Турмс бессмертный

Но обо всем этом я позабыл, пока мы плавали в финикийских водах. Было полнолуние, и мы носились по морю, как разъяренные псы Артемиды, убивая, грабя и пуская на дно корабли. Вскоре наши суда, нагруженные богатой добычей, отяжелели и сделались неповоротливыми. Финикийцы зажгли вдоль всего побережья сигнальные костры. В тяжелом бою нам удалось протаранить и потопить два финикийских сторожевых корабля, которые застигли нас врасплох в открытом море. В сражении полегло много наших людей; еще больше было раненых. Меня же словно защищал невидимый щит: я не получил ни одной царапины.

Воины стали поговаривать, что видят тени умерших, взывающие об отмщении, которые бродят ночью по нашим кораблям. Да и днем, бывало, море и воздух вокруг наших кораблей темнели без видимой причины.

Дионисий старался задобрить погибших, принося им жертвы. В остальном же счастье не отвернулось от него: море и волны почти не потрепали наши суда, и лишь после стычки со сторожевым кораблем финикийцев они дали течь, так что нам пришлось заделывать пробоины.

Но когда над горизонтом взошел тонкий серебристый серп молодого месяца, Дионисий сказал:

— Довольно искушать судьбу, тем более что у нас больше нет места для добычи. Я не так жаден, чтобы продолжать грабить, теряя подвижность кораблей. На этом наше плавание окончено, пора позаботиться о сохранении нашей жизни и добычи. Повернем же на запад, и пусть Посейдон поможет нам пересечь бескрайние морские просторы.

Дионисий оставил в живых некоторых проводников с захваченных кораблей, которым были ведомы Дальние моря, хотя не слишком доверял им: ведь у финикийцев считалось тягчайшим преступлением, если кто-то сообщал чужим сведения о морских путях, береговых знаках и ветрах. Фокейцы ликовали; Дионисий же густо намазал кровью лик, руки и ноги бога на носу своего судна и приказал принести в жертву всех пленных, а кровь их вылить в море. У моряков жертва — обычное дело, не то что на суше, поэтому никому и в голову не пришло возражать против этой варварской жестокости. Один только Микон нашел ее чрезмерной.

Книга ІІІ

Гимера

1

Дионисий был прекрасным мореходом. Его искусство вести судно в открытом море никак не могло сравниться со скромным успехом, достигнутым в битве у Лады, и заслуживало куда большего уважения, чем разбой в финикийских водах. В пору осенних бурь и ветров, когда другие суда спешили уже укрыться в портах, ему удалось за три недели добраться до побережья Сицилии. Он привел к цели все три наших корабля, ни разу не подходя к берегу, а единственным ориентиром во время плавания ему служили горы острова Крит.

Мы все были больны, от нас дурно пахло, соленая вода разъедала наши раны, поэтому ходили мы по качающейся палубе медленно и с трудом, а наше сознание померкло до такой степени, что нам повсюду чудились хохочущие тритоны и рогатые морские чудовища. Когда, наконец, мы заметили на западе голубоватую полоску суши и убедились, что это действительно земля, многие разрыдались и хриплыми голосами стали требовать, чтобы Дионисий пристал к ближайшему берегу, не обращая внимания на то, кому принадлежат эти места — африканцам или италийцам, и кем они заселены — карфагенянами или греками.

Суда наши дали большую течь, а дело двигалось к зиме, так что даже Дионисий не сумел бы за оставшиеся несколько недель по неизведанному морскому пути добраться до Массалии. Он собрал на совет все корабельное начальство и сказал ему:

— Вон там — громадная гора с клубящейся дымом вершиной. Это означает, что мы находимся у берегов Сицилии. Наша совесть чиста, и мы знаем, что вели честную войну с персами. Однако наше богатство столь велико, что мало кто нам поверит, будто мы захватили все эти трофеи в битве у Лады, а затем сразу отправились в путь, чтобы поискать приюта у наших греческих братьев на западе. Нет, на зиму мы должны обосноваться в городе, стоящем в укромном месте, и купить себе дружбу тамошнего тирана. Три военных корабля и такой отряд, как наш, — это поддержка, от которой не откажется ни один властитель небольшого городка, желающий сохранить свою независимость среди крупных городов Сицилии. Значит, нам нужно добраться до северного сицилийского побережья, и я, друзья мои, хочу, чтобы вы собрали все свои силы и сумели провести наши суда через этот пролив, в котором уже погибло немало смельчаков. Иначе мы потеряем все, что мы с таким большим трудом заполучили.

