-67 по Д-75.

– Он замедляет ход, – сказал Бастьен, – останавливается. Отдыхает.

– Если Ретанкур в Нарбонне, – проворчал Мордан, – то еще не вечер.

– Умолкните, Мордан, – сказал Адамберг. – Мы не знаем, в Нарбонне ли она.

– Извините, – сказал Мордан. – Нервы не выдерживают.

– Я знаю, майор. Фруасси, у вас есть что-нибудь пожевать?

Она порылась в черном рюкзаке.

– Что вы предпочтете – сладкое или соленое?

– А что есть соленого?

– Паштет, – догадался Мордан.

– Я – за.

– Он все еще спит, – сказал Бастьен.

В салоне вертолета, описывавшего круги над заснувшим котом, Фруасси приготовила бутерброды с паштетом из утиной печени с зеленым перцем. Все молча принялись жевать, как можно медленнее, чтобы протянуть время. Пока есть чем заняться, надежда не умирает.

– Побежал, – сказал Бастьен.

Эсталер бездействовал, положив сжатые кулаки на руль своего мотоцикла. Он слушал указания Адамберга с ощущением, что стал участником какого-то омерзительного триллера. Только неуклонное, упорное продвижение вялого зверька помогало ему держаться. Пушок мчался к неизвестной цели, не задавая себе вопросов и не теряя присутствия духа, он продирался через бурьян, пробегал по промзонам, выгонам и железнодорожным путям. Кот приводил его в восхищение. Вот уже шесть часов они следовали за ним по пятам, продвинувшись всего на восемнадцать километров. Машины ползли еле-еле, подолгу останавливаясь на обочине, и снова ехали по направлению к точкам, указанным с вертолета, пытаясь по мере возможности не отставать от Пушка.

– Трогаемся, – сказал Адамберг. – Палезо, Д-988. Он направляется к южному фасаду Политехнического института.

– Знаний решил набраться, – сказал Данглар, поворачивая ключ в зажигании.

– У Пушка в башке шаром покати.

– Поживем – увидим, – сказал Керноркян.

– При такой скорости мы вполне можем задержаться в ближайшем бистро.

– Нет, – сказал Данглар, у которого еще гудела голова от белого вина, выпитого вчера в подвале. – Либо я ухожу в запой, либо не употребляю вообще. Я не люблю себя ограничивать. Сегодня я не пью.

– Мне кажется, Пушок тоже выпивает, – сказал Керноркян.

– Есть у него такие наклонности, – согласился Данглар. – Надо будет за ним проследить.

– Если он не сдохнет по дороге.

Данглар взглянул на щиток. Без двадцати пять. Время ползло невыносимо медленно, доводя всех до нервного срыва.

– Мы заправимся в Орсе и вернемся, – раздался голос Бастьена в переговорном устройстве.

Вертолет набрал скорость, оставив красную точку далеко позади. Адамбергу на секунду показалось, что он бросает Пушка на произвол судьбы.

В полшестого кот все еще держался на ногах, несмотря на семичасовой путь. Он неуклонно следовал на юго-запад, останавливаясь передохнуть каждые двадцать минут. Вереница машин скачкообразно следовала за ним. В четверть девятого они проехали Форж-ле-Бен по Д-97.

– Он сдохнет, – сказал Керноркян, без устали питавший дангларовский пессимизм. – У него на счетчике 35 километров.

– Заткнись. Пока что он идет вперед.

В двадцать тридцать пять, когда уже стемнело, Адамберг взялся за микрофон:

– Он остановился. Кантональная дорога К-12, между Шардоньер и Базош, в двух с половиной километрах от Форж. В чистом поле, к северу от шоссе. Вот снова двинулся. Бегает кругами.

– Сдохнет, – напомнил Керноркян.

– Черт тебя побери! – заорал Данглар.

– Колеблется, – сказал Бастьен.

– Может, он остановится на ночлег, – предположил Мордан.

– Нет, – возразил Бастьен, – он ищет. Я подлечу поближе.

Вертолет спустился на сотню метров, описывая круги вокруг замершего кота.

– Там складские помещения, – сказал Адамберг, указывая на длинные крыши из гофрированного железа.

– Автомобильная свалка, – сказала Фруасси. – Заброшенная.

Адамберг сжал пальцами колено. Фруасси молча дала ему мятную пастилку, которую комиссар взял, тоже не задавая вопросов.

– Ну, – сказал Бастьен. – Там, наверное, стаи собак бегают, вот кот и струхнул. Но мне кажется, он именно туда и собирался пойти. У меня было восемь кошек.

– Автомобильная свалка, – сообщил Адамберг машинам, – подъезжайте по К-8 к пересечению с К-6. Мы садимся.

– Поехали, – сказал Жюстен, трогаясь с места. – Общий сбор.

Не отходя от вертолета, севшего на оставленное под паром поле, Бастьен, девять полицейских и врач изучали во тьме площадку перед старым ангаром, загроможденную остовами машин, между которыми росла густая трава. Собаки заприметили чужаков и с яростным лаем приближались к ним.