Дориэй сказал:

— Страна смерти моего отца встречает меня огнем и грохотом. Этого знака вполне достаточно. Я уже знаю, почему овечьи кости указывали на запад.

Микон же заявил:

— До сих пор удача сопутствовала Дионисию, и он привел нас сюда. Пусть он командует нами и впредь.

Я тоже полагал, что боги не для того уберегли нас от смерти в морских глубинах, чтобы дать нам утонуть в этом проливе.

Итак, совет решил подчиниться воле Дионисия. В ночной тиши наш предводитель принес в жертву безжалостным богам пролива финикийских лоцманов. Когда утром я заметил, что лоцманы исчезли, мне стало жаль их, так как я привык беседовать с ними, чтобы научиться их языку, и обнаружил, что они, хотя и были чужестранцами, все же не слишком отличались от нас.

Несмотря на кровавую жертву, пролив оказался достойным своей печальной славы, и много дней, сил и терпения понадобилось нам, чтобы миновать его и уберечь наши корабли от скал и мелей. Из города Занклы к нам подошло быстроходное судно, и с палубы прокричали, что мы должны зайти в порт и заплатить пошлину за проход по проливу. Но Дионисий объяснил, что наши корабли военные и что мы возвращаемся после боев с персами на место новой постоянной стоянки. Военные же корабли, в отличие от торговых, пошлину не платят. Потом он скромно умолк, давая возможность нашим рулевым самим рассказать таможеннику из Занклы о многочисленных подвигах в битве у Лады. Рулевые не поскупились на похвалы Дионисию, так что таможенник слушал с открытым ртом и совершенно забыл о своих обязанностях.

Мы были полуживыми от усталости, когда, наконец, вышли на просторы по-осеннему синего Тирренского моря и попутный ветер погнал наши суда вдоль голубоватого и гористого побережья Сицилии. Дионисий принес благодарственные жертвы, вылил немного вина в море, отрубил ноги у финикийского бога и выкинул его за борт как самую главную жертву со словами:

— Ты мне уже больше не нужен, о бог, кем бы ты ни был, ведь здешние воды все равно неизвестны.

При проходе через пролив наши суда еще больше пострадали, течь увеличилась, и мы с трудом продвигались вперед, мечтая о высадке на сушу, чтобы напиться свежей воды и наесться яблок и винограда. Но Дионисий отказывался приближаться к берегу, так что мы вынуждены были довольствоваться свежей рыбой, купленной у рыбаков. Дионисий частенько беседовал с ними; наконец он собрал всех нас и сказал:

— Если я правильно понял, между городами Сицилии сейчас нет согласия и время от времени они воюют друг с другом. После нашего путешествия через проклятый пролив я стал спокойным человеком и не ищу ни с кем ссоры. Давайте обратимся к богам, чтобы они дали нам знак, где мы должны остановиться. В гадание на овечьих костях я не верю, так обратите же внимание на свои сны этой ночью; они, я знаю, будут пророческими.

Мне показалось, что Дионисий говорил так только затем, чтобы выиграть еще одну ночь на раздумья. Я полагаю, сам он не верил в сны, но хотел показать людям, будто боги подтолкнули его к решению, которое он давно уже принял.

На следующее утро он притворился очень удивленным, когда проснулся и подбежал к борту, чтобы помочиться. Он внимательно всматривался в горизонт. За ночь нас снесло очень близко к берегу, и Дионисий сказал:

— Боги и впрямь помогают нам. Я видел во сне именно этот мыс и эту гору, которая напоминает старого скрюченного осла. Давайте обогнем этот мыс и подплывем к берегу. Я уверен, что там есть ручьи и источники, поля и фруктовые деревья.

Люди тут же бросились к веслам, позабыв о завтраке, ибо очень хотели почувствовать под ногами земную твердь. Еще накануне вечером мы помылись, натерли себя благовониями и переоделись в чистое. Многие из нас заплели волосы в косы и побрились прекрасными бритвами, которые мы нашли на финикийских судах. Старую одежду мы бросили в море, а затем воскурили на корабле благовония, чтобы избавиться от плохого запаха и облегчить доступ божественным сновидениям.

Гребцы изо всех сил налегли на весла, желая поскорее обогнуть покрытый лесами мыс, Дориэй же горестно нахмурился и громко сказал:

— Дионисий из Фокеи, я не знаю, чьи сны более вещие — твои или мои, но мой сон был ярче, чем явь. Я видел моего предка Геракла, который стоял передо мной и ростом был выше всех земных мужей. На правом плече у него была палка, громадная, как ствол дуба, а на левом плече стоял на одной ноге петух и кукарекал. Я намерен следовать указаниям моего сна, а не твоего.

Дионисий засмеялся и спросил:

— А как ты его объяснишь?

Дориэй взялся за меч, который всегда был при нем, и сказал:

— Я не могу его объяснить, но мы, спартанцы, редко видим сны, а если уж они нам снятся, то мы всегда поступаем в соответствии с ними. Поэтому я вынужден буду драться за мой сон против твоего, Дионисий, если ты откажешься поверить, что мои сновидения — вещие.

Тут Дионисий понял, что Дориэй говорит серьезно, и, в то время как гребцы продолжали грести, обратился к нам с вопросом, что все мы видели во сне. Микон рассказал:

— Я видел город с невероятно высокими стенами, за которыми бушевал страшный пожар, видел убегающих мужчин, которые несли сундуки с сокровищами и домашних богов, а также женщин, которые тащили за собой на борт корабля плачущих детей, торопясь покинуть пылающий город.

Дориэй радостно улыбнулся и сказал:

— Твой сон объясняет мой сон. Ты видел пожар Трои. Те, кому удалось спастись из объятой пламенем Трои, сумели добраться до Сицилии, основали Эрике и Сегесту и подчинили себе местные племена сиканов. Но потом сюда пришел мой предок Геракл и победил троянцев. С той поры западная Сицилия стала наследственным владением гераклидов. Мой отец Дориэй хотел завоевать этот край, но, наверное, пал в бою, ибо бесследно исчез и я о нем больше не слышал. И вот, вопреки моей воле, боги привели меня на запад, чтобы я мог продолжить дело отца. Это петух победы пел на левом плече Геракла в моем сне. Давайте поплывем в Эрике и завоюем его.

Дионисий стал рвать на себе волосы, крича:

— Уберите с моих глаз этого спартанского безумца! Если бы даже наши корабли и выдержали плавание до Эрикса, то там мы бы наверняка погибли мучительной смертью, ибо те области защищают карфагеняне, а африканский Карфаген — это самый жестокий город, который когда-либо господствовал на море.

Тут вмешался Микон и мягко сказал:

— Сны многозначны, Дориэй. Быть может, твое Длительное воздержание привело к тому, что ты вспомнил во сне поющих петухов Афродиты из Акр и почувствовал, что ничем как мужчина не уступаешь своему предку Гераклу, почему тебе и привиделась длинная палка. Но как бы то ни было, мы ничего не потеряем, если сначала последуем указаниям сна Дионисия и найдем себе приют на этом манящем берегу.

И тут рулевые и гребцы радостно закричали. С другой стороны мыса перед нами открылась прекрасно защищенная бухта с плавными очертаниями берегов, покрытых зелеными лугами и поросших фруктовыми деревьями и темными лесами. Вдоль побережья тянулся земляной вал, укрепленный кольями, за которым можно было разглядеть храм и много недавно построенных домов. Над водой плыли веселые звуки пастушеских свирелей, блеяние овец и мычание коров.

Но Дориэй внезапно пришел в бешенство. Скрипнув зубами, он вытащил меч, плашмя ударил Микона по голове, а затем направил острие против Дионисия.

— Плыви дальше, — приказал он. — Голос Геракла внутри меня говорит, что высаживаться на берег еще рано. Искать пристанища нам можно лишь после того, как наше судно затонет. Не вздумай ослушаться меня, Дионисий из Фокеи!

Я испугался взрыва его гнева, но так как мы были друзьями, я вынужден был встать рядом с ним. Дионисий попытался успокоить спартанца, но в конце концов сам впал в неистовство. На его губах выступила пена, и он метнул свой боевой топор так, что тот рассек щит Дориэя и поранил ему ладонь.

— Вот тебе твой петух на левом плече! — рявкнул он и схватил с палубы копье, чтобы вонзить его в грудь Дориэя. Но в это мгновение налетел мощный порыв ветра, тяжело нагруженные суда накренились так сильно, что вода ворвалась внутрь через отверстия для весел, и гребцы закричали, что мы тонем.

Дионисий приказал быстро развернуть суда по ветру и поднять паруса, чтобы, дрейфуя, мы не стали добычей огромных вспененных волн. Ветер тащил нас вдоль прекрасного берега, и мы отходили от гостеприимной бухты все дальше и дальше. Холодный осенний дождь обрушился на наши головы, и Дориэй, потерев свою занемевшую ладонь, слизнул с нее кровь и сказал:

— Ты должен был поверить в мой сон, Дионисий, не вступая в спор со мною. Если бы ты получше пригляделся, то увидел бы, что сам Геракл взошел на наш корабль и начал надувать паруса, чтобы доказать мою правоту.

Фокейцы кричали и плакали, уверенные в скорой гибели. Микон и я торопливо сняли часть одежды, готовясь добираться до берега вплавь, однако Микон при этом сказал:

— Не бойся, мы не утонем — по крайней мере, ты и я. Скоро мы увидим, чем это приключение для нас обернется.

Ветер был по-прежнему очень силен и не давал никакой возможности подойти к берегу. Впрочем, стоило кончиться ливню, как ветер стал теплым и почти утих. Нам вдруг показалось, что какая-то невидимая сила осторожно и бережно несет нас дальше. Даже Дионисий почувствовал это и сказал:

— Забудем о снах, раз они вызывают одни только ссоры. Давайте же подчинимся мудрости моря и ветра. Я давно им верю и охотно слушаюсь их советов.

В сумерки ветер погнал нас к берегу. Мы увидели устье реки, бухту, а также город, обнесенный высокой стеной. Повсюду в воздух поднимались столбы пара от горячих источников; вдали, на горизонте, синели горы. Перестав вычерпывать воду, люди снова взялись за весла, и вода тут же поднялась вплоть до сидений гребцов. Мы волей-неволей должны были торопиться к берегу, потому что наш корабль тонул. Вскоре он коснулся дна и медленно завалился набок. Однако мы были вне опасности и совсем не боялись волн, перекатывающихся через палубу, так как берег виднелся совсем рядом. Два же других наших судна, с пятьюдесятью гребцами на каждом, пристали благополучно, и мы все попрыгали за борт и вытащили корабли из воды. И лишь потом мы схватились за оружие, готовясь к обороне, хотя земля, казалось нам, ходила ходуном и мы шатались как пьяные, пытаясь устоять на широко расставленных ногах.

2

По обоим берегам устья реки лежало множество кораблей, подготовленных к долгой зиме. Толпа пестро одетых людей приближалась к нам с любопытством, но без малейшей опаски. До нас донеслась разноязыкая речь. Однако же, заметив оружие, они в недоумении остановились и принялись совещаться, а некоторые сорвали с деревьев зеленые ветки и замахали ими в знак дружеского расположения.

Тогда мы без раздумий отбросили щиты, копья и мечи, и незнакомцы тут же окружили нас и стали щупать нашу одежду, как это делают любопытные люди во всех странах. Многие из них говорили по-гречески, но со странным акцентом. Затем подошли торговцы с корзинами винограда и разных фруктов. В качестве платы они охотно принимали золотые персидские монеты, а сдачу давали серебряными деньгами. Они объяснили, что город этот называется Гимера, а основали его давным-давно выходцы из Занклы. Потом сюда переселились некоторые жители Сиракуз, которым надоели бесконечные гражданские войны в их родном городе. Большинство же населения составляли сикулы — местное племя, частично смешавшееся с греками.

Вскоре после захода солнца городские ворота были закрыты, и мы заснули прямо на теплой земле. Какое это было блаженство — вдыхать аромат травы и ощущать ее шелковистые прикосновения!

На следующий день в нашем лагере воцарились беззаботная радость и веселье. Нам казалось, что теперь, когда окончилось опасное морское путешествие, нас ожидают лишь счастье и расположение богов. Некоторые принялись играть на музыкальных инструментах финикийцев, некоторые — на более привычных нашему уху флейтах. Но нашлись и такие, что еще до полудня начали танцевать бесстыдный танец козла. Шум в нашем лагере привлек людей из города, в том числе и женщин, которые стыдливо прикрывали лица полами одежды, но несмотря на это не отрывали жадных взоров от смелых прыжков исполняющих танец козла. Однако Дионисий строго-настрого запретил своим людям прикасаться к женщинам и поставил на кораблях стражников, поскольку горожане проявляли любопытство к нашему грузу, а мы не собирались его им показывать.

Затем на берег пришел тиран Гимеры Кринипп, окруженный вооруженными пешими воинами и всадниками, чтобы приветствовать нас и выяснить наши намерения. Это был сгорбленный мужчина с реденькой бородкой, который скромно шагал посреди своей свиты, одетый в домотканый плащ. Дионисий вышел ему навстречу вместе со своими приближенными, рассказал о битве у острова Лада, о добыче, которую мы захватили у персов, и попросил разрешения остаться на зиму, чтобы следующей весной отплыть в далекую Массалию. Он попросил также дать нам канаты, волов, блоки и плотников, чтобы вытащить на берег наш затонувший корабль и починить два других корабля. За все это он обещал заплатить хорошую цену.

Пока Дионисий говорил, Кринипп внимательно наблюдал за ним, и по его взгляду было видно, что, несмотря на неброскую внешность, он был горд и привык приказывать. Когда Дионисий закончил свою речь, старец сказал:

— Я стал тираном Гимеры по желанию ее жителей, хотя и испытываю отвращение к власти. Поэтому я не могу принять ни одного решения, не посоветовавшись предварительно с моими согражданами. Но твои просьбы бессмысленно обсуждать в народном собрании, так что я прошу тебя прийти в мой городской дом, где мы сможем поговорить о земных и божьих делах в четырех стенах. Впрочем, если ты мне не веришь, ибо я для тебя — незнакомец, то давай немедленно отойдем вдвоем в сторону, так чтобы нас видели, но не слышали твои и мои люди. Я по натуре отшельник, толпы избегаю и не обладаю даром красноречия. Поэтому я не люблю большого количества слушателей.

Дионисий охотно согласился на его предложение, и седовласый тиран спокойно пошел рядом с ним на отдаленный луг, хотя Дионисий был выше на добрых две головы и спокойно мог задушить его голыми руками. Мы видели, как они уселись на землю и углубились в серьезный разговор. Спутники Криниппа, горделиво улыбаясь, гарцевали на лошадях и рассказывали:

— Наш тиран Кринипп — прекрасный человек, и мы давно объявили бы его царём, но он и слушать об этом не желает. В подземельях его дворца есть множество священных предметов для колдовства, так что ему нечего бояться соперников. Никто не знает, как и когда он их заполучил, но с тех пор, как он их нам показал, в нашем городе удалось положить конец всем распрям и Кринипп управляет нами так разумно, что и карфагеняне, и тиррены стали нашими друзьями, и даже Сиракузы не решаются нарушать наш покой.

Еще они говорили, что Кринипп женился на женщине из знатного карфагенского рода и что он защищает права всех жителей города независимо от их происхождения. О собственном богатстве он не особенно заботится и тратит большие деньги на нужды магии. Его налоги разумны и идут на укрепление городских стен, расширение порта и строительство храмов. Из общественной казны он также выплачивает страховые суммы за погибшие корабли. Одним словом, Гимера — это счастливый город, где не знают страха и нет бесправия.

После довольно долгого разговора Дионисий и Кринипп встали, отряхнули друг друга от прилипших травинок и вместе вернулись к нам. Дионисий так и сиял; он даже велел своим людям ударить в щиты, поднять вверх копья и криками приветствовать Криниппа.

Затем Кринипп и его свита направились обратно в город, а Дионисий сказал нам:

— Я заключил союз с этим замечательным правителем. Нам разрешено в любое время входить в Гимеру и выходить из нее — с оружием или без него. Мы можем торговать, если захотим, можем поклоняться городским или нашим богам, можем жениться на местных женщинах или же щедрыми дарами покупать их любовь, так как гимерские обычаи это позволяют. Но мы не смеем прибегать к насилию и оскорблять кого-либо из жителей, а также обязаны защищать городские стены, пока мы здесь живем, да так, как если бы это были стены нашего родного города.

На лицах моряков читалось недоверие, и они говорили:

— Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Кринипп хитрее, чем ты думаешь. Когда он заманит нас в город, он прикажет своим людям напасть на нас и всех перебить, чтобы захватить наши сокровища, или же опутает нас своим колдовством, или вовлечет нас в игры, в которых мы проиграем все, что добыли и скопили с таким трудом, желая обеспечить себе спокойную старость.

Дионисий велел им замолчать и во всем положиться на него. Кринипп, сказал он, дал ему такую клятву, что сомневаться в ней нельзя. Но главное заключалось в том, что Криниппу выгодно наше пребывание в городе, а выгода всегда надежнее любых обещаний. Поэтому Дионисий решил, крепко-накрепко заперев и запечатав наши сундуки и мешки с добычей, отдать их на хранение в сокровищницу тирана в залог верности клятве, а часть денег разделить среди членов команды, чтобы они могли безбедно дожить до весны. Дионисий объяснил, что Кринипп боится большого наплыва денег, ибо цены на рынках и в лавках сразу поднимутся и многие горожане станут жить хуже.

Но наши люди продолжали хмуриться и вопрошали, уж не успел ли коварный Кринипп опутать Дионисия своими чарами. Однако город манил нас, и вскоре мы вошли в него, оставив возле кораблей часовых.

Стража у ворот и впрямь пропустила нас, не спрашивая об оружии. Мы ходили по Гимере и осматривали лавки торговцев и мастерские красильщиков и ткачей, центральную площадь с колоннадой, под сенью которой прогуливались писцы и учителя, дворец Криниппа и прекрасный храм Посейдона. Мы осмотрели также храм Деметры и еще одно святилище, построенное карфагенянами для их Ваала. Куда бы мы ни пришли, все приветствовали нас, дети бежали за нами, а некоторые люди дергали нас за плащи, приглашая в гости. Гимера действительно оказалась уютным и радушным городом, а разноязыкая речь, которая слышалась на ее улицах, настраивала на особый легкомысленный лад.

Наши люди, измученные долгим пребыванием на море, с удовольствием откликались на приглашения и по двое или по трое исчезали в домах, чтобы хорошенько поесть и отдохнуть. Вскоре нас осталось мало, зато на множестве дверей появились венки из цветов; туда несли меха с вином и разные вкусные кушанья, а также заходили музыканты и певцы. Отовсюду слышался громкий женский смех. Не успели мы опомниться, как стояли на улице втроем — Дориэй, Микон и я.

Дело, наверное, было в том, что жители города опасались нас из-за черного султана из конского волоса, который развевался над шлемом Дориэя, и охотнее приглашали к себе простых моряков и гребцов. Мы проголодались, нас одолевала жажда, но у нас не было ни малейшего желания купить у торговца мех с вином и вернуться в лагерь, чтобы устроить там пир только для самих себя. Изображая серьезность, Микон сказал:

— О Дориэй, гераклид! Дай нам совет. Куда нам направить свои стопы и какой дом осчастливить своим визитом? Если это и впрямь твой сон привел нас в Гимеру, то ты наверняка знаешь, в какую сторону мы должны пойти по этим улицам.

Дориэй ответил:

— Нет ничего проще. Идемте на запад до самых границ города, и мы почти достигнем моих наследственных владений.

И мы отправились в западную часть города. Дома там были большие, окна их выходили во дворы, а сады окружали высокие стены. Сама улица была тихая, заваленная отбросами, глиняные стены домов потрескались. Однако мне тут нравилось, ноги легко несли меня вперед, в голове роились приятные мысли, и я вдруг воскликнул:

— По этой улице я шел во сне! Я узнаю эти дома! Но во сне по улице двигалась колесница, слепой поэт играл на лире, а над дверями и воротами были натянуты тенты от солнца. Да, это она, улица из моего сна. Или мне это только кажется?

Я остановился в нерешительности и посмотрел вокруг, так как эта картина лишь на мгновение возникла в моем воображении и сразу же подернулась дымкой и исчезла. Теперь я видел только горы мусора возле ворот и пустую улицу. Микон сказал:

— Когда-то это была улица знатных и богатых людей; они и сейчас живут здесь. Это видно по оградам и по тому, что все ворота обиты железом и бронзой. Но времена знатных родов миновали, ибо народ взял власть в свои руки, а тиран поддержал его в этом.

Но я не слушал Микона, потому что заметил блестящее белое голубиное перышко, которое как раз упало на землю перед нами. Я нагнулся, поднял его и опять огляделся. В больших воротах неподалеку виднелась низенькая калитка. Дверной бронзовый молоток изображал сатира, обнимающего убегающую нимфу. Стучать в дверь мне не пришлось: она легко, хотя и со скрипом открылась, когда я толкнул ее. Мы вошли во двор и увидели сад, темные кипарисы и каменный бассейн для купания.

Навстречу нам шел, прихрамывая, старый невольник, которому когда-то обожгли ногу под коленом самым варварским образом, чтобы сделать его хромым. Он поднял руки, приветствуя нас, и произнес несколько слов. Мы не понимали языка, на котором он говорил, но догадывались, что он спрашивает, чего мы хотим. Не обращая на него внимания, мы осматривали сад. Микон опустил ладони в сверкающую золотом воду бассейна и сказал, что она совсем теплая. Дориэй и я также окунули туда пальцы и изумленно переглянулись, когда поняли, что здесь бьют горячие источники, выходящие из недр земли.

Старый раб направился за подмогой, и вскоре к нам вышла высокая плотная женщина, закутанная с головы до ног в полосатый шерстяной плащ; ее сопровождали две служанки. Она обратилась к нам на греческом языке, который многим был знаком в Гимере, и спросила, не разбойники ли мы, поскольку с оружием в руках вторглись во владения беззащитной вдовы.

Впрочем, совсем уж беззащитной она не была, так как старик-невольник взял какую-то палку, а на крыльце дома стоял сильный с виду мужчина, держа некрасивый финикийский лук. Женщина внимательно присматривалась к нам, щуря черные глаза, и было заметно, что когда-то она была хороша собой, хотя теперь у нее на лице появились морщины, а губы привычно складывались в горькую и презрительную усмешку.

Микон вежливо ответил ей:

— Мы всего лишь беглецы с Ионического моря, возвращающиеся после войны с персами. Боги моря велели нам высадиться на берег у Гимеры, и ваш властитель Кринипп обещал нам, бездомным, убежище на зиму.

Но Дориэя возмутил его почтительный тон, и он закричал:

— Беглец и бездомный здесь только ты! Я же родом из Спарты и прибыл сюда в поисках новой земли, причем не затем, чтобы ее выпрашивать, а чтобы взять ее силой в качестве моего наследства. Мы вошли в твой сад, поскольку жители города соревновались между собой в проявлении знаков дружбы и гостеприимства низкорожденным членам команды нашего корабля. Но мы трое не нашли дома, достойного нас, и, кажется, заблудились. Мы совсем не собираемся напрашиваться в гости к беззащитной вдове.

Я все еще держал в руках голубиное перышко, и женщина рассеянно взяла его у меня и сказала:

— Извините, если я была недостаточно любезна с вами, но поймите, что я, слабая женщина, испугалась ваших длинных мечей и блестящих щитов. Кто бы из бессмертных ни привел вас к моим воротам, я благодарна ему. Я очень рада гостям и сейчас же прикажу моим слугам приготовить достойное угощение. Я вижу, что вы родовиты, но и я тоже не простолюдинка. Меня зовут Танаквиль. Может, это имя вам ничего и не говорит, но уверяю вас, что оно известно далеко за пределами Гимеры.

Она проводила нас в дом, попросила, чтобы мы оставили оружие в передней, а затем все мы вошли в пиршественный зал, где на ложах было по трибольших подушки и по две украшенных бахромой подушечки для подкладывания под локти. Там находились также ларь с фигурками восточных божеств и финикийский бог домашнего очага с разукрашенным ликом и в дорогом наряде. Посередине размещался большой коринфский кратер для смешивания вина с водой, а вдоль стен стояли аттические вазы и урны — как старые, расписанные черными фигурами, так и более новые, расписанные красным.

Танаквиль скромно сказала:

— Вы видите, что мой приемный зал выглядит невесело и что пауки сплели свои сети по углам. И мне очень радостно, что я могу принимать здесь знатных гостей, которые не побрезговали моим скромным жилищем. Если вы наберетесь немного терпения, я прикажу поварам взяться за работу, велю поставить охлаждать кувшины с вином и пошлю раба купить жертвенного мяса и нанять музыкантов, которые умеют играть на флейте и сиринге.

Она улыбнулась нам, и ее черные глаза сверкнули, когда она добавила:

— Я сама некрасивая старая женщина, но не беспокойтесь: у меня есть житейский опыт, и я равнодушна к предрассудкам. Я очень хорошо знаю, чего хотят мужнины после долгого морского путешествия, и полагаю, что вы не обманетесь в ваших ожиданиях.

Пока мы ожидали начала пиршества, она уговорила нас выкупаться в живительной воде каменного бассейна в саду. Мы разделись, положив одежду на каменные плиты двора, и окунулись в теплую воду. Пришли рабы с банными принадлежностями, вымыли нам головы и тела и натерли нас благовониями. Танаквиль, не смущаясь, внимательно рассматривала нас, пока нами занимались опытные руки банщиков.

Вскоре мы почувствовали приятное облегчение, и нам захотелось смеяться и наслаждаться жизнью. Нашу одежду унесли рабы, чтобы выстирать, а мы оделись в хитоны из тончайшей шерсти, а поверх них накинули заложенные складками плащи. Потом мы пошли в зал для пиров и возлегли на пиршественные ложа. Пришли слуги и подали нам на серебряных блюдах множество вкусных закусок — там были оливки, фаршированные соленой рыбой, белые и темные куски рыбы вяленой и тоненькие, свернутые в трубочки кусочки копченого мяса, начиненные фаршем из яиц, сладкой муки и кореньев с оливковым маслом